Послевкусие дешевых сигарет

Вдох ─ выдох, вдох ─ выдох. Сдерживаться было трудно, но необходимо. В глазах постепенно прокрадывался морок: стирались лица посетителей и размывались контуры столов… «Нет, только не сейчас, не сейчас…» ─ качаясь как во время шторма, клинический психолог едва ли дошел до бара. С неприязнью к самому себе он сдернул черные перчатки. Любимый предмет гардероба бесшумно упал на светлый паркет, мгновенно став «грязным». Растатуированные кровью ладони жутко чесались. Хотелось сейчас же их тщательно вымыть и как можно скорее продезинфицировать спиртом. «Черт, ─ желудок свернулся от голода, ─ я не могу даже подвинуться». Дрожь сковала суставы ─ это была реакция на стресс. Холод, прикосновение, нервное напряжение... Какие еще признаки должны были говорить о том, что рыжеволосый мужчина страдал мизофобией?* ─ Что такое, Чуя-сан? ─ художник незаметно подкрался сзади, ─ вы не можете даже облокотиться на стойку? Психолог со злостью посмотрел на Дазая. Синие, как иолит, глаза показались живописцу фиолетовыми в приглушенном свете небольшого бра. Мастер невольно представил палитру. Синий Кляйна или берлинская лазурь? Что больше подойдет для описания подобных глаз? Какую краску нужно нанести, чтобы передать все эмоции, преобладающие в этом человеке? И хватит ли на это цвета? Говорят, что зрачки способны расширяться лишь в двух случаях: когда человек чувствует страх и когда он чувствует сексуальное влечение. Непреодолимая, практически животная похоть беспощадно овладевала разумом Осаму Дазая. Более того, ему хотелось «взять» Чую прямо здесь и сейчас. В ресторане, на глазах у десятка посетителей. ─ Какое вам дело, Дазай? ─ как всегда грубо ответил клинический психолог, ─ вы, кажется, должны были уехать? ─ Как видите, я остался, ─ холодная рука коснулась теплой шеи собеседника. ─ Угадаете, почему? Живописец остался исключительно ради самого себя. Ради своей платы за негласный контракт, сделку, которую они заключили под тихий шепот ночи среди пастельного цвета перил. Добровольное согласие рыжеволосого мужчины стать живым артом для творчества молодого художника, естественно, за такое низкое и мирское подаяние, как деньги. Деньги ─ это один из главных пороков современности. От ледяных пальцев Осаму ─ что было удивительно ─ непроизвольный тремор начинал ослабевать и постепенно превращаться в легкое покалывание. Чужая рука, воспользовавшись неподвижностью своей жертвы, мягко убрала ниспадающие пряди волос, обнажив бледную кожу. Но Чуя Накахара, немного придя в себя, резко вывернулся из-под железной хватки темноволосого мужчины, после чего одарил его слабой пощечиной. «За иностранца» ─ по сомкнутым губам прочитал Дазай. Тот цирк, что Осаму разыграл на улице, был до невозможности прост и наивен. Ведь художник хоть и владел английским в совершенстве, но языковой барьер был все же не преодолен. Все-таки японцу очень сложно подобрать американский акцент, как и американцу ─ японский. Поэтому их «светская» беседа с инвестором казалась чересчур наигранной и пошлой. Будто живописец специально хотел показать свою особую, довольно близкую связь со светловолосым европейцем. Неужели, этим он хотел вызвать ревность у Чуи? ─ Ваши перчатки, ─ мастер соблазнения и современного импрессионизма слегка ухмыльнулся, ─ они на полу, Чуя-сан. Израненные пальцы обоих рук снова сплелись между собой в умоляющей позе. Будто все искусно спрятанное за оболочкой равнодушия естество рыжего просило о пощаде. Как матрона у алтаря, или как беспокойная мать на одре больного ребенка ─ внутренне молил психолог никому неизвестную, несуществующую и практически недосягаемую силу. А чего же боялись эти нежные кисти? Отчего так реагировали на грязь? Рыжеволосый психолог поспешно наклонился за перчатками. Но… Это была лишь очередная уловка Дазая. Как только мужчина коснулся пола, грубая подошва коричневой туфли наступила на его запястье. Осаму Дазай хладнокровно вытер свою обувь о воспаленные шрамы Чуи и светло-молочную ткань больничного халата. ─ Ты что творишь, скотина?! ─ Чуя-сан вскрикнул от неожиданности. Несколько гостей обернулись на его голос, а бармен чуть ли не уронил дорогую бутылку игристого вина. ─ Молчите, рыжий, ─ худощавая нога живописца провела по костлявому выступу на шее мужчины, бесцеремонно приблизившись к подбородку, ─ следующий шаг придется по вашим губам. Сказать, что психолог был рассержен ─ ничего не сказать. Ярость, злость, обида и аморфное чувство разбитости буквально расцарапывали фибры Накахары. Да, Дазай ─ пустое ничтожество, опустившийся на дно человек, унижал, унижает, и будет унижать свое вдохновение, свое лучшее полотно… Как правило, оскорбляют тех, кто позволяет себя оскорблять. А если психоаналитик стал дешевой собственностью мастера, то почему же Осаму-сан должен церемониться с ним, ставить его чувства в расчет? ─ Так лучше, ─ художник медленно убрал ногу. ─ Так вас еще больше будет мучить истома, ─ циничная улыбка, ─ мизофобам очень трудно жить в обществе, не так ли? М.И.З.О.Ф.О.Б.И.Я. Девять букв. И максимум боли. Конечно, Дазай знал это. С того самого дня, когда рыжеволосый мужчина впервые отказался снять перчатки. ─ Я смотрю, вы решили заняться психологией, ─ Чуя-сан решил не подогревать предположение собеседника, ─ похвально, Дазай, ─ мужчина выровнялся в росте, ─ а себе вы сможете поставить диагноз? Что-то слащавое проскользнуло в словах молодого психолога. Накахара видно решил попробовать сыграть на тех же клавишах клавесина, на которых начал свою партию Осаму Дазай. ─ Мой… ─Ваш, ─ Чуя не дал ему закончить, ─ абсолютное помешательство, безумие… Гениальность и безумие, как две сестры, плетущие друг другу косы. ─ Правда? ─ живописец наклонился к белому лицу рыжего. ─ Знаешь, а безумие-то относительно, ─ от темноволосого мужчины пахло все тем же дорогим парфюмом ненавистного иностранца, ─ все зависит от того, кто кого запер в какой клетке**. Терпение порвалось так же быстро, как рвется натянутая струна. Чуя больше не мог сдерживаться. Но устроить мордобой в элитарном ресторане, в конец рабочего дня и в белом халате медика означало полнейшее фиаско нелюбимой, но все-таки нужной ему карьеры психоаналитика. Согласитесь, что человек, заводящий драки в баре, просто не может быть клиническим психологом и уж тем более не имеет права назначать лечение клиентам. Поэтому Накахара решил просто выпить. Так проще. Наверное. Ведь алкоголь и сигареты ─ легкий способ уйти от реальности, забыться, избежать проблем… Да, избежать. Но не решить их. ─ Один бокал полусладкого, ─ холодно бросил Чуя, облокотившись о барную стойку. ─ Два бокала Пино-нуар Розе, ─ живописец подошел вплотную к своему собеседнику, ─ у вас же хватит смелости испить что-то покрепче виноградного сока? ─ Я не собираюсь лакать эту розовую дрянь, ─ тот натянуто огрызнулся в ответ, ─ если вам надо, то сами полощите свои лососевые помои. В ответ художник незаметно улыбнулся. Все-таки пылкий нрав рыжего возбудил в нем не просто физическую потребность, а невыносимую, испепеляющую собой жажду творчества. Ему одновременно хотелось и Чую, и вдохновения… Странное чувство, понятное лишь одному безумному гению. ─ А быть может, вы трусите, Чуя-сан? ─ бармен пододвинул им богемные рюмки. ─ Говорят, что Пино-нуар Розе сделано из роз самого Диониса ─ бога виноделия и празднества, ─ забинтованная рука легонько коснулась напряженной ноги психолога, ─ и, ─ темноволосый мужчина аккуратно провел по темной материи, постепенно приблизившись к внутренней стороне бедра своего «пленника», ─ оно просто сносит крышу, пьянит, ─ пальцы коснулись чувствительного места. ─ Я не боюсь, чертов Дазай! ─ Накахара разъяренно одернул своего оппонента, ─ Если ты так хочешь, то я выпью эту гадость, но исключительно за твой счет, ─ мужчина сомкнул ножку бокала, ─ паскуда, ─ пухлые губы мгновенно впились в вино. «Конечно, кто бы сомневался, рыжий» ─ Осаму победно пригубил напиток. Признаться, молодой психолог никогда еще не пил столь крепкого вина, поэтому и половины чаши для него было вполне достаточно, чтобы частично потерять контроль. В глазах неприятно зарябило, желудок свернулся, а голову сковала смутная мигрень. Но все же Чуя-сан искренне не хотел, чтобы художник принял его за слабака, опьяневшего с первых глотков дорогого «нектара». ─ Доволен? ─ мужчина облокотился на светлую поверхность. ─ Ты доволен, я спрашиваю? ─ Да, ─ голос мастера был непривычно мягок, ─ а теперь будьте добры, Чуя-сан, оплатить ваш заказ. Заметьте, бармен не может ждать целую вечность. ─ Что? ─ услышанная фраза ударила по барабанной перепонке сильнее хлыста. ─ Что ты сказал?! Живописец выдохнул: ─ Вечность не бесконечна и у нее есть предел, ─ мужчина поднялся, ─ как и у меня. Платите чем хотите, хоть иеной, хоть юанем***, хоть долларом, хоть телом… Теперь это уже ваши проблемы. ─ Сукин сын! ─ в голосе психоаналитика плескалось выпитое вино, ─ да как ты можешь так поступать со мной?! Какое ты имеешь право, ублюдок?! Ты самая настоящая мразь, тварь, ты… ─ Мужчина случайно задел лишь наполовину опустошенный бокал своего собеседника. Но этого было более, чем достаточно, чтобы венецианское стекло разбилось, а французское вино разлилось. Да… Похоже, Чую ожидали действительно огромные неприятности. ─ И что теперь прикажешь делать, Осаму Дазай?! ─ клинический психолог с большим трудом наклонился к упавшим осколкам. ─ Сколько оно стоило? Бармен моментально назвал цену с учетом штрафа за разбитый фужер. И эта цена равнялась ежемесячной зарплате Чуи. ─ Я могу помочь, Чуя, ─ сладкий шепот обжег ухо рыжеволосого мужчины, ─ если ты поможешь мне. Переспать и забыть ─ неплохо. ─ Согласен? ─ мастер достал портмоне, ─ будешь послушным? Накахара ничего не ответил. Но Дазай уловил в его натянутом молчании нотку безнадежности, которая приравнивалась к согласию. ─ Возьмите мою карту, ─ сипло проговорил Осаму, ─ и будем считать, что ничего не было. Бармен тихо принял расчет. Чуя подавленно смежил веки. Живописец был слишком близко. Но от него по-прежнему пахло чужим одеколоном. Хотя, нет, не чужим. Это был запах того самого инвестора, который, словно бельмо на глазу, отпечатался в памяти рыжеволосого мужчины.

***

─ Заткнись, ─ белая перчатка Дазая цинично дернула огненные пряди Чуи, ─ свой рот ты откроешь в постели. ─ Как… ты… смеешь,─ задыхаясь, тихо пролепетал клинический психолог, ─ оставь… меня… прекрати… Холодные пальцы живописца с силой дернули светлый край халата, беспощадно разорвав ряд пуговиц. Октябрьский ветер мгновенно заключил в свои объятия миниатюрное тело рыжеволосого мужчины. ─ Я сказал молчать, ─ очередной удар по треснувшим от непогоды губам, ─ не забывайте свое истинное предназначение, Чуя-сан: быть моим и только моим артом. Синие глаза с ненавистью смотрели на художника. Они осуждали его. Его жестокость. Эгоизм. Бесчеловечность. ─ Так лучше, ─ белоснежные зубы Дазая вонзились в тонкую шею «жертвы». Выступила кровь. Подобно вампиру, пьянеющему от запаха свежей крови, мастер пьянел от запаха Накахары. От вкуса его нежной кожи, от аромата его волос… И каждый сантиметр, порез, шрам и даже шероховатость на теле психолога были дороже и ценнее кислорода для Осаму, воистину безумного гения. Наверное, именно так творец и создавал свои картины с предыдущих, уже использованных артов… «Кто вы такой, Осаму Дазай?» ─ Почему, ─ рыжий старался не смотреть на лицо своего искусителя, ─ почему, ты выбрал меня? Неужели, не было других претендентов? ─ Почему тебя? ─ художник ответил вопросом, ─ потому что только ты способен стать заключительным паззлом в моей коллекции, ─ он наклонился к заостренному уху, ─ я коллекционер, Чуя. ─ Коллекционер? ─ ноги подкосились, ─ и поэтому ты причиняешь мне боль? ─ Чуя, ─ рыжеволосый мужчина буквально терял сознание на руках у живописца, что так любил и уничтожал его сущность, ─ я не хочу причинять тебе боль. Дышать становилось труднее. Осаму-сан в этот раз зашел непростительно далеко. Так далеко, что даже ему самому стало неприятно. Безжалостный господин безжалостных желаний. _______________________________________________________________________ *Мизофобия - патологическая боязнь микробов, грязи, иногда чужих прикосновений и т.п. **Безумие относительно: все зависит от того, кто кого запер в какой клетке ─ фраза принадлежит американскому писателю Р.Брэдбери. ***Юань - денежная единица в Китае.