Послевкусие дешевых сигарет

Уставшие руки покрепче затянули тонкий галстук, бережно поправив молочный халат. В этой одежде рыжеволосый мужчина казался старше своих лет и даже немного солиднее. Светлое лицо, кроткие губы и умиротворенный взгляд – хороший способ избежать утренних расспросов о погоде, здоровье, росте акций и прочих формальностей, которыми обычно обмениваются люди. В ежедневнике, как по расписанию, у психолога каждый день появлялась все новая и новая галочка в списке тех, кто отказался от его услуг и лечения. Как волосы редеют по осени, так редели и его пациенты. Миловидная девушка, пережившая развод, была для Чуи Накахары не только излюбленным посетителем, но и предметом его недавнего восхищения. Но она, очевидно, прочитав желтую прессу, с легкостью спустила молодого психолога на тот уровень, какой ему утвердила газета. Бунтарь. Неадекватный специалист. Человек без мыслей. Хорошие заголовки, ничего не скажешь. Мужчина снова притронулся к халату, провел по его краям, легонько задев бежевые пуговицы. Без черных перчаток ладони Чуи казались довольно нежными и незащищенными, из-за чего невольно хотелось их спрятать, укрыть в глубоких карманах материи. Эти сине-зеленые вены, выступающие фаланги пальцев и спутанные, несколько раз перекрещивающиеся линии… Да, это те самые крохотные руки, у которых аллергия на холод, но терпимость к теплу. Собственно, как и у самого клинического психолога. Может, именно поэтому Дазая и привлекла робость Накахары? После первой ночи, проведенной в отеле, мужчины не общались, не созванивались и даже не поздоровались на улице. Все то, что случилось после выставки импрессионистов, имело свое продолжение на первых страницах скандальных журналов и небольшого интервью в Интернете. Эксцентричный художник с выгодой для себя вывернул их незатейливую драку в самый настоящий конфликт, который грозил лишением Накахары лицензии на практическую деятельность психоаналитика. Но, тем не менее, Осаму Дазай был широко известен в обществе как не совсем серьезный человек, предпочитающий создавать несуществующие сенсации для пиара собственной личности. Вспыльчивый холерик Чуя и хладнокровный меланхолик Дазай – разве они способны преодолеть зону комфорта? Живописец позвонил ночью. В регистратуре записали его вызов как срочный, так как темноволосый мужчина нес какой-то бред по поводу своей бессмысленной жизни, хмурых желаний и размытого будущего. И вот теперь, не удивляясь ни секунды содержанию звонка, неопытный психолог готовился к официальной встрече с «больным» мастером у себя в кабинете. Конечно, он предполагал возможный исход подобного свидания, но отказаться не имел права. «Помощь всем и каждому» — гласил девиз клиники. Накахара последний раз подошел к зеркалу. Уложенные и собранные в хвост локоны без шляпы не производили должного эффекта. Но носить головной убор в помещении не позволяла врачебная этика. «Он решил еще и опоздать — на часах подходило время, — неблагодарное отродье». Люди, связывающие свою жизнь с искусством, как правило, очень ветрены и необязательны. Они живут, как ведет рука: под настроение. «А вдруг он все-таки оставил меня в покое? — мелькнула слабая надежда, — надеюсь, мне больше не придется созерцать его нахальную ухмылку». Как бы не так, дорогой рыжий. Молодой живописец хоть и задержался на тридцать минут, но все же пришел на консультацию. — Присаживайтесь, — эта фраза была вместо приветствия, — и рассказывайте о своей проблеме. — Вы действительно хотите узнать ее содержание? — с кофейного плаща Дазая сочилась вода. — Мне искренне плевать на вас и ваши «фобии», — собеседник равнодушно принялся заполнять лист приема, — но я слишком дорожу своим местом, и не хочу портить отношения с начальником. — А со мной хотите? — в голосе пробивалась тень сарказма. Клинический психолог поднял глаза на клиента. — Да кто вы такой, Осаму Дазай? Художник, которого он встретил на экспозиции, был до невозможности высокомерен и циничен. Скандалист, из-за которого Накахару чуть не лишили работы, показался второсортным шутом, играющим в злые игры шоу-бизнеса. Мужчина, с кем Чуя впервые за долгое время ощутил удовольствие, был, несомненно, безупречным любовником. Но вот человек, которого психоаналитик видел сейчас, не мог вписаться ни в один критерий анализа. Наверное, не всех людей можно прочесть как раскрытую книгу. — Этот вопрос я могу задать и вам, — белые перчатки посетителя были такими же мокрыми, как и вся его одежда, — соберете анамнез? Всегда синие, но от плохого освещения серые глаза задумчиво прищурились. Изучать людей — самое главное призвание рыжеволосого мужчины. А Осаму-сан мог стать должным трофеем на невидимой лестнице его «объектов». — Нет, — упрямство взяло верх, — мы приступим к приему или вы уйдете, выкинув деньги на ветер? — Опять сопротивляетесь? — художник наклонился над письменным столом психолога, — разве предыдущая ночь не научила вас покорности? Трудно сказать, кто кого действительно принудил в тот вечер. — Что тебе от меня нужно, Дазай?! — яростно вопросил рыжеволосый мужчина, — мы же уже расплатились… Осаму — иеной*, Накахара — телом. Честная сделка. — Расплатились? — карие глаза темноволосого живописца невольно встретились с понурым взглядом рыжего, — вы думаете, что, дав мне один крохотный кусочек прерывистого вдохновения, сможете вот так просто сбежать?! Надеетесь отменить свое согласие быть моим артом? В воздухе повисла пауза. — Все то, что не имеет письменного подтверждения, можно считать недействительным, — тихим голосом распорол тишину психолог. — Да, — влажные концы плаща беспардонно проехались по бумагам, — если это что-то не было скреплено поцелуем. На щеках собеседника зарделся легкий румянец. Художник слишком искусно ловил на крючок Чую. — Я просто сейчас вызову охрану, в конце концов! — бледная ладонь ударила по деревянной поверхности стола, — вы заходите все дальше и дальше, Осаму Дазай, — мужчина поднялся, - не боитесь, что я тоже начну залезать в вашу душу?! Как может собственная картина задеть сердце творца? Излюбленное полотно, чувственный холст мыслей и такая пылкая палитра противоречивого характера — все смешалось в одно произведение. Мрамор не улыбается, а живопись даже не дышит — она просто затмевает. Либо сразу: от кончиков рыжих волос до жесткой подошвы импортных туфель, либо медленно: от бархатных губ до податливой плоти. — Вы мне надоели, дорогой клинический психолог, — темноволосый мужчина решил сменить тактику, — надоело наблюдать ваше девичье поведение. — Девичье поведение?! — Чуя яростно вцепился в клетчатый шарф Дазая, — да что ты себе позволяешь, ублюдок?! — пальцы дернули шерстяную ткань, — как ты смеешь... Ты... — А ты бьешь своего клиента, — улыбка живописца могла с легкостью поранить вены, — очень обеспеченного и востребованного постимпрессиониста двадцать первого века, то есть меня. По белой коже психолога стекала вода. Создавалось ощущение, что Осаму совершенно не умел пользоваться зонтом. — А знаешь, — левая нога медленно проскользнула по брюкам собеседника, — твоя наглость повышает мой творческий аппетит, — мужчина облизнулся, — мне нравится подобное сопротивление, — влажная белая перчатка накрыла собой теплую кожу Накахары. Психоаналитик рефлекторно разжал ладонь. Чужое прикосновение вызвало тремор. — Выйдите из моего кабинета. Сейчас же. — Почему вы одернули руку? — непонимающе вопросил художник, — я же ничего еще не сделал. Но Чуя молча извлек из своего письменного стола пачку салфеток. Они пахли розовым маслом и корицей. — Что вы делаете, Накахара-сан? — Дазай выровнялся в росте, — зачем вам салфетки? Первый осенний ветер, радость контрастного душа, игра в снежки... Ничего из вышеперечисленного не могло прийтись по вкусу рыжему аналитику. Излишняя чувствительность к новым предметам могла доводить до безумия. Поэтому-то лучше носить перчатки. Черные, как ночь, и теплые, как огниво спички. — Выйдите из моего кабинета. — Нет. — У вас истекло время, прием оконч… — Ваши руки боятся холода? — оборвав фразу, Дазай приблизился, и между телами обоих мужчин осталось не больше десяти сантиметров, — они краснеют, кожа шелушится, появляется зуд? Обычно, мастер относится к своей работе как к самой последней собственности: одновременно бережет и разрушает. Нелюбовь к тому, что создает варьирующая кисть, может быть настолько сильной, что творец невольно начнет портить свое детище. Сначала достанет перочинный нож, срежет первый слой холста, нанесет белила. А потом обильное масло полностью зальет содержание картины. Получится новый шедевр, идентичный с обратной стороной совершенства. — Чего вы добиваетесь? — идти было некуда, — зачем вы задаете вопросы?! — Значит, я оказался прав, — ехидный шепот, — что ж, так заставим же ваши прекрасные кисти еще больше страдать, утопим же их в боли. И после этих слов безумный гений принялся осуществлять задуманное. Как необъяснимое наваждение, как великий грех и как томная похоть, решил он создать воистину безупречный продукт искусства. Свою самую лучшую картину, свою сольную партию. Из-за преимущества в силе художнику не составило большого труда прижать к картонной стене миниатюрное тело молодого психолога, а после так бесчестно и пошло осыпать «грязью» беспомощные ладони, которые были не в силах сопротивляться. Ледяной язык проводил по каждой морщинке, родинке, шраму, заставляя Чую еще больше трястись, дрожать. Было очень холодно и противно. Жестокие методы жестокого художника. Но у всего есть предел. Человек — не бесчувственный рисунок. Рыжеволосый мужчина с достаточным трудом вырвался из стальных оков посетителя и, одарив его приземистым ударом в предплечье, покинул комнату. Живописец остался один. Без музы, без своего вдохновения… «Я нашел твое слабое место — в пустоту выдохнули губы, — но оно не удовлетворило моего желания». Не все можно решить силой. Нельзя заставить человека любить. *иена - денежная единица Японии, одна из основных резервных валют мира.