dead leaves

      «Ты должен прийти, Юнги-я!» — вторит ему телефонным голосом Сокджин. Он совсем немного возмущён, демонстрируя всё возможное недовольство, на какое только способен.       Юнги на это лишь выдыхает и поправляет сумку.       — Я всё ещё не очень уверен в том, что нужен там, — он выравнивает лямку рюкзака и осматривает людную улицу. До бара ещё минут семь пешком. И почему он только не поехал на такси? Сейчас ему кажется, что скупость не окупает себя — ноги уже начинают ныть и немного побаливать. Не привык так много ходить.       «Мы собираемся из-за тебя!»       — Не только из-за меня. Намджун тоже закончил свою работу над песней.       «Юнги-я!»       Он закатывает глаза, — будто бы собеседник может это увидеть, — и всё же тянет согласное «Ладно-ладно». Юнги сообщает, что скоро будет, и радостный Сокджин желает ему удачно добраться, после чего вешает трубку. Телефон скрывается в кармане куртки, а сам Юнги поправляет маску на лице. Холодно.       Не так давно закончился его рабочий день. Если быть точным, минут двадцать назад. Ему пришлось в темпе вальса закрывать магазин, сгребать книжку с расчётами в охапку, запихивая вместе со сменкой в рюкзак, а потом выбегать на холод. Близится зима, погода становится холоднее, и Юнги, конечно, любит зиму, но его тёплая куртка ещё в том году трагично погибла на катке, когда Хосок проехался по нему. Теперь рэпер отчаянно мёрзнет, кутается в воротник старого свитера, трёт руки о межсезонку и молится, чтобы сил у него хватило и он протянул весь следующий месяц на двух сменах. Иначе точно погибнет смертью храбрых. Или замёрзших. Он ещё не решил.       Конечно же, Юнги бы предпочёл сейчас вернуться домой. Он устал — на самом деле устал. Моральное истощение наваливается на физическое, ему хочется спать, побыть просто одному, потому что в магазине целый день снуют люди, а он не самый социализированный человек. Это давит на него, он успокаивает себя зелёным чаем, заварку которого ему как-то на днях оставил Сокджин, и просто мечтает о своей подушке и тёплой Нун сбоку. Ему больше ничего не надо. Не хочется.       Особенно не хочется встречаться со своими друзьями.       Не то, чтобы Юнги всё ещё был обижен... но да, он всё ещё был обижен. Однако старший из их компании настоял, чтобы тот пришёл. «Не бойся», — как на повторе слышит в своей голове Юнги и хмурится. Потому что проницательность Сокджина — это нечто необъяснимое и порой бесящее.       А ещё отчасти льстящее. Но Юнги в этом никогда не признается.       «Камелот», — бар, в котором они договорились встретиться, — представляет из себя небольшое заведение в европейском стиле на небольшой улочке недалеко от центра города.       «Камелот» довольно дешевый, уютный, в нём есть мягкие диваны и кресла, подушки на случай того, если ты сильно устал. А ещё в помещении стоит полумрак засчёт живого освещения свечами: на столах, по стенам, они развешаны в железных ковшах под потолком. Желтый цвет заполняет собой всё пространство, создавая имитацию старины. Ей же способствовали деревянная мебель, играющая на фоне тихая музыка и развешанные по стенам плакаты с шутами, «разыскивается» и прочие правила, какие-то пожелания, всё на манеру королевских указов.       Юнги, в общем-то, никогда не любил средневековье, рыцарей и прочую лабуду, но это место стало чем-то тёплым и родным. Они собираются здесь по любому поводу, хорошему или плохому, просто чтобы встретиться на ужин, отдохнуть после тяжелого месяца работы, когда квартира Намджуна превращается в маленький Ад, в который лучше не соваться. Почти как дом, думает Юнги, но сам себя правит, что это, всё же, не дом.       Найти их компанию не составило труда: эта всегда шумная шайка гоготала на всё помещение, смеясь, переговариваясь и что-то активно рассказывая друг другу. Не нужно было подавать знака, чтобы Юнги нашёл их, но это именно то, что сделал Сокджин, привлекая тем самым внимание всех остальных. Громогласное «Юнги-хён!» заполнило собой пространство, ударяя по ушам и заставляя обладателя имени смущённо ссутулиться. Слишком много внимания от посторонних, а он этого страшно не любит.       — Ты слишком громкий, — говорит подошедший Юнги, несильно отвесив подзатыльник Чонгуку. Тот обиженно хмурится, имитируя то, что ему, в общем-то, больно, но быстро сменяется улыбкой, затаскивая старшего на сидушку рядом с собой и начиная увлечённо рассказывать о том, как он сильно скучал по нему.       Как они все сильно скучали по нему, загруженному в работе, который даже из дома не пытался выходить. Юнги почти съязвил о том, что не было нужды никуда выходить, — ведь разве его кто-то звал? — но подумал, что это прозвучало бы слишком по-детски. А ведь он не ребёнок. Он не должен на такое обижаться.       Однако это именно то, что он делает.       — Слышал, в этот раз твой трек зашёл по двойной цене, в отличие от прошлого? — спрашивает Хосок, похлопав друга по плечу. Юнги протягивает задумчивое «мм», а потом кивает, улыбаясь уголками губ. Соглашается, вспоминая тот трепет, когда сам впервые узнал об этом.       — Йа, за это надо выпить! — Чимин поднимает руку и подзывает к себе официанта, которого не трогали до того момента, пока вся компания не соберётся.       Сидящий рядом Тэхён сдерживает смех, но не улыбку, а потом выдаёт, стараясь выглядеть как можно более серьёзным и якобы осуждающим:       — Тебе лишь бы выпить, Чимин-а.       — Да что ты говоришь!       Над столом разносится смех. Компания передразнивает друг друга, подшучивая и смеясь, и в груди Юнги от открывшийся картины тянет болезненно: не то счастлив, не то расстроен. Что здесь, с ними, чувствует их настроение, видит их улыбки; что потерял давно былую связь, и каждый сидящий за столом — уже далёкий фрагмент его жизни.       Юнги обводит каждого взглядом и чуть вздрагивает, когда встречается с сокджиновыми глазами. Ему внезапно становится стыдно, и он отворачивается, привлечённый разговором Чонгука. Младший толкает его в бок, тянет на руку и рассказывает на ухо, будто бы по секрету, страшную тайну про Чимина и Тэхёна, которые на это громко и возмущённо вздыхают, клянясь, что если тот хотя бы слово скажет, то потом очень сильно об этом пожалеет.       Эта беззаботность расслабляет, думает Юнги. Но вместе с тем вызывает лёгкое головокружение и еле уловимые приступы тошноты. Кажется, у него начинается подниматься давление. Неудивительно, думает он. Когда его сон длился не жалкие пять часов? Когда его рацион составлял что-то большее, чем дешевый рамэн из дворового супермаркета? Кажется, это было тогда, когда две недели назад к нему приходил Сокджин. Но он точно не помнит.       Проводив официантку взглядом, Юнги поднимается и пересаживается на соседний диван, двигая Тэхёна и Чимина, которые отчаянно тянутся к самому младшему. Вместе с ним ретируется и Хосок, не желающий попасться под горячие руки младших приятелей, а от того добровольно уступивший им свой стул.       Теперь друзья наблюдают за небольшой перепалкой, которая не раздражает — веселит. Эта троица всегда устраивает самый настоящий хаос, но это всегда весело, признаётся себе Юнги.       Но не признаётся другим, молча взяв стакан воды со стола и залпом выпив его до дна.       — С тобой всё хорошо? — слышит он со стороны голос, заставляющий его обернуться. Сокджин.       — Да, просто не очень хорошо себя чувствую, — Юнги отрицательно мотает головой, показывая тем самым, что не стоит переживать. — Возможно, давление. Не выспался.       — Извини. Я заставил тебя сюда прийти, хотя ты и без того устаёшь на работе.       Вид старшего стал виноватым: его плечи чуть ссутулились, голова опустилась, а пальцы зацепились за край кофейного свитера.       Только вот Юнги не разделяет его мнения — напротив, он благодарен, что Сокджин уделяет ему столько внимания, пытается вытащить того из своего кокона. Единственный, кто не перестаёт делать данные попытки, из раза в раз протягивая Юнги руку помощи. Особенно тогда, когда ему это нужно.       А ему это очень нужно. И, кажется, Сокджин знает это и без всех возможных слов.       Именно потому Юнги чуть толкает его локтем в бок, привлекая к себе внимание, а затем улыбается, когда встречается с некой тоской в глазах напротив.       — Всё хорошо, — говорит ему Юнги. И, помедлив, чуть тише добавляет: — Спасибо.       Сокджин удивляется, — лишь на мгновение, — но сразу после этого загорается улыбкой. Такой яркой и удушающей, что Юнги вынужден отвернуться и прикрыть рот рукой в тихом кашле. Глотку его спёрло, он невольно нахмурился и обхватил шею ладонью. Ему нужно попить.       Но не алкоголь, решает он. Юнги не заказывает себе даже банального пива, отдавая предпочтение фруктовому чаю. На все возможные возмущения он отвечает, что заболел, демонстративно закашливаясь, кое-как не подавившись собственной слюной. Никто не спорит с ним, и вскоре в компании нависает привычная громкая и весёлая атмосфера, в которой утопает каждый.       Разговоры, споры, общие планы на будущее, которые не обходят даже Юнги. Обида на своих друзей отходит на задний план, когда уже изрядно подвыпивший Хосок наваливается на него, говоря о том, что на следующей неделе они непременно должны будут сходить на футбольный матч. Юнги не любит футбол, да и не припоминает, что Хосок его жалует, но друг звучит так убедительно и воодушевлённо, что, кажется, тому придётся пойти на уступок. С ними вызывается Тэхён, за ним и Чонгук. Чимин высказывает свою полную незаинтересованность, но всё равно уточняет, во сколько всё это будет происходить, заставляя Намджуна и Сокджина рассмеяться в голос.       Именно в этот момент Юнги понимает, насколько счастливым себя чувствует. Здесь и сейчас, сидя в компании дорогих ему людей, отпихивая от себя Хосока и чувствуя тепло чужого тела по другую сторону. Он косит глаза, смотрит на Сокджина. И тот, заметив это, улыбается и ему. В который раз за вечер.       Тошнота в этот момент усиливается, но Юнги всячески это игнорирует.       Как игнорирует кашель, рвущийся наружу, саднящее горло, которое будто бы изнутри ножами режут. «Заболел», — понимает Юнги, с сожалением закатывая глаза. Всё же, одеваться в межсезонку в такой холод было ошибкой, но иного выбора у него, к сожалению, нет. Единственное, что он может — пить чай и размышлять, на какие дни ему взять вторую смену, чтобы ещё хватало сил хотя бы два-три раза в неделю заниматься музыкой.       Однако пропускать своё состояние мимо с каждой прошедшей минутой становится всё сложнее и сложнее. Чем дольше он сидит, тем хуже ему становится: перед глазами мутнеет, в груди тянет, а голоса периодически начинают слышаться через толщу воды. Юнги закашливается, запивая комок в горле новой порцией тёплого напитка, и смотрит на Хосока, который что-то отчаянно пытается у него что-то выяснить.       — Что такое, Хоби? — Юнги трёт глаза. Картинка начинает мутнеть, а желание прилечь подкрепляется вернувшейся тошнотой. Как бы ему хотелось сейчас оказаться дома.       — Давно ли вы с Джин-хёном стали такими хорошими друзьями? — он говорит тихо, чтобы старший этого не услышал. Благо, тот разговаривает с Намджуном и не очень сильно интересуется этими перешептываниями.       Юнги кривит бровь в непонимании. «О чём ты?» — читается на его лице. Он невольно косится на объект обсуждения, не понимая, почему ему задают такой странный вопрос. Да, может, сегодня они разговаривают больше обычного, то есть, вообще разговаривают. Обычно Сокджин и Юнги не часто поддерживали разговор — если в нём не участвовали все остальные, это правда. Но разве это странно? Они знакомы уже год, вполне естественно, что они могут заговаривать.       Вполне естественно, потому что Сокджин часто приходит к Юнги. Приносит еду и сладости, занимает его время своим присутствием. Он убирается, вкусно кормит, говорит ему следить за собой. Однажды даже всучил свой розовый шарф, который Юнги не без мелкого позора проносил весь день, пока они гуляли в компании на ярмарке. И это нормально.       Потому что они друзья?       Наверное, друзья, думает Юнги. Те самые, что не бросают в трудную минуту. Те самые, что выслушают в трудную минуту. Не помогая глупыми советами — просто сидя рядом, выслушивая горечь души своего собеседника. Юнги слушал Сокджина — в те редкие дни, когда старший приходил к нему в подавленном состоянии. Они тогда сидели на диване, и Сокджин долго говорил, а потом, после короткой вспышки грусти или злости, успокаивался и благодарил Юнги. Просто за то, что он рядом.       И нет, Юнги не пользуется этим. Он никогда сам не просил Сокджина ни о чём. Тот всегда приходит к нему сам — будто бы чувствует, что Юнги сейчас это очень надо. Он врывается в его жизнь, вносит в неё яркие краски и даёт вдохнуть воздуха. Отпускает все назойливые мысли, даёт посмотреть на всё с другой стороны и, наконец, расслабиться; улыбнуться, стаскивая груз переживаний с плеч.       Юнги не нужно рассказывать — Юнги по натуре своей молчалив. Он слушатель. И любит, когда в трудные минуты к нему врывается ураган из глупых старческих шуток и рассказов о чём-то совершенно постороннем. С тёплым чаем и мягким покрывалом. Бок с бок с человеком, смех которого так отвратителен, что прекрасен.       Сокджин прекрасен, понимает Юнги, но именно эта мысль будто бы застревает в его горле, вызывая очередной приступ кашля. Более сильный, невыносимый, заставляющий подняться его с места.       — Эй, хён, — зовёт его Хосок, чуть было не подскочив следом, но тот отрицательно машет рукой. «Туалет», — кое-как выговаривает он и идёт в сторону уборных.       Юнги почти врезается в официанта, неловко пытается извиниться, но давится, сумев только покачать головой, пока не возобновил свой путь обратно к узкому проходу в дальнем конце зала. Он находит нужное помещение почти сразу, врываясь в него. Светлая небольшая комната встречает тишиной и пустотой. Юнги закрывает за собой дверь и сразу же мчится к раковине, склоняясь над ней и начиная задыхаться в кашле.       Глотку рвёт, лёгкие спирает с такой силой, что у Юнги невольно проступают слёзы. Он впивается пальцами в белый обод, пытается выкашлять то, что буквально разрывает ему внутренности. Чувствует, что что-то не так, ощущает это каждой своей клеточкой и не понимает. Не понимает даже тогда, когда вместе со слюной в раковину падает несколько красных капель. В этот момент Юнги начинает паниковать.       Он буквально плачет, потому что не может сдержать это всё в себе, а затем, издав приглушённый булькающий звук, сплёвывает в раковину мешающий ему объект. И дышать сразу становится легче.       Тело ослабевает и ноги его подводят, Юнги почти валится на раковину, но он всё же находит в себе силы оставаться в равновесии. Смотрит перед собой, пусть взгляд его мутный от слёз и распирающей изнутри боли. Такое чувство, что из него вытащили целый кусок плоти — настолько опустошенным Юнги себя чувствует. И может, это правда?       Воспоминания о приступе и избавлении от мешающего объекта заставляют Юнги сфокусировать взгляд. Он чуть прокашливается, пытаясь прочистить горло, но только сильнее тревожит его — стенки начинает чуть ли не резать на части, от чего тот с силой жмурится, пытаясь отогнать от себя неприятные ощущения. Почти помогает, и Юнги уже более спокойно выдыхает. Но неспокойно заводится, когда замечает раковину, по которой разбрызганы собственные слюна и кровь.       «Так много», — кажется, пока он испуганно обводит взглядом красные капли. С ним такого никогда не было, вспоминает он. Может, действительно заболел? Но что это за болезнь-то такая? Поразмышлять на эту тему он не успевает, замечая среди всего что-то более крупное, чем сгусток свернувшейся крови. И именно к этому он тянет руку.       Юнги берёт выкашлянное им самим пальцами, поднимает, подносит к лицу и рассматривает. Он не сразу понимает, что это такое, — взгляд всё ещё немного расфокусирован, — а когда осознаёт, то невольно вздрагивает.       В руках он держит испачканный в собственной крови лепесток. Нежно-розовый, тонкий и хрупкий. То, из-за чего Юнги давился весь вечер, что мешало ему спокойно дышать. Лепесток. Почему?       Непонимание превращается в панику, когда в голове всплывают еле уловимые образы с детства. Когда они с друзьями, ещё совсем дети, сидели у кого-то и слушали страшные истории старших. Про монстров и демонов, про убийц и настоящих маньяков. А ещё про проклятье — прекрасное, красивое и невероятно невыносимое. Наполненное цветочным запахом и опадающими с каплями крови на землю лепестками.       И пусть Юнги никогда не верил в проклятья, именно сейчас он отбрасывает лепесток от себя. А сам делает два шага от раковины. Он поднимает голову, смотрит на своё отражение: на перемазанный красным подбородок, ворот футболки в точно таких же подтёках. У него полопались капилляры, щёки сырые от слёз. Тело его мелко дрожит, но Юнги всё равно мечется обратно, включая воду. Смывая с себя все улики, а после избавляя от них же и белую керамическую поверхность.       — Это просто бред, — вслух говорит Юнги, невольно шмыгая носом. Он ещё раз смотрит в своё отражение, встречается с дикими испуганными глазами и поворачивается к выходу.       «Домой», — единственная мысль, посещающая его.       Юнги не помнит, как вышел из туалета, как прошёл весь путь от него до их столика. Он даже не до конца понимает, как надел куртку и схватил свой рюкзак, пока чужая рука настойчиво не ухватила его собственную, а он, вынырнув из мыслей, не посмотрел на неё. После — на обладателя.       — Что с тобой, Юнги? — голос Сокджина наполнен беспокойством, как и его тёмный взгляд. Впрочем, в подобном состоянии прибывают все участники их небольшой компании: утихшие, глядящие на того своими огромными напуганными глазами.       Ещё бы. Юнги перед ними бледный, с красными белками и перепачканной футболкой. Он мокрый, вода капает с его прядей на чёлке, а взгляд такой отрешённый, что он похож на загнанного зверя.       Но ничего умнее, кроме как «Мне плохо, я хочу домой», на манеру маленького ребёнка, у него не удаётся произнести. Голос его звучит тихо и хрипло, почти жалостливо. Он напуган — напуган страшно, не понимает, что с ним. А в голове звучит голос из прошлого, напоминающий что-то о проклятье.       Проклят. Проклят. Проклят!       Увидев свою кровь, Юнги, честно, готов в это поверить.       — Ты с ног валишься. Тебя нельзя одного отпускать. Я тебя провожу, — вызывается Сокджин, поднимаясь и потянувшись за курткой.       — И я! Я тоже с вами! — следом подскакивает Чонгук, чрезмерно громкий крик которого поддерживает вся компания. Юнги смотрит на них, хочет отказаться, но отказ его тонет под гомоном друзей и звонким подзыванием Намджуна, адресованном к официанту.       Не хочет он, чтобы они шли с ним, но они идут. Шумят и разговаривают, что-то обсуждают, дурят и бесятся, уже будто бы позабыв о том, что их приятелю, вроде как, совсем (не)много плохо. Громкие голоса раздражают, Юнги вновь закашливается и чувствует тошноту, пугаясь этого чувства. Но успокаиваясь, когда придерживающая его за локоть рука Сокджина осторожно гладит по плечу, успокаивая и приговаривая что-то о том, что совсем скоро он будет дома.       Юнги поднимает на него взгляд и кивает, благодарно прикрывая глаза и наваливаясь на тело старшего, пока они стоят неподалёку от «Камелота» и ждут такси. Он чувствует страшную усталость вместе с разрывающей его грудную клетку болью. Но он точно не понимает, почему продолжает тихо кашлять, и незаметно для остальных вытирает испачканную в свежей крови ладонь о штанину.       — Мы зайдём тебя проведать, хён! — тянет Тэхён, когда тот садится в такси.       — Не стоит. Я просто не выспался, вот и чувствую себя неважно, — Юнги отмахивается, старается звучать убедительно. Усталость ему в этом способствует.       — Мы принесём чего-нибудь вкусного, — добавляет Чимин, наваливаясь на Тэхёна, из-за чего тот недовольно пыхтит и чуть было не валится на тротуар.       Но Юнги вновь отказывается, говоря, чтобы ни одной из этих пьяных (и трезвых к тому времени) ног не было на его пороге. Младшие разочарованно выдыхают и желают поправляться. «Особенно к матчу!» — добавляет Хосок, пока более или менее трезвый Намджун пытается удержать его на ногах.       Это почти забавно, наблюдать за ними, но Юнги слишком плохо, чтобы думать о подобном. Вместо этого он прощается и разворачивается, чтобы закрыть дверь, но останавливается, когда чужая рука не даёт тому это сделать.       — Если не станет лучше, дай мне знать, — Сокджин говорит вполголоса, чтобы друзья его этого не услышали.       — Хён, правда...       — Принесу лекарств. И покушать. Тебе нужно хорошо питаться, если ты планируешь нагрузить себя такой работой.       Откуда он только знает? Эта мысль не даёт Юнги покоя, однако он сдаётся и покорно кивает. Сокджин улыбается и желает ему удачной дороги, а сам поворачивается и повышает голос на ввязавшихся в небольшую перепалку Тэхёна и Чонгука. Юнги из-за закрытой двери слышит приглушённо, но всё равно улыбается, а после называет водителю адрес и, наконец, трогается с места.       Тем же вечером, сразу после СМС для Сокджина о том, что он дома, Юнги выплёвывает из себя ещё два лепестка прежде чем провалиться в глубокий, но беспокойный сон.