they burning all the witches, even if you aren't one

Ты позволяешь этому запугать себя. [1]

Я прячусь, я укрываюсь в твоих руках, Когда мир испытывает меня на прочность. Я могу вынести всё, Опираясь на твои плечи, я могу дотянуться до вечных небес. [2]

Позволь мне избавить тебя от одиночества своей любовью. Позволь полюбить боль, через которую ты проходишь. Мне кажется, спасая тебя, я сам обрел спасение. [3]

7 ноября, 20:43. Лондон, Англия, дом Гарри Стайлса.

♬ Imagine Dragons - Birds.

Я бережно погладил большим пальцем подарочную упаковку коробки, застегивая молнию дорожной сумки. Поднял голову, бросив короткий взгляд на появившееся перед глазами знакомое здание, и улыбнулся, предвкушая скорее увидеть лицо Лии, когда она будет доставать приготовленные ей подарки. Выхожу на улицу, как только машина въезжает в ворота, шум мегаполиса остаётся позади, рукопожатием прощаясь с Кайлом. На сегодня его обязанности закончились. Неторопливо бреду в дом, подмечая, что свет горит только на кухне. Глядя на часы делаю вывод, что Харрингтон и Герберт ужинают, но когда поворачиваю ключ в замке, не слышу ни звука. Тихо захожу в прихожую, оставляя связку на комоде, сбрасываю с плеча ремешок сумки, одновременно расстегивая пуговицы чёрного пальто. Ничего. Мертвая тишина: ни музыки, ни голосов, ни малейшего постороннего звука, кроме моего собственного дыхания. Стараюсь ступать по паркету как можно бесшумнее, осторожно выглядывая из-за дверного проема на кухню. Тусклый свет озаряет лишь часть комнаты, остальная скрывается во мраке. Спиной ко мне за столом сидит мужчина, судя по телосложению, в черном костюме и черной рубашке, разливая белое вино по бокалам. Подталкивает один к Оливии, что стоит рядом и читает какие-то бумаги в руках. Джинсы с завышенной талией, светло синий свитер приятного оттенка, распущенные по плечам волосы и отсутствие макияжа, чёрные лоферы - она выглядит так, словно недавно приехала домой, даже разуться не успела. Перехватывает бокал, медленно поднося его к губам, делает несколько глотков, и отставляет обратно на стол. Шагает вперёд и слишком неожиданно как для меня, так и для незнакомца, падает со всех ног, едва не зацепив виском приоткрытую дверцу нижнего шкафчика со средствами для уборки. Перед моими глазами все поплыло. Я рванул вперед на всей скорости, что была мне доступна, приземляясь рядом с Оливией и поднимая ладонями её голову. Вблизи она оказалась такой бледной, что синяки под глазами значительно выделялись по цвету. Поднимаю взгляд на спохватившегося вместе со мной мужчину и вдруг понимаю, разглядев, что это Рэймонд. Какого черта он тут вообще делает? — Всего доброго, — сейчас меня ничего не интересовало из того, что он мямлил себе под нос. — Я не уйду, пока не пойму, что с Оливией все в порядке. — Ты распиваешь вино в моем доме с моей девушкой, пока меня нет и полагаешь, что я позволю тебе остаться? — кое-как нахожу в себе силы, чтобы сдержаться и не выпроводить его за дверь прямо сейчас. — О ней есть кому позаботиться. Всего доброго. — Тихо, тш-ш, — шипит Оливия, возвращая моё внимание к себе. Приподнимается на локтях на уровне моих коленей, укладывая голову на ноги, и переводит дыхание, словно каждое движение даётся ей с трудом. — Я нормально. Все нормально. Просто голова закружилась, в глазах потемнело, ничего серьёзного. — Часто с тобой это происходит? — взволнованно произношу и только уже после понимаю, что мы с Рэймондом озвучили этот вопрос одновременно. Синхронно раздраженно смотрим друг на друга, стискивая челюсти. — Иногда бывает. Я не всегда успеваю есть перед тем, как уехать в больницу, а на месте мне не до еды. Зачастую я только ужинаю, но сегодня ещё не успела, — она метнула взгляд на Сент-Пьера, следом на меня. — Это не то, что ты мог подумать. — Я ещё даже не успел, — смягчаюсь, когда нахожу её глаза, интуитивно притягивая за плечи к себе. — Можно он останется? Рэй первый раз в Лондоне, ему некуда идти. — Конечно, он-то рассчитывал провести ночь у тебя, — похоже, я проворчал это слишком громко, потому что две пары глаз недовольно уставились на меня. — Что? Я же сказал у тебя, а не с тобой. Провожу пальцами по задней стороне шеи Оливии, ощупывая позвонки, и нехотя обращаюсь к Рэймонду, не смотря в его сторону: — Не маленький мальчик, найдет гостиницу и переночует там. Всего доброго. — Ты точно в порядке? — он поддается вперёд, протягивая руку к Харрингтон. — Она в порядке. Всего доброго, — повторяю твердым голосом. Аккуратно поднимаюсь сам и поднимаю Оливию, отрывая её от пола, помогаю сесть. Сбрасываю пальто с плеч, оставляя его на спинке стула, оставаясь в чёрной водолазке и чёрных брюках. Направляюсь к холодильнику, доставая из морозилки лёд, заворачиваю в бумажное полотенце, садясь рядом с девушкой, рукой поворачивая её голову к себе. Пальцами ощупываю лоб, пока она немного виновато поглядывает на меня, часто отводя взгляд, но каждый раз возвращается обратно. Прикладываю холодные кубики сначала к щеке, потом ко лбу и виску, на которых точно будет шишка от такого падения. — Ты знал, что у тебя появляется складочка на лбу, когда ты ревнуешь? Я больше не смотрю на осунувшееся, с устало поблескивающими глазами лицо, сконцентрировав внимание на голове и затылке. Он надоел постоянно околачиваться рядом с ней. Постоянно. — Захотел посмотреть Англию, поэтому приехал, — Харрингтон откидывает волосы назад, разминая шею и немного морщится, когда лоб начинает саднить. — Он захотел посмотреть Францию, поэтому приехал именно в тот город, где находилась ты. Он захотел посмотреть Англию, поэтому заявился в Лондон, где сейчас живёшь ты. Не верю в закономерные совпадения. Скажи ему, что решилась переехать в Зимбабве и бьюсь об заклад, он будет уверять, что всю жизнь мечтал познакомиться с культурой Африки. Я поднялся, откатывая рукава водолазки по локоть, набрал из крана воды и подал стакан Оливии. — Может, мы лучше поговорим о твоем приезде? Он волнует меня больше, — она делает несколько коротких глотков, следя за моим передвижением по кухне. Я достал из холодильника сыр, что по консистенции напоминал тягучий джем, поставив его на стол рядом с нарезанным багетом. — Ешь, — коротко командую. — Появилось свободное время, поэтому я здесь. Соскучился по домашним, уже давно их не видел с этими бесконечными путешествиями. Со мной поедешь? — Если это вопрос, а не утверждение и нужен мой ответ, то да. Поеду. Только я твоей маме не понравилась, наверное. Она была здесь несколько дней назад. — С чего ты взяла? — Ну, если бы я пришла в дом своего сына и увидела там незнакомую девушку, я бы как минимум удивилась, — рассуждает Оливия, отправляя ломтик багета с сыром в рот, несколько секунд медленно жуя, в то время как я отслеживаю реакции. — Тошнит? — Пока не понятно, — она прислушивается к своим ощущениям, ладонью скользнув под свитер, и проводит пальцами по животу. — Вроде нормально, никаких позывов. — Ты оскорбляла кого-то открыто или за глаза? Харрингтон задумчиво посмотрела на моё лицо, отрицательно мотнув головой. — Вела в моем доме грязную, распутную жизнь за моей спиной? Она хохотнула, но я не до конца понял, что послужило причиной. Я спрашивал совершенно серьёзно. — Нет, конечно. Хотя Джереми.. Не знаю, тебе лучше у него спросить. — Тогда у Энн нет повода, чтобы невзлюбить тебя, — делаю несколько глотков воды из её стакана, облизывая губы. Что-то мне самому нехорошо. — Что ты читала перед тем, как твоя голова закружилась? Оливия откашлялась так, будто кусок попал не в то горло, заправляя прядь волос за ухо, и неуверенно подняла на меня глаза, пальцами пододвинув к себе смятые бумаги. — Мои родители умерли, а значит, теперь дом принадлежит нам с сестрой. Ты знаешь нашу ситуацию, никто никогда не поделит дом пополам, потому что Мередит невменяемая, она не в состоянии распоряжаться имуществом. Поэтому государство решило оставить дом за мной, я должна приехать и переоформить документы на себя. Но бабушка недовольна таким решением и категорически против, чтобы я «отнимала» долю Мередит. Она считает, что я нарочно оставила её в Лондоне, чтобы таким образом держать ситуацию под контролем и заставить сестру подписать все, что я захочу. — А что ты, в их понимании, хочешь? — Дом, семейные сбережения, счёт в банке, — Харрингтон безразлично повела плечом, заворачивая уголок листов, чтобы хоть чем-то занять руки. — Что ты решила предпринять? — Поеду домой, подпишу отказ от всего имущества, заберу остаток своих вещей и перевезу их в Нью-Йорк. Вернусь в Лондон, выпишу Мередит из больницы, посажу на самолёт и отправлю прямиком в Ричмонд, в руки бабушки и дедушки. Уверена, они будут счастливы её видеть. Я потер пальцами переносицу, откинув голову назад. Почему они постоянно пытаются все испортить? Оливия ни разу не давала им повода усомниться в своей самоотверженности и готовности прийти на помощь в любую минуту. Неужели легче жить в недоверии, ненависти, чем отдавать друг другу взаимопонимание и заботу? Семья - единственное место, где человек не должен чувствовать себя уязвленным. Место, в котором ты всегда можешь ощущать защиту и собственную важность. Я не понимаю людей, для которых семья пустой звук. Как они вообще живут в современном мире, где одним комментарием в социальной сети можно подтолкнуть к суициду? Что их защищает от негатива, если они прогрызают лодку своего спасения своими же зубами? — Как насчёт, чтобы сделать то же самое, только откупившись, раз они так трясутся за деньги? — Объясни, — Харрингтон непонимающе нахмурилась, продолжая медленно жевать. — Дом твоих родителей, насколько я понимаю, неважен им, как семейная реликвия, верно? Значит, дело в деньгах, а не в принципах. Ты отвезешь им Мередит, а вместе с ней договор о том, что они официально отказываются от своей половины. Выплатишь круглую сумму, чтобы им хватило и на лечение внучки и себе на старость. — Не вижу логики. Зачем? — Затем, что это твой дом, — терпеливо объясняю. — Там жили твои родители, твоя мама. Она похоронена там же, недалеко? Почему ты должна отдавать свое право видеться с ней? Свое право на детство, которое ты провела там. Боятся они за то, что ты захапаешь долю Мередит себе, ну так отдай им эту долю, поставь хорошую охранную систему на дом и живи, где тебе угодно. А они пусть нянчатся с твоей сестрой, раз ты её, оказывается, специально здесь держишь, от них подальше. — Я знаю этот сценарий, так начинается любой плохой фильм, — вдруг улыбается Оливия, схлестнувшись со мной взглядом. — Ты же знаешь, что я не возьму у тебя деньги. Я ещё даже ничего не предложил, а она уже продумала все на пять шагов вперёд. Почему такой рациональной голове достался такой упрямый характер? — Я не прошу тебя спать со мной за эти деньги. Не прошу быть моей игрушкой или что там тебе мерещится? Что я привяжу тебя к кровати и буду возбуждать анальными шариками? Заставлю играть мою девушку перед моей семьей еще пять лет? Вытирать мою обувь в позе поклонения, как только я прихожу домой? Нет, ничего из этого. Ты расплатишься с долгами и будешь жить дальше своей скучной жизнью девственницы, которая шарахается мужчин. Моя щека дернулась от сильного удара, хотя сама Оливия выглядела удивленной и напуганной собственным поведением. Я вновь увидел злые глаза напротив себя, и меня отбросило на полгода назад, когда таким взглядом она награждала меня при каждой встрече. — Ты понятия не имеешь, как я живу сейчас и жила раньше, как чувствую себя, каждый день «шарахаясь мужчин», так что не смей говорить об этом в насмешливом тоне, — мрачно выговаривает каждое слово. — Спасибо за то, что пытаешься, но нет. Контракт не предусматривает подобных вещей, я не могу ввязывать тебя в проблемы моей семьи. Это может навредить и твоей репутации, и твоей жизни, если нечто подобное всплывет рядом с твоим именем. — Да забудешь ты когда-нибудь про этот договор или нет? Её слова окончательно разозлили меня. Если честно, мне уже давно кажется, что ей наплевать на все, что я говорю. Она не слышит меня, видит только контракт, условия, правила, законы, которым следует беспрекословно и в итоге, любое моё слово отлетает от неё, как мячик от стенки. Она не вдумывается в мои мысли, не видит выражение моего лица или заинтересованность в глазах, она полностью уверена, что я делаю это из вежливости. И уже действительно неважно, что я буду говорить, она кивнет головой, сдержанно улыбнется, чтобы поскорее избавиться и убедить, что она «благодарна». Замкнутый круг. — От этого всем будет хуже. — Ты можешь хоть раз подумать обо мне? О себе? Нет, ты опять думаешь про «всех»! — заглядываю под крышку кастрюли, потом в холодильник, на полки, и, наконец, откинув полотенце на стол, разворачиваюсь к ней. — Где эти «все» сейчас? — Лучше я подумаю о тебе, но все разрушу? — смешливо качает головой, складывая руки на груди. — Да, — со всеми вспышками внутри я справился, поэтому сейчас мой голос звучал серьёзно и спокойно. — Да. Хотя бы один долбаный раз подумай обо мне. О том, что чувствую я. Эфемерные «все» подождут, они присутствуют в твоей жизни всегда, а я в твоей голове редкий гость. Так что да, я хочу, чтобы ты подумала обо мне. Она выглядела так яростно, будто боролась внутри себя с собственным зверем, который хотел выйти наружу и избить меня до полусмерти.

♬ Little Mix - More Than Words (ft. Kamille).

Искры в глазах невозможно не заметить и я чувствую, будто нахожусь в тонущей лодке. Может быть, наше время на исходе, но мы справимся с этим. Я нуждаюсь в ней больше, чем когда-либо, она моя опора, потому что знает изнанку того мира, в котором я сейчас нахожусь. Она не знает о прошлом, но знает настоящее и это так паршиво, потому что я слышу скрип стула. Она уходит. Мы снова все разрушили, хотя так долго по кирпичику разбирали высокую стену. Я не знаю, хватит ли силы воли начать этот путь заново. Две руки крепко обвивают меня сзади, холодная щека прижимается к спине слишком неожиданно, я дергаюсь, но быстро остываю, вспомнив, что кроме нас в доме никого нет. Рэймонд вряд ли бы стал вести себя по отношению ко мне так нежно. — Мне страшно. Я чувствую необходимость. Всего пару недель прошло, а я уже без тебя не могу. — Так будет всегда, если ты захочешь. Я знаю, это подло - предоставлять ей «выбор» и говорить, что все будет так, как хочет она, потому что на самом деле этого хотел я. До зуда в костях, до пульсации в венах, до мурашек. Я хочу её целиком. Она - моя цель. Её эмоции, чувства, переживания, её присутствие и мнение для меня важно и нужно. Я хочу, чтобы она хотела этого. — Это я пригласила Рэя оба раза, — признается, зажмурившись. — Он же мне нравился, я была уверена, что смогу.. что у меня получится.. — Только не говори, что пыталась таким образом избавиться от мыслей обо мне, — цокаю языком, закатывая глаза. — Тебе кажется это глупым? — поднимает голову, с опаской поглядывая на меня из-за плеча. — Нечестным, — осторожно разворачиваюсь, пристально всматриваясь в лицо Оливии, как если бы впервые видел его. — В то время как я трачу силы на то, чтобы стать ближе, ты намеренно отдаляешься. Она опустила глаза, вклинившись взглядом в мою грудь, замолчала. Наверное, потому, что чувствовала вину. Громкая мелодия резко разделяет нас, мы одновременно отстраняемся друг от друга, как от удара током. Оливия запускает ладонь в карман, доставая телефон, и я наблюдаю за тем, как медленно на её лицо надвигается тень. — Кто там? — Неважно, никто, — мотает головой, трясущимися пальцами тыкая по экрану. Я выхватил из её рук гаджет и приставил его к уху, снимая вызов. — Оливия не может сейчас ответить, она занята, — отвечаю максимально бэзэмоционально, собираясь отключиться, но вдруг слышу довольно грубое: — Чем она может быть занята? Харрингтон закрыла лицо ладонями, и быстро повернулась ко мне спиной, с трудом делая глубокие вздохи. Я первый раз в жизни вижу её в подобном состоянии, поэтому не свожу глаз, напряженно сглатывая. — В вашем выдуманном мире она принадлежит вам и обязана выполнять все, о чем вы попросите по первому требованию? Личной жизни, рамок, собственного пространства не существует? — Какая личная жизнь? О чем идёт речь? У неё есть обязанности, она это знает. И здесь обязанности. Протягиваю руку вперёд, опуская ладонь на плечо Оливии, осторожно, давая ей время меня оттолкнуть, подхожу ближе, но она не двигается. — Вообще, с кем я говорю? — опомнилась бабушка Харрингтон, интересуясь. — Гар.. — Оливия вряд ли называла меня сокращенным именем когда-либо, так что мне приходится проглотить ком в горле, продолжив: — ..ольд. Парень, о котором вы понятия не имеете, насколько я понимаю. — Слушай, парень, ты её для своих целей используешь, я тебе не мешаю. Вот и ты мне не мешай, передай ей телефон, если она рядом. Если нет, не трать моё время. Моё тело покрылось мурашками с головы до пят. И не сказать, что женщина на той стороне Земли была неправа или чересчур бестактна - все в пределах нормы, ничего сверхъестественного она не сказала. Тогда почему кожу закололо? Меня начало подташнивать и очертания предметов постепенно становились размытыми перед глазами. — Что вам нужно? — На днях прошло три месяца со дня смерти её отца. Нужно сходить в церковь на службу и на кладбище. Мэри это знает, так что пусть не ленится, а возьмёт билеты и прилетит. Аккуратно придвигаю Оливию спиной к своей груди, только теперь чувствуя, как она беззвучно всхлипывает. Я помню, она рассказывала о том, что её называют вторым именем, но не мог подумать, что это происходит постоянно. Иногда её руки, как спокойный лес, в котором ты сам становишься тихим, расслабленным, но порой она - разряд электричества в бескрайнем тёмном небе. Молния, что тянет к тебе свои тонкие ветвистые руки, чтобы обжечь как можно сильнее. Красота, как сила женщины, доброй сердцем и нежной после всех ран, что оставил на ее душе мир. Она может улыбнуться, а может ногтями разодрать глотку - ты никогда не узнаешь. Её улыбка, я уверен, сожгла бы Рим дотла. — Хорошо, мы приедем, — отвечаю после недолгой беседы внутри себя, сжимаю телефон в ладони, когда отключаю вызов, слыша в трубке только отголоски короткого: — «Вы»? С какой ст.. — Тебе не нужно быть похожей на других. Ты прекрасна. Не ненавидь себя, не жалей. Ты сияешь даже с закрытыми глазами. И ты заслуживаешь всей любви, заботы во всех видах, которые только существуют на планете, — выдыхаю теплый воздух в окаменевшую макушку, отшвырнув телефон на стол. — Ты так устала. Провожу свободной рукой по темным волосам, откидывая склоненную вниз голову к себе, неторопливо поглаживая горячий лоб. — Я здесь. Здесь. Оливия поворачивается ко мне вполоборота, поднимая на меня глаза, и сдвинутые брови внезапно распрямляются от одного взгляда в моё лицо. Она медленно касается моих щек, вытирая мокрые дорожки так, словно хочет скрыть их следы ото всех, несмотря на то, что мы вдвоём. — Прости, это моя вина, — с сожалением шепчет, отстраненно поправляя пряди моих волос, а после останавливается, понимая, что все её движения - сплошной хаос, выдающий моральное состояние с потрохами. — Я здесь. Расслабься, — повторяю уже намеренно, призывая успокоиться и перестать суетиться. В пустой кухне все её движения создавали кипу звуков, а сейчас все окончательно затихло. С трудом сглатывает и долго смотрит в мои глаза, тогда как её собственные заполняются слезами. — Мне нравится твой смех и твои странные причуды. Мысль видеть тебя каждый день успокаивает и удерживает бушующий шторм внутри меня. Ты поддерживаешь, когда я чувствую себя безнадежно. Ты заставляешь чувствовать эмоции, которые, как я думала, никогда не смогу испытать, и даешь надежду на лучшее будущее, которое я не всегда могу признать. Ты делаешь меня лучше, чем я была, и идешь рядом со мной по одинокому пути, который является моей жизнью. Именно поэтому мне не удаётся вытравить тебя из моей головы никем. Я даже не знаю, мне нужно любить тебя за это или ненавидеть. — Хватит с меня твоей ненависти, — уверенно возражаю, не задумываясь, а на лице Оливии появляется крохотная улыбка. Харрингтон проводит холодной ладошкой по моему виску, опасливо вплетая пальцы в волосы. Медленно приближается — в этот короткий промежуток времени моё сердце стучит слишком часто — и накрывает своими губами мои, едва ощутимо прихватывая за нижнюю. Боюсь, мы оба могли упасть в тот момент, потому что моя голова закружилась так, что я практически увидел звёздочки и вертолетики, порхающие в воздухе. Обхватываю приятную на ощупь благодаря мягкости свитера талию, крепко прижимая её к своему животу, чтобы больше никуда не делась. Так надежнее. — Ты же понимаешь, что я не смогу тебя отпустить ни сейчас, ни потом? — Начинаю это осознавать, — кивает, не открывая глаз, обхватывает мою шею обеими ладонями, позволяя поднять её на руки и отнести вверх по лестнице на второй этаж. — А почему ты не забрала себе спальню? — любопытствую, когда вдруг замечаю, что в моей комнате идеальный порядок. — Она же больше по размерам. Оливия пожала плечами, с трудом делая вздохи, пока я бедром прикрывал двери. — Мне показалось неправильным, что я буду находиться в твоей постели, пока тебя здесь нет. — Со мной, — соглашаюсь, быстрым движением опуская её на матрас. — Ты будешь находиться в моей постели со мной.

♬ Niall Horan - Since We're Alone.

Присаживаюсь рядом с её ногами на корточки, поочередно снимая лоферы. — Примешь душ? — Да, он мне катастрофически необходим, — она аккуратно расстегивает браслет на запястье, устало посмотрев на меня. — Спасибо. Медленно приподнимается, босыми ступнями прошествовав в ванную комнату. Когда дверь закрылась, я почему-то свободно выдохнул, ощутив, как огромная тяжесть сползла с плеч. Мне нравится находиться в обществе Оливии, но я, по неизвестной мне причине, всегда чувствую напряжение между нами. Всегда. Скидываю водолазку, разминая шею. Выпрямляюсь и следую в коридор, быстро спускаясь на первый этаж. Захожу во временную спальню Харрингтон в поисках одежды, потому как мне думается, что если я предложу ей свою футболку, она откажется. Забираю пижаму с кровати, рассеянным взглядом обводя комнату. Никаких лишних предметов: тюбиков с красками, цветочных букетов, даже косметика для ухода спрятана, а не стоит на полках. Значит, она не чувствовала себя настолько комфортно, чтобы распаковывать вещи из чемоданов. Ничего у меня не получается, одним словом. Уже без особого настроения возвращаюсь наверх, осторожно стучу костяшками пальцев в дверь, а после легонько тяну за ручку. Открыта. Я хмурюсь. Доверяет или просто забыла? На ощупь просовываю внутрь руку, оставляя пижамные штаны и рубашку на полке, тихо прикрывая дверцу обратно. Прячу ладони в карманы, приближаясь к окну, за которым стеной начинается мокрый снег, что мгновенно тает, опускаясь на землю. Ад - это не дом ужаса, не река крови, не озеро огня. Мучение не льется непрестанно с неба, словно дождь. Самый настоящий и действенный ад - это молчание, застревающее в глотке. И она мучает меня им уже столько времени. Золотой час - время для самоанализа. Каждый уголок планеты укутан цветочными лугами, они дурманяще целуют в макушку, благодаря чему душа тоже начинает цвести, все вокруг пробуждается от опьяняющего сна. Тепло солнечных лучей, слышен каждый удар сердца, чувство защищённости переполняет, а каждое сказанное слово имеет значение. Творчество латает дыры в сердце, взрастает в тебе как весенние цветы. Звезды мерцают, словно живые, пустое и тусклое пространство сочится жизнью и космической пылью сильнее, чем когда-либо. Нам следует избавляться от предрассудков, что вести дневник могут только одинокие люди. Напротив, стоит найти старую, потрепанную тетрадь в задней части стола и не переставать писать, пока не закончится бумага. О глубоких глазах, отражающих оттенки заката; о лунной прогулке по бесконечным дорогам, о незапланированной поездке через холмы. Описать дыру в стене кафе, которое случайно обнаруживаешь на пустом и безлюдном шоссе. О том, что происходит внутри, когда кто-то наклоняется, чтобы посадить нежный поцелуй на твоих губах. Потому что однажды все это забудется от срока давности и старческого склероза. А имея воспоминания и эмоции в бумажном виде, гораздо больше шансов, что это сумеет сохраниться надолго, даже после твоего ухода. Вздрагиваю под прикосновением тёплой ладошки, в тот же момент застывая на одном месте, так и остаюсь стоять с откинутой назад головой и закрытыми глазами. Указательный пальчик обводит контур каждой татуировки на задней части руки, теряясь в отблеске ночной прикроватной лампы. Она пришла ко мне после душа так, словно это была самая естественная вещь на свете. Сама. — Не думала, что так много маленьких, неприметных. Можно разглядывать часами. Каждая имеет свой смысл, скрытое послание, настроение, воспоминание. Как картины художников. Единственное, что смущает - количество боли. — Я же не в один день все решился набить, — вступаю в диалог низким от долгого молчания голосом. — Это формировалось годами. Некоторым из них около шести-семи лет, некоторым - два месяца. Совершенно не привык видеть Харрингтон в легкой одежде, она обычно выбирает строгий крой. Впрочем, ей и не нужно быть похожей на других. Она прекрасна. — Два месяца? — любопытничает девушка, сверкая глазками, впитавшими в себя всю доброту неба. — На твоём теле появились новые татуировки? — Совсем крошечные, их не видно, если не всматриваться пристально. Поворачиваю голову, слишком неожиданно сталкиваясь с задумчивым взглядом, первым отводя глаза. Да, именно та реакция, которая должна быть на девушку, которая тебе не безразлична. Молодец, продолжай теми же темпами. — И в самом деле, — она улыбается, отыскав на сгибе локтя цифры, что отличаются оттенком черной краски от остальных. — «9619»? Счастливое число? — Для меня - да, для человека, с которым это число связано, не думаю, — жму плечами, тоже опустив глаза в точку, где заострилось все внимание Оливии. — Но ты оставил его на своём теле, значит, теперь оно имеет смысл. — Лучше скажи это тому человеку, а не мне, — с трудом делаю вздох. Это получается само по себе, неосознанно. — А я и скажу, — уверенно отстаивает свою позицию Харрингтон. — Ты только познакомь меня с ним. — Однажды, — едва заметно киваю, больше не ощущая тепла её руки на своей. Похолодало или мне кажется? Наверное, от окна тянет. Или нет. Слышу тихий звук отдаляющихся шагов и слежу глазами за плавающей по полу хрупкой тенью. Она прячется под одеялом, пытаясь найти позу на подушке поудобнее. — Мне можно раздеться или лучше надеть футболку? От неожиданности контекста вопроса, Оливия подняла на меня взгляд, со значением заглядывая в глаза. — Я буду в порядке. Почему это прозвучало так.. сильно? Почему она выглядит сейчас так, словно двигается к собственному исцелению? Не тому исцелению, когда «скоро я буду нетронутой, идеальной, и пребывающей в постоянном блаженстве». А в том состоянии, когда «я продолжу выживать, несмотря на то, что случится, я найду способы справиться вместо того, чтобы срываться. Я выздоровею и увижу себя в свете, который никогда не казался мне возможным». Доверившись уверенному тону голоса, я снял брюки, кинув их в кресло, туда, куда отправил ранее водолазку, выключил лампу возле кровати и залез под одеяло, оставаясь на своей половине. Уставился в потолок, пытаясь осознать, что чувствую. Мы уже спали однажды в одной постели, и это тоже было в моем доме. Но тогда ситуация не представляла другого выхода, нам обоим нужно было убедиться, что весь ужас закончился и остался позади. — Она со мной не говорит, обижается, что приехала я, а не ты. Каждый раз, когда я прихожу, начинается дичайшая истерика. Слышу приглушенный голос, продолжая изучать глазами темноту комнаты. Оливия тихонько подвинулась ближе, опустила голову на мою руку. Я аккуратно согнул её в локте, неспешно проводя пальцами по влажным после душа прядям, и она тут же поддается ближе, обнимает мой живот рукой, укладываясь на плечо. — Вчера снились призраки из прошлого: из школы, из старшего возраста, недавние «враги». И каждый хотел отщипнуть кусочек, надавить на больное, напомнить о себе. Потом явился мамин любовник, его лицо было таким четким, хотя я не видела мужчину уже лет десять. В этот раз он почему-то был моим парнем, с которым мы не поняли друг друга, поссорились, и в итоге я убила его ударом камня по голове, но всем вокруг говорила, что это несчастный случай. Тут же на смену пришёл мой дядя, который вечно ко мне лез, когда я была маленькая, вот только не учел, что я больше не ребёнок, и если меня ударить, я могу ответить. Перед самым пробуждением я осознала, что тебя нет. Вообще нигде нет. Потом-то я поняла, что тебя нет, потому что ты ничего плохого мне не делал, но для этого мне понадобились сутки размышлений. Так соскучилась. Соскучилась? По мне? Не хочется её жалеть, Оливия не из тех, кто одобряет в свой адрес нечто подобное, но я сочувствую, что приходится переживать это снова и снова. Об этом я и говорил в Блуа - её окружает слишком много темноты, которая обволакивает и заставляет пребывать внутри постоянно. Прикладываю губы к пульсирующему виску, неторопливо вплетая пальцы в волосы. — Они тебя не достанут. Все закончилось и осталось позади. Я чувствую лёгкое прикосновение к родинке на своей шее и напрягаюсь, прилагая все усилия, чтобы не подать виду. Разлука с её губами ощущается, как ссора - хочешь коснуться, а не можешь. Так, это всего лишь поцелуй, невесомее крылышек бабочки, не напридумывай себе ничего. И не смей улыбаться, как идиот. И веди себя нормально, а не как умственно отсталый ребёнок, который не в состоянии связать и двух слов от волнения. — Я рада, что ты приехал. Знаю, что ты здесь не ради меня, но твой приезд помог мне вернуть свои мозги на место и посмотреть на ситуацию здраво. Знаю, что мне нужно сделать теперь. Спасибо. Ее прошлое волочится за ней черным плащом, но сейчас она счастлива, потому что существует, потому что, наконец, вырвала себе свою жизнь и может отделиться от поступков семьи. Она чувствует счастье, потому что у неё есть цель. Холодное оружие в руках элегантности. Создание, выросшее в разрушенных мечтах среди не исполнившихся ожиданий. Жесткая и резкая - то, какой она должна была быть, но это не ее выбор. Быть хорошим человеком - вот что имеет значение. То, что мертво, умереть не может; то, чего в тебе нет, невозможно сыграть, даже если очень постараться. Она - яд, ошибка, зависимость, но, боже, как же она выглядит, когда тяжело дышит с растрепанными волосами, румянцем, улыбкой. Красные губы, что выглядят как вечернее заходящее солнце, сияющая кожа, на вкус, словно медовое послевкусие инжира, глаза, пальцы и чувство, которое появляется внутри, когда она засыпает рядом. Я понимаю, почему люди держатся за руки. Это не скрытое желание обладать или показать, что кто-то принадлежит тебе. Это о том, чтобы поддерживать связь, общаться без слов, молча говорить: «я хочу, чтобы ты была со мной, и я не отпущу».

♬ James Arthur - Let me love the lonely.

— Не шевелись, — тихо шепчет Оливия, как только я приоткрываю глаза, потянувшись рукой к носу. — Ты меня расстреляешь? — удивленно вскидываю брови, опуская ладонь обратно на одеяло. Харрингтон сидит на краю кровати с блокнотом в руках, нагнувшись, и чертит что-то на бумаге. Улыбается, зажимая в зубах карандаш, большим пальцем проводя по листу, растирая излишне ровные линии. — Если ты испортишь идеальную картинку, мне придётся это сделать, — уголок её губ остаётся немного приподнятым, сонные глаза сосредоточенно бегают с моего плеча на лист. — Было восхитительно, когда ты молча спал. Мой мозг все ещё спит, сознание тоже в отключке, взгляд расфокусирован. — Теперь мне интересно, какой я получаюсь, — заискивающе ухмыляюсь, пытаясь заглянуть туда, где движется кончик карандаша. — Красивый? — Я привыкла изображать предметы реалистичными. Самый красивый. Подмечаю игривый блеск в глазах, который быстро исчезает, сменяясь концентрацией. Осторожно поднимаю руку, проводя ладонью по согнутой спине, побуждая девушку выпрямиться. — Так лучше. — Зато неудобнее, — морщится, но продолжает выравнивать плечи, разминая шею. — Вот именно поэтому я решилась рисовать тебя в сонном состоянии - в другие фазы своей жизни ты и секунды не можешь усидеть на месте. Поворачивает ко мне голову, приподнимает кудрявые пряди со лба, прищуриваясь, а после возвращается к наброску, тщательно прорисовывая очертания лица. Иногда косится в мою сторону. — И чего не споришь? Согласен? — Не хочу, — сообщаю с ленивой улыбкой, и закрываю глаза, удобно устраиваясь на подушке. Я решил вздремнуть, потому что сон не особо-то хотел меня отпускать, а вместе с теплым одеялом они вообще непобедимая команда. Прибавить к этому разницу во времени Англии с Америкой, вкупе получаем, что ещё дня два я буду чувствовать себя поваренным раком. Мне нравится чувствовать её взгляд на себе. Это редкое удовольствие, поэтому сейчас, ощущая даже с закрытыми глазами, как она невесомо бегает по моему лицу, не нужно натягивать фальшивую улыбку, она появляется естественным образом. Блокнот вместе с карандашом отправляется на тумбочку, тело Оливии неторопливо опускается на подушку. — Чего там, будущий Пикассо? — Без тебя не рисуется, — недовольно возмущается, закутываясь в одеяло, как в рулетик, поджимая под себя ноги. Холодные ступни скользнули по моим лодыжкам, посылая мороз по коже. И зачем вылезала, спрашивается? — А я говорил, будь со мной нежной, а ты ворчишь и ворчишь, — важничаю, не открывая глаз. — У тебя есть планы на сегодня? — Мг, теннис в обед, — перекидываю руку через её живот, притягивая Оливию к себе ближе, потому что лежать между подушками не очень-то удобно. Зарываюсь лицом в длинные волосы, отправляя горячий воздух под воротник пижамной рубашки. — Тогда ещё часик и подъем. Харрингтон дернула бедрами, коленом поправляя свисающее одеяло, заставляя меня резко открыть глаза. Ситуация вроде как смешная, но зная отношения Оливии с мужским полом, утренние неудобства могу показаться ей не смешными. Сейчас подхватится и убежит, придумав очередную причину. — О-оу, похоже, у нас проблемы. — Да, я почувствовала, — шепчет одними губами, боясь даже открыть глаза. — Прости, — прикладываю губы к плечу, оставляя крохотный поцелуй на коже через ткань. — Я понимаю, что это зависит не от меня, поэтому можно не обращать внимания, — быстро лепечет она, зажмурившись. — Поэтому ты сжалась так, будто я тебя грязно домогаюсь? Ложусь на подушку, закрывая глаза, а потом резко просовываю руку под одеяло и прижимаю Оливию спиной к своей груди, отчего она почти начинает задыхаться, как рыбка, выкинутая на берег. — Не двигайся, иначе нам обоим будет неловко, — прошу, пряча тяжёлый выдох в спутанных волосах. Скольжу ладонью по напряженному животу, ощущая, как сокращаются мышцы под пальцами, даю время на осмысление и привыкание. — Ничего не меняется, верно? Харрингтон шумно сглотнула, но кивнула, медленно приоткрывая подрагивающие ресницы. — Тебе неприятно? Мотает головой, и в какой-то момент её лицо принимает искреннее выражение задумчивости. Она неторопливо расправляет сжатые плечи, а я чувствую, как спина с каждым движением расслабляется - если раньше мы соприкасались отдельными частями, то теперь до моего живота и грудной клетки дотрагиваются лопатки, поясница и позвонки. Прислушивается к своим ощущениям, хотя по-прежнему не ерзает, потому что даже пульсирующих ударов сердца пугается. — Непривычно. Но, если в целом, ничего противного. — Попробуешь расслабиться? — уже спокойнее и раскованнее обнимаю талию, отслеживая глазами реакции тела, а когда, не дождавшись ответа, собираюсь убрать руку, Оливия перехватывает её ладонями, остановив на полпути. — Дай мне немного времени, ладно? Мне следует привыкнуть, что не нужно торопиться. Она не сможет избавиться от своих опасений за несколько дней, необходимо больше времени и терпения. В конце концов, мы движемся вперёд - если раньше она бы запросто убежала, сейчас пытается переступать через устоявшиеся запреты и позволяет себе чувствовать слабость, чего раньше не было. Это уже много. Важно не просто достичь результата, мне не хочется быть мешком мяса и костей, который пытается чего-то добиться в свою пользу. Важно, чтобы она понимала и совершала каждый шаг осознанно, чтобы сама хотела этого и открывалась с теми временными промежутками, которые для неё удобны и не являются потрясением или стрессом. Важно, чтобы она успевала переваривать изменения в своей голове и фиксировала их, а не начинала каждый раз сначала.

♬ Meg Myers - Numb.

Я проснулся, когда за окном уже стемнело. Плакал мой теннис горькими слезами. Выдыхаю и откидываюсь на подушку, раскинув руки в разные стороны, только немного после понимая, что Оливии рядом нет. Уже сбежала. Провожу ладонью по тому месту, где она лежала, ощущая тепло. Значит, недавно проснулась и далеко не ушла, успею догнать. Слышу разговор на кухне и поднимаюсь с постели, потирая сонное лицо, чтобы окончательно прийти в себя. Накидываю на плечи темно-синий халат, выходя из комнаты, спускаюсь вниз на повышенный звук голоса. С Джереми Оливия обычно на таких тонах не говорит. Может, Рэймонд вернулся? Ускоряюсь, но тут же застываю в проеме, мгновенно прижимаясь к стене, чтобы остаться незамеченным. — Я столько лет молчу, а вы ездите на этом. И теперь, когда я внезапно решила постоять за себя, на меня рушится такой шквал дерьма от которого уже не отмыться. Я живу так, как считаю нужным, хватит судить мои поступки! Моё сердце забилось в три раза сильнее. С кем она говорит? — Спасибо за очередное унижение. Спасибо большое. Проглядываю в дверную щель, видя, как прозрачные капли бесконечным потоком стекают по её щекам вниз, как дрожат губы, и сонные глаза хаотично бегают по кухне. — Если я такая обуза, если моя жизнь ничего не стоит, почему каждый раз вы возвращаетесь ко мне? Живите в своём прекрасном мире, где нет такого ничтожества, как я. Но нет, каждый день вы звоните мне, чтобы напомнить о том, что мной можно пол вытирать. Она закрывает ладонью рот, чтобы не было слышно всхлипов, и только когда проглатывает очередную порцию комков в горле, продолжает: — Я не обязана тащить это всю свою жизнь на себе! Я столько времени трачу, хотя после всего, через что мне пришлось пройти из-за неё, могла бы больше никогда не пересекаться. Но нет, я молчу, и вы все этим пользуетесь столько лет, а в итоге выходит, что я ещё и виновата. Спасибо. Спасибо огромное. Харрингтон резко отшвырнула телефон, рухнув на пол. Согнулась пополам, обхватив себя руками. — Когда это закончится? Что мне сделать, чтобы это прекратилось? Звучный всхлип, тишина, следом шёпот, словно куда-то внутрь себя: — Ненавижу, — она поджимает дрожащие губы, и я становлюсь свидетелем самой чистой в своём проявлении паники, истерики, хаоса. Она разрушается на моих глазах, разлетается на много частей, распадается и не может себе помочь, потому что куда бы ни ткнулась, везде больно бьют, не давая выбраться. Вот, где её настоящее слабое место. Не я, не со мной, а с ними. Вчера она вела себя из-за этих звонков так, как никогда не вела себя при мне. И сейчас все повторяется, я не видел ещё ни разу Харрингтон такой злой и подавленной одновременно, как в эти два дня. Она не плачет, а воет от безысходности. Неужели они постоянно так действуют? В голову рикошетом бьет разговор Азоффа и Герберта, в котором второй говорит о том, что Оливия плачет каждый день. Это ненормально. Время идёт и ничего не меняется. Думаю, ей не нужно ехать домой, потому что это окончательно её уничтожит. Склоки, упреки, унижения.. Она с ума сойдёт с ними наедине. — А почему так тихо? Умерли все? — оглушительный бас раздается из прихожей, и громкий стук двери вынуждает Оливию кое-как подняться, отвернувшись к плите лицом. — Эй, кто-нибудь живой здесь есть? На последних секундах появляется Джереми, непонимающе глядя на меня, потом на спину Харрингтон, потом снова на меня. — Ты когда приехал? — протягивает руку, которую я жму, после снимает куртку. — Вчера, — хриплю слишком низким голосом - сказывается молчание и не вышедший из тела сонный дух. Герберт хмурится, непонимающе обводя напряженное пространство между нами. — Я не вовремя? — Было бы неплохо, если бы ты нашёл себе занятие на ближайший час, — советую, запахнув пояс халата. — О-окей, — медленно тянет Джереми, все ещё опасливо зыркая на Оливию. — Приму ванную пока, — поворачивается ко мне, склоняясь к уху: — Если это то, о чем я думаю, накапай ей капель. Найдёшь их в аптечке. Обычно это помогает. Обычно? Я перевёл взгляд с парня на Оливию, чья поза никак не изменилась за последние пару минут, заходя на кухню. — В аптечке? — неуверенно переспрашиваю, слыша, как Джереми уронил что-то наверху и теперь свирепствует благим матом. — Красная упаковка. Двадцать капель на стакан воды, — так же тихо отвечает Харрингтон, опустив голову вниз и закрыв глаза. Я быстро набрал воду, тщательно отсчитывая дозировку успокоительного, протянул стакан Оливии, остановившись за её спиной, но обнять не решился. В такой ситуации лучше подождать. Она выпила капли залпом и зажмурилась. — Я тебя разбудила? — Сам проснулся, — одергиваю руку, которую протянул перед этим к её плечу. — Хочешь чего-то покрепче? — Алкоголь не поможет, да и голова слишком болит, а если выпью, вообще треснет. — Что мне сделать, чтобы тебе стало лучше? — мой шепот растворяется в темных волосах, когда я делаю шаг вперёд, почти касаясь натянутой линии плеч. — У тебя есть знакомый киллер? — Я серьёзно, — откидываю пряди с шеи на спину, обнажая глубокие ключицы. — По мне видно, что я сочиняю каламбур? — мягкий голос охрип от крика и сейчас казался прокуренным насквозь. — Нужно это закончить. Она неожиданно поднимает ко мне голову, обратив в мою сторону заплаканное лицо, но спустя короткие секунды, кивает, отодвигая стакан. — Да, я понимаю. Ты не должен терпеть это в своём доме, ещё и столько времени. У меня вещи собраны, дай мне пару часов, и я уеду, ладно? Только такси вызову. Об этом я и говорю: что бы я ни говорил, она в первую очередь думает о контракте и о том, что мы собираемся его расторгнуть. В любой ситуации, она всегда думает только об этом. — Не с нами закончить, боже, — перехватываю Оливию, как только она собирается уйти, потому что не могу по-другому. Сейчас накрутит себя и тогда я совсем не смогу подобраться. Нужно по горячим следам исправлять. — Мы завтра же полетим в Ричмонд вместе с Мередит и закончим эту историю раз и навсегда. Во всяком случае, выстроим стену. — Моя злость окончательно разбила твои окна и оставила порезы на щеках. Мне так жаль. Мне жаль, — медленно оглаживает мои скулы пальцами, а в глазах снова стоят слезы размером с градины. — Меньше всего я хотела, чтобы ты видел это. — Не нужно, — накрываю её ладони своими, вздрагивая, целуя кожу на внутренней стороне. — Тебе не нужно сражаться одной. Я здесь, я с тобой. И там я тоже буду с тобой. Удовлетворение обрушивается на мои плечи вместе с её руками. Томительно сладкое, яркое в своем долгожданном исходе, полноценное, потому что знает, чувствует, потому что это она. Ладони зажимают меня в тиски, но сейчас это необходимость. Щеки Харрингтон краснеют, лоб становится горячим. Я чувствую столько боли в простом объятии, столько ярости, гнева и ненависти, Оливия впрыскивает в кровь яд, разносит его по всему организму и сама же лечит нежностью, мягкостью и добротой. Её сила ненавязчивая, утонченная, женственная, но это по-прежнему сила. Меня вырывали из этих рук уже так много раз, даже она сама. Я чувствую, как погибаю без них, я не смогу так больше.

♬ Meg Myers - I'm Not Sorry.

— Твой или мой? — она отрывает голову от моего плеча, услышав сигнал охранной системы. — Кто-то за воротами, — оглядываюсь на часы, потом перевожу взгляд на неё. — Отдохни немного, хорошо? Пусть голова немного остынет и успокоится, ты слишком горячая. Мне кажется, даже температура есть. Она с неохотой разжимает руки, аккуратно отстраняется от меня, наклоняясь, чтобы собрать разлетевшиеся в разные стороны детали телефона. — Черт, похоже, придётся идти самому, — несколько десятков секунд вожусь с кнопками системы, в конце концов, бросая ненужное занятие. Быстро обуваюсь, накидываю на халат пальто, приоткрывая тяжёлые двери на улицу, опасливо ступая в ночь. Но нет, переживания напрасны - льда нет, снег тоже растаял. Торопливыми шагами подхожу ко входной двери, отпирая замок. Перед моими глазами мелькает невысокая тень, и только присмотревшись, я понимаю, что это ребёнок. Девочка. В пушистых наушниках и дутой ярко-желтой куртке. Рядом с ней мужчина лет шестидесяти. Из-под шапки выглядывают седые кудрявые волосы, при ночном освещении напоминая по форме одуванчик, глаза смотрят на меня изучающе сквозь прозрачные стекла очков. — Добрый вечер. Нам нужна Оливия. — А вы..? Он сжал ладонь девочки своей, многозначительно переглянувшись с ней. — Мы договаривались поужинать сегодня, она должна была зайти к нам, но уже шесть вечера, а её все нет и нет. Мы заволновались, не произошло ли чего-нибудь, и решили убедиться самолично, что все в порядке. Понятия не имею, что здесь происходит, но они не выглядят, как шарлатаны, поэтому я придержал дверь, пропуская их во двор. — Она в доме, проходите. Немного неловко притаптываю ногами от холода, внимательно наблюдая за тем, как две фигуры поднимаются по ступенькам, и вдруг меня как током бьёт. Оливия же не в курсе, что они сейчас идут к ней. Спешу следом в дом, забегаю в прихожую, хлопнув за собой дверью. — Мне не нравится, как ты выглядишь, — с порога отчитывает незнакомец, а Харрингтон, широко открыв глаза, переводит взгляд с него на меня. — Мы переживали о твоём самочувствии, поэтому принесли малиновое варенье, на всякий случай. Погода такая, что подхватить что-то не проблема. — Простите, мы немного приболели, и весь день проспали, — виновато жмет плечами, стоя посреди кухни в пижаме. Забирает пакет у незнакомца. — Оставайтесь, вместе приготовим ужин и.. — Нет-нет, мы только хотели убедиться, что все нормально. Теперь тебе есть, с кем проводить вечера. А к нам лучше завтра на послеобеденный чай заглядывай. Мужчина развернулся ко мне, оценив крайне придирчивым взглядом с ног до головы. Теперь он не казался мне таким же дружелюбным, как пару минут назад. Пробегает глазами по лицу, плечам, животу, опускается к ногам и вдруг удивлённо приподнимает брови. Я действительно выглядел сейчас.. странно. Халат, поверх него пальто нараспашку и ботинки на босую ногу. — Это ему ты подарила свой первый поцелуй в галерее? — без особого восторга обращается к Харрингтон. — Я не дарила, он сам взял его, — шепотом отвечает она, поправляя волосы незнакомцу, что под шапкой успели примяться. — Да, точно, ты говорила что-то об этом. Моя память ухудшается с каждым днем, — он официально протянул мне руку, расправив плечи. — Грэм. — Гарри, — крепко жму ладонь, кивая, но как только Оливия скрывается за стеной в кухне, он резво приближается ко мне, сканируя глаза пристальным взглядом. — Что-то не так? — Я знаю о тебе все. Пока у меня сложилось хорошее впечатление, — с серьёзным выражением на лице сообщает, сжимая мои пальцы в захвате. — Но если ты позволишь её сестре и дальше спекулировать «болезнью», не давая Оливии спокойно жить своей жизнью, я изменю свое мнение. — Я работаю над этим, — откровенно признаюсь, совершенно обескураженный его гипнотическим воздействием. — Вы можете остаться. — Хорошего вечера, молодой человек. Он неторопливо ступает обратно на улицу, а я в это время сбрасываю с себя пальто и обувь, разворачиваясь к Харрингтон, когда она прячет баночку с вареньем и пакет со сладостями в шкафчик. — Что за сказку ты им придумала? Впрочем, она кажется забавной, — рассудительно соглашаюсь, влезая в домашние тапочки. — Ты молодец. — Сказка? — Оливия небрежно повернула ко мне голову. — О какой сказке ты говоришь? — Первый поцелуй. Это романтично. — В нашем случае, это была не романтика, а вынужденная мера. Я жалею только о том, при каких обстоятельствах он состоялся, но не с кем, — она тяжело вздохнула, подняв на меня печальные глаза. — Прости, некрасиво с Грэмом получилось. Я все тебе объясню о нашем знакомстве, но чуть позже, ладно? Только в пригодный вид себя приведу. Я стоял в проходе минуту, пытаясь осознать, что она сказала. И умчалась в свою комнату. Не жалеет? Один тот поцелуй, и я был полностью очарован. Потому что тогда я задумался, что могу рассчитывать на взаимную реакцию. Думал, может я ошибся или неправильно понял её отстраненность. Даже несмотря на то, что её мысли, действия и она сама - яд для моего сердца. Но в одном она права - это произошло не оттого, что нам обоим хотелось, а потому что была угроза разоблачения. Или нам обоим привычно так оправдывать собственные действия. Наверху шумит вода в ванной - Джереми забылся, что находится в доме не один, кажется. Оливия закрылась у себя, но я не виню её в этом - слишком эмоциональные дни, ей нужно личное пространство, чтобы привести мысли в порядок. Планов на вечер не было, поэтому я заварил себе чашку чая, уселся в кресло у окна на кухне, взглядом вперившись в сад на заднем дворе. Небо во время снегопада идеально. Тишина вокруг, когда идет снег, прекрасна. Едва ли можно услышать хоть что-то, пока все вокруг покрывается снегом. Это так завораживающе, просто смотреть, как он падает на землю. Как-то все не так, как должно быть. Слишком давит, слишком грузит, слишком напрягает. Мне казалось, если Оливия будет в Лондоне, предрождественская атмосфера поднимет ей настроение. С другой стороны, она никуда не выходила, кроме редких визитов к сестре в больницу. Нужно показать ей парочку приятных развлечений в городе. Но это уже после, сначала Ричмонд.

♬ Camila Cabello - Something's Gotta Give.

На пол упал жёлтый луч, озарив всю комнату. Я поднял взгляд на появившуюся в проеме маму, что взволнованно смотрела на меня. Медленно прикрыла дверь на кухню, тихо ступая по паркету, и присела рядом со мной на ручку кресла. — От кого прячешься? — От себя, — опускаю голову на её ноги, закрывая глаза. — Я не слышал, как ты пришла. — Входная дверь была открытой, — объясняет Энн, пальцами продевая пряди моих волос. Массирует кожу головы, практически вгоняя меня в транс, это слишком приятно и расслабляюще. — Заезжала к Джемс, решила и Оливию навестить. — Ты не очень-то в восторге от нее, да? — открываю глаза, с интересом глядя на неё снизу вверх. У Энн необыкновенно говорящие глаза - глаза чистого осеннего утра, когда разноцветные листья покрываются инеем. Они выдают, когда ей плохо и когда хорошо. Сейчас я вижу, что она пытается действовать и говорить максимально снисходительно, аккуратно, чтобы не обидеть меня. — Скажем так, я бы хотела для тебя другого партнера. Кого-то, кто заботился бы о тебе и дорожил. — Думаешь, ей нет до меня дела? Играть в непонимание, оказывается, настолько просто. Я так могу весь вечер продолжать. Конечно, я осознаю, что мама права и сам убеждался в этом не раз, но все равно иногда хочется верить в то, что ты ошибаешься и дела обстоят иначе. — Я не знаю, родной. Только могу делать выводы из поведения твоей девушки. — Не моей девушки, — выпрямляюсь в кресле, делая короткие глотки горячего чая из чашки. — Красивая открытка для всех вокруг, чтобы вопросами не донимали. Энн облокотилась на спинку, возвышаясь надо мной, сочувственно поджимая губы. Я знаю этот взгляд и терпеть его не могу. Что-то в стиле «оу, все так плохо?». Да, все плохо. Все зашло в тупик и я не знаю, как выбраться из острых углов, в которые меня все время упирает его высочество Случай. — Почему не рассказал мне сразу? — Ты думаешь, я нахожусь в огромном пузыре счастья от того, что это снова происходит? — вспыхиваю, ощущая нарастающую боль в висках. Осторожно потираю их пальцами, сморщившись. — Я думаю, что мы переживали и не такой хаос, а значит, сейчас тоже справимся, — мама прикладывает ладонь к моему горячему лбу, ощупывая следом лицо. Поймав мысль в голове, произношу: — Мне думается, она боится, что я смогу ей вред причинить. Физически. Как мужчина женщине. Поэтому держится в стороне. — Подожди, давай сначала, я потерялась, — Энн мотнула головой, нахмурившись. — Почему она вообще думает, что ты можешь причинить ей вред? Черт, она же ничего не знает. То есть, вообще ничего. Ох, это будет долгий разговор. Я запасаюсь терпением, как можно тактичнее начиная: — Оливия изначально относилась ко мне недоброжелательно, потому что так сложились обстоятельства. Мередит - её сестра, была поклонницей группы, знала о нас и обо мне многое, а Оливия жила в этом настроении несколько лет, пока не уехала учиться во Францию. В 2016 году, когда группа уже ушла на перерыв, на премии «Brit Awards» мы получили награду за видео года. На церемонию пришли Саймон, Луи и Лиам, но Мередит была уверена, что там буду и я, прилетела в Лондон, а когда возвращалась в гостиницу ночью, какие-то ублюдки подкараулили её в темном квартале и настучали по голове. Скорее всего, грабители, потому что деньги и телефон пропали. Оливия о том, что я к этому не имею ни малейшего отношения, узнала только в конце августа, а до этого вела себя со мной максимально отстраненно. По мере того, как мама переваривала новую информацию, выражение её лица менялось несколько раз, но глаза по-прежнему были распахнуты настежь. — Не складывается картинка. Почему она тогда пошла тебе навстречу? — Говорит, что никогда не считала меня плохим человеком, а все те статьи, что писали обо мне, сама презирает, — неопределенно жму плечами. — А как ты о её сестре узнал? Когда она тебе рассказала об этой ситуации? — Мередит сама приехала ко мне под видом Оливии, когда её в психушку вместо себя отправила, — отмахиваюсь и вдруг каменею, понимая, что не до конца подобрал слова для того, что озвучил, выдав правду, ничем не завуалированную. Спохватываюсь, переводя глаза на маму: — Спокойно. Это не так плохо в реальности, как звучит. — Я сразу так и подумала, — саркастично отзывается Энн. — Мередит и Оливия близняшки. Идентичная внешность, но характеры и поведение - абсолютная противоположность. Так уж вышло, что после серьёзной травмы головы у Мередит обнаружились.. проблемы с психикой. По-хорошему, ей требовалась изоляция, но отец отказался отправлять свою дочь под присмотр врачей, за что и поплатился жизнью вскоре. Единственный, кто мог контролировать Мередит последний год, был папа, бабушка лишь косвенно участвовала в процессе, а Оливия жила в Нью-Йорке. И все равно умудрялась ездить домой, чтобы помогать родным, даже когда мы приставили к ней Джереми. То, что она проводила дома по несколько дней, а иногда и недель, я только три месяца назад узнал. Можешь себе такое представить? Вываливаю все почти на одном дыхании, делаю короткую передышку, продолжая: — В августе Мередит, подговорив бабушку, выдала Оливию за себя и отправила в лечебницу, подальше от дома, чтобы никто её не смог вернуть обратно, а сама приехала ко мне в Лондон. Энн рассудительно кивнула, забирая у меня чашку, и допила жидкость, потому что во рту окончательно пересохло. Я понимаю её панику в глазах, если бы я узнал все вот так, за один присест, наверное, тоже пребывал бы в полнейшем шоке. — Долго она находилась в твоем окружении? — Месяц, но по факту всего несколько недель. Она появилась как в тот период, когда меня почти не было дома. День рождения Джейми в Мексике, деловая поездка в Торонто - я прилетел домой только в конце августа. Мередит сама себя выдала - она покрасила волосы, чтобы отличаться от Оливии, а для меня это было практически выжатым стоп-краном несущегося поезда, потому что её сестра никогда в жизни бы не удумала что-то делать с волосами, зная, что по условиям контракта она не имеет права менять внешность кардинально. Потом я узнал, что она выгнала Джереми, а следом увидел на запястье татуировку. Одним словом, догадаться, что передо мной другой человек на деле оказалось легче, чем можно представить. — Оливия все это время была в психиатрической клинике? — Да, её завезли в другой штат. Мы много не говорили на эту тему, я боюсь её касаться, но могу себе представить, что там происходило. Воля случая распорядилась так, что мама Митча лежала в той же больнице, но в другом отделении. Они случайно встретились, Роланд притворился её женихом и забрал оттуда. Энн глубоко выдохнула, ничего мне не отвечая. Перевела взгляд на окно, прижав указательный и средний пальцы к губам, напряженно обдумывая что-то. Я не смел её торопить, поэтому просто ждал любой реакции, на самом деле. Мама не из тех, кто будет устраивать истерику, но в данной ситуации я опасался делать прогнозы. Все действительно неоднозначно. Главная проблема заключается в том, что она не знает об Оливии и её увлечениях того, что знаю я. Ситуация с сестрой, с семьёй, с контрактом, все это мишура. Оливия не об этом, её душа не об этом, наша связь заключаются не в этом. — Теперь я хотя бы осознаю, что ей есть, чего боятся. В таком напряжении столько лет жить, у кого хочешь эмоциональный фон окажется завален хламом. Откидываю голову назад, складывая ладони в замок на животе. — Я написал Оливии сообщение о том, что скучаю по ней больше, чем по другу или хорошей знакомой. Написал, что нуждаюсь в её присутствии, но когда она приехала, удалил из её телефона нашу переписку, чтобы она не смогла прочитать. Потому что, какой в этом смысл, если я ей безразличен? Но меня знатно смущает, что Мередит в курсе того сообщения, она его читала, поэтому и принялась мстить Оливии. — Опять мстить? Что, недостаточно отомстила? — фыркает Энн, поставив чашку на стол. — Если раньше она просто ревновала меня к ней, то теперь я сам показал ей, что опасения были не безосновательны. — Но это же бред, — она возвращается взглядом ко мне, переходя на тревожные нотки голоса. — Ты не состоишь в отношениях ни с одной, ни с другой. Какая ревность? — После маленького круиза по Шотландии на выходных, куда я забрал Оливию, решив познакомить её с друзьями, мы вернулись домой, где Мередит спустила на неё собак. Сильно они, конечно, не изувечили тело, но разорвали кожу на лодыжке. Остался шрам, я заметил недавно, когда был у неё дома во Франции. Мама укоризненно покачала головой, проводя ладонью по моей макушке. — Мы созваниваемся каждый день несколько раз стабильно, а я обо всем узнаю только сейчас. Почему мы снова возвращаемся в те времена, когда я не знала ничего о том, чем ты живёшь? — Ты бы ничем не смогла помочь, — надеюсь, что это сможет оправдать мое молчание и вдруг ловлю себя на мысли, что неосознанно начал вести себя, как Оливия. Она тоже всегда думает, что в состоянии справиться сама, поэтому ничего не говорит о своих проблемах. А еще она думает, что никому нет до них никакого дела. — На какой стадии ваши отношения были во время концерта в Нью-Йорке, когда мы с ней познакомились лично? — Ниже среднего. — Ладно, забудем обо мне, — Энн тяжело вздохнула, спускаясь к моей щеке, тыльной стороной ладошки поглаживая кожу. — Что происходило с тобой в этот период? — Вообще не хочу об этом говорить. Честно, — морщусь, закрывая глаза. В детстве это помогало. Закрыл глаза и мира больше не существует. — Ты сказал, что она боится, что ты можешь причинить ей вред, как мужчина женщине. Ты насилие имеешь ввиду? У неё был плохой опыт? — Насколько я знаю, нет, — кусаю внутреннюю сторону нижней губы, не открывая глаз. — Но Мередит рассказывала, что у Оливии никогда не было парней, только в дружеском контексте. Возможно, все дело в её характере, он не самый лёгкий и доступный, если можно так сказать, но это же она со мной «на ножах» с самого начала была. Я знаком с мужчиной, он был её преподавателем в летней школе, так вот с ним она ведет себя иначе. Да, держится опасливо, но раскрывается больше и чувствует себя спокойнее, чем со мной. Поэтому я и не понимаю, в чем дело - если она не враждебно настроена к парням, которые появляются в её жизни, почему у неё никогда не было отношений? — А почему ты не можешь предположить, что им это неинтересно было? — Потому что я говорил с Оливией, — фыркаю, посмотрев на маму. — Я слушал её мысли, рассуждения.. Она потрясающая. Энн не стала вступать со мной в спор, потому что знает, что не знакома с Харрингтон близко, так что тщательно подбирает слова. — Когда ты начал узнавать её лучше? Сколько времени прошло? Месяц, два, три? — Так сложились обстоятельства, что благодаря всем этим свиданиям, я автоматически узнавал что-то о ней, потому что она общалась при мне с другими людьми. Конечно, мне хотелось заглянуть за ширму и узнать её лучше. — Помнишь определённый период? — Так, чтобы прямо уже совсем невыносимо в молчании стало.. Наверное, пятый месяц. — Когда ты только знакомишься с человеком, тебе трудно сразу сконструировать свое мнение о нем, ты понимаешь только одно: хочешь общаться с ним дальше или нет. Что если закрытость Оливии отпугивала от неё потенциальных парней, которые если и были расположены к её внешности, не выдерживали морального напряжения? Бросали, так и не начиная бороться, потому как знали, что их ожидает провал. Я понимаю, что она тебе нравится, но предположить, что она не нравится другим тоже несложно. Она не гогочет во весь голос, не тусит на вечеринках днями и ночами, не курит косячки (как это делают девушки, чтобы завоевать повышенное внимание к себе), не обнажает части своего тела, открывая самые недоступные зоны всеобщему взгляду. Она ведет себя сдержанно, а для них это скучно. Они не испытывают интерес, поэтому даже не обращают внимания. И это первая встреча. А у тебя было пять месяцев на то, чтобы обдумать её поведение и прийти к заключению, что она неплохой человек. — Она понравилась мне с самого первого дня. И если бы она позволила, я бы уже давно числился в ранге её друзей. — У вас другая ситуация. В этом никто не виноват, просто нужно принять, что дела обстоят иначе. Сейчас она относится к тебе лучше? Я задумчиво склонил голову набок, вспоминая наши разговоры по телефону последнее время, запланированные и случайные встречи. — Кажется, да. Но это настолько мизерные изменения, что я их практически не замечаю. Мне мало этого. Я хочу постоянно видеть её, находиться рядом, но боюсь, что подобное поведение может отпугнуть. — С каких пор забота стала пугающей? — Мам, поставь себя на её место. Похоже, я задел какую-то точку в женщине, потому что она выровняла спину, внезапно переходя на повышенные тона голоса. — Гарри, ты сейчас оправдываешь её форму поведения, это правильно - нет смысла обвинять модель поведения, Оливия перенесла на своих плечах много трудностей. Но тогда и ты открой глаза немного и включи голос разума в своей голове: ты уже не раз доказывал ей, что все делаешь для того, чтобы она чувствовала себя комфортно. Если Оливия отказывается замечать твои шаги в её сторону, это уже только её личные тараканы в голове. Ей нужно избавляться от них, а не от страха, что ты сделаешь больно. — Я потеряю её, — я глотнул воздуха, ощущая, как в груди резко что-то сдавило, и стиснул челюсти. Энн подняла мой подбородок, хаотично бегая глазами по очертаниям моего лица. — Ты что.. Ты влюбился? Я умолк, отводя взгляд, и освободился из захвата, сев в прежнюю позу. Понятия не имею, что ей ответить на это. — Если ты всерьез видишь свое будущее с этим человеком.. У нас ведь ещё есть время, правильно? Нам некуда торопиться. Если я правильно поняла ситуацию с твоих слов, Оливия - сильная девочка, значит, и ты должен запастись силой воли. Ничто никогда не придет к тебе само по себе - чтобы что-то получить, нужно что-то сделать. Не дави, не торопи, не указывай носом в проблемы, а наоборот старайся обеспечить вам обоим максимально приятное и далекое от гнетущей атмосферы настроение. Но только если видишь взаимность. Не растрачивай себя на человека, который пользуется тобой. Иногда случается так, что личность и сама не понимает, как влияет на окружающих, а в итоге оказывается токсичной. Я усмехнулся, немного нервно дернув подбородком. — Что я такого сказала? — Оливия недавно говорила мне, что больше всего не хочет сеять вокруг себя негативную атмосферу. — Я хочу, чтобы забота, которую ты отдаешь, возвращалась к тебе, — тихо заключает Энн. — Знаю, — опускаю голову на её ноги, обнимая их рукой. — Останешься? — Я так и планировала. Было бы глупо ехать по такой погоде несколько часов на машине. Это опасно. Тонкие пальцы расчесывают мои волосы, а я ощущаю, как меня затапливает спокойствием, словно солнце поцеловало в темечко. Плавно тело наполняется энергией, появляется мотивация и вдохновение. Мир не кажется таким уж безысходным. Может, у меня все же есть шанс? — Немного отдохну, но к ужину спущусь. — Хорошо, — освобождаю её от своих оков, провожая каждое движения взглядом. — Как раз Джереми и Оливия смогут присоединиться.

♬ Troye Sivan - Animal.

Энн улыбнулась, поцеловала мой лоб и поднялась, осторожно ступая каблуками по полу, чтобы звучать как можно тише. Я углубился пониже в кресле, подпирая ладонью свой подбородок. Безымянный сразу оказывается зажат между губами, средний и указательный пальцы перемещаются на щеку. — Обсуждали что-то неприятное? — любопытствует едва различимый шёпот, побуждающий обратить на себя внимание. — Важное, — поправляю девушку, когда замечаю, что она передвигается по комнате прямо ко мне. — Выглядишь грустным, — Харрингтон свела брови к переносице, склонив голову набок. — Ты в порядке? Устало откидываюсь назад, но киваю, потому что все действительно нормально. Никто не умер, не пострадал, а все остальное можно исправить. — Посидишь со мной? — Конечно. Оливия обошла кресло, аккуратно приземляясь на предложенную ей ногу, и приобняла меня рукой, разрешая лечь на свое плечо. Провела теплой ладошкой по задней части моей шеи, согревая кожу. Так и не переодела пижаму. Я улыбнулся сам себе, щекой скользя по приятной на ощупь ткани, окольцевав талию обеими руками в замок. — Я же говорила, что я ей не нравлюсь. — Это потому, что она не познакомилась с тобой, как следует. Как только узнает твоё мировоззрение, увидит твой талант, сразу восхитится и влюбится, — мой голос вибрирует низкими частотами на её коже, дыхание рассыпается бисером по ключицам. — Ты же солнце. Есть летнее солнце, от таких людей парит и становится жарко, а ты зимнее - светишь, но почти не греешь. Однако это не отменяет того, что ты солнце, верно? По-детски ошарашенное выражение лица сменяется расслабленной улыбкой, напряжение разглаживается. Глядя на неё, я чувствую, как по коже бегают мурашки и сотни фейерверков рвутся в груди. Мы словно находимся в каком-то пузыре, который сжимается, подталкивая нас друг к другу. — Мне так много нужно тебе сказать, а слова не находятся, — обиженно бормочет, будто злится сама на себя, взволнованно посмотрев на меня. — Мы ни разу нормально не говорили.. обо всем. Я знаю, в этом есть моя вина. Прости, пожалуйста. Опираюсь подбородком на её плечо, наблюдая за тем, как губы формируют отдельные слова, а потом поднимаю взгляд на глаза. — Ты боишься, что как только откроешь всё-всё, что долго копишь внутри, человек отвернется от тебя или посчитает, что ему не нужен груз в виде твоего прошлого и настоящего. Но тебе нечего боятся, любовь твоей жизни будет любить даже твои шрамы. Видимые и невидимые. И если тебе до сих пор не встречались подобные люди, это не значит, что в будущем их не предвидится. Провожу большим пальцем по натянувшейся линии скул, очертив контуры женственных изгибов. — А подходящие слова приходят только в тот момент, когда они нужны. Мы подождём.