they burning all the witches, even if you aren't one

Люди, помогите людям. [1]

1 августа, 19:32. Кливленд, штат Огайо, отделение психиатрии клиники Кливленда. ♬ Wolf Colony - The otherside.

Глаза открывать не хотелось из-за физического неудобства: веки дрожали, нервные окончания над бровями пульсировали в сбивчивом ритме, под глазами кожу стягивало так, словно мне вкололи ботекс. Судя по ощущениям, мои руки и ноги были привязаны к кровати, потому что как только я попыталась пошевелиться, запястья и голени повисли в воздухе, широко разведенные в разные стороны. Голову словно сжали в тиски, мне показалось, что я проспала несколько суток. Впрочем, сном это состояние сложно назвать. Скорее сознательная кома - понимаешь, что насильно введен в транс лекарствами, а выйти из него не можешь. Я приоткрыла ресницы, уставившись в белый потолок, лежа на твердой незнакомой кровати, одетая в грубую фланелевую сорочку. Темно-серый свет сочился сквозь окно с железной решеткой, благодаря чему я поняла, что сейчас день. Вокруг не было людей, только ещё одна кровать, принадлежности первой необходимости на умывальнике и книги на тумбочке. Дверь распахнулась, в проеме показалась чёрная коротко стриженая голова. Я не решилась повернуть лицо, только скользнула взглядом по однотонной футболке и штанам грязно-бежевого цвета. Много татуировок и агрессивное поведение. Я везучая. — Здрасьте, Спящая Красавица, — незнакомец присел на корточки возле изголовья моей кровати, и я инстинктивно пугливо отодвинулась, — к тебе прилезло твоё Чудовище. Он клацнул зубами, отчего все моё тело вздрогнуло. Брюнет усмехнулся и, сняв тяжёлые чёрные ботинки, завалился на свою кровать, продолжая заинтересованно осматривать моё тело. — А почему я нахожусь в палате с парнем? С девочками все занято? — спрашиваю у медсестры, пока та растирает мои вены ваткой, придерживая во второй ладони шприц. Парень с удивлением изогнул бровь, смотря на меня со всем удивлением, которое было доступно на тот момент мимике, а следом лучезарно улыбнулся. Здесь все такие? Хотя о чем я.. — Мерси, принцесса, — подмигивает, облизывая губы. — Это девушка, — тихо сообщает Карен - именно так было написано на бейдже сотрудницы. Я снова глянула на соседа, что с не меньшим усердием рассматривал меня. Рассматривала. — Прошу прощения. Медсестра медленно ввела прозрачную жидкость, удовлетворенно подмечая, что я не сопротивляюсь и не кричу. Наверное, им сообщили, что я буйная, иначе меня бы не привязали к койке. — Как ты себя чувствуешь? Жму плечами, укладывая голову на неудобную тонкую подушку. — Если не считать, что я в дурдоме, все нормально. Я могу поговорить с доктором? — Я сообщу, что ты пришла в себя, — кивает девушка, немного отходя от меня назад. — И скажите, что я не собираюсь сбегать, пусть меня развяжут, — бессильно выдыхаю, закрывая глаза. — Все мышцы затекли. Бежать я, разумеется, собиралась. Но от препаратов, которыми меня накачали, мозг постепенно начал отходить и я возвращалась в свое обычное эмоциональное состояние - сдержанность, расчёт и холодная голова. Они предполагают, что я сумасшедшая, однако то, что это неправда, известно только мне. Пусть думают, что у меня шарики за ролики заезжают, а я тем временем оценю ситуацию, пойму, где нахожусь, осмотрю территорию и постараюсь выбраться. Главное, чтобы не сильно далеко от Ричмонда. Сверху надо мной нависло тело - я почувствовала чужое дыхание на щеке и резко открыла глаза. Лицом к лицу встретилась с.. Этим существом и вжалась макушкой в подушку, судорожно всхлипнув. Слишком близко. Слишком неожиданно. Слишком неприятно. — Боишься? — Боюсь. Всхлипываю с внезапным вздохом и жаром, обдавшим меня изнутри, когда холодные губы очерчивают линию моих скул, все больше увлекаясь. Как прозаично и низменно - пока я выберусь на свободу, меня изнасилует.. У меня язык не повернется эту пацанку девушкой назвать. Хотя определенно в этом есть преимущество - отсутствие члена. Но есть пальцы. За размышлениями я не заметила губы на шее, потом опустившуюся на живот ладонь. — Прекрати, я не.. — Ты не..? — требует ответа, продолжая спускаться рукой вниз, поднимая подол сорочки, обнажая колени, бедра, задирая ткань выше. Черт, я, даже сопротивляясь, не сопротивляюсь, потому что связана. — У меня вирус иммунодефицита, — выпаливаю совершенно неожиданно, благо достаточно твёрдо и уверенно, чтобы от меня отстранились. Она недовольно отшатнулась от моей кровати, звучно рыкнув и, вернувшись на свою, легла на подушку, перед тем захватив книжку. Вперилась взглядом в страницы и оставила меня в покое. — Вам лучше? Я перевела глаза вбок, почувствовав тяжесть другого тела на кровати. Медленно и безразлично вздохнула, осматривая своего доктора. Помятая твидовая пара с жилетом, белый воротник рубашки, чистые манжеты. Глубоко посаженные серые глаза, чей цвет подчеркивал угольную черноту зрачков, пронзительно смотрели из-под густых бровей. Крупный орлиный нос, тонкие губы, худое лицо гладко выбрито. — Значительно. Только жутко ломит конечности. Дело, наверное, в позе. — Отчасти, — он пощупал мой пульс, послушал сердцебиение, проверил рефлексы и, казалось, остался доволен результатом. — Как вас зовут? — Мередит Аманда Харрингтон, 22 года, родилась и прожила всю сознательную жизнь в Ричмонде. Моя сестра-близнец Оливия Мэри Харрингтон заботилась обо мне и нашем отце последние несколько лет. Теперь, когда отец умер, Оливии нужно возвращаться к обычной жизни, а так как за мной ухаживать больше некому, меня отправили сюда. Правда, куда, мне до сих пор неизвестно. Какой это город? — Кливленд. Вас хотели направить в госпиталь Джона Хопкинса, но в последний момент с документами возникли проблемы, поэтому вы у нас. — Да, я помню, слышала разговор бабушки и сестры на эту тему. Он внимательно смотрит на меня, прищурившись, что-то обдумывает и, наконец, выдаёт: — Мередит, мы хотим вас вылечить, вы же понимаете? — Конечно, я благодарна за это и обещаю идти на уступки, — послушно отзываюсь, совсем не к месту зевая. — Прошу прощения. — Каков ваш диагноз? Он нарочно издевается? У него же есть карточка со всеми выписками из больницы. К чему этот допрос? За что девять кругов ада дарованы? Чему меня пытается научить жизнь? Я в сотнях километров от дома, рядом нет никого даже отдаленно близкого, вокруг запах больницы и одни только люди в белых халатах. Как долго мне придется находиться здесь? Что, если меня накачают такими препаратами, от которых я буду ходить под себя и говорить нечленораздельно? Я ведь читала, практикуют и подобные методы. Нет-нет-нет, это совершенно мне не подходит. Я должна выбраться отсюда живой и желательно в собственном уме. — Два с половиной года назад я посещала мероприятие в Англии, где меня окружили не самые порядочные люди, избили, забрали все деньги, оставили на улице без сознания. Из-за повреждения мозга пришлось сделать операцию, после которой врачи сказали, что у меня деменция средней степени. Со временем участились острые психозы с нарушением сознания и галлюцинациями, поэтому к вам меня отправили уже с тяжелой степенью, если я правильно помню свою медицинскую карту. — Поразительно правильно, я бы сказал, в вашем случае, — отвечает мужчина, заинтересованно глазея на меня. Аккуратно расстегивает кожаный ремешок, освобождая правую руку, затем медленно повторяет то же самое с левой. Я чуть ли не взвизгнула от удовлетворения, когда получила свои ладошки себе обратно. Сразу же принялась разрабатывать кисти, даже не пытаясь взглянуть на врача. Такая радость ощущать свои пальцы на своем лице, кто бы только мог подумать. Я провела подушечками по губам, вдоль подбородка ко лбу и переносице. Блаженно улыбнулась, массируя разболевшиеся виски. — Про распорядок дня расскажет Шейла, — инструктирует доктор, — а как только немного освоитесь, мы сможем поговорить развернуто. Да и вообще, если возникнут какие-то вопросы, сразу обращайтесь ко мне. — Спасибо, мистер..? — Марджи, — с готовностью откликается мужчина. — Спасибо, мистер Марджи, но, боюсь, у меня есть вопросы уже сейчас. Он изгибает бровь и тут же осекается, увидев серьезное выражение моего лица. Оглядывается на мою соседку, следом на медсестру в дверях. — Я слушаю. — Для начала, мне нужен телефон и несколько звонков близким. Понимаю, что правила могут запрещать, но я бы хотела поговорить с бабушкой, поделиться, как я себя чувствую, и что со мной происходит. Так как теперь мои ноги тоже свободны, я приподнимаюсь, принимая сидячую позу, и разминаю затекшую шею, двигая головой в разные стороны. — Мне так же необходимо переодеться в более удобную и теплую одежду - на кровати холодно лежать в одной сорочке, да и передвигаться по коридорам тоже. Мужчина понимающе кивает (или просто не хочет, чтобы я вдруг начала нервничать), и размеренно отвечает: — Одежда в шкафчике, ваши родные собрали необходимые вещи, которыми вы можете пользоваться. Телефоны находятся на первом этаже в свободном доступе. По периметру достаточно охраны, чтобы изолировать вас сиюминутно, если вдруг поведение будет непозволительным: срывы, истерики, драки или желание наложить на себя руки. В остальном поможет Шейла. Ведь так? Он смотрит на брюнетку, что уже давно позабыла о существовании книги и вовсю уставилась на нас. — Помогу, обещала же, — та фыркает, со значением закатывает глаза. — Вот и замечательно. Мередит, вы можете обратиться ко мне, как только захотите поговорить, — монотонно напоминает, забирая и скручивая ремни в сильных ладонях. Я поджала губы, опустив голову, и закрыла глаза, слушая приглушенный звук отдаляющихся шагов. Легла обратно на подушку, обхватив ее руками и, уткнувшись лицом, беззвучно зарыдала. Моя соседка что-то твердила про завтраки, обеды и ужины, но я ее не слушала, закрыв уши ладонями. Я не хочу находиться здесь ни дня, о какой еде речь? Я хочу домой, в свою квартиру, где маячит Джереми.. Балбес, как он там сейчас?

3 августа 2018, 10:03. ♬ Wrabel - The Village.

Я осторожно вышла в коридор, придерживаясь за стену. Мимо меня проходило несколько теней, слабо напоминающих людей, я старалась их обходить стороной, ни к кому не прикасаться и не заводить разговор. Это первый раз, когда я выбралась из палаты, так что своеобразный клочок свободы все же получила. Укутавшись в вязаный кардиган темно-болотного цвета, я медленно шаркала тапочками по полу, направляясь на завтрак. Шейла рассказала мне о расписании, местных порядках, кого можно держаться, а с кем говорить бессмысленно. Удивительно, но она оказалась вменяемой девушкой. И что только забыла в этом месте? На стенде возле столовой, я прочитала информативную характеристику клиники, в которой находилась: многопрофильный клинический комплекс Америки, один из самых больших в мире; работа аккредитована комиссией реабилитационных медучреждений. На базе комплекса действует детская больница и обучающий центр, выпускающий высококлассных специалистов. Одним словом, лакшери. Только мне от этого ни холодно, ни жарко. Меня постоянно бил озноб - Огайо заливали ливни с грозами, серые тучи не сменяло солнце до самой ночи, что уж тут удивляться, что мое состояние не улучшалось. Я знала, что в моей помощи нуждался сейчас только один человек - Гарольд Эдвард Стайлс. Большая проблема состояла в том, что я не знала его номера телефона, да и он все равно ничего бы мне не дал: чтобы позвонить в другую страну, необходим мессенджер, а он доступен только мобильным устройствам. Зато я помнила номер Маргарет - когда я занималась переездом, мы часто общались. Спустившись на первый этаж, я обменяла деньги на карточку для автомата. Пришлось отстоять очередь, но свои законные пять минут я все же получила. Набрала номер офиса Хидлер и с опаской принялась ковырять ногтем ниточки на рукаве. Я отрепетировала, что и как скажу раз двадцать, и все равно в горло будто всадили кол. — Марго, привет, это Оливия, — немного неловко начинаю, терзая ни в чем не повинный рукав кардигана. — У меня нет возможности дозвониться Стайлсу сейчас. Ты можешь ему кое-что передать? На том конце молчат слишком долго, я уже успеваю себе накрутить всякого. Вдруг, Мередит поехала прямо к ней и понарассказывала всякого, чтобы втереться в доверие? — Конечно, что-то серьезное? — Очень серьезное, желательно, чтобы он узнал все уже сегодня, нельзя терять времени, — волнительно заверяю, четко, как скороговорку произнося: — Скажи, чтобы он не пил и не ел ничего из того, что приготовит Оливия. Маргарет рассмеялась. — Боишься отравить нашу рок-звезду? — Это может стоить ему жизни, — сосредоточенная на своих мыслях, я не понимаю, почему она продолжает хохотать? — Ты не можешь быть настолько плоха в кулинарии. — Маргарет, пожалуйста, скажи ему, чтобы в ближайшее время он держался от меня подальше. Я понимаю, у вас там распланированы встречи, пресса, но умоляю тебя, не подпускай его к Оливии. То есть ко мне. Хотя бы какое-то время. Боже, это может стоить ему жизни, как она не понимает? Опускаю голову, основанием ладони хлопая себя по лбу. Она опасна! Глубоко выдыхаю, одергивая себя. Спокойно, повсюду охрана. Если они увидят хотя бы задатки истерики, обязательно доложат об этом начальству. — И да, почему ты не предупредила, что покрасишься? Мы, кажется, договаривались, что свой образ без нашего ведома ты не меняешь. Почему выгнала Джереми? Я понимаю, что вы не ладите, но ты могла сначала поговорить со мной, прежде чем выставлять парня в ночь без вещей? Я выкатила глаза, широко открыв рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрыла его, пребывая в немом шоке. Меня не было всего пять дней, а она уже успела столько натворить? Боже, мне срочно нужно выбираться отсюда любыми методами. — Пожалуйста, предупреди Гарольда о моей просьбе, — быстро прощаюсь, повесив трубку. Это какой-то очень неудачный розыгрыш. Как она могла так поступить с Гербертом? Согласна, он тот еще кретин, но это же не повод! Я закрыла лицо ладонями, ощущая подкатывающие к горлу слезы и всхлипнула. Джереми.. — Ты круглосуточно ревешь, что ли? Поднимаю голову, наткнувшись на прямой взгляд Шейлы, чувствуя себя под ним бабочкой под стеклом. — Моя сестра чокнутая сука, как еще прикажешь себя вести? Я не особый знаток языка жестов, но сейчас даже эта пацанка была слегка ошеломлена моими словами. Чего уж там, я сама от себя не ожидала. — Идем, до завтрака еще есть время, — она перехватывает мою руку, крепко сжимая пальцами ладонь, и тащит за собой. Я поплелась следом, безвольно ступая мимо охранников и толкущихся у главного входа докторов. Шейла вела меня, насколько я поняла, в женский туалет, правда зачем, я мало соображала. В ушах стоял доносящийся с улицы шум машин, где правила свобода и самостоятельность, что нагнало на меня такую тоску. Я не заметила, как снова беззвучно расплакалась, хлюпая носом. В лицо прыснули холодной воды, что освежило и одновременно разозлило. Я открыла глаза, тесно прижатая телом Шейлы в стену. — Давай еще сознание потеряй, я буду в восторге. Что? Когда? Я даже не заметила. Что происходит с моим организмом? Девушка приложила к моей щеке холодную мокрую ладонь, и это было лучшее, что она сделала для меня за короткий срок нашего знакомства. Я прошептала одними губами слова благодарности и уткнулась лбом в её плечо, делая равномерные вдохи и выдохи. Отовсюду несло хлоркой, а ее кожа пахла гранатом и грейпфрутом. Как такое возможно в подобных условиях? — Дыши глубоко и выдыхай так же. Только медленно, иначе голова закружится. Она изгибает брови, щелкая меня пальцами по кончику носа. — Легче? Я киваю, запрокинув голову назад, но все еще не отвожу от нее взгляда. Магнетически успокаивающие глаза. Соседка по несчастью мягко улыбается, с интересом рассматривает вены на моей шее. Проводит пальцами по туго натянутым ключицам, склонив голову набок. — Ты соврала про ВИЧ, верно? — Но сработало же, — несмело отвечаю легкой полуулыбкой, заметно расслабившись. Мне не показалось, она действительно вменяемая. Это хорошо, с такими можно найти общий язык. — Шейла Марджи, — представляется брюнетка, салютуя пальцами от виска. — Оливия Харрингтон, — киваю в приветственном жесте. — Не удивляйся, когда меня будут называть Мередит, мой близнец упрятал меня сюда, чтобы под ногами не мешалась. Марджи присвистывает, резко нахмурившись. — И ты так спокойно об этом говоришь? — А что ты сделаешь? Расскажешь докторам? Вперёд, хуже уже не будет. — Я не в том смысле, — серьёзно перебивает Шейла, скрестив ладони груди. — Ты не должна быть здесь. Почему тебя засунули в лечебницу? — А почему ты здесь, если у вас с моим врачом одинаковые фамилии? Тоже без блата не обошлось? Я оглянулась на дверь, убедившись, что она закрыта и там никого нет. Марджи, проследив мой взгляд, наклонилась ниже, позволяя мне говорить как можно тише. — Я сама позволила себя спрятать. Нужно было сматываться, не разбираться в подробностях, не просить послушать меня и отпустить. Идиотка. Нужно было бежать. Хотя.. далеко все равно бы не ушла - она забрала мой паспорт, вещи, а бабушке представилась мной. Само собой, она не стала ни в чем разбираться и уж тем более меня слушать. Я вдруг замолчала, задумавшись. Но ведь волосы Мередит покрасила до того, как вызвала санитаров. Выходит.. — Когда я сказала отцу, что лесбиянка и не собираюсь заводить мужа, только чтобы ему спалось спокойно, они со старшим братом отправили меня сюда, уверенные, что это временное, что это пройдет, нужно только проколоть ряд препаратов. Это должно выйти со стулом однажды, — кислая усмешка тронула красивые и нежные губы. — Прости, что полезла к тебе вчера. Ко мне год никого не селили - боялись, а тут ты появилась.. Может, они решили, что надо мной нужно провести эксперимент, чтобы проверить, остались ли рефлексы? Тишина была почти похоронной. Мне вдруг открылось, что в нашей палате для душевнобольных пряталось два раздробленных сердца, а не одно. — Я знаю, что нельзя было поступать подобным образом, это дикость, но ты была так близко.. Прости. Большой палец моей руки скользнул по приоткрывшимся губам, и я неосознанно потянулась к ним навстречу, не прерывая зрительного контакта. Поцеловала нижнюю губу Шейлы коротко, крепко, лишаясь последних сил. Отстранилась на миг, чтобы снова вернуться, прижать к себе и поймать ртом дыхание: мелкое, частое, бьющееся мотыльком на раскрытых, припухших губах. Глаза напротив расширились, а рот хватал воздух. Я замерла, давая ей привыкнуть к моему присутствую рядом. Близко. Кожа к коже. Дыхание одно на двоих. Неспешные, смакующие движения ее влажного языка вызвали у меня нестерпимое желание, и я осуществила его, зарываясь руками в короткие волосы. Изогнулась дугой, когда она прижала меня в объятиях к себе, перехватив мой удивленный вздох губами. — Спасибо, — ранимо и трепетно шепчет, уткнувшись лбом в мой, все еще не отпуская из своих рук. — Тебе спасибо, — я обхватила её плечи обеими ладонями и зажмурилась, носом уткнувшись в теплый изгиб шеи. Марджи несмело кивает, находясь со мной в почти неразрывном сплетении, тяжело дыша, иногда и вовсе пропуская возможность вздохнуть. Как же быстро исчезает грубость, агрессивность и холод, когда находишься рядом с человеком, который позволяет тебе чувствовать слабость и не осуждает за это. Наверное, потому, что нас объединило горе, мы быстро сблизились и стали держаться друг друга. Шейла почти ни с кем из других пациентов не говорила, что дало мне понять, насколько одинока она здесь была. Среди больных людей с психическими расстройствами, были мы - две молодые здоровые девушки, у которых впереди вся жизнь, а приходится сидеть в четырёх стенах здесь. За неделю я выучила наш «плотный» график. Начинается утро в семь часов - включается свет, приходят врачи, начинают шевелиться медсестры. Мы с Марджи подметили, что больные идут в ванную не раньше восьми часов, за что сотрудники их частенько отчитывают, мол, у вас целый свободный час, а вы всё в последнюю минуту. Подметили и преспокойно принимали душ в семь часов, как только просыпались - самое тихое время в больнице, никаких очередей и посторонних людей вокруг. В половине девятого приходил повар и забирал своего помощника в буфет. Быть помощником повара хотели многие - тяжко, зато самые большие порции еды, можно курить, когда захочешь и весь день почти полная свобода, кроме приёма пищи. В девять раздача еды, которую в приемные дни приносят родственники. Нам с Шейлой такого счастья не от куда было ждать - бабушка оставила мне деньги на питание и медикаменты, чтобы самой не ездить в клинику. Сбагрила, одним словом. У Марджи даже денег не было - все необходимое приносил брат. До десяти обход врачей, потом завтрак и приём таблеток (я свои прятала под язык, а после выплевывала в газетный листик). Жаль, что с инъекциями так не прокатывало - после каждого укола я ещё час лежала в беспамятстве. То, что мне кололи, организм явно отрицал и не хотел принимать, иногда доходило до рвоты, приходилось избавляться жидкости над унитазом. С одиннадцати до двух часов дня по распорядку посещение врачей и лечебных мастерских. Все пациенты, поступившие в отделение, в обязательном порядке проходили окулиста, кардиолога, невролога и терапевта. Я же ходила только к своему доктору, беседуя о своем состоянии. Приходилось изрядно стараться, чтобы не ляпнуть что-то из собственной биографии. Что до лечебных мастерских, там чего только не было, больные, которых вывели из психоза занимались самодеятельностью: пели, танцевали, играли в шахматы. Мне же было интереснее это время провести с Марджи - поговорить, почитать с ней книги, просто полежать в обнимку, пока нас никто не трогает и все заняты песнями и плясками. Мы прятались в коробку в коробке, что прятала нас от мира. А потом был обед, приём таблеток и тихий час. И снова мы говорили, читали, обнимались, лежали молча. В шесть часов ужин, в девять - лекарства и уколы. Если раньше я любила это время суток, то теперь возненавидела. В состоянии полной изоляции от мира (кроме каждодневной прогулки по территории) я провела неделю. Если бы не Шейла, дни бы тянулись медленно и тяжело, но с ней все проще и теплее. Каждый вечер я писала письма Джулс - позвонить во Францию невозможно, а мобильного нет, чтобы отправить смс. Поэтому я исправно отчитывалась ей в письмах о своём состоянии, часто плакала, и сотни раз напоминала, как сильно скучаю и люблю её. Полагаю, это расстояние, которое между нами образовалось, помогло понять мне, насколько я дорожу этим человеком и на что способна, лишь бы увидеть, услышать её снова. Я бесконечно скучала по шуткам, смеху, по глупостям и серьезным темам, о которых мы болтали.

14 августа 2018, 21:58. ♬ Skylar Grey - Words.

А потом все изменилось. Слишком резко, чтобы прошло мимо меня: вместо привычных сорока минут, врач сидел со мной по два часа, выпытывая, чем я занимаюсь в свободное время и где нахожусь; таблетки отменили и теперь были прописаны только инъекции внутривенно. Я плохо понимала происходящее - все бессвязно, как в глубоком болезненном сне. Ни лиц, ни предметов, только навязчивые комары и расшатанные качели. Мне казалось, что я делаю длинный шаг вперед, как вдруг оказывалась в уже знакомой мне спальне, где мягкая постель, а подушка пахнет сумасшедшим мужским ароматом - лесным, спокойным, приятным. Все началось, когда мне было семь лет. Папа умер. Перестал появляться дома, завтракать с нами. Я больше не слышала его голос, забыла внешность, однако это не стало большой потерей, потому что я была слишком мала, чтобы все понимать. Когда мне исполнилось восемь, он воскрес, и мама приняла его обратно, позволив вернуться в семью. Он снова возил нас на выходных к бабушке, заботился и покупал продукты. В один момент исчез, и вот какой вывод я могу сделать: люди могут измениться впоследствии жизни. Могут уступить принципам, приоритетам, привычкам, но тот, кто изменил однажды, изменит снова. И снова. И снова. Я сделала ещё шаг и, споткнувшись, упала к могиле мамы. Как долго меня не было здесь, родная. Мои колени в грязи, как и ладони, а вокруг только кладбище и надгробные плиты. Я поднимаю голову и понимаю, что на каждой из них - моё имя. Знаю, что заслужила это. Я так унижала её за то, что она сдалась. За то, что начала пить, воровать у меня деньги. Она совершенно забыла обо мне, я оставалась ночевать в пустом доме на день, два, пять. Сама собиралась в школу, ещё и Мередит с собой прицепом тащила. Однажды она ушла в запой на Рождество - я помню ту ночь, когда заглянула под ёлку и ничего там не нашла. Мне стало ясно, что никакого Санта Клауса не существует. Я ненавидела, когда её почти что приносили на руках пьяную, укладывали на диван, даже не обращая на нас никакого внимания, будто пустое место, а не дети сидят. Я ненавидела, когда она била меня, чтобы забрать деньги или чтобы я выпустила её из дома. Я ненавидела тот вечер, когда дедушке пришлось связать её, чтобы она никуда не делась, а мама в итоге все равно сбежала, только шрамы на запястьях от веревок остались на всю жизнь - она промучилась всю ночь, но сумела освободить руки, а потом и ноги. Он разбил ей бровь в порыве злости, а я плакала из-за того, что долго заживали рубцы. Я ненавидела за то, что однажды вылезла пьяная в окно - дверь была закрыта, на улицу её не выпускали, вот она и решилась вылезть наружу способом «побыстрее». Как итог - сломанное бедро, инвалидность, долгая реабилитация. В тот день, когда мы пришли к ней - она только вернулась из операционной и плохо соображала, я плакала так долго. Каждый день после школы прибегала в больницу, сидела рядом с ней до вечера, мы тогда много говорили, но ни слова о хаосе, в который превратилась наша жизнь. Мы нашли общий язык, только когда мне исполнилось двенадцать. Во всяком случае, для меня это чувствовалось именно в тот период. Мы перестали ссориться и громко скандалить, я говорила ей обо всем, что меня беспокоило, и она принимала это. Слушала, делала выводы, советовала. Только через какое-то время я поняла, что это было затишье перед бурей. На тот новый год она не пришла домой. Я стерпела, не стала закатывать скандал, мы с Мередит сделали вид, что ничего не произошло. Ещё месяц, за который она купила нам новой одежды, два телефона и посадила цветы в теплице. Честное слово, как будто чувствовала, что уйдёт. Прощалась. Февраль был холодным не только из-за морозов. Много попоек, пьяных друзей. Мы ссорились до драк, до рваной одежды, слез, сорванного голоса. Утром двадцать второго февраля я, после очередной попытки задушить меня, чтобы забрать деньги, выбежала в коридор, со злости и разбегу толкнула её, отчего она ударилась головой о стену, но идти к двери не прекратила. Она ушла, и это был последний раз, когда я видела её живой. Ещё и в след кинула «проваливай». Ненавижу себя. Она приходила домой двадцать третьего числа, но я её не застала, а ночью пришла полиция и сообщила, что нам следует приехать на опознание. Дружки выкинули ее на мороз, когда стало плохо, вместо того, чтобы вызвать скорую. За пять минут до наступления двадцать четвёртого февраля она умерла. А утром, не спав, я с бабушкой, Мередит и отцом пошла на опознание. В снег. Пешком. Через весь город. Я помню, как долго сидела в участке полицейского. Как долго пробиралась по снежным сугробам к месту, которое только называлось моргом. Она лежала в бетонном здании, на пустом полу, завернутая в скатерть. Боже, полицейские даже не удосужились взять одеяло, чтобы.. Просто швырнули её тело в машину, бросили на бетон и закрыли на всю ночь, пока мы не пришли. Будто не человек, а скот, никому не нужный и ничего не значащий. Длинный протяжный вскрик бабушки повис в воздухе и растворился, оставляя после себя только тишину и наши с отцом слезы. Звон всю жизнь будет стоять в моих ушах, я никогда не смогу его забыть. Это было так больно. Так обреченно. Так безысходно. — Тихо, тихо, сейчас все пройдёт, — сзади слышался чей-то настойчивый шепот в ухо. Его владелец выгибал мои плечи вверх, оттягивал руки назад, одновременно прогибая коленом в пояснице. Моё тело ломало и крутило, изо рта выливалась смесь непонятного малинового цвета, но это была не кровь, что-то другое. — Ещё раз. Какой ещё? Я больше не выдержу, меня и так вытряхнуло наизнанку, все, что только было в желудке. Сильное колено надавило на мои лопатки, что спровоцировало новую ленту изо рта на пол. Я чувствовала тошноту, головокружение и ломку, будто мне не хватает адреналина в крови, будто нужен какой-то допинг, чтобы качать кровь по организму. Тёплые руки обхватили меня за плечи и аккуратно перекатили на спину, позволяя лечь. Я открыла глаза и увидела женские ноги, обхватившие мою талию. Я лежала спиной на животе Шейлы, а её ладони удерживали мои плечи. Девушка облегченно вздохнула и рассмеялась мне в волосы, хаотично целуя макушку. — Как же ты меня напугала. — А ты меня, — хриплю, от усталости закрывая глаза. Невозможно хочу спать. — Я чуть печень не выплюнула. — Это настойка, благодаря ей организм чистят. Не волнуйся, это безопасно. — Что происходит? — я все ещё чувствовала тяжесть во всем теле и не могла пошевелиться. — Пока не знаю, но тебе колют какую-то дрянь, которая вызывает у тебя судорогу. Третий день подряд! Я не выдержала и решилась промыть желудок. Прости, что не спросила разрешения, но все, что от тебя можно было добиться - бессвязное мычание и «это я виновата». В чем ты виновата? — Во всем, — едва ворочаю губами, ввинчиваясь по кругу в спираль, затягивающую меня в сон. — Это я не смогла предотвратить смерть матери, смерть отца, диагноз сестры. Нет, не физически, разумеется, а морально. Они умирали для меня задолго до того, как это происходило.. На.. Самом.. Я чувствую себя виноватой, но это же нормально? Все мы испытываем подобное время от времени. Я понимаю, что поступала неправильно, росла неблагодарным ребенком и по-прежнему остаюсь эгоисткой. Я знаю, что все то, что происходит со мной в настоящем, заслуга прошлой меня, совершающей нехорошие поступки. Я видела, как отец, дедушка, мамин брат относились к ней, и с какой-то радости переняла на себя модель их поведения, хотя и не имела на это права. Малолетняя пигалица возомнила, что может запросто осуждать собственную мать и пытаться ее перевоспитать. Сейчас я понимаю, насколько тяжело ей было, но тогда.. Тогда я думала только о себе, о том, как мне плохо. Тринадцать лет, а вела себя так, словно давно тридцать. В моей памяти всплывают моменты, как она кидалась защищать меня, когда дядя (мамин родной брат) собирался поднять на меня руку. Она хватала первое, что было рядом, и защищала нас с Мередит, не думая о себе. До побелевших костяшек, до стиснутой челюсти, до готовности убить. Теперь я понимаю, в кого пошла и почему всегда пытаюсь заступиться за тех, кто слабее - мама научила своим примером, что должна быть справедливость. Всегда. Что нельзя принижать человека, только потому, что тебе что-то не нравится в нем. Меня трясло от страха, но я никогда не отступала, стараясь, во что бы то ни стало защитить. Когда в феврале 2016 я узнала, что Мередит избили в Лондоне, первым делом я прилетела к ней, чтобы оказать первую помощь и найти хороших врачей. Лондон - замечательный и удобный для жизни город, но когда дело касается медицины, все становится слишком сложным. Лучшие врачи, клиники в шаговой доступности в каждом квартале, но попасть на прием может стоить вам жизни. Никому неважно ваше состояние, будьте хоть при смерти, а все равно ждите в очереди четыре часа. И Мередит была одной из тех, кто ждал. Мало того, что привезли слишком поздно, так еще и к врачам пришлось «отлежать» очередь. Это было чудовищное время. Гром разразился над нашей семьей снова, и я боялась, что этого урагана мы не выдержим после смерти мамы. Но нет. Мы выстояли. Врач попался опытный и заботливый, помог найти сиделку для сестры, пока сама я ездила на учебу, а на выходных прилетала и была с ней. Постепенно тучи рассеялись, все успокоилось, Мередит восстанавливала нервную систему. И нас снова решили испытать. Изначально диагностировали гебефреническую шизофрению. Этот тип шизофрении отличается детскостью поведения. Мередит действительно стала похожа на взбалмошного ребёнка: цеплялась ко всем, а при отказе играть с ней, впадала в аффект. Могла замахнуться, полезть в драку, но быстро успокаивалась и часами сидела на кровати, обижаясь на других. Через год все ухудшилось, и я ощутила это на себе, потому что была единственной в поле зрения, кого она могла увечить. Я умоляла отца отдать её на лечение в больницу, но разве бы он меня послушал? Да, до, во время и после знакомства с Гарольдом, в моей жизни ничего не изменится, она по-прежнему будет напоминать роман Данте. Я устала. Могу я просто сделать такую татуировку на лбу, чтобы больше не повторять это словосочетание? Потому что я устала от дерьма, перевязанного шелковой ленточкой моей спокойной улыбки всем окружающим. Нихера не хорошо. Ничего не нормально. Я не в порядке.

20 августа 2018, 19:17. ♬ Daughtry - Broken Arrows.

Как много времени необходимо, чтобы превратить человека в овощ? В моем случае врачам понадобилось восемь дней интенсивных уколов и капельниц, чтобы напрочь выбить из меня желание передвигаться и вступать в конфликты, рассуждения. Раз за разом, пока боль не победит. Боль всегда побеждает. Мой язык был такой тяжелый, что я едва могла глотать слюну, вот уж когда мне было не до бесед. Во мне вырубило внутренний генератор, энергия покинула тело и вытекла из него вместе с рвотой и кровью. Я не двигалась, не ела, не говорила, просто лежала в кровати, изредка впадая в похожее на сон состояние. Но этот сон длился недолго и совсем не приносил облегчения. Должна быть хоть какая-то боль. Это как правило. Шейла заставила меня встать и выйти на улицу. Не знаю, какие мотивы она преследовала, но ничего, кроме обреченности я не чувствовала. Чистое небо и люди вдалеке вгоняли меня в апатичное состояние, потому что я не могла стать одной из них, а так хотелось рвануть к прутьям, перелезть через забор и оказаться на свободной стороне жизни. — Смотри, какой восхитительный закат, — Марджи изогнула губы в блаженной улыбке, смотря на небо. Она держала меня за плечи и медленно шла рядом, подстроившись под мои шаги. — Мг, — киваю, безразлично пялясь под ноги. От асфальта исходило душное тепло - предвестник дождя. — Ливви, ты не можешь сдаться. Я, услышав это, ещё раз кивнула, равномерно ступая мелким шагами по узкой дорожке. — Пока ты.. Пока тебя.. В общем, у меня созрел план, как сбежать отсюда бесследно, не имея при этом последствий. Хмурюсь, загнанно оглядываясь по сторонам. — Ты с ума сошла говорить об этом в окружении охраны и других пациентов? — Как только мы вернемся в палату, тебя опять накачают, — невозмутимо отвечает Марджи. — Думаешь, я тебя воздухом подышать сюда вытолкала? Это единственное место, где мы можем обсудить всё. Я закатила глаза на её упрямство и глубоко выдохнула, глазами сканируя пространство вокруг нас. — Ладно, говори, только быстро, по существу, и желательно тихо. — Я могу достать ключи от архива, где лежат наши медицинские карты. Нам останется только пробраться туда, забрать их и уничтожить. — И что это даст, кроме проблем? — Нет карточки - нет оснований держать нас здесь. Я застегнула пуговки на кардигане, чувствуя, как ветер пробирается к телу. — Ты забываешь, что у нас есть родственники, — с грустью напоминаю. — Твой отец уверен, что у тебя не все в порядке с головой, поэтому не даст тебе просто так уйти. Он будет искать, и следовать за тобой, куда бы ты ни отправилась. Моя бабушка.. Да, она ничего не сможет сделать, кроме того, как позвонить Мередит, а уж та, поверь мне, найдёт применение моей свободе. У неё есть номер твоего брата и как только он сообщит ей, что моя карточка пропала, пропаду я. Шейла погладила меня по голове и спокойно объяснила: — Он не сможет сообщить, потому как это подсудное дело, Оливия, — обнимает рукой моё лицо, гипнотически вглядываясь в глаза. — Если кто-то не из медицинского персонала узнает, что они потеряли карточки своих больных, ты представляешь, какая буча поднимется? Их замучают проверками, шум загудит на весь штат, а то и за его пределы выйдет. Они перевернут отделение вверх дном, врачей, медсестер, помощников и пациентов, но на всеобщее обозрение это никогда не вынесут. Я прочистила горло хриплым кашлем и подняла голову к Марджи. Она зря дала мне надежду, теперь я буду жить только этой мыслью. — Что ты предлагаешь? — Ты должна достать ключи, когда будешь на приеме у Донована. Обычно вы проводите вместе больше двух часов, так что тебе лишь нужно притупить его бдительность и забрать связку ключей. Он останется на ночное дежурство и тут уже мой выход. Я приду к нему вечером с чашкой чая, проявлю заботу и сестринскую поддержку, а когда он вырубится от снотворного, проделаю тот же финт с Карен - она у нас доверчивая и добрая, не откажется поболтать со мной и посплетничать. За год, что я здесь, мы неплохо подружились. — А с Джонсом что делать? — С ним никакого снотворного не надо, — девушка со смыслом закатывает глаза. — Он будет видеть сотый сладкий сон без чая. Ночью мы проберемся в архив и уничтожим карточки, — Марджи возвращается к шепоту. — А потом через чёрный вход выйдем на улицу. Так уж и быть, ключи оставим в здании, чтобы братец смог прикрыть свой зад, в случае сильного давления. Я сглотнула, все ещё обдумывая её слова и вдруг осеклась, остановившись. — Я не могу этого сделать. — Что? Почему? — глаза Шейлы расширились в недоумении. — Если я уничтожу карточку, это будет значить, что я попросту сотру болезнь Мередит, понимаешь? Тогда она фактически окажется здоровой и нормальной, что не так. Я не смогу потом доказать, что она совершила эти вещи со мной и ей все сойдёт с рук. Чем больше я говорила, тем больше понимала, что шансов действительно не осталось. Все сложнее, чем я думала, и выхода нет. — Даже если я выберусь из больницы, за пределы Огайо мне путь закрыт, потому что нет ни паспорта, ни каких-либо документов, а в клинике каждый подтвердит, что я - Мередит Харрингтон и тогда все напрасно. Лицо Марджи выражало крайнюю степень негодования, но осознания правдивости моих слов. Должен быть человек, близкий мне человек, который сможет подтвердить, что я - это я. Тогда мне поверят и выслушают. А кто станет этим человеком? Разве что бабушка из кровных родственников, но она не сделает этого, потому что сама позволила Мередит сбежать. — Засада, — Шейла цокнула языком, поджимая губы. План провалился, даже не успев как следует сформироваться. Послышался гомерический смех, будто в дешевой постановке, я развернулась на звук и прижалась к Шейле, часто дыша через нос. Психически больные люди хорошие психологи, очень тонко чувствуют слабые стороны человека. В нашем отделении лежала странная на первый вид девушка с явными признаками сенестопатии - это расстройство психики человека, что проявляется необычными ощущениями. Сначала врачи верили и всячески её обследовали, настолько правдивыми были соматические жалобы: началось всё с болей в сердце, потом желудок, следом почки. По мере усугубления болезни Лора раздирала кожу на руках и кричала, что в мышцах у неё ползают черви. Она чувствовала запах гниения своего тела, отказывалась есть и спать, объясняя это бессмысленностью, ведь черви уже перебрались в мозг и в сердце. Сейчас Лора сидела недалеко от нас, хохотала себе под нос и точила зубную щетку об бетон, чтоб сделать подобие заточки. Зачем ей острый предмет, я не знала, но догадывалась и поэтому держалась подальше - умирать не хотелось, какой бы сложной не казалась жизнь. Скарлетт норовила укусить кого-то из нас за ногу, когда мы проходили мимо неё, а Кори шипел в лицо, что обязательно найдет меня и отправит моей матери мозаику из кусочков моего тела. Жена подмешала ему в водку транквилизатор, когда тот решил помянуть умершего товарища. Ради квартиры она была не против отправить своего мужчину на тот свет, так что я понимала угрозы - любой в его положении вёл бы себя с женским полом подобным образом. Беспокойство прочно овладевало моим телом, отвлекая от боли в висках, дробилось в каждой клеточке уставшего организма: спать-спать-спать. Где-нибудь в тишине, темноте и покое. Руки и ноги снова были привязаны к краям кровати, это я поняла, когда попыталась дернуться, но тщетно. Думала, хуже не будет, и тут же пожалела о собственных мыслях, когда мое тело окатили холодной водой. Ощутив, как кубики льда врезаются и царапают тело, я закричала сначала от страха, а потом от мучительной боли. Широко открыла глаза, резко поддаваясь телом вверх, и уткнулась взглядом в потолок, до предела, насколько позволяло тело, выгибаясь в спине. Уже сама моя позиция не давала возможности вырваться: руки накрепко зафиксированы по сторонам, а ноги разъехались в разные стороны, сцепленные верёвками на косточках. Меня опять связали, и я понятия не имела, почему. Я ничего не делала, никуда не ходила, даже не говорила ни с кем, а меня продолжали морить голодом, заменяя еду на седативные препараты. Разве врачи сами не понимали, что лишают мой организм любой возможности бороться за существование? Они били по нему бесчисленным количеством медикаментов, уничтожая иммунитет. Я оживала лишь к вечеру после утренних уколов, выходила на «прогулку» в сад, обходила территорию больницы, возвращалась в палату, снова попадая в лапы медсестер, и терялась до утра, приходя в себя от очередных капельниц. Это моя ошибка, и только мне предстоит за неё расплачиваться. Я и расплачиваюсь. Это больно. Очень. — Оливия? Я застыла на месте, несмело подняв голову и с трудом вздохнула, увидев того, кого не ожидала увидеть никогда в жизни. Как он здесь оказался? По ту сторону решётки стоял Митчелл или моя голова попросту сошла с ума от «лечения»? — Что ты тут делаешь? — одновременно. — Ты первый, — киваю в его сторону подбородком, нетерпеливо сминая руками кофту на своём животе. — Приехал к родителям на пару недель, — парень пожал плечами, неуверенно косясь в мою сторону. — Мама проходит лечение в этой клинике, мы с папой ее навещали, — указывает на полицейскую машину, из которой видна голова офицера. — Господи, Митч, — закрываю лицо ладонями, стараясь как можно глубже дышать. — Мне нужна твоя помощь. Роланд удивлённо смотрит на меня во все глаза, делая шаг к решетке, и протягивает руку. — Не надо, они увидят, и будет только хуже, — оглядываюсь по сторонам, зачесывая пряди волос за уши. В голове набатом стучит «единственный вариант, единственный вариант», поэтому я без предисловий спрашиваю: — Ты сможешь нарушить закон ради меня? Я жадно смотрела на то, как в нем борются гордость и желание помочь. Он принимал решение, смирял гордыню, справлялся с собой. Ломал себя. Я, не веря смотрела на темноволосую голову. Да, я попросила, но не верила, что он решится. Честно говоря, я уже ни во что не верила. Кто я такая для него, чтобы помогать? Секунды ожидания его ответа растянулись на вечность. — Что нужно делать? Жизнь ничего не дарит, только одалживает на время. Сейчас она подарила мне шанс выбраться, и я ухватилась за него, совершенно не заботясь о последствиях. Если не выйдет в этот раз, мне можно не надеяться на позитивный исход ситуации.

29 августа 2018, 17:49. ♬ Lana Del Ray - God Knows I Tried.

— Так значит, это твой парень? Я прищурилась, с недоверием покосившись на мистера Марджи. Я собственными ушами слышала, сидя под кабинетом, как Роланд сказал ему, что он мой жених. Проверить меня вздумал? — Вы ошиблись, сэр, — невозмутимо улыбаюсь, помещая свою ладонь в руку Митчелла. Парень мягко отвечает мне улыбкой и целует тыльную сторону моей ладони. — Митч мой жених. — Вот как, — задумчиво тянет Донован. — Почему же твои родные ничего об этом не говорили? — Вы сами видели моих родных, — кокетливо закатываю глаза, прикусывая нижнюю губу. — Сестре нет дела до меня, а бабушка уже в возрасте, чтобы беспокоить её переживаниями. Вот когда в планах будет точная дата свадьбы, тогда и откроем ей наш маленький секрет. — Кстати, насчет свадьбы, — вежливо дополняет мою речь Роланд и достает из внутреннего кармана пиджака свернутый вдвое листок. Протягивает его доктору и смотрит на меня с обожанием. Я силюсь сомкнуть губы, чтобы не рассмеяться, наблюдая за его спектаклем. Вижу, что ему и самому некомфортно в такой одежде и в таком амплуа, но он поразительно стойко держится, крепко сжимая мои пальцы. Я ощущаю все его волнение, потому что сама трясусь не меньше, ладошки подрагивают и хорошо, что наши руки сцеплены в замок сейчас - Донован не видит этого эпилептического припадка. На мне сказывались еще и лекарства, внедренные в организм за все это время. Голова кружилась, и жутко тянуло в сон, но я сопротивлялась, как могла, потому что это стоило мне жизни. В моих планах было выбраться на свободу уже сегодня - пока Митч отвлекает доктора, я должна буду забрать у него ключи и наши карточки (как оказалось, все карты тех, кто находился в стационаре, лежали в кабинете лечащего врача), чтобы Шейла могла уничтожить свою, а я удержать контроль над жизнью Мередит в своих руках. После отдать ключи Марджи, чтобы ночью она могла выбраться через черный вход на улицу, где её уже будем ждать мы с Митчем на машине. Безумие, но хуже, чем было, уже все равно не станет. Если я снова загремлю в сюда, попросту наложу на себя руки, чтобы не переживать подобное заново. Я уже не думала о смерти надрывно или со слезами на глазах. Я была спокойна и уверена - даже если я вернусь в это место, долго страдать я не буду, а сразу приму меры и всем станет легче. — Через месяц? — растерянно лепечет Донован, вглядываясь в справку о подаче документов на оформление брака. Я с таким же выражением лица смотрю на Митча. Где он её раздобыл? Роланд поглаживает мою руку большим пальцем в успокаивающем жесте, коротко мне подмигнув. — Вы и сами понимаете, как сильно я хочу забрать невесту домой. Почему не сделать это прямо сегодня? — Боюсь, это невозможно, — сухо обрывает парня мистер Марджи и мое сердце с гулким эхом падает к моим ногам. Все опять бесполезно? — Послушайте, мы не сможем отпустить Мередит, потому как её состояние ухудшилось за эти дни, она опасна для социума. Мы говорили в начале месяца с её сестрой, она сказала, что Мередит снова пыталась сбежать из больницы. Разумеется, мы делаем все возможное, чтобы реабилитировать.. Меня словно кто-то толкнул в болото и оглушил миной. Из-за неё меня две недели обкалывают какой-то дрянью? Я до боли и хруста костей сжала ладонь Роланда, готовая раздавить сейчас все, что попадается на глаза. Я раздавлю её. — Нет, это вы послушайте, — Митчелл осторожно опустил мою руку и подался вперед, чтобы быть на одном уровне с доктором. — Вы же понимаете, что не имеете права удерживать её здесь насильно? Забрать больного имеет право только родственник, я ознакомлен с вашими правилами. Сестра Мередит сейчас находится в Лондоне и физически не сможет приехать, поэтому это делаю я, её жених и в скором времени муж. Я могу призвать к помощи своего адвоката, и мы напишем жалобу не только на ваше отделение, но и на всю клинику, если сейчас же не подготовятся документы о выписке. Ко всему прочему, мой отец комиссар полиции. Вы хотите, чтобы я обратился в департамент? Я вжалась в кресло, потому что обычно тихий и скромный Роланд превратился в уверенного и стойко держащего спину мужчину, чья речь и слова были четкими, значительными и имели большой вес для доктора. Он в самом деле заступается за меня и сражается до конца? — Нам нужно время, чтобы подготовить документы, — пятится назад мистер Марджи, потирая на шее туго затянутый галстук. — Вы подготовите их к концу сегодняшнего дня, и уже через час я заберу свою невесту домой. Ради какого черта она должна находиться рядом с незнакомыми дуриками, когда дома её ждет любящая семья, которая даст ей куда лучший уход? Я поджала губы и отвернула голову к стене, чтобы не рассмеяться. Дуриками. Где он слово-то такое раскопал? — Опасна для социума? Вот когда она публично нарушит закон или навредит кому-то, тогда и поговорим. А сейчас проводите меня в палату, чтобы я лично убедился, что условия соответствуют санитарным нормам. Иначе жалобы вам не избежать. Вы вообще видели, во что она превратилась за месяц пребывания здесь? — он посмотрел на меня, ласково провел пальцами по щеке. — Побудь здесь, пока мы не вернемся, не нужно ходить по коридорам, когда там столько ненормальных. Ну, Митч! Митчелл, святые угодники, Роланд! Я в неверии помотала головой, когда дверь за мужчинами неспешно закрылась и обхватила лицо ладонями. Он, черт возьми, оставил меня в кабинете врача и сделал это настолько филигранно, что тот даже не заметил, как сам кивнул головой! Эмоции внутри меня бурлили. Быстро сориентировавшись в пространстве, я покопошилась на столе доктора, и перешла к шкафу, пальцами хаотично перебирая документы, папки, договора, пока не дошла до карточек. Их было около тридцати, что значительно облегчило мне задачу. Я выудила из металлической тумбочки сначала историю болезни сестры, потом Шейлы и поспешно вернула все на свои места, спрятав документы под майку. Вытянула из кармана висевшего на стуле пиджака ключи и, медленно ступая по кабинету, словно по минному полю, двинулась к двери. Выглянула в коридор и подозвала к себе Марджи, что сидела все это время на подоконнике, гипнотизируя взглядом дверь кабинета. Девушка посмотрела по сторонам, спрыгнула на пол и пошла ко мне навстречу, не переставая оглядываться. — Тебе есть, где спрятать? — Да, я нашла место, — она кивнула, сунув карточки за резинку штанов, и прикрыла их безразмерной футболкой, забирая из моих рук ключи. — Я уже приготовила чай, так что как только тебя заберут, отнесу ему и Карен. Я глубоко выдохнула и скрестила пальцы, последний раз взглянув на Шейлу. Вернулась в кабинет и села в кресло, с волнением сцепив ладони на животе. Закатные лучи за окном разрезали небо, огни города потихоньку становились ярче. Неужели я действительно сегодня попаду домой? — Надеюсь, мы поняли друг друга, — заключил Митч, бережно опустив теплую ладонь на моё плечо. Я подняла голову и увидела победную улыбку на его губах. Он окинул меня взглядом, весело подмигнул и беззвучно прошептал: «Я забираю это». — Миссис Роланд, вы можете быть свободны, — не сразу поняв, что обращаются ко мне, я нахмурилась, — и идти собирать свои вещи. Я сдержанно поднялась, клюнув Митчелла в щеку, попрощалась с Донованом и как можно спокойнее побрела в свою палату, чтобы ни у кого не возникло даже подозрений, что я неадекватна. И только зайдя в комнату, я смогла расслабиться, сразу попав в объятия Шейлы. Мы синхронно рассмеялись и принялись прыгать на месте, свободно выражая свои эмоции. Господь Всемогущий, мы живы. И мы будем в порядке. Покидав в сумку свои вещи и вещи Марджи, я забрала книги, потому что знала, как много они значили для неё. Остался последний рывок и я была полна надежд, что мы справимся. Карту и документы, с которыми я поступила, отдала мне медсестра, вместе с выпиской. Она же вывела меня через центральный вход на улицу, пожелав удачной ремиссии. Высокие двери забора закрылись за мной и теперь я смотрела на здание клиники сквозь прутья. Слёзы сами по себе появились на глазах. В окошках загорались лампочки, постепенно все кабинеты и палаты светились жёлтым цветом из-за опустившихся на город сумерек. Митчелл обнял меня сзади и умостил подбородок на правое плечо. Я шмыгнула носом, закрыв глаза и ещё сильнее заплакала. Просто не могла остановиться. — Не говори об этом Саре, — мягко просит парень. — Ещё как расскажу! Она должна знать, с каким прекрасным человеком строит отношения, — хрипло возмущаюсь под тихий смех Митча. — Прости, что тебе пришлось через все это проходить. — Гарри бы убил меня, если бы узнал, что я мог помочь и не сделал этого. К слову, почему ты запретила рассказывать ему? — Если Джеффри узнает, моментально заставит расторгн.. — Я осеклась и проглотила окончание фразы, вдохнув больше воздуха. — Мередит пострадает. Нет, к такому ответственному делу нужно подступать аккуратно, медленно и тщательно продумав все ходы. Я расскажу Стайлсу обо всем лично, когда наступит подходящее время. — Почему в твоих глазах, я ближайший родственник Люцифера? Дверца машины хлопает и рядом с нами объявляется Азофф, на которого я без понятия, как реагировать. Ступор, оцепенение, шок? — Прости, я бы не справился один, — виновато отстраняется Роланд и я теряю опору. — Джефф подсказал пару фамилий, благодаря которым мои речи звучали убедительными, а не пустым пафосом. Это ускорило процесс. — Ты тоже постарался, — уверенно произносит Джеффри, — твой отец вовремя сообразил, что без липовой справки о скорой свадьбе, тебе никто не поверит. По сути, мы всего лишь убедили их в том, что Харрингтон забирает действительно близкий человек. В ином случае, её бы не отпустили и потребовали присутствия сестры или бабушки. — Ты все рассказал Стайлсу и Хидлер, да? — обреченно выдыхаю, кутаясь в толстовку. — У тебя есть язык, — напускным строгим голосом откликается Азофф, снимая с моего плеча тяжёлую сумку и вешает на свое, — сама обо всем и расскажешь. Я несмело улыбнулась и обняла его, коротко чмокнув в щеку. — Спасибо большое. — Рано, пока рано, — немного смущенно бормочет мужчина, нахмурив брови и отшатнувшись от меня. — Нам ещё одного пленника нужно вытащить на свободу. Он приоткрыл для меня дверь заднего сидения, придерживая её, пока я не окажусь в салоне. Кожаный запах моментально ударил в нос. Внутри было так тепло, сухо и мягко, что я готова остаться жить здесь. По сравнению с тем, где я была всего несколько часов назад.. — Сейчас нужно понять, как нам без паспорта отвезти Шейлу в Нью-Йорк, — резюмирую, устроившись в кресле. — Допустим, паспорт у неё есть, — Митчелл уселся на место рядом с водителем и протянул мне книжечку в темноте, пока Джефф пристегивал себя ремнем безопасности. — Каким образом? Ты сын Гарри Поттера? — Я сын комиссара полиции, — игриво напоминает Роланд. — А мой отец, к огромному сожалению, всегда был человеком понимающим и добрым. Иначе сидел бы я с вами в соседней палате, честно рассказав о вашем замысле. — Я не представляю, как нам его благодарить. Голос Митча серьёзен и сосредоточен, когда он говорит: — Выберись отсюда, наконец, и реши проблемы с сестрой, она невменяема и при этом находится в максимальной близости к Гарри. А потом мы подумаем о благодарности.