they burning all the witches, even if you aren't one

Ты стоишь под тучами, надеясь остаться сухой.

Никогда не говорите о себе ничего дурного. Это сделают ваши друзья. Андре Моруа «Письма незнакомке»

14 июня, 10:14. Нью-Йорк, 111 Франклин-стрит, нью-йоркская академия искусств. ♫ Of Monsters And Men - We Sink.

— «Дом, в котором меня любили»? Неординарный выбор для девушки твоего возраста. Поднимаю голову, встречаясь с глазами мистера Сент-Пьера, и хмурюсь от неожиданности. Темные волосы обрамляли удивительно красивое лицо, достойное резца скульптора: твердая линия рта, прямой нос. Рослый, стройный, мускулистый мужчина, с проницательными карими глазами и гладкой кожей цвета кофе с молоком. Несколько варварская красота. Должно быть, я слишком увлеклась чтением, что перестала замечать всё вокруг. Не скажу, что я заядлый любитель книг, в последнее время редко что читаю - голова забита переосмыслением уже прочитанного. Но сегодня не самая лучшая погода для прогулок или активных занятий, поэтому полюбившаяся история - отличный вариант, чтобы напомнить себе о том прекрасном мире, в котором уже некогда находился. — Я должна была начать «Мадам Бовари», но обратила внимание на погоду и поняла, что роман Флобера сегодня будет не к месту, — двигаюсь, уступая место. — Почему? — мужчина опускает толстый потрепанный блокнот и папку себе на колени, устраиваясь на ступеньке рядом со мной. — Не стоит отвечать, если не хочешь - это чистое любопытство. — Сегодня в воздухе держится запах печали, ностальгии: грозовые темные тучи, ветер то утихает, то ищет себе пристанище. Сегодня впору пить горячий чай, кутаться в плед, ждать дождя и сообщений от бывших. Поэтому я предпочла перечитать что-то любимое и такое же печальное, пропитанное тугой тоской, а после обеда забраться в теплое кресло и не вылезать из него до завтрашнего утра. Он задумчиво смотрит на меня, потом переводит взгляд на приветствующих его учениц, бесконечно улыбающихся, и вежливо кивает каждой, отвечая короткими репликами на их вопросы. Это не удивительно, когда такие мужчины получают много внимания к себе. Он и мне понравился сразу: харизматичный француз, весёлый, со страстью подаёт информацию. Лекции слушать одно удовольствие, потому что он перемешивает их с личным опытом, взглядами на жизнь, в итоге выходит дискуссия, открытое обсуждение между студентами и преподавателем, в то время как на лекциях миссис Марбл я засыпаю от монотонности её речи. — Так странно, я преподаю восемь лет, а вижу, как студенты читают что-то очень редко, — Сент-Пьер возвращает мне нить утраченной беседы, когда я забываю о ней, потерявшись между страниц, чтобы не мешать его разговорам с другими людьми. — Всё изменилось, — тихо замечаю. — Легче слушать аудиокниги, гуляя по городу и воспринимать всё непринужденно. В жизни без того много сложностей. — Которые люди сами и создают. Готова к сегодняшнему занятию? — долго наблюдает за тем, как ветер швыряет мои волосы из стороны в сторону, а после, не выдержав, заправляет прядь мне за ухо и с улыбкой щелкает по носу. — Учти, если скажешь, что не подготовилась, потому что занята чтением, я не сжалюсь. — Я нарисовала любимую долину во Франции, — с глухим возмущением сопротивляюсь. — У меня с собой много фотографий, чтобы наглядно показать, что это не из моей головы. — Бывала во Франции? Он не скрывает своей заинтересованности - об этом свидетельствуют подпрыгнувшие брови и широкая улыбка на губах. — Я жила там почти пять лет, училась в школе искусств. Французские мужчины меня разочаровали своей прагматичностью, но страна - никогда. Все, что я ожидала, то и получила, даже больше. — Ты не первая, кто упрекает нас в прагматичности, но что плохого в том, что мы на вещи смотрим трезво? Сидит рядом весь такой важный и гордый собой, пока я чувствую себя загнанной в угол от своих же слов. — Я не буду обсуждать это с Вами. — Почему? — Вы мой преподаватель, а я бываю резкой в высказываниях, — пожимаю плечами, оставляя закладку в книге, и прячу её в рюкзак, собираясь вставать, но Рэймонд удерживает мое запястье. — Теперь я настаиваю на ответах на вопросы. Почему-почему-почему? Меня одолевает робость, но я все же аккуратно утверждаю: — Прагматизм - это не плохое качество, но довольно скучное, насколько мне известно. — Я скучный? — с подчеркнуто оскорбленным видом возмущается мужчина, вынуждая меня снова рассмеяться. — Я не это сказала! — Ты спишь на моих лекциях, — Сент-Пьер важно топорщит грудь и поджимает тонкие губы. — Нет, Боже, нет! — улыбаюсь, мотая головой. — Вы же знаете, что нет! Мужчина наигранно огорчается, сникнув. — Ты понимаешь, что сейчас растоптала мою самооценку? — Неправда, — закатываю глаза, толкая его кулачком в плечо. — Правда, я теперь не смогу нормально преподавать. Придётся вечно следить за студентами: вдруг кто задремал, — взгляд скорее осуждающий, чем по-настоящему сердитый, но даже его он не в состоянии задержать до конца и, смягчаясь, открыто смеется со мной. — Пойдём, мы опаздываем. — Вы никогда не опаздываете, — констатирую, вешая лямку рюкзака на плечо, и забираю тубус с рисунком, отбивая по нему пальцами, чтобы скрыть волнение. — Поэтому нам и следует поторопиться, — почти шепчет, оглядываясь. — Это же ты меня задержала. Я распахнула глаза, покрываясь пятнами как самый настоящий жираф. — Вы сами ко мне подсели! Рэймонд бросает быстрый взгляд на циферблат часов на своем запястье и резко срывается с места, взбегая по лестнице вверх. — Попробуй это доказать. Теперь у меня не остаётся сомнений - в любом возрасте люди способны поступать как дети. Но чем я отличаюсь, если побежала следом, усиленно стараясь обогнать? И, клянусь, обогнала бы, если бы только не каблуки. В аудиторию я входила крайне недовольной собой, а вот мистер Почему-почему-почему сиял нахальной, нет, вызывающей улыбкой. В нашей группе шестнадцать человек, поровну девушек и парней, я не без удовольствия растворяюсь среди новых лиц и включаюсь в занятия. Игнорирую шуточки со стороны соседа в свой адрес, и стараюсь держаться со всеми приветливо. Я обзавелась хорошими знакомствами, увидела уже почти всех преподавателей. Сегодня на мне брюки, легкая блуза и лодочки - когда тащишь с собой чертежи, книги и принадлежности для рисования, автоматически задумываешься об удобстве. — Опаздываем, Харрингтон? — Сент-Пьер часто дышит, усмиряя отпущенное дыхание, поворачивая ко мне голову. — Тогда с тебя и начнём. Никто не против? Парни одобрительно закивали, а девушкам не было дела до меня, потому что интересующий их объект уже целую минуту сидел за столом, вертел в пальцах ручку и делал пометки в журнале посещаемости. Софи приободряюще мне подмигнула, поднимая сжатые кулачки в воздух, на что я не сдержала улыбки и одними губами поблагодарила девушку за поддержку. Достала из файла фотографии живописного места и распостранила их по рядам, поручив ответственную работу парням, что сидели у прохода. Несколько снимков вручила лично Сент-Пьеру в руки, разместила полотно на мольберте и заняла своё место за трибуной. — Туман, поднимающийся в небо, страсть к путешествиям, закаты, мята, цветочная оранжерея на заднем дворе и градиенты - во всём существует эстетика. Каков мир вы бы создали, будь у вас на то возможность? Обвожу долгим взглядом аудиторию, возвращаясь глазами к своему рисунку. — Я люблю свежий вкус вина на языке, и жгучий цвет крови, гранатов. Багрянец волнует, заставляет сердце биться, как у подростка; красный цвет ликёра, ран, шрамов, любимых губ и щёк. Может, красный - мой цвет? Я могу создать мир исключительно в красных оттенках? Но я не меньше влюблена в молочно-белое лицо луны и блестящие пятна звезд, создающие серебряные завитки на темном холсте. Тогда - белый мир? Цветение фруктовых деревьев среди густой и зеленой листвы. Виноградные лозы разрастаются, выбирая разные направления. Мантия невероятной зеленой красоты укрывает небо и землю. Возможно, зелёный - начало всего? Поджимаю губы, делаю несколько коротких вздохов, вглядываясь в сосредоточенные лица напротив. — Представьте, что вас окружает ливень цветения восходящих жасминов, ирисов, красоты, жизни, восторга и аромата. Пение птиц, деревья тронуты прикосновением золота, сады полны хризантем, растущих из влажной земли; во рту вкус ягод и ощущение полноценной жизни. Свежий запах сосен, сияющие лучи солнца проходят сквозь деревья. Свет и тени танцуют на лице, ветер с любовью шелестит листьями над головой. Вы в безопасности и ничто не может причинить боль в этом месте. Танцы на веранде, бархатные голоса и янтарные рассветы, аромат миндального печенья и муската. Нежность цвета бледных васильков звонко смеется, ступая босыми ногами по мокрой от росы траве. Гранатовые рощи и солнце, что подобно золотой монете. Балкон, где можно услышать насыщенный звук ночи и шелест деревьев в темноте. Смех, что разносится по улицам, а где-то неподалеку играет уличный гитарист, тепло ажурных пальцев, над мостом вздымается радуга. Я люблю мир, где нет темных оттенков и боли, но прекрасно понимаю, что он всегда недолговечен, так что я попыталась соединить светлое и темное в своем рисунке. Только вам решать, удалось мне это или нет. — Что думаешь, Тайлер? — разрывает тишину Сент-Пьер, переводя взгляд с меня на парня во втором ряду. Касл недолго сомневается, складывая свое мнение в голове и спокойно рассуждает, смотря за мою спину: — Поль Сезанн однажды сказал: «Нужно размышлять, глаза недостаточно, нужно размышлять». Я согласен с художником и со словами Оливии: иногда мыслей мало и все, что тебе хочется - просто изобразить какое-то состояние, настроение, атмосферу. Но также случается так, что груз наших чувств настолько пресыщает мысли, что единственное, что остаётся - взять кисти в руки и перенести свою боль или свою защиту, свою любовь на полотно. Мы не всегда можем показать это своими действиями, но чувства, присутствующие на подобных этой картине - искренние. Я уверен, у неё получилось обезопасить место, которое существует в самом деле, добавить нужных эмоций пустому, хоть и красивому пейзажу. — Моника? — Как минимум, она была честной, — несмело начинает девушка. — Я бы по-другому обыграла цветовую гамму, добавила больше контраста, чтобы точно обозначить, где светлая часть, а где тёмная. Меня немного смущает, что они практически сливаются. Рэймонд тоже возвращает глаза к рисунку, взвешивая оба мнения учеников. — Полагаю, так и было задумано? Я отвечаю кивком на его взгляд, и он едва заметно улыбается. — Ни у одной эмоции, ощущения или чувства не существует только хорошего или только плохого, — пожимаю плечами, пряча руки за спину. — Любовь дарит нам вдохновение, но и боль. Агрессивность может оттолкнуть от нас человека, но порой именно это и нужно, чтобы защититься, к примеру. Страсть позволяет получать удовольствие, но душит, когда является причиной одержимости. Всё в жизни нейтрально, мы сами окрашиваем происходящее красками. — Хорошо, от практики к теории, — Сент-Пьер удовлетворенно скрещивает руки на груди, разворачиваясь ко мне в пол-оборота в кресле. — В начале XV века Флоренция была центром жизни. Крупный торговый центр в сердце Тосканы стал республикой, где влиятельные семейства боролись за власть. Расскажи нам о семействе Медичи. Только без воды и по существу. И как мне отвечать ему, когда одна только поза уже вгоняет меня в краску? Он выглядит как — подождите, мне нужно сглотнуть рвотный рефлекс — чертов папочка. Я ненавижу это дерьмо, но по-другому ведь не скажешь! Откинулся на спинку кресла, широко раздвинув колени, пальцами одной рукой примкнул к подбородку, отчего расстегнутый пиджак открыл моему взгляду подтянутый торс, обтянутый тканью черной кофты. Боже. Никогда бы не подумала, что способна задержать дыхание от вида крепкого мужского пресса, мелькнувшего перед глазами. Прогоняю смущение от своей смелости, но оно все равно выступает пятнами на скулах. — Семейству Медичи удалось добиться власти во Флоренции к середине XV века, — скрещиваю ладони за спиной, поворачивая голову в сторону Софи. Её все еще сжатые кулачки спасают меня. — Члены семейства стали законодателями вкусов в городе. Под покровительством нового правителя — Лоренцо Медичи, прозванного Великолепным, — смогли раскрыть свой талант величайшие художники, которых когда-либо видел мир: Боттичелли, Леонардо, Микеланджело. Но слава великих живописцев соседствовала с насилием и зачатками той фанатичной реакции, которая позднее поставила Флоренцию и самих Медичи на грань гибели, — глубоко выдыхаю, буквально глотая новые порции раз за разом. — После того, как представители семейства были свергнуты, им пришлось вести яростную борьбу за власть. На свою сторону они привлекли величайшего художника — Микеланджело Буонаротти произвел революцию во всех областях искусства. Однако, впоследствии ему довелось наблюдать, как Медичи произведут раскол в церкви и приведут Рим, Флоренцию и всю Европу на край пропасти. — У кого-нибудь есть вопросы? Не стесняйтесь, смелее. Никто? — Рэймонд потирает пальцами кончик носа, перекатывая жвачку во рту. — «Мясная лавка со святым семейством, раздающим милостыню» — аллегорический натюрморт Питера Артсена, мы говорили на прошлой лекции, я просил обратить внимание на его творчество, — смотрит на меня, я киваю. — Что можешь поведать о художнике? Н-да, похоже, он серьезен в своих намерениях. Слабо улыбаюсь, почти незаметно насмешливо качнув подбородком. — Питер Артсен считается одним из виднейших представителей Северного Возрождения и, в частности, северного маньеризма, характеризующегося высокой степенью натуралистичности и детализации, — с вызовом смотрю на Сент-Пьера, но он не отступает. Я продолжаю. — Артсен рассматривается одним из первооткрывателей, как натюрморта, так и бытовой живописи; особенно примечательно, что на некоторых его картинах, в том числе «Мясной лавке», сочетаются оба эти жанра. Символизм, пронизывающий все планы картины, соединяет их в одно целое и раскрывает смысл. — Будем считать, что сегодняшнее опоздание ты отработала, — проводит рукой по растрепавшимся волосам, с силой сжимая затылок. Я медленно направилась к своему месту, огибая стол преподавателя, и заглянула в журнал с отметками, куда сейчас он старательно выводил «A+». Наверное, широченной улыбкой на моём лице можно было осветить город на тот момент. Скрутив рисунок по пути и засунув его обратно в тубус, я уселась рядом с Софи и с удовольствием расслабилась - ближайший час свободен и никаких нервов. Первым быть всегда трудно, зато потом отдыхаешь от стресса. — Чего это он взъелся так? — брюнетка настороженно покосилась на меня. — Разве? Я не заметила, — с лёгкостью отмахиваюсь, облизнув губы. — Придирался из-за мелочей, — фыркает Софи, приобнимая меня за плечо. — Ты молодец, отлично справилась. — Мы пришли сюда учиться, значит, должны стараться, — равнодушно пожимаю плечами, внутри ликуя от очередного плюсика. Мне льстит, что я могу справляться с поставленной задачей. Это вселяет веру и подбирает остатки самооценки - выходит, не все потеряно. Я в состоянии противостоять, когда хорошо подготовлена. Решено: с завтрашнего дня нужно достать абонемент в тренажёрный зал. Я должна стать сильнее не только морально, но и физически. — Харрингтон, ты же свободна, я правильно понимаю? Пришлось открыть глаза и отвлечься от мыслей, чтобы заметить на себе несколько прожигающих взглядов сбоку и сзади, когда Рэймонд попросил о помощи. Эй, девочки, он мне, конечно, нравится, но я не собираюсь его «очаровывать». Хотя кому я это говорю, они уже меня ненавидят. — Может, лучше Барбара? — пытаюсь соскочить. — У неё лучше получится. Голдбер, услышав это, изогнула бровь, приосанившись. — Что? — хмурится Сент-Пьер. — Всё, — безразлично отрезаю, заправляя волосы за уши. Только ненависти мне в новой группе не хватало. Я наоборот хотела знакомыми обзавестись. — Харрингтон, — он тяжело вздыхает, манерно закатывая глаза. Ясно. Обойдусь без знакомых. Неслышно поднимаюсь и подхожу к преподавательскому столу. Мужчина поднимается, уступая мне место в кресле, а когда я сажусь, подвигает стопки с личными анкетами учеников нашей группы. Я смотрю сначала на выступающего парня, потом перевожу взгляд на ряды, где девяносто процентов девушек уже готовы меня на костре сжечь и нервно чешу щеку. В это время Рэймонд наклоняется к моему уху, указательным пальцем стуча по документам. — Перепиши мне контакты всех студентов. Фамилия, номер телефона, и адрес, если имеется. — Вы маньяк? — интересуюсь шепотом после тихого смешка. — Я несу ответственность за каждого, кто приходит на мои лекции. Если что-то произойдёт с моим студентом, лучше узнать это первым. До того, как об этом узнает руководство. — «Что-то» - это что? — шумно сглатываю, резко утыкаясь в темные зрачки прямо перед моими глазами. — Простите, — мотаю головой, смаргивая пелену. — Простите, я не должна говорить в таком тоне и о таких вещах. Фамилии, адрес и номер, — ворчу себе под нос, подвигая к себе стопку. — Простите. Чтобы лишний раз не нарываться на неприятности, я просто захлопнула рот, быстро сделала то, что было задано, и поспешила вернуться к себе. Софи отвечала вяло, будто совсем и не готовилась; Марк и Джонни напротив подтянулись по сравнению с прошлым занятием, одним словом - плохих оценок все равно никто не получил. Рэймонд де Сент-Пьер только с виду грозный, а на самом деле справедливый мужчина. Во всяком случае, сейчас у меня складывается только такое впечатление о нем. К концу пары каждому пришло уведомление, в котором сообщались контактные данные преподавателя и слова о том, что если возникнут какие-то проблемы или вопросы, лучше связываться с ним напрямую. Девочки просияли, а мы с Джонни синхронно закатили глаза, тут же улыбаясь друг другу. Я занесла номер Рэймонда в контакты, спустилась глазами на пришедшее сообщение от отца. Он написал простое: «Нужна твоя помощь. Когда сможешь приехать?», а меня уже начало трясти. Сглатываю, печатая короткое: «Помощь какого характера?» и поворачиваю голову к окну, безмолвно наблюдая, как капли дождя медленно бьются о подоконник. Эхом по небу проносится гроза, я вздрагиваю, потому что одновременно получаю сообщение от папы. «Достаточно того, что ты нужна. Остальное на месте». Выдыхаю, поджимая губы, набираю Джереми. Он в сети, но сбрасывает, поэтому перехожу в сообщения, спрашивая у него номер Джеффри. Маргарет не могу уже третий день дозвониться - придётся говорить с Азоффом. Выбора все равно нет. — Ты идёшь? — Софи касается моего плеча, поднимаясь. — Идите, мне позвонить нужно, — киваю, глядя на экран, пока Герберт печатает что-то в ответ. — И не ждите, я доберусь домой сама. Девушка целует мою макушку, забирая сумку, прощается и идёт к ждущим её парням у двери. Дождь усиливается, я иногда обращаю на него внимание хмурым взглядом, уже понимая, что сегодняшний день будет полон неприятных событий. Не хочу ехать домой, у меня слишком много работы здесь. Ещё и Стайлс.. хотя там вроде тихо пока. — Харрингтон, особое приглашение нужно? Беспечно откликаюсь на призыв преподавателя, но вдруг обнаруживаю, что никого из моей группы не осталось - в аудиторию входят другие студенты. Когда-нибудь я нарвусь на настоящие неприятности из-за того, что постоянно плаваю в своей голове. Извиняюсь, подбирая тубус и рюкзак, поспешно двигаюсь к выходу из кабинета, ощущая вибрацию в ладони. Номер Джеффри. Хоть где-то мне сегодня повезло, если предстоящий разговор можно считать везением. Несколько раз спотыкаюсь на других студентов, с горем пополам добираюсь до первого этажа и как только выхожу в холл, прикладываю телефон с исходящим вызовом к уху. Азофф берет с третьего раза, заставляя меня неслабо перенервничать и накрутить себя. Хочется закурить от постоянных нервов. — Джефф, привет, я не отвлекаю? — Оливия? — никаким расстоянием невозможно скрыть его удивление. — Ты.. не отвлекаешь. — Прости, что тревожу. Мне отец позвонил, нужно съездить в Ричмонд на несколько дней. Я не нужна вам ближайшее время? Он обеспокоенно сопит в трубку, обдумывая мои слова. — Нет, пока можешь быть свободна в передвижениях, только про Герберта не забудь. — Джефф, я все понимаю, — неловко тру шею пальцами, не дыша, — но как я отцу объясню, кто он? Можно я съезжу одна, а он встретит меня в аэропорту, когда я приеду? Пожалуйста. — Харрингтон, я не возьму на себя ответственность за твоё тело, — натужно ворчит, чтобы звучать поучительно. — Я обещаю носить с собой перцовый баллончик от маньяков, и не ходить в плохие места на потеху журналистам. — Подготовилась, — нехотя усмехается, тяжело выдыхая. — Ладно, но если я увижу хоть одну неприличную фотографию или заголовок, я больше не буду иметь с тобой дел. Ясно? — Да, погоди, — останавливаю мужчину, когда тот собирается отключиться. Формирую в голове предложение, чтобы не запутаться. Только бы не ляпнуть ничего случайно про Мередит, которая и прислала мне скрины нескольких статей. — Я видела в социальных сетях несколько заголовков о том, что Томлинсон сейчас находится с Гарольдом в туре, якобы есть какие-то фотографии и доказательства, мол, у них тайные отношения и всё в этом духе. Я подумала, может мне стоит встретить Стайлса в аэропорту, когда он прилетит в Нью-Йорк? Пойми меня правильно, это не одна статья, а целая подборка. Азофф ощутимо напрягся, шумно сглатывая. — Конечно, я верю, — проникается волнением, а я широко распахиваю глаза. — Спасибо, что сообщила, мне нравится твоя идея. Я скину реквизиты рейса в ближайшее время. Молча киваю, уставившись на капли дождя на окне. Как мне ехать в аэропорт по такой погоде? — И ещё, Мер.. — неуверенно поджимаю губы, сомневаясь в правильности того, что хочу сказать, — подруга прислала несколько скринов переписки между фанатами, они вроде как напряглись по поводу того, что на концерте в отдельном вип-боксе сидел один человек, мужчина. То есть, остальные были заполнены людьми, а там - всего один. Они начали спекуляции на тему того, что это якобы и есть Томлинсон, а Стайлс его прячет. Я хотела предупредить, чтобы ты знал и поспособствовал лучшему контролю информации. Либо сделайте несколько раз что-то подобное, чтобы люди расслабились и не поднимали такие обсуждения в топ. — А вот это действительно важно, спасибо, — он снова благодарит, я молчу и не знаю, что сказать. — Спасибо и береги себя в дороге. Медленно опускаю телефон, сбрасывая вызов и выдыхаю. Почти не страшно.

♫ Bebe Rexha - I'm a Mess.

Стоило мне переступить порог дома и все скатилось к чертям. Настроение, моральное состояние, самочувствие. Тревога засела в моих мыслях до самого того момента, пока самолёт не вернёт меня обратно в Нью-Йорк, где в квартире ждет бестолковый Герберт, но, полагаю, стоит пересмотреть свои взгляды на его счет. Сегодня утром произошло неожиданное - пока мы с Джереми добирались в академию, за нами увязался какой-то странный тип, исподтишка преследовавший несколько кварталов. Я даже не успела сориентироваться особо, зато это сделал страж моего равновесия: Джереми нарочно попросил свернуть в другую сторону улицы, где был тупик, чтобы загнать непутевого преследователя в угол и потребовать объяснений. Им оказался репортер газеты с сомнительной репутацией и, разумеется, после серьёзного разговора с Гербертом он удалил сделанные фотографии, хотя я вообще понятия не имела, кому шагающая по улице я могу быть интересна. Другое дело, если бы это была какая-то знаменитость, а так.. никакой логики. Гарольд прав, я оказалась слишком беспечна. Я до сих пор такая и все не могу поверить, что двух появлений в обществе человека достаточно, чтобы свести тебя с ним. Впрочем, Маргарет и Джеффри не первый год находятся внутри системы, они предупреждали, а я не поверила - вот и приходится отдуваться. Я натыкалась на случайные статьи в интернете, на прилавках уличных магазинов, в социальных сетях, но старательно игнорировала их, потому что искренне не интересовалась тем, кто и что может обо мне написать. А утренний инцидент заставил задуматься о собственной безопасности. Я постоянно мысленно упрекала команду Стайлса за то, что Джереми находился со мной в одной квартире: это было лишним и неуместным, ведь должно же быть у меня личное пространство, а он - посторонний человек. Теперь я всерьез задумываюсь о том, что Герберт нужен мне: с ним спокойно, хотя он до сих пор смущает «мужским» присутствием в доме; с ним безопасно, в чем я успела убедиться; с ним можно найти общий язык, если выключить критический радар моего страха перед мужским полом. Да с ним спокойно. — Ты приехала! — тонкие длинные конечности Мередит обнимают мою шею, заключая в крепкие тиски. Из одежды на сестре был только раздельный белый купальник, с чёрными бретелями и шлейками. Ничего странного, удивительного или необычного - Мередит, в отличие от меня, никогда не стеснялась своего тела и чувствовала себя уверенно в таких вещах. Волосы её были распущены и свободной темной рекой струились по плечам. Как бы не пытался отец свести наши различия к минимуму, мы были разные. Вкусы в музыке, в одежде, в парнях. Я хоть и была влюбчивой, но всегда держала увлечение кем-то при себе, не смея отозваться на приглашение в кино или на прогулку. Я попросту не знала, что нужно делать с парнем наедине, когда он не является твоим другом и потенциально заинтересован в отношениях. Боялась. Как говорить, как вести себя, как правильно преподнести и не сболтнуть чего-то лишнего? Особо остро это стало заметно во Франции: я уехала из дома и стала свободна от обязательств, держащих меня здесь. Красивые мужчины окружали постоянно, хотя характер у всех скверный - в этом я Рэймонду не соврала. Я увлекалась многими, мной - никто и это облегчало задачу. Джул говорила, что я отталкиваю их сама, а я упрямо не понимала, чем могу отталкивать, если никто из них даже не пытался со мной заговорить? Мередит была другой и мне обидно, что отец этого никогда не замечал. Улыбчивая, когда я - хмурая, добрая, отзывчивая, всегда готовая прийти на помощь. Я не завидовала, мне было жаль парней, которые для неё не имели особого значения. Со многими она общалась из вежливости, просто потому что хорошие люди и обижать их не хотелось, но в её сердце поселился один человек, которого она не собиралась ни на кого менять. Эта упрямая не то любовь, не то зависимость вызывала во мне одновременно восхищение и протест. Стайлс. Невинный интерес, переросший в одержимость. Восемь лет в моей голове не укладывается: зачем отшивать реальных парней, засыпая с бумажным постером? Даже после всего того, что ей пришлось пережить из-за него, она продолжает боготворить и быть уверенной в том, что судьба их сведет. Нет-нет, я не утрирую - она уверена, что они встретятся. И, по правде говоря, как бы глупо не звучало - это, черт возьми, произошло. Пусть немного необычно, но жизнь вообще странная штука. Мы рождаемся, живём, умираем по инерции без особого смысла; из основных причин для нашего существования только продолжение рода, что выглядит, как бессмысленный замкнутый круг. Само собой, как только я узнала, кто является виновником нашей беседы с Маргарет, согласилась почти не задумываясь, на подсознательном уровне: иногда мне кажется, я переняла это от Мередит. Я, не желая того, знала всё о нем, потому что сестра, как и все фанатичные люди, никогда не умела скрывать эмоции: если с кумиром происходит что-то хорошее или плохое, это мигом отражается на их жизни. Я не слышала о нем последние несколько лет только потому, что меня не было дома, иначе по сей день бы знала обо всем, что с ним происходит. Проплаканные в подушку ночи, истерики и моральные срывы, когда Мередит читала что-то грязное или отрицательное про Стайлса отпечатались слишком прочно в моём мозгу. Под влиянием момента, я бездумно согласилась на все условия, только сейчас осознавая бессмысленность своего поступка. О Гарольде ведь не станут писать меньше, всегда можно найти изъяны, только теперь соучастником во всех статьях буду выступать я, что разозлит и расстроит Мередит ещё больше. И чего я добилась своими «благими намерениями», если в них изначально не было ни логики, ни смысла? Единственное, на что я надеялась - реабилитация. Мередит полностью излечится, придёт в себя и не будет так остро на все реагировать. Сможет возобновить учёбу, заведет друзей, парня и будет счастлива. А мне бы только как-нибудь этот год перетерпеть. С учётом того, что со Стайлсом я вижусь не чаще раза в месяц, всё вполне приемлемо и.. я справлюсь. Правда, сведу зубы, как всегда, и справлюсь. — У меня есть только завтрашний день, — предупреждаю отца. — Послезавтра первое практическое занятие по одному из основных предметов. — Тогда в твоих интересах справиться как можно быстрее. Список всего, что нужно сделать на столе на веранде. — Что-нибудь вкусненькое привезла? — Мередит укладывает голову на моё плечо. — Всё в пакете, — отдаю сумки, пытаясь высвободиться. — Мне нужно переодеться. Как только пакеты со сладостями попадают в руки Мер, она теряет ко мне интерес, отпуская и хвастаясь отцу угощениями. Честно говоря, никакого желания не было смотреть на эту мизансцену, поэтому я быстро забрала рюкзак и тубус, направляясь в свою комнату. — Мэри, и сделай мне кофе. — Нет, пусть сначала помоет посуду, а уже потом делайте, что хотите. Ну, вот и началось. Я повесила свои вещи на спинку стула, натянула футболку и шорты, потуже завязала на затылке хвост, влезла в кеды и поспешила в кухню, пока не созрел скандал. Включила чайник, следом занимаясь загрузкой тарелок в посудомойку. Похоже, пока меня не было, отцу успели навязаться. Мисс Остин - наша соседка, гражданская жена моего дяди (брат моей мамы), сегодня сидела с отцом в просторной беседке и ласково с ним ворковала. Платье ярко-красного — точно пожарная машина — цвета, по фасону напоминает тунику: одно плечо голое, косой вырез открывает ложбинку между грудей, а длинный разрез - бедро. Серьги гармонируют с браслетом на правом запястье; светлые волосы убраны назад, спускаясь по спине нарочито небрежным каскадом. Выглядела она сексуально, что еще больше подчеркивали дымчатые тени для век и блеск для губ. Только вот меня все волновал вопрос: ей сорок или шестнадцать? Неужели я тоже буду выглядеть так же, когда постараюсь кого-то затащить в свои сети, окончательно завыв в голос от одиночества? Любопытно. Нужно запомнить и через двадцать лет проверить. Я отнесла отцу чашку с кофе и взялась за уборку веранды и крыльца дома: смела весь мусор в одну кучу, помыла полы и протерла поверхности влажной тряпкой. Как розу не назови, она все еще будет розой, верно? Так и лето остаётся медом, смешанным с последними лучами заката. Мороженым, персиковым небом и мягким ветром, таким же нежным, как песок, смываемый с кожи морем в самый горячий день. Краснеющим небом, обласканным сахарными облаками. Желтыми цветами, гранатом и белым вином. Поэмами. Шелковыми волнами, раскатывающимися по белому песку. А я - всего лишь зритель, который восхищается прекрасным видом. Я могу чувствовать биение сердца в груди, и как адреналин проходит через мой позвоночник. Это поражает - как иногда ты можешь слышать солнце, говорящее дышать. Когда ночь кажется слишком темной, луна по-прежнему улыбается сверху. Как звезды могут быть такими теплыми, когда они так далеко. Как земная кора поет о надежде, даже когда ты почти забываешь о ней. Как каждая частица во вселенной не хочет ничего сильнее, кроме как увидеть твою улыбку снова. — Как там Гарри? — незатейливым тоном спросила Мередит, пока я с предельной осторожностью вырывала траву на клумбе у самых ступенек дома. Хрупкие цветы на тонких ножках клонились к земле под натиском ветра. Когда мама была жива, она превратила весь наш двор в настоящий цветущий сад, а как только её не стало, все дети, посаженные разом от её руки, ушли следом за ней. Я старалась возобновить растительность, но ничего не принималось должным образом: сохло, пропадало, перегнивало к зиме. В конце концов, отец с криком запретил пытаться наладить то, что давно разрушено, а я не решилась оспаривать. Все мои цветы с тех пор имели своё место - две маленькие клумбы по бокам веранды и небольшая теплица за домом, хотя последняя была снесена после моего отъезда в Париж. Отец в очередной раз доказал, что я была обузой, и не пытался это опровергнуть. Что ж, я и не просила. — Кто такой Гарри? — Парень, который платит ей деньги за то, что она притворяется его девушкой, — бубнит Мередит, уплетая за щеку десятую конфету с миндалем. Я сжала зубы, выдыхая. Похоже, мне все же придётся по возвращению в Нью-Йорк найти работу, а лучше несколько. Потому что я не знаю, какого размера будет штраф за нарушение правил договора. Я подтвердила, что буду молчать, а Мередит так легко болтает об этом в присутствии посторонних людей, что скоро информация может выйти за пределы этого двора, и тогда я подставляю не только себя, но и всю команду Стайлса. — Он, что, гей? — хмурится мисс Остин. — Иначе, зачем ему прикрытие? — Всё возможно, никто ведь свечку не держал, — хихикает сестра, закидывая ноги на папу. — Я бы не смогла пойти на такое, — с ленивой скукой Натали оценивает мою согнувшуюся над цветами позу. — По-моему, это верх низости. Отец допил кофе, отодвигая от себя чашку, и переместил ладони на ноги Мередит, поглаживая пальцами колени в успокаивающем жесте. — Давай смотреть правде в глаза, она никогда не имела ни малейшего притязания на красоту, — спокойно рассуждает мужчина. — Но всегда была отзывчивой - так что это хорошо, что на нее обратили внимание, пусть и не совсем так, как полагается в нормальном обществе. Зато не одна, — добавляет уже шепотом. Я вдруг смеюсь - грустным тихим смехом, за которым прячу слезы. Медленно глотаю тугой ком, засевший в гортани, прочищаю горло и киваю. — Это точно, пап, — облизываю губы, не смотря в их сторону. — А куда делись кисти, мольберты и тюбики с краской, холсты с чердака? — На помойку, — прилетает в мою спину, отчего я выпрямляюсь, но развернуться так и не осмеливаюсь. — В каком смысле? — Они занимали слишком много места, — едва ворочает языком сестра, нехотя объясняя за отца. — Я специально оставила их наверху, чтобы они никому не мешали. — Мэри, ты выросла, — медленно начинает мужчина. — Тебе он.. Он говорит. Долго говорит, что-то объясняет. Все это время из меня вытекает жизнь. Мне так плохо, что я едва контролирую собственное одеревеневшее тело. Глупо чувствовать себя слабой, но слезы все-таки срываются с ресниц. Тихие, беззвучные. Я не в состоянии жертвовать необходимым, в надежде приобрести излишнее. Мне нужны мои вещи, а не.. неважно. Стираю тканью футболки мокрые дорожки с лица, шмыгаю носом и снимаю перчатки, разворачиваясь к беседке лицом. Прерываю тираду отца: — Есть ещё работа для меня? — Список, — огорченно замечает он, пододвигая ко мне вазу с печеньем. Я неспешно смотрю на вазу. Потом на отца. На Натали, что сейчас отвела глаза. На Мередит, жующую без конца. Смотрю и щурюсь, не двигаясь с места отчасти из упрямства, отчасти из нежелания выполнять приказы. Но моя голова понимает, что чем раньше я справлюсь, тем раньше освобожусь и смогу пойти отдыхать. — Спасибо, я не голодна, — вытираю тыльной стороной ладони пот со лба и возвращаюсь в дом, сквозь гул в ушах отмечая, что они возобновили активный разговор обо мне. Если им больше не о чем поговорить, пусть обсуждают. Следующие шесть часов я, сунув наушники в уши, не разгибаясь, носилась по дому. Стирала грязное постельное белье, занавески и шторы, выбивала подушки, пледы и ковры от пыли, мыла полы на двух этажах и готовила ужин. С чувством выполненного долга собиралась пойти на реку - закат сегодня красивый, мне хотелось порисовать, чтобы расслабиться, но только я переоделась в лёгкий сарафан, за моей спиной раздалось: — Ты так не ответила как там Гарри. Само собой, у Мередит были свои планы. Сейчас до меня медленно доходит, что она просила помочь Гарольду не для него, а для себя. Она хотела сделать из меня пешку, которая будет поставлять информацию о том, чем живёт парень; не хотела, но надеялась, что я постоянно буду рядом с ним, а сама она, таким образом, проникнет в его жизнь и подберется как можно ближе к желаемому. Это даже звучит мрачно, неправильно. С другой стороны, я не имею права её судить, потому что никогда не испытывала подобного. Никогда не была до жжения в груди влюблена в человека, которого не знала лично - все мои увлечения ходили мимо меня каждый день. А тут - недосягаемое желание, которого ты даже случайно рукой коснуться не можешь. Откуда мне знать, какую боль и нежность она испытывает? Может, её фанатично-трепетное отношение к Гарольду сильнее, чем я когда-либо испытывала в своей жизни к кому угодно. Мы не можем залезть к человеку в голову и душу; знаем только то, что он сам позволяет о себе знать. Так что стоит, как всегда, откинуть предвзятость, чтобы быть непринужденной. — Хорошо, — пытаюсь говорить убедительно, переобуваясь в легкие босоножки. Я не знаю, как он, но Мер все равно не поверит, скажи я правду. — Концерты, поклонники, новые города и страны. Он чувствует, что его любят и рад приносить положительные эмоции людям. Наверное, я слишком волновалась, потому что, закончив говорить, поняла, что в моих легких не осталось воздуха. — Вы давно виделись? — сестра не смотрит на меня, только на плакаты на стене, задумчиво хмурясь. — Чуть меньше месяца назад. Ходили в галерею, а потом он обратно уехал в тур. — Больше не общались? Чувствую подвох в её словах, для этого даже не нужно смотреть на выражение лица. Проверяет меня. — Нам незачем общаться в свободное время - мы друг другу никто. По губам Мередит скользнула одобрительная улыбка. Она облизнула их, поправляя волосы. Понятно, мой поход на реку отменяется. За окном стремительно гас вечер, небо темнело, опуская на город ощущения легкости, свободы и свежести. На телефон приходит сообщение, после которого я слабо улыбаюсь: «20 июня, рейс: DL 5322, перевозчик: Delta Air Lines, прибытие: 12:03». Не такой уж вы и грозный, мистер Азофф.

♫ Lord Huron - The night we met.

Я приняла душ, переоделась в пижаму, набрала в тарелку вишни, персиков, клубники, и устроилась с книгой в своей кровати, решив дочитать последние главы. Во времена, когда в Париже ходили за водой к фонтану, когда едва ли не в каждом его округе были уголки, напоминающие деревню, на тихой тенистой улочке неподалеку от церкви Сен-Жермен-де-Пре, где некогда селились мушкетеры, жила одна женщина. Она и понятия не имела, что грядут великие потрясения, которые перекроят столицу мира, а заступы рабочих, посланных ретивым префектом, сокрушат старый Париж. Ровные улицы, фонтаны, клумбы и маленькие уютные домики - вот идеальный город Франции. Роза - героиня с грузом тайн, о которых она решается рассказать только, когда у неё собираются отобрать самое дорогое - дом, в котором она прожила большую часть своей жизни, да ещё и рассказать никому иному, как человеку, который не ответит уже никогда - своему покойному мужу. Тарелка давно опустела, а в комнате пришлось включить ночник, потому что естественный свет от окна потух под покровом ночи. От книги меня отвлек телефонный звонок, хотя получить я его была не должна - всех предупредила в письменном виде, что в Нью-Йорке меня не будет несколько дней. Несколько секунд таращусь на экран изумленными глазами, потом принимаю вызов, чтобы услышать тихое: — Привет. — Это правда ты? — снимаю блокировку, снова взглянув на номер. — Тебя это удивляет или расстраивает? — парень спрашивает настороженно, неуверенно. — Привыкла к сообщениям, — объясняю, потирая уставшие глаза. — На которые я никогда не получаю ответ. Мне это надоело, чтоб ты знала, — недовольно ворчит Стайлс. Наверняка выглядит сейчас как маленький надутый малыш. — Как ты? Откидываю голову на подушку, глубоко выдыхая. — Всё так плохо или конкретно меня не хочешь слышать? — Ни то, ни другое, — улыбаюсь, разминая шею, — просто дико устала. Насыщенный выдался день. Ты как? — Я расскажу, если ты расскажешь. — Шантажист, — зеваю, ныряя в мягкую подушку. Какое это блаженство, когда болит спина и руки исцарапаны вдоль и поперек. — Началось утро с того, что за нами с Джереми охотился какой-то журналист, но у него ничего не вышло - Герберт быстро закрыл меня собой, а потом догнал этого странного мужичка и добился того, чтобы все фотографии были удалены. Потом я поехала на занятия, где преподаватель всю пару напрягал мне мозги, но в итоге я получила заслуженную оценку и расслабилась. После лекций я и Софи поехали по магазинам, это тебе будет неинтересно слушать, поужинали в милом китайском ресторанчике, название которого я никогда в жизни не выговорю. Перед сном решила почитать, чтобы скорее отключиться. Теперь твоя очередь. — Почему Джереми не было с тобой в университете? — Гарольд, не съезжай. — Ты же видишь, что к тебе просыпается интерес, опасно просто так расхаживать в одиночку по городу! Ух ты, мы умеем рычать? — Он обязан быть с тобой двадцать четыре часа в сутки. Иначе, какой от него толк? Открываю глаза, хмурясь. — Ты чего так завелся? Всё же в порядке. — Твоя беспечность меня раздражает, — привычно тихий голос исказился от злобы. — Боже, Стайлс, почему мне хочется сказать, что ты дурачина? — я хохочу от нелепости его слов. — Ты жаждешь нарваться на неприятности? Или тебе просто нравится подвергать себя опасности, досаждая мне? Неожиданно я слышу усталость, сдержанную твердость и ответственность за меня. Прочищаю горло, сглатывая. — Нет. Честно. — Оливия, пожалуйста, не рискуй собой. Джереми для того с тобой и находится - безопасность. — Ты зациклен, ты знаешь это? — Что плохого в том, что я хочу защитить близких мне людей? Ничего, кроме того, что я не близкий тебе человек. — Ты поставил условие, я его исполнила, а ты до сих пор нет. Тяжелый вздох. — Всё хорошо. Ко мне друзья приехали. — К тебе приехали друзья, а ты звонишь мне, вместо того, чтобы отдыхать с ними? Друзья или «друзья»? — рисую кавычки в воздухе, тут же одергивая себя. — Черт, ты же не увидишь. Прости, это не я дура, это голова устала. — Я понял, о чем ты, — усмехается. — Приехали друзья, просто уже поздно и все разбрелись по своим комнатам. Ты говорила, что читала какую-то книгу. — Да, чтобы быстрее уснуть, — придерживаю зевок ладонью. — Много осталось? — Глав пять до конца, — перелистываю страницы, примеряя на глаз. — Почитаешь? Прозвучало так искренне, что напрочь меня огорошило. Или это я слишком расслабилась под теплым одеялом? — Она грустная. Не хочу, чтобы ты перед сном грустил, я и так тебя своими «новостями» расстроила. — Это единственная отговорка? — Ну.. ещё она женская. Не настаиваю, но она действительно больше на женскую аудиторию рассчитана, хотя мне нравится история и я бы рекомендовала ее мужчинам почитать. — Ты забыла, что распределение по гендерным группам - это не ко мне, — только сбившееся дыхание выдает его волнение. Ладно, если я съеду, это будет невежливо и грубо. Он, кажется, действительно огорчился. — Тогда у меня больше не осталось отговорок. Устраивайся удобнее и слушай. Только если я два раза зову тебя, а ты не откликаешься - это значит, что ты уснул и я отключаюсь. Хорошо? — Ты пока это говорила, я уже почти уснул, — усмехается, шурша тканью одеяла в трубке. — Ой, а ты.. в кровати? — хмурюсь, открывая книгу на остановившемся моменте. — А где мне нужно быть? Если тебя смущает пикантность момента, то я хороший мальчик и сплю в пижаме. Я поджала губы, чтобы не засмеяться, но от колкости не удержалась: — Почему я тебе не верю? — Потому что я вру, — сдаётся Гарольд и мы одновременно хихикаем.