they burning all the witches, even if you aren't one

В этом и заключается прелесть секрета: ты знаешь, что должен хранить его.

20 мая, 08:36. Нью-Йорк, Инвуд, тренажерный зал «Five Towns». ♫ Maroon 5 - Goodnight, goodnight.

— Харрингтон в Нью-Йорке? — внимательно смотрю на Джеффри, рассчитывая получить ответ, но он только увеличивает темп на беговой дорожке рядом, уставившись перед собой. — Понятия не имею - этим существом занимается Маргарет. — Я слышу нотки презрения в твоем голосе, мой верный друг, — не сдержав короткой улыбки от непритворной серьезности парня, замечаю. Линия рта твердеет, напрягаются мышцы рук. Он ведет себя, по меньшей мере, странно. — Мы договорились, что эта девчонка - её проблема. Я не вмешиваюсь, но если понадобится помощь, Хидлер знает, как меня найти. — Чего ты взъелся на неё? — отпиваю немного воды из бутылки, следом поместив ладони на ручки дорожки. — Ты даже на Камилль так не реагировал. — Камилль была такой же, как все, — раздраженно кидает, а когда я оторопело вскидываю бровь, оправдывается: — Я имею ввиду, профессиональным человеком, который знает, что нужно делать. А Оливия совершенно далека от.. — Вспоминается мне, кто-то говорил, для того, чтобы походить под ручку перед камерой много ума не требуется. Джефф изумленно сникает, обратив короткий взгляд в сторону Маргарет. И когда только успела приехать? Она выглядит, как и всегда, неприкасаемо красивой. Блуждающей, воздушной, но в то же время крепкой и опасной. Загадка, что открывается каждому. Романтик, который никогда не влюбляется. Птица и кошка одновременно. — Добрый день, молодые люди, — поправив ярко-красную юбку чуть ниже колен, она направляется в нашу сторону, оставив двери тренажерного зала открытыми. Испускает легковесный смешок. — Уж солнце только встало, а мы за сплетни вдруг взялись? — Ты только с курсов юных поэтов? — Джефф недовольно дергает подбородком, процеживая слова сквозь зубы. — Остроумно, но невразумительно, Азофф, снимай командирский китель, парадом буду управлять я, — Маргарет стряхивает короткую прядь волос, все еще держа лицо с насмешливым выражением. — Разве что гей-парадом. — Марго, а где Оливия? — разделяю улыбкой её настроение, ускоряя шаг. — Соскучился? — вопрос был шуточным и банальным, но существенным. — Она занята благоустройством собственной жизни. — Вижу вы подружились? — вставляет своё слово Азофф, спрыгивая с дорожки. — Я понимаю, что ты завидуешь тому, что ко мне люди тянутся, а от тебя шарахаются, но мог бы хотя бы не так явно это выпячивать. — Я прошу вас прекратить, — шумно выдыхаю, громко, отрывисто, грудь вздымается от негодования. Два взрослых человека, а хуже подростков. Хидлер усаживается на один из тренажёров, хвастаясь своими справочными знаниями: — Лив уволилась с работы, почему-то для неё это оказалось тяжелым шагом. Она решила посоветоваться со мной насчет того, что ей делать дальше — опасается поставить нас в затруднительное положение, так как теперь все, что бы она в итоге не выбрала, окажется на виду у людей. — И что ты посоветовала? — напряженно звенит в ушах вопрос Азоффа. — Взять перерыв на какое-то время, как итог — сейчас Харрингтон занимается поисками нового жилья, посещает лекции по искусству, занимается живописью и чувствует себя хорошо. И, чтобы сразу рассеять витающий в ваших головах вопрос, да, мы нашли общий язык и прекрасно ладим. Джефф удовлетворенно, но слабо улыбается. — А как она относится к тем статьям, что начали появляться? — Наверное, они бы ей не понравились, но дело в том, что она их не читает, — Маргарет пожала плечами, осматривая зал долгим взглядом. Джефф устроился рядом с ней, доставая телефон. — Вообще? А социальные сети? — Не думаю, что она часто там сидит. Я не запрещала, наоборот, была уверена, что она начнет сопротивляться, мол, свобода действий и все в этом духе, но за те несколько раз, что мы встречались, она не включала телефон ни разу, так как была увлечена исключительно нашим разговором. — Постит фотографии и рандомные фразы в «Твиттере» постоянно, поэтому не думаю, что комментарии пользователей она не замечает. Зато количество подписчиков заметно возросло, — Азофф закончил листать ленту, поднимая на меня глаза. — Просто признайся, что я права, а ты — облажался, — Хидлер хихикает мягким малиновым смехом, но Джефф не поддаётся, сердито хмуря брови. — Я с тобой согласен только в одном — она непроблемная и не закатывает истерик, это делает нашу жизнь легче. Довольна? — Это, конечно, не платье из новой коллекции Ив Сен-Лоран, но тоже сгодится. — Про меня ничего не спрашивала? — произношу как-то придушенно-хрипло, замедляясь в дыхании и напрягаясь в теле. Азофф в это время посылает мне ярко выраженный вопросительный взгляд. Маргарет растерянно поднимает удивленные глаза, сглатывает, незатейливым тоном отвечая: — Не хочется ущемлять твоё самолюбие, но.. — Достаточно. Я просто так спросил, — коротко улыбаюсь, сжимая ладонями края висящего на шее полотенца. — Пойду в душ. Забираю бутылку с водой, стремительно шагая вперед по пустому залу. Зона кардиотренировок оборудована тренажёрами: беговые дорожки, эллиптические, гребные и велотренажеры, степперы. Большинство из них имеют дисплей и пульт для выбора программ. Отдельный участок зала оборудован тренажёрами для проработки нижней, верхней и боковых мышц живота, нижней части спины, внутренней и внешней поверхности бедер и ягодичных мышц. Миную скамейки для жима, захожу в душевую, открывая кран с водой, быстро стягиваю с себя футболку. — Теперь выкладывай правду, что там за переворот? — Я сказала все, как на духу. Слышу голос Джеффа и поворачиваю голову к двери в сторону беседы, которая продолжилась и после моего ухода. — Маргарет, я тебя знаю слишком давно, чтобы думать, что ты — трогательный олененок из мультика, особенно после твоих слов о том, что ты хочешь создать киборга для Стайлса. Решила смастерить красивую историю любви? Хидлер недовольно фыркает, сопротивляясь желанию топнуть ногой. — Ты сам себя слышишь? Маленько под мухой, что ли? — Говори мне правду, — настаивает Азофф, грозно нависая над ней. — Ты чертов параноик! — женщина отталкивает его грудь ладонями, злобно шипя. — Я не собираюсь делать из Оливии невесть кого. Она сама решила, что хочет возобновить уроки живописи, найти себя в творчестве, возможно, пойдет дальше и станет дизайнером. И хватит кричать на меня, — дергает локоть, что находится все еще в цепкой ладони Джеффа. — И руки убери. По всей видимости, тот понимает, что грубостью эту даму не возьмёт, поэтому сменяет гнев на милость: — Куда она переезжать вздумала? Помощь нужна? — У неё всегда есть Джереми, не нужно строить из себя теперь благодетеля. — Ты играешь с огнем, — он поддаётся вперёд, разжимает сжатые в кулак пальцы и опускает руку, — это опасно. — Трусливая ты улитка, мы каждый день играем с огнем, каждый шаг — над пропастью. Маргарет, наконец, освобождается от капкана, отходя к окну и выдыхает, тянется пальцами к виску, потирая их в успокаивающем мигрень жесте. Джефф достаёт из кармана скомканные бумажки, протягивая их перед собой. — Билеты, ты просила. — Хоть какая-то польза от тебя, — голос Маргарет звучит затравлено. — Один отдашь Гарри, другой я передам Оливии. А она точно публичная? — Да, открытие галереи, журналисты в любом случае будут присутствовать. Я не особо мониторил статьи — с туром некогда, что там с отзывами? Твоё протеже имело успех в обществе, как ты и была уверена? Не сдерживая торжествующую улыбку, она разворачивается, деловито упираясь ладонью в бок живота. — Ты ж моя фея очевидности. Я бы вряд ли прилетела сюда на крыльях воодушевления, если бы мой план провалился. Но нет — на благотворительном вечере Гарри Стайлс был замечен с загадочной и привлекательной незнакомкой, а после прогулки по близлежащему саду, покинул с ней аукцион. Черт. — Они уехали вместе? — невнятно урчит Азофф. — Гарри ничего не говорил об этом. Черт. Отодвигаюсь от двери, ныряя под струи теплой воды. Черт.

♫ Kodaline - High Hopes.

Начать следует с того, что рассказывать мне было нечего. Мы просто доехали до квартиры Оливии, она пошла спать, а я с Луизой проговорил полночи, уснув на диване. Утром привел себя в чувства и уехал домой. Конец истории. Худшее, что вы можете сделать с кем-то психологически — перестать говорить без объяснения. Вы вообще представляете, что это делает с чертовой самооценкой? Они будут сидеть часами и просто думать о каждой плохой вещи, касающейся их, и гадать, по той или иной это причине, но все еще не знать точно. Именно то, что делает со мной Оливия. Это разрывает на части, делая более внимательным к своим недостаткам, это заставляет копаться в любой мелочи. Мне плевать, если ты не хочешь говорить со мной, но скажи, почему? Не оставляй меня в гребанном неведении. Однако, всё, что я вижу в свой адрес — равнодушие, безразличие, отчуждение, безучастие и вообще любой синоним, подходящий к слову «отстраненность». Я не знаю ничего о ней, хотя мы виделись достаточное количество раз, чтобы узнать друг друга на базовом уровне. Я не знаю ничего о ней и постоянное обновление, изучение социальных сетей не дает результат, это все равно не заменит общения «глаза в глаза». Я ничего не знаю о её семье, увлечениях, друзьях и самое глупое в сложившейся ситуации, что вряд ли узнаю когда-нибудь. Что-то подсказывает мне, что эта девушка станет тем еще испытанием на ближайший год. Для моих нервов и выдержки так точно. Она слишком тихая и слишком громкая, воспринимает вещи слишком серьезно и вообще ни о чем не заботится, она слишком чувствительная и слишком хладнокровная. Внимательно следит за своим сердцем и держит глаза широко открытыми, опасаясь очередного подвоха. Её грудная клетка наполнена цветами, но они мертвые, мертвые, мертвые, все до одного. Я ненавижу, когда со мной пытаются флиртовать девушки, но мне нравится, что она не прикладывает усилий для того, что произвести приятное впечатление на окружающих. Да, кажется, что она абсолютно пуста, будто вместо крови по венам бежит онемение. Возможно, это не было её выбором, просто она не знала, как справиться с этим по-другому. Или, может быть, это осознанный выбор - бесчувствие, потому что эмоции слишком сильны. Она не выглядит славной, милой или трогательной. Она выглядит, как искусство. А искусство не должно быть славным, верно? Оно должно заставлять тебя чувствовать что-то. Кэмерон подвинул ко мне стакан с коктейлем, нечаянным прикосновением отвлекая от упрямых мыслей и созерцания дождевых капель, что падали на окно. Обычно после зала и завтрака я иду на прогулку, пишу три часа, обедаю и возвращаюсь домой. Такие, как я подвержены хаосу, не любят свежий воздух, предпочитают холодную кровать, чёрный кофе и плотно задернутые шторы. Это абсолютная необходимость — следовать правилам, чтобы быть в порядке. Если я отпущу себя, ничем хорошим это не закончится. Но сегодня у сюжета другой сценарий: после зала я, Джефф, его младший брат Кэмерон и Энди — мой хороший знакомый направились в кофейню «мужской компанией» — с тремя дамами в комплекте, именно так по мнению Энди выглядит мужская компания. — У меня концерт через три дня и долгий перелёт впереди, как ты себе это представляешь? Не хочу в ускоренном режиме восстанавливать больную голову. Да и на сегодняшний вечер есть планы, — перевожу взгляд с окна на парня, скользнув уголком губ вверх. — Негоже на первых порах как алкоголик себя заявлять перед своей девочкой, — соглашается Кэмерон, хихикая в кулачок. Я знаю его с тех времен, когда он еще был школьником, так что все реакции для меня по-прежнему подростковые, вместе с тем непосредственные и живые. — Лучше замолчи, — тыкаю его щеку пальцами. Ребенок. — Я чего-то не знаю? — Сэмюэлс быстро включается в наш разговор, бегая взглядом от одного к другому. — Ты вечно ничего не знаешь, тусовщик, — бормочет младший Азофф. — Только зависаешь в барах по ночам, а днями отсыпаешься. А я времени зря не терял, все уже пробил, — достает телефон, чтобы зайти в «Инстаграм», найти профиль Харрингтон и протянуть гаджет Энди. Вижу загоревшийся огонек в глазах парня, когда он вспыхивает: — Расскажи мне всё. — Даже не начинай, Кэм, — предупреждаю аккуратно, но четко и по слогам. Только обсуждений её личности, фигуры и внешности не хватало. Достаточно сомнительных изданий, которые копаются в грязном белье и без того. — Как зовут? — уже не слушает меня Сэмюэлс, листая ленту страницы. — Пинкертон, — фыркаю, забирая из его рук смартфон, когда парень поднимает на меня взгляд. — Какое посредственное имя. — Её зовут Оливия, — наклоняется над столом Кэм, шепча Энди на ухо. — Мы не встречаемся, — произношу слишком громко, чем следовало, потому что одна из девушек и Джефф отвлекаются от меню, поворачивая ко мне в голову. Энди уже несется ко мне, перелезая с соседнего стула ближе, впивается в мой локоть, разворачивая к себе. — Так вы не вместе? — спрашивает тихо, так, чтобы парни не слышали. — Черт, — самозабвенно шепчет, не дождавшись ответа, закусывает нижнюю губу, которая в два раза больше, чем верхняя и играет густыми бровями. — Познакомь, а? Симпатичная же девочка, а пропадает зря. Ты же знаешь, если я завелся, то готов добиваться. — Только попробуй! Она тебе не очередной трофей, чтобы на полку его ставить, — вношу ясность, одергивая руку. — Гляди, сердитый какой сразу стал, — картинно чешет бороду. — Можешь не озвучивать тогда, что между вами «ничего нет». Не в своем уме человек, ни дать ни взять. Ведет себя, как животное. — Я разрываюсь между Австралией и Новой Зеландией, — недовольно простонал младший Азофф. — Новая Зеландия — это шикарная природа, гейзеры, горы, озера, леса, гроты, ледники и пляжи. Зорбинг, рэп-джампинг.. — увлеченно продолжил. — Боже, это же дико страшно! Пространство вновь было заполнено разговорами, что позволило мне вернуться к разглядыванию спешащих спрятаться от дождя людей на улице и размышлениям о том, что следовало бы созвониться с Беном, мы давно не говорили. Первый официальный трейлер ситкома «Счастливы вместе», который мы с Уинстоном продюсируем уже вышел, премьера совсем скоро. Я крайне взволнован и увлечён этим проектом, потому что задумка построена на опыте из моей жизни и рад узаконить историю, на которой все было основано. В кофейне в уютном уголке городской улицы со старинными люстрами и официантами, что улыбаются, когда делаешь заказ, присутствовала утренняя, немного ленивая, сонная атмосфера. Стук дождя смешивался с лёгкой мелодией на фоне, заглушался звенящей посудой, безмолвно стекал по крышам и окнам домов. В воздухе оседает запах молока, ванили и свежей выпечки. — Пока мы с Люком плавали, Том решил позагорать на крыше лодки. Как здравомыслящий человек, он, само собой, решил намазать солнцезащитным кремом грудь. Но.. во сне перевернулся на другую сторону. Не лучшее решение в его жизни. Я не шучу, он был красным, как лобстер! Истории были коньком Кэмерона в любой компании. Внешне он похож на Джеффри, что-то вроде уменьшенной копии: копна темных волос, широкий лоб, тонкие губы и густые брови — полная противоположность Энди. Сэмюэлс стал еще мускулистее, чем год назад, когда я видел его в последний раз. Сегодня белая льняная рубашка обтягивала крепкие мышцы, отчего тело казалось еще огромнее. По меркам физиологических предпочтений, он был настоящим мужчиной: крепкие плечи, широкая спина, за которую можно спрятаться, надёжный тыл и опора, но излишнее самолюбование отталкивало: хвастлив, самоуверен, расчетлив. Кэм на его фоне со своей добротой и веселостью выглядел искреннее, так что присутствующие девушки были от него в восторге, а на Энди не обращали внимания. План провалился и не сработал. Что ж, так тоже бывает. — Когда мы были на острове Фразер, а я почти уверен, что это самый большой песчаный остров в мире, нам сказали: «Если будете останавливаться, ни в коем случае не оставляйте еду в палатках, потому что тут водятся Динго». Это гиеноподобные собаки, они очень опасные. Так вот, однажды в кемпинге мы устроили барбекю, и выпили немного вина. Но Кэмерон Азофф перепил.. — Это не новость, конечно, — смеясь, поддержал его брат. — И каким-то образом бродил час по лесу. Я помню, что нашел палатку, пытался в нее зайти, не смог расстегнуть, и заснул прямо на улице. Проснулся через полтора часа и увидел трех Динго, которые ходили вокруг. И тут я понял, что мне кранты. Хотя нет, — задумчиво произносит. — Не понял, во мне было слишком много вина. Я потянулся за телефоном, почувствовав вибрацию в кармане. Открыл входящие сообщения, приникая взглядом к экрану. От кого: Несохраненный номер «Надеюсь, это сообщение придет Стайлсу, потому как в телефоне Джереми номер подписан «босс». Гарфилд?» «Ой». «Чертова система набора текстов». «Там должно быть «Гарольд». Получено: 09:06 Бровь сама летит вверх, изгибаясь дугой.

Кому: Несохраненный номер «Босс во внимании». Отправлено: 09:07

— Позже мы взяли тур, нам дали огненные кожаные куртки, шлемы с огнем, даже переводные татуировки, чтобы мы выглядели круче. Весь вечер мы просто ездили на харлеях, и притворялись, будто потрясные рокеры. А потом, нам сказали: «Поехали, пора двигаться». Но я не услышал, что лидер группы сказал: «На нас идет огромная гроза». Все застегнули куртки, кроме нас с друзьями, — он сделал паузу, скорчив гримасу, полную оскорбления. — Трудно выглядеть как настоящий байкер, когда ты промок до нитки, трясешься, в то время как дождь смывает твои татуировки. — С учетом того, что раньше ты выглядел моложе, они, наверное, подумали, что посадили на байк ребенка, — поддаюсь вперёд, приободряюще похлопывая его по плечу. — Именно! — воскликнул Кэмерон с возмущением. — Я выглядел лет на двенадцать, и мне приходилось постоянно, веришь, постоянно показывать паспорт. От кого: Несохраненный номер «Я помню, что должна предупреждать заранее и желательно в письменной форме, но заранее не получается. Маргарет написала мне, что вечером мы должны вместе идти на выставку. Так вот, я не могу, буквально совсем никак, возникли проблемы, которые нужно решить немедленно. Надеюсь, Джефф не сильно разозлится — это не моя вина. Хорошего дня. Прошу прощения за беспокойство». Получено: 09:09 Заношу номер в контакты, подписывая коротким «pain in the ass», что вызывает у Джеффри небывалый интерес в мою сторону. Если Оливия — искусство, которое должно заставлять чувствовать, то я очень отчётливо чувствую боль в заднице. Поднимаюсь, забирая свои немногочисленные вещи, жму руку сначала Энди, потом Кэмерону. — Парни, мне нужно ехать. Девушки, было приятно познакомиться. Азофф подскакивает, ловя меня уже на выходе из здания. — Помощь нужна? — Там случилось что-то, но я сам справлюсь, — отмахиваюсь, открывая дверь. Ветер швыряет косые порывы дождя в лицо, я щурюсь. — Позвоню, если что.

♫ Niall Horan - On the loose.

Девушки — крайне несговорчивые личности. Просил Хидлер минут двадцать дать адрес Харрингтон, в итоге написал Джереми и он прислал его мне через двадцать секунд! Теперь я стоял на пороге её дома и только сейчас понял, что мне нечего сказать. Это так глупо смотрится со стороны, я уверен. — Доброе утро? — спрашиваю, замирая на выдохе, когда дверь открывается. — Сообщение, — обрывисто пытаюсь объяснить. — Что у тебя случилось? Оливия вряд ли ожидала такого внезапного вторжения, это заметно в каждом движении мышц её лица. Молчит, я понимаю, что говорю что-то совсем не то. Она застывает, как будто поймана моими словами в клетку, затем, очнувшись, не спеша поднимает глаза на меня. Медленно скользит взглядом по хмуро сжатым в тонкую линию губам, щекам, скулам. Первый раз вижу её зрачки, пристально смотрящие в мои глаза и ловлю этот момент, пытаюсь задержаться в нём, не отпускаю, требуя внимания. Она сглатывает, делает глубокий вздох, после чего переводит взгляд на мои плечи, а следом и вовсе на дверь. — Сегодня единственный день, когда я не занята. Можно сказать, единственная возможность переехать. Что ты тут делаешь? — переспрашивает как-то отрешенно. — Если впустишь, я все объясню. — Своей голове тоже было бы неплохо хоть что-то объяснить. Останавливаюсь в шаге от коробок на полу и опускаю руку на высокую спинку стула, ожидая разрешения. — Можно мне помочь? — Существует маленькое количество вещей, действительно важных для меня, так что если парочка коробок в дороге потерпит крушение - не страшно, — Харрингтон отворачивается, спасаясь от атакующих её темных глаз, запаковывая прозрачные бокалы для вина в плотную бумагу, аккуратно опускает их на дно очередной коробки. — Да и слабо я представляю, как ты собираешься спокойно разгуливать по Нью-Йорку, где наверняка найдется приличное количество твоих поклонников — они же увидят нас вместе. — И что с того? — Слушай, я понимаю, ты хочешь оказать акт доброй воли и все в этом духе, но заканчивал бы ты моралиста играть уже, честное слово, — фыркает очень многозначительно и почему-то разочарованно. — Перегибаешь палку, всё это лишнее. Ты можешь ехать домой. Серьёзно, мы справимся сами. Что ещё за «акт доброй воли»? Выражение неприятное, будто скользкое, липкое и сейчас вырвется из рук. Я не понимаю её реакции, поэтому делаю вид, что раздумываю. — Раз уж на то пошло, у меня тоже свободный день. А еще два свободных взрослых мужчины с сильными руками и машина, в которую можно загрузить и перевести вещи за один раз, а не мотаться туда и обратно весь день. — Звучит убедительно, — такое серое в ответ, вслед за глубоким вздохом. — Но Джереми вернется через какое-то время, нам придётся его подождать. Чай, кофе? Выпрямляется во весь рост и бредет в сторону кухни. Квартирка, скажем честно, не фонтан: на стенах трещины, мебель явно не первой свежести и пережила не одно поколение, весь пол исцарапан. Как она жила здесь полгода? Как пережила зиму с такими ветхими окнами и щелями в них? Зато теперь её действия кажутся мне логичными — условия для жизни не самые лучшие, так что ясно, почему она так быстро согласилась подписать контракт. — Кофе. Чёрный. — Гадость, — морщится, способствуя появлению гримасе на лице. — Эй, не обижай этого славного парня, — предупреждаю, фокусируя на девушке указательный палец. Подхожу ближе и сажусь за стол. — Сама-то, небось, какое-нибудь латте приготовила себе. Она витой улыбкой отзывается на мои слова, беспардонно закатывая глаза. Ставит передо мной чашку с горячим напитком, рядом прозрачный лоток и стакан с красной жидкостью. — Почти лето на календаре, я стараюсь поглощать легкую пищу по возможности. Сегодня клюквенный морс и фруктовый салат. — Ты.. веган? — с недоверием смотрю на содержимое лотка, принюхиваясь. — Кажется, так их называют. — Теперь ты меня обижаешь - это месть за утреннего товарища? — замечаю совсем крошечную усмешку, когда она садится напротив, накалывая на вилку кусочек банана. — Я ем всё, просто внутреннее самоощущение сейчас настроено на полезные завтраки, которые заряжают энергией — я весь день на ногах. — Марго сказала, что ты возобновила занятия. — Записалась в летнюю школу живописи, хочу посмотреть, как это будет в Америке, — Оливия переводит взгляд, замечая, как мои глаза застыли на изучении ингредиентов салата, издевательски покачивая головой. О, да ладно, она забавляется? — Будешь? — Вообще я позавтракал, но он так аппетитно пахнет, — несколько секунд критически оглядываю протянутую мне вилку, поджимая губы, и все же забираю её, с удовольствием нанизывая фрукты. Оглядываюсь, кивая в сторону чемоданов и сумок. — Много коробок. — В большинстве из них пластинки, книги и журналы, которые я привезла из Франции. Есть редкие издания, которые перекупала по тройной цене, а есть те, что отыскала в антикварных магазинчиках почти даром, — торжественно декламирует Харрингтон, пока я наклоняюсь, чтобы взять деревянное пяльце с уже готовой вышивкой. — Что это? — Подруга вручила, когда я уезжала, — тихо объясняет Оливия, запивая сухость во рту морсом. — Что-то вроде прощального подарка. — Это своими руками? Я перебираю несколько видов канвы, проводя ладонями по гладкой поверхности вышитых рисунков. Как говорил Джеймс Кэмерон: «Искусство распахивает чуланы, проветривает погреба и чердаки. Оно исцеляет». — Да. А это уже моих пальцев дело, — лениво поднимает брови, которые словно утверждают и хвастаются тем, что знают какой-то секрет. — Потрясающе, — на губах Оливии все еще играет улыбка и я перекидываю шаткий мостик к её настроению: — Можно мне научиться? — Ты же иголками пальцы исколешь и не сможешь играть на гитаре потом. Я вечерами так нервы успокаиваю, могу и тебе что-нибудь эдакое вышить. Только рисунок покажи или набросай. — Я бы хотел что-то подобное маме преподнести, — говорю как можно дружелюбнее, опасаясь спугнуть пойманные вибрации взаимопонимания, что невесомее взмаха крыльев колибри. Харрингтон цепляет губами кусочек ананаса и поднимается с места, быстрым шагом направляясь к одному из своих чемоданов. Достает блокнот с карандашом и какой-то журнал, а уже спустя пару секунд несется назад, протягивая его мне. Каталог полон эскизов и схем вышивки синелью, крестом, полукрестом, гладью, лентами, шелком, золотом, бисером, ажурной вышивкой [1]. — Какие она цветы любит? Растения? — Бегонии и пионы, — отстраненно отвечаю, листая страницы журнала, глазами исследуя орнаменты и узоры. Слышу звук стержня по бумаге и поднимаю голову, переключая внимание на набросок, появляющийся из-под ладони Оливии. Подпираю рукой подбородок, интересуясь: — А что ты будешь с ним делать? Она задерживает кончик языка в уголке губ, сосредоточенно прорисовывая бутоны еще не появившихся до конца цветов. На красивом лице чуть брезжит тот огонек, что сиял в её глазах во дворце, когда она говорила с мадам Ганновер о картинах. — Перенесу на ткань, вышью и передам тебе при следующей встрече. Уж не знаю, как ты маме объяснишь от кого рукотворный подарок.. — беспечно ведет плечом, безразлично подмечая: — Можешь сказать, что сам коротал ночи в ожидании ваших встреч — и вот итог. Я засмеялся. Искренне. Оливия улыбнулась, мельком глянув на моё лицо. — Чего такое? Не поверит? — Просто представил, как в действительности сижу и вышиваю ночи напролет. — А ты бы мог? Теперь смеялась она — наверное, тоже представила. — Я же не умею, — жму плечами, откладывая журнал обратно на стол. — Но если бы кто-то научил — легко. Тем более, если из искренних побуждений. — Рыба! Ходь сюды, — Герберт с грохотом заваливается в дверь, но увидев меня, его лицо медленно вытягивается. — У нас гости? — Привет, Джереми, — отодвигаю чашку с кофе от себя, протягивая ему руку. Одновременно поворачиваю голову к Оливии. — А почему «рыба»? — Молчу постоянно, — она усмехается, обходя нас, и двигается к раковине, забирая со стола посуду. — Так а.. — Джереми в совершенном изумлении хватает ртом воздух. — Гарольд поможет с переездом, говорит, что так быстрее будет, — кидает через плечо Харрингтон, звеня вилками под проточной водой. Секунд двадцать он бегает взглядом между мной и спиной девушки, в это время на его лице проносится весь спектр эмоций. — Оу, — удивленно. — Аа-а. Ну, так да, — прозревает, радостно улыбаясь, но тут же сникает. — Э-э-э.. — берет себя в руки, кивая: — Что ж, резонно. — Подхватывает коробку, потерянно озираясь. Смотрит на меня с мольбой в глазах, а я еле сдерживаю себя, чтобы не засмеяться. — Вниз? — В багажник, — указываю очевидное, дрогнув уголком губ в слабой улыбке. — Так я могу исполнять? — шумно сглатывает. — Иди уже, — Оливия закатывает глаза, разворачивая его к выходу. — Не указывай, ты мне не шеф, — бормочет, словно маленький ребенок, безрезультатно мыкаясь, не в состоянии повернуть ручку двери. — А пинок под зад могу дать, как целый господин! — Так бы и сказала, что хочешь наедине остаться, — заговорщицки бухтит Джереми, протискиваясь с коробкой в узкий проход. — Хоть бы смс-ку скинула, ей-богу, я же не дурень — подождал бы под домом. — Проваливай, — она буквально выталкивает его и с облегчением отходит от двери. — Несносный болван. — Всё же нашли общий язык? — любуюсь нежной линией напряженных скул, склонив голову набок. — В процессе, — уже куда сдержанней отвечает, полоснув раздраженным взглядом по каплям дождя на окне. — Длительном мучительном процессе. Вижу, что её настроение медленно улетучивается, поэтому быстро спохватываюсь: — Что можно забирать? — Вот эту, она нетяжелая, — остатки моей улыбки исчезают, на смену приходит злость. Я продолжаю смотреть на неё, недовольно уперев руки в бедра. Оливия картинно вздергивает бровь, поднимая вверх ладони. — Оке-е-ей, мистер Рэмбо, бери самую тяжелую, там инструменты для сада. Годится? — толкает ногой коробку ко мне. — Раз такой сильный и принципиальный, тащи ее. — Я пришлю сейчас ребят, дашь указания, — поднимаю ящик, в уме считая оставшееся количество. — Только пусть ноги вытирают - на улице ливень, а я полы сегодня мыла. — Сомневаюсь, что эту квартиру можно спасти такой мелочью, — отваживаюсь разорвать голосом натянувшееся между нами молчание, чувствуя необходимость сказать. Фыркает, будто я её самолично оскорбил. Опять я говорю что-то не то. Может, с Джеффри работает та же система, когда Харрингтон рядом? — Чего стоим? Кого ждём? — ворчит на меня с наигранным раздражением, беззастенчиво надувая губы. — Так, а я.. — Выходим, выходим, сам говорил, что с тобой все будет быстрее. Пока все наоборот, — командует, пренебрежительными взмахами рук прогоняя меня к двери. — Слушаюсь, сэр, — улыбаюсь, выходя на улицу к машине и ставлю коробку в багажник. — Работаем по ускоренной программе, в полдень вещи должны быть в новой квартире. Поднимаемся, выносим ящики, комплектуем и увозим. Вопросы? Люк и Дэйв внимательно слушают меня, синхронно отрицательно кивают. — И.. не забудьте вытереть ноги, — добавляю, следуя за ними. Джереми в это время выходит из квартиры с двумя сумками в руках, осторожно спускаясь по ступенькам. Оливия запаковывает последнюю коробку, подписывая маркером «свобода, ведущая народ». Все же, творческие люди — крайне любопытный слой населения: во всем находят эстетику, особое настроение, создают атмосферу благодаря деталям. Для них в мелочах не трудно найти глубокий смысл, для них обычное — совсем необычно, всё близко к сердцу и непременно имеет важность. Потрясающе. — Вот эти четыре можно друг на друга, там только книги, — поднимается с колен, контролируя весь процесс самостоятельно, — а с этими двумя осторожнее, пожалуйста, внутри два очень ценных для меня сервиза, расписанных вручную. — Не волнуйся, всё сделаем в лучшем виде. Она недоверчиво поглядывает то на одного, то на другого мужчину, отходя в сторону и придерживая дверь открытой. Джереми успевает заскочить сразу после них, забирая приготовленные чемоданы с одеждой и снова исчезает. Оливия подняла с пола черную мешковатую сумку, медленно подавая мне. — Здесь проигрыватель и пластинки, я боюсь, что им такое доверить нельзя — слишком хрупкое. — Всё? — осматриваю комнату на наличие оставшихся вещей. — У меня ещё одна рука свободна. Харрингтон поджимает губы, метаясь взглядом между охранниками и мной, раздумывая: — А в одну ладонь три картины поместятся? — перехватывает завернутые в бумагу полотна в рамках, сомневаясь. — Нужно как-то.. Давай повесим сумку, не тяжело? А картины просто в обе руки возьми, — я подтягиваю ремешок на плечо, одобрительно кивая, и перехватываю незнакомые мне произведения искусства. Судя по серьёзному лицу, очень важные для неё. — Так, хорошо, иди, только будь осторожен, не поскользнись на мокром асфальте. Не думаю, что она переживает обо мне — скорее дело в вещах, которые имеют большую значимость. Но надеюсь, она не выставит нас за дверь сразу, как только мы приедем, и у меня будет возможность рассмотреть все мелочи детальнее. Интересно узнать, как живут художники, что их окружает, вдохновляет и что в итоге получается — эскизы, наброски или уже готовые работы. Джереми кое-как всунул последний ящик на самый верх и захлопнул багажник, вытирая рукавом толстовки пот со лба. Тяжело выдохнул, уселся на заднее сидение, вытягивая ноги из машины на асфальт. Люк докурил и тоже занял свое место за рулём; включил дворники, чтобы очистить стекло от назойливых капель, за ним последовал Дэйв. Оливия появилась через несколько минут на пороге дома, захлопывая дверь, а ключ оставляя под ковриком. Её плечи накрывал белый вязаный кардиган, волосы собраны в хвост, в руках — темно-зеленый блокнот и горшок с цветком. Она выглядит, как городская сумасшедшая с идеей фикс, я опускаю голову, чтобы скрыть улыбку. — Остальные меньше размерами, их легко распределить, а этот слишком высокий — не поместился ни в одну коробку, но оставлять жалко, я к нему привязалась, — смущенно объясняет, прослеживая взглядом прохожих мимо людей. — Мы можем ехать? — Да, ждём только тебя, — закрываю заднюю дверцу, когда она устраивается рядом с ребятами и сажусь на переднее сидение. — Мы так и не познакомились, — дружелюбно улыбается Люк, медленно трогаясь вперёд. — Мисс..? — Харрингтон, — отвечаю на автомате, печатая сообщение Джеффу. — У меня есть имя, и нет багажа лет с опытом за плечами, — твердо доносится сзади. — Можно просто Оливия и на «ты». Лив, Ливви, Ли, Ола, Ви, как угодно. — Ви? — переспрашиваю, иногда отвлекаясь от экрана телефона. — Мои приятели изобретательны и креативны, — безразлично жмет плечами, придерживая ладонями цветок на коленях. — Я тебе дома забастовку устрою за такие гонки с утра пораньше, — с долей сарказма, но вполне уверено произносит Герберт. — Если от этого еда в моем холодильнике перестанет так быстро пропадать — я уже не могу дождаться этого момента. — Он, похоже, серьёзно, — хохочет Дэйв, дразнит Харрингтон, ущипнув и потрепав за щеку. — Не нужно, пожалуйста, меня трогать. Она отшатнулась от его руки, сводя зубы до такого напряжения, что линия челюсти побелела. Тот сделал вид, что не заметил жеста и опустил руку на сидение, обняв девушку за плечи. — Герберт, у меня терпения много, но не бесконечное количество. Один звонок Маргарет и ты будешь приходить в мой дом по расписанию с девяти утра до шести вечера, а дальше — свободен. И никаких ночных посиделок за фильмами, и никакого марафона сэндвичей, и никакого футбола на широкоугольном экране телевизора, и никакого бесплатного интернета в любое время суток, и никакого «Лив, она просто так у меня переночевать осталась, ничего не было», и уж тем более никаких больше «я всего на пару дней, только Стайлсу не сдавай». Я не потерплю подобной наглости в свой адрес, это ясно? Оливия Харрингтон почти никогда не смотрит в глаза. Но ей это и не нужно. — Яснее некуда. — Только потому, что у Вас есть руки — не повод их распускать, — скинув ладонь, что всё это время сжимала ткань кардигана, Оливия отодвинулась ближе к стеклу. Не знаю, что именно произошло, но что-то произошло. Руки тряслись, как и подбородок, из-за чего она будто специально сильнее сжимала зубы, глаза растерянно бегали от одного здания к другому. — Припаркуйся в ближайшем удобном месте, — тихо прошу Люка, возвращаясь к диалогу с Джеффри. Сигаретный дым, плывущий по улицам оживленного города, смешивается с туманом, воем сирен и теряется где-то вверху между этажами. Домашние коты скрываются за белыми занавесками на подоконниках, где разлетается запах распускающихся цветов. Дождь, чьи капли грубы и мягки одновременно, барабанит по крыше автомобиля, когда тот останавливается на углу пустынной улицы, состоящей сплошь из серых домов. Оливия хмурится, кутается в теплую кофту, когда я выхожу из машины, открывая заднюю дверь, забираю цветок из её рук и молча указываю пересесть вперёд. — Дэйв, не сочти за грубость, но могу я дать тебе полезный совет? — вежливо осведомляюсь, когда водитель возобновляет движение. — Конечно, Гарри, — кивает тот с ироническим лицом. — Если кто-то говорит тебе не трогать их, не трогай их. Если кто-то говорит тебе не кричать на них, не кричи на них. Если кто-то говорит тебе не щекотать их, не нужно щекотать. Если кто-то говорит тебе не делать что-то, не делай этого, — сдержанно разъясняю. — Это не так сложно — уважать границы. Люди не должны объяснять, почему они у них есть. Они даже не должны быть вежливы, когда говорят тебе не делать чего-то. Всего лишь уважай границы человека. Парень шумно глотнул воздуха, сам себе кивнул, поднимая взгляд на Оливию. — Прошу прощения. — А если нечем занять руки, так бы сразу и сказал, — вталкиваю в его ладонь горшок, отворачиваясь к окну. Остальная часть дороги прошла в молчании, каждый был по-своему напряжен. Тишину иногда разрывал тихий разговор Джереми и Дэйва, но как только мы подъехали к району, в котором теперь находился новый дом Харрингтон, все замолчали и принялись за работу: разгружать, поднимать, заносить. Я, правда, понимаю, почему она решила остановиться именно в Гринпойнте. Небольшой квартал на самом севере Бруклина с польскими традициями, красивыми двухэтажными домиками и тесными магазинчиками сразу кажется дружелюбным и знакомым. С крыш и лофтов открывается захватывающий вид на центр города. Ехать сюда с шумного Манхэттена далековато, но не жалко потратить своего времени. Гринпойнт оправдывает репутацию Бруклина как творческого района, пестрое население очень талантливо: музыканты, дизайнеры и коллекционеры обожают местные неформальные бутики и магазины. — Мы можем остаться и помочь, — откликаюсь мгновенно, пока Оливия перетаскивает чемодан из одного угла в другой. — Гарольд, я уже говорила и повторю еще: это лишнее, — она вырастает из-под земли рядом со мной, потирая лоб ладонью, и пытается отдышаться. — Спасибо. Искренне спасибо за то, что ты делаешь для меня. Большего не нужно, правда. Я кивнул и опустил голову. Уходить не хотелось. Но пытаться остаться, когда тебя не хотят видеть — тоже не тот вариант, который бы меня устроил. Уважай границы человека, парень. — До вечера. Я вышел в коридор, закрыл дверь в комнату и буквально в ту же секунду услышал облегчённый вздох с той стороны. Сжимаю челюсти. — Гарри, всё в порядке? Мы ещё нужны? — Люк обеспокоенно смотрит за моё плечо. Мне не хотелось уходить. — Поехали домой.

♫ Fabrizio Paterlini - Empty room.

Оливия стояла у зеркала, разглаживая ткань белого шелкового комбинезона на животе, тихо говоря своему отражению: — Я буду очень следить за собой, постараюсь выработать прямую осанку и не растолстеть. Это не легкомыслие, а долгосрочное вложение. Я нахмурился. Чуднáя. Ей совершенно незачем ничего вырабатывать — выглядит потрясающе для своего возраста. Прислоняюсь виском к косяку, азартно интересуясь: — Ты намеренно выбрала наряд, который обратит на себя взгляды всех присутствующих? Завершает образ парой капель ароматного парфюма, оставляет после себя легкое движение фарфоровых в лунном свете плеч и двигается прямо навстречу мне. В горле перехватывает дыхание, когда я сталкиваюсь с ускользающим взглядом, но на её лице — расчетливая холодная безэмоциональность, заставляющая нутро сжиматься под давлением невозможности хоть что-то изменить. — Нужно играть по правилам игры или не играть вообще. Несмотря на то, что Вы, Гарольд, галантный кавалер, есть, куда расти и чему поучиться. Например, делать комплименты, — пытается меня пристыдить и, как ни удивительно, у неё получается. Поддеваю пальцами волнистые волосы, неспешно поднимая их с плеч вверх по прядке, открываю осторожному взгляду нежную шею. Перехожу на самые низкие, волнующие ноты голоса, предназначенные для изысканных образцов красноречия: — Надеюсь, прекрасно чувствуешь себя в этом наряде, потому что он лаконично отображает твой внутренний мир: утонченный, женственный, но дерзкий. — Подхватываете буквально с первых нот, похвально. Я заметила, что Вы верны строгой классике, — окидывает взглядом мой темно-синий костюм, поправляет воротник рубашки, но тут же удивленно вскидывает брови, опустив взгляд на приобнявшую её в талии руку. — Джереми ничего не знает, я правильно понимаю? Я тоже смотрю на свою ладонь, сводя зубы. Создается впечатление, что ей даже просто стоять со мной рядом неприятно. — Это неправда, — словно подслушав мои мысли, она вежливо улыбается. — Мне всего лишь нужно знать, сколько людей из твоего окружения знают подлинную историю. — Маргарет, Джефф, Луиза, Рональд, я, ты. Неуловимая секунда и Оливия расправляет плечи, покорно льнет к боку, пока я провожаю ее к двери, открывая зал с яркими вспышками, громкими разговорами и пристальным вниманием каждого в нашу сторону. Специалистам пришлось иметь дело со старым зданием в некогда заброшенном районе Манхэттена. Теперь он обосновался в стенах здания, расположенного неподалёку от многоквартирного дома в Нижнем Ист-Сайде. Входная дверь и окна заключены в рамы из стали — материала, который отражает ремесленный дух музея, а также контекст, обусловленный окружающими кирпичными домами. Дизайн подчёркивает непринуждённый авангардный характер бурно развивающегося арт-квартала — через организацию пространства, фактуры использованных материалов и минималистскую эстетику. Планировка залов обеспечивает непрерывность пространства, следование одной зоны за другой. Гости погружаются в него постепенно, переходя от шумной и оживлённой внешней среды к уединенным уголкам с картинами на стенах. Комнаты оформлены достаточно сдержанно с архитектурной точки зрения, на стенах - лучшие работы художников XIX века. Пространства дополняют друг друга, но при этом разнятся как день и ночь. Разная цветовая гамма, разные размеры экспонатов, разные уровни их распределения. Пространства сменяются друг другом от мрачного до яркого, пробуждая страсть к творчеству, как студия художника. — А Вы знали, что любимым английским ритуалом было чаепитие? — тщательно выстраивает беседу профессор Родэ. — За чашкой чая собирались родные и друзья, и даже детей приводили из детской, чтобы они выпили чаю с вечно занятыми родителями. Чай помогал расслабиться после работы или, наоборот, взбодриться перед вечерними развлечениями. Заварке тоже находилось применение — на ней можно было погадать. — В начале XIX века, когда ужинали сравнительно рано, чаепития устраивали поздно вечером, чтобы не идти спать на голодный желудок, — ловко подхватывает беседу его друг Роджер. — После того, как ужин отодвинули на более позднее время, в ночных чаепитиях отпала необходимость. Его начали пить раньше — или до ужина, или в качестве раннего ужина. Чаепитие, напоминавшее ранний ужин, пользовалось особой любовью среди йоркширцев. На севере к горячему чаю подавали ростбиф, сытные пироги и кексы, но плотная трапеза, веселившая фермеров, не подходила утонченным дамам. Они предпочитали полуденный чай между тремя и пятью часами пополудни. — К слову говоря, основательницей традиции чаепития «файф-о-клок» считается королевская фрейлина Анна Мария Стэнхоуп, герцогиня Бедфордская, — добавляет профессор, лукаво улыбаясь. — Совершенно верно, — соглашается краснощекий мужчина рядом с ним, — мучаясь от голода между легким ланчем и поздним ужином, герцогиня зазывала фрейлин пить чай к себе в будуар около пяти вечера. — Ох, это так похоже на наши посиделки, не так ли? — полушепотом спрашивает жена профессора, склонившись к уху Оливии. — Я не приверженка того времени, мне по душе блага цивилизации нашего века, но от чашечки «того самого, настоящего» я бы не посмела отказаться. Харрингтон неторопливо кивнула головой и, чтобы не нарушать активную беседу мужчин, тоже отвечала почти шепотом: — Я полностью разделяю ваши желания. Помнится, оказавшись на чужбине, Люси Сноу, героиня романа Шарлотты Бронте «Городок», радовалась чаепитию, как милому напоминанию о доме. Как отрадно ей было оказаться в обстановке истинно домашнего уюта: тепло источали янтарный свет лампы и багряный огонь в очаге, стол был накрыт к настоящему английскому чаю в сверкающем сервизе, с темно-лиловыми позолоченными чашками из тончайшего фарфора. Уверена, это приятное времяпрепровождение. Миссис Родэ была явно довольна ответом девушки, потому что совсем отвернулась от мужа, подхватив Оливию под локоть, чем почти столкнула мою ладонь. Беркли таяла от блаженства в ее голосе — это слишком бросалось в глаза, но, полагаю, мне как спутнику Харрингтон на этот вечер, должно быть приятно, что взрослые люди так положительно на неё реагируют. — Вы читали «Городок»? Я восхищена этим романом, но почти не встречаю людей, которые бы читали его, большинству известен только «Грозовой перевал». Щеки женщины горели, приходя в великое волнение. — Признаться откровенно, я недавно приходила в книжный магазин, как раз для того, чтобы купить его. Я была слишком юна, когда познакомилась с произведением, поэтому оно мне не понравилось. Возможно, причина в другом и перечитав, я снова не найду причин за что бы он мог мне нравится, но я хотя бы попытаюсь. — Чем увлекаетесь помимо этого? — расспрашивает миссис Родэ вежливо. — Цветы и живопись, — просто ответила Оливия, но её спина напряглась под моей рукой. — Как славно, — лицо Беркли просияло тихой, радостной улыбкой. — Какая эпоха ближе по духу? Харрингтон отвела взгляд в сторону, задумываясь, рассуждая внутри своей головы. Она ответила не сразу, но уверено: — Обычно викторианская эпоха ассоциируется с пуританским временем, когда поведение дам и джентльменов строго регламентировалось. Открытое выражение своих чувств и симпатий расценивалось как признак дурного тона и вызывало бурю негодования и осуждения со стороны общества. Но викторианцы нашли способ выражать свои чувства и намерения. Они делали это через цветы. Тогда всего один правильной букет мог передать вулкан страстей, кипящий в душе влюбленного воздыхателя. Она говорила проникновенно и чувственно, рассказывая то, что на самом деле находится внутри неё — цветы и живопись, искусство, нежность и трепетность и это было лучшее время для того, чтобы наблюдать за ней. — Во времена правления королевы Виктории цветами украшали все вокруг, начиная от предметов одежды и заканчивая каретами с лошадьми. Знание значения цветка расценивалось как признак хорошего воспитания. Даже аромат того или иного растения, исходящий от конверта, мог поведать о намерениях человека. Это должен увидеть Джефф, тогда он изменит свое мнение о ней и осознает, что был не прав, что заблуждался. Но Азофф увлечён выпивкой, разговором с профессором и его другом. Даже не смотрит в нашу сторону. Жаль. Он упрямо слеп. — Излюбленным развлечением у викторианцев было разгадывание посланий, зашифрованных в тусси-мусси. Так забавно назывались маленькие букетики в кружевных салфетках, стянутые атласной лентой. Порой разгадка сообщений превращалась в веселое времяпрепровождение дам в салонах. Чтобы выразить свое обожание, мужчина посылал букет карликовых подсолнухов. Колокольчики означали доброту, пионы — застенчивость, розмарин — воспоминания, тюльпаны — страсть. — А цвет играл роль? — задаюсь с неподдельным любопытством, и она бросает в мою сторону мимолётный взгляд, снова возвращая глаза к миссис Родэ. — Всё имеет значение, и цвет в том числе. Красные розы означали страстную любовь, розовые выражали более нежные чувства. Белые — искренность помыслов, а желтые цветы можно было преподнести в знак дружбы. — Одна из моих любимых картин, — громко обратил на себя внимание профессор. Мы втроём одновременно подняли головы. — Исаак Левитан «Ненюфары» (Водяные лилии), 1895 год. На этом полотне Левитан стремился создать водяные лилии обособленно от общего фона изображения. И это ему блестяще удалось. Писал он их стоя в своей лодке, а вёслами гребла его дорогая Люлю. Так вот сама она говорила об этой картине.. — он поднял ладонь к потолку, став в величественную позу, закрыл глаза, чтобы что-то произнести, но осекся и растерянно мотнул головой. — Она говорила.. Беркли испуганно огляделась по сторонам, беспомощно сжимаясь, когда из толпы поползли смешки и шепот, а мистер Родэ отчаянно мял пальцы от неловкости. — Она сказала.. Оливия почти невесомо выпорхнула из моих объятий, перекинула волосы на один бок, сделала несколько шагов вперёд и вдохнула больше воздуха, чтобы обратить внимание гостей и прессы на себя: — Позже Люлю вспоминала: «Обычно мы приплывали сюда, на дно озера опускали камень, привязанный к верёвке, чтобы лодку не уносило, и Исаак предавался труду на много часов. Однажды, я зацепила веслом несколько лилий, взяла в руки и поднесла их к нему. Он взял одну из них и поцеловал. Я промолвилась ему, о том, что лилии вскоре завянут, а мне хочется любоваться ими постоянно». Лицо профессора просияло. Он удовлетворенно кивнул, перехватывая ладонь Харрингтон в воздухе и, прежде чем поцеловать костяшки в благодарственном жесте за оказанную помощь, благостно завершил речь, словно все так и задумывалось: — Левитан написал в её альбом прекрасные лилии с золочеными краями и подписал «Милой и Дорогой Люлю». — Вы были в Англии, Оливия? — перенимает на себя внимание девушки Роджер, любезно предлагая бокал с вином. — Лишь однажды, но я много читала об этой стране. — Надеюсь, только положительное? — мужчина подмигивает ей, опуская руку на талию, чтобы приобнять. — Когда я только начинала знакомиться с искусством, меня привлекала викторианская живопись. Темы и предпочтения её определились в первые десятилетия XIX века, когда в европейской культуре господствовал романтизм. В Англии это направление проявилось особенно ярко. Неведомые земли, разгул стихий, непонятые герои, охваченные страстями, жестокие реалии повседневной жизни, рожденные социальной несправедливостью, не были для английских живописцев XIX века — в отличие от художников Франции — предметом вдохновения. Но эти реалии заставляли их творить красоту — красоту, которая изменит мир, и в нем не останется несправедливости и грязи. — Полностью согласен, — елейно и с придыханием восхищается тот, а я хмурюсь. Он вообще слушал её? Смотрел на что-то кроме ключиц и шеи? — Простите, меня ждут, — Харрингтон сдержанно улыбнулась, высвободилась из его недообъятий и вернулась ко мне, поджимая губы. — Всё нормально? Ты выглядишь встревоженной. Обнимать напряженное тело сейчас было бы верхом глупости, поэтому я просто стою рядом, пялясь на профессора, который вещает об очередной картине. Оливия поворачивает голову к Роджеру, который откровенно таращиться в нашу сторону, а потом берет меня под локоть, придвигаясь ближе. — …ортрет Анны Ризи — итальянской женщины родом из Рима, натурщицы нескольких видных живописцев XIX века, музы и возлюбленной немецкого живописца Ансельма Фейербаха. Девушка насмешливо покачала головой. — Историю пишут победители. Ты можешь прожить насыщенную жизнь, но оступиться однажды и всё, что после тебя останется — пепел. А иногда и наоборот. Я с любопытством посмотрел на нее, взглядом попросив объяснить свои слова. — Анна Ризи по прозвищу Нанна была обыкновенной женой сапожника, но благодаря своей жгучей средиземноморской красоте стала моделью. Позже познакомилась с немецким художником Ансельмом Фейербахом, который страстно полюбил ее, она оставила мужа и ребенка ради этого немца. Фейербах оставил, по меньшей мере, двадцать картин, изображающих Нанну в том или ином образе. Их связь продолжалась пять лет, после чего Нанна покинула художника ради нового возлюбленного, богатого англичанина. Новые отношения не продлились долго. Три года спустя, находясь в бедственном положении, Анна просила Фейербаха о помощи, но была им отвергнута. О ее дальнейшей жизни известно мало; очевидно, она продолжала позировать для иностранных художников. — Ты осуждаешь её или поддерживаешь? — Я запретила себе осуждать. Но сопереживать-то я могу? Меня по-прежнему продолжает поражать: человек умер, его нет давно, но он известен всему миру и сколько этот мир стоит, столько человек и будет обсуждаться. Его партнёры, его семья, его творчество. Все вокруг то и делают, что осуждают, мысля стереотипами, но никто не был на месте этих женщин, этих мужчин, — глубоко выдыхает, прикусив нижнюю губу. Первый раз вижу подобный жест с её стороны, и это забавляет. — Ты станешь одним из тех, о ком читают лекции. — В таком случае, и ты войдешь в историю, — все еще оставаясь под впечатлением, я улыбаюсь. — Я не хочу входить в историю с тобой, я должна сама что-то стоящее сделать! — вспыхивает, как спичка. Столько в этой девушке огня, который она сдерживает, просто уму непостижимо. — Женщины очень могущественны, когда распоряжаются своей жизнью с умом, Оливия. Ты сможешь добиться всего, чего захочешь. — Не хочу звучать моралистом, я же не ты, но с каждым десятилетием мы движемся к тому, что я просто боюсь стареть. Я понимаю, это неизбежно, но слабо представляю себя через сорок лет. Какой будет жизнь? К чему человечество придёт к тому времени? Во что превратится живопись, если современное искусство — это квадратики и кружочки? Ничего не имею против, но я поклонник картин, в основу которых положен сюжет, действие, история, а не случайная кляуза. — Если ты всерьез займешься воплощением детской мечты, на одного талантливого художника в мире станет больше, — говорю серьёзно, она это видит, потому что следит за мной боковым зрением. — Мне двадцать два года, уже слишком поздно реализовывать детские мечты. Нужно думать о будущем, о тыле, о материальном, а не духовном. — Хочется больно укусить тебя за такие мысли, потому что ты не права, — перехожу на высокие тона, поворачивая к упрямице подбородок. — У меня нет времени, чтобы тратить его на начало, Гарольд, — обреченно заявляет. — В семнадцать ты ребенок и тебе позволено «начинать», «пробовать», «экспериментировать». В двадцать два уже нужно иметь определенный чемоданчик за плечами, которого у меня нет. Разворачиваюсь к ней лицом, она выглядит загнанным в угол зверьком. Обнимаю за плечи, прилагая огромные усилия для того, что говорить спокойно: — Я готов оспорить каждое твое слово. Когда же еще «пробовать», как не в твоем возрасте? Ты в любом случае будешь начинать сначала, будешь учиться, будешь новичком во всем, за что бы ни бралась. Кто-то достаточно подвижен и в состоянии в пятнадцать определить свою судьбу, кому и в сорок не хватает смелости совершить то, о чем мечтаешь. Твой возраст — самый прекрасный из всех возможных. Ты уже не ребенок, выброшенный в океан взрослой жизни после школы. В тебе достаточно опыта, чтобы понять, чего ты на самом деле хочешь и решиться на это. Ты права, в семнадцать тебе позволено ошибаться. Точно так же, как и в двадцать, как и в тридцать, и в шестьдесят. Ты не программа, чтобы выполнять все четко и с первого раза, ты — живая. Ты молода, полна сил и энергии, чтобы взять свою мечту и осуществить её, в то время, как в семнадцать ты даже понятия не имеешь, что тебя ждет. Мир такой огромный и непознанный, столько новых эмоций, впечатлений, ты теряешься. Но проходит время, ты осваиваешься через боль, через обиды, через поражения и вот — ты здесь. С горящими глазами и невероятной силой внутри, ты даже не представляешь, на что способна, сколько власти в твоих руках. Перед тобой целый мир, — я понимаю, что подошёл слишком близко и ей некомфортно. Отпускаю изгибы плеч, отстраняюсь. — Прости. Оливия долго молчит, смотря в пустое пространство перед собой, и мне начинает казаться, что я перегнул. Слишком много информации, слишком много противоречивых чувств в один вечер. Я чересчур давлю? Нужно оставить её в покое, наконец, и не лезть туда, куда тебя не просят лезть. — Гарри, ты не против, если я украду у тебя даму ненадолго? — передо мной появляется радушное лицо профессора. — Только ненадолго, мне она ещё самому нужна, — отстраненно киваю, все еще плавая на границе своих мыслей. — Спасибо, что помогла, — снова и снова благодарит мистер Родэ, неловко сложив руки за спиной. — Вы так интересно рассказываете, я готова слушать и слушать. — Ты не одна, — смотрит в мою сторону и снова на Оливию. — Это ничего, что я тебя уведу?

♫ Taylor Swift - I Knew You Were Trouble (1989 Studio Version).

— Сегодня мне повезло — у меня прекрасный спутник, который молод, но мудр и не будет ревновать, — откликается Харрингтон, как раз в тот момент, когда ко мне подходит Джефф. — Почему со мной говорить она не хочет, зато с ними обо мне — с удовольствием? Ни разу положительного слова от нее не слышал, кроме сухой вежливости, а тут целые дифирамбы. — Гарри, такая у неё работа, — не отвлекаясь от очередного стакана алкоголя, разъясняет Азофф. — А что ты хотел, я не понимаю? Она таким образом и должна вести себя на людях: улыбаться и выставлять тебя в достойном свете. И это хорошо, наслаждайся. Он маниакально ухмыляется, желая опустить свою ладонь на моё плечо, но я торможу её на полпути. — Джеффри, ты пьян, иди в задницу. — К кому? — искренне и наивно интересуется, поднимая брови. — К кому-нибудь уже пристройся, главное от меня отвали, — с сердито-детским взглядом отталкиваю его. — Ты странный. Правда. — А ты, хочешь сказать, нет? Как только Оливия появ.. — Не напоминай о ней, меня только перестало тошнить, — Джефф прикрывает рот ладонью, скривившись. — Блять. — Вот именно, — сую руки в карманы, взглядом ища профессора. Куда они делись? — Да нет же, Роу здесь, — дергая мой рукав, сипит Джефф. — Какого лешего её сюда принесло? Она нам сейчас всю малину перетопчет своими каблуками. Нужно Лив предупредить, — слабо скулит, жалобно поджимая губы. — Иди отсюда, — сцеживаю сквозь зубы, с учтивой улыбкой поворачиваясь к блондинке. — Камилль. Рад видеть тебя. Все те духи, то же короткое платье с разрезом на бедре, та же помада. Она целует воздух возле моих щек и приобнимает за шею так, будто я ей принадлежу. Это отчаянно нервирует вплоть до раздражения. — Выбралась с подругами отвлечься от будничной суеты. Как твой тур? — Спасибо, великолепно, — аккуратно отстраняюсь от назойливой руки, поправляя воротник рубашки. На расстоянии даже дышать становится легче. — Раз уж ты тоже в Нью-Йорке, мы могли бы встретиться по старой памяти, — предлагает, подмигивая. — Как смотришь на это? — С удовольствием, — Роу улыбается, но улыбка растворяется, когда я продолжаю: — Как-нибудь в другой раз. Завтра улетаю. Она показушно надувает губы, поглаживая указательным пальцем мою скулу. Я слабо дергаю подбородком, услышав голос профессора в нескольких шагах за своей спиной. — Восхитительные познания, юное дарование. Жаль, что я не так молод, чтобы увлекаться чем-то кроме картин. — Жаль, что я не так восхитительна, чтобы Вы могли мной увлечься. Я изгибаю бровь, оглядываясь. Оливия Харрингтон кокетничает? Это что-то новенькое и.. неожиданное. — Я так понимаю, у вас свидание? Возвращаюсь взглядом к Камилль, почесывая кончик носа ребром указательного пальца. — Имеешь что-то против или я чего-то не знаю? — Как я могу быть против очередной милой девочки? — невинно распахивает глаза, кидая косые взгляды в сторону Харрингтон. — Сколько на этот раз? Неделя? Месяц? Два? — Мы с тобой все обсудили и поставили точку. Расстались в дружеских отношениях, — устало пытаюсь закончить разговор, чтобы уйти за выпивкой. — Я по-дружески и спрашиваю. Волнуюсь. — Не нужно волноваться, я в полном порядке. Она последний раз осматривает зал и когда убеждается, что на нас никто не смотрит, двигается вперёд, прижимаясь ко мне всем телом. — Я вижу тебя насквозь, Стайлс. Твоя подружка тоже, я думаю. Она прекрасно понимает, что не задержится надолго, потому что ты не создан для серьёзных отношений. Ты свободен. Ты красив. Твоей будущей избраннице, кто бы это ни был, в любом случае придётся несладко — ревность пропитает вашу постель, ваши тела, ваш разум. Кто-то сверлит мой затылок. Вот только свидетелей нам не хватало. — Прекрати, пока я не сделал тебе больно, — произношу как можно тише, перехватывая запястье руки, которой она хочет дотронуться до моего лица. Что у них всех за привычка? — Совсем не так, как ты любишь, а по-настоящему. — Для кого эта игра? Зачем она, когда есть я? Теплая, живая, жаждущая и совсем рядом, — ядовито торопится высказать. — Я не потерплю подобного, ты знаешь. — Я знаю, что ты скрываешь, все твои тайны. Что может дать она? — выпускает деланный смешок. — Серая мышь, случайно оказавшаяся рядом. — Мышка соскучилась по своей мышеловке, — тонкие запястья обвивают мою шею сзади, подбородок приникает к левому плечу. — Спешу заметить, Гарри, ты не прогадал, — звучит с другой стороны мужской голос, и я с готовностью отзываюсь на рукопожатие профессора. — Мне ещё долго не забыть воодушевления, рожденного этой удивительной девочкой. Она как глоток тонизирующей микстуры среди моих нерадивых студентов. — Благодарю. Я и сам до сегодняшнего дня не знал, что не прогадал, — усмехаюсь, все еще чувствуя крепкое объятие со спины. — Спасибо за приятную компанию. — Спасибо за усилия для того, чтобы галерея смогла появиться, — с улыбкой откликается Оливия, появляясь из-за моего плеча. — Очередной у твоих ног? — бросаю насмешливое, когда профессор покидает нас с благостным выражением на лице. — Очередной со мной под руку и на одной волне, — Харрингтон невозмутимо исправляет меня. Похоже, это её любимое занятие. — Мне не нужны те, кто будут поклоняться. — Верх целомудрия. Долго текст учила перед зеркалом? — шипит Роу в тот момент, когда я уже совершенно о ней забыл. Черт, этого не должно было случиться. Они не должны были видеть друг друга. Оливия устало выдыхает — я чувствую, как она измотана и хочет убраться отсюда поскорее, но не собирается этого даже видом подавать. — Странно, когда Ваш рот был закрыт, создавалось впечатление разумной тишины, — размышляет вслух так отрешенно, что я поражаюсь, откуда в ней берётся сила для того, чтобы вообще что-то говорить. Публичность изматывает, внимание жутко давит, высасывает настроение, бодрость, энергию. Я понимаю её состояние, поэтому осторожно придерживаю спину, тихо предлагая: — Поехали домой? Оливия слабо кивает, сдерживая зевок, но все же разворачивается к Камилль, спокойно и бесцветно, как умеет только она, рассуждает открыто и беспечно: — Вы уверенно утверждаете, что знаете Гарольда, его мысли, тайны, но если бы это действительно было так, никаких намеков об очередных девушках не прозвучало даже. Если интересуетесь тем, что у него в голове, полагаю, не нужно объяснять, что он не разбрасывается обещаниями, не использует женщин как вещи, не дружит ради всеобщего одобрения, — она едва жмет плечами, без единой эмоции на лице сосредоточенно продолжая: — Я понимаю, Вас гложет обида, ведь забыть того, кто завладел мыслями очень трудно, даже болезненно, но будьте уверены, пока Вы отождествляете мужчин по размеру их эго, сомневаюсь, что сможете отыскать кого-то достойного и не зацикленного на себе. К слову говоря, ваша правда, я не девушка Гарольда и, надеюсь, стану ей нескоро. Сейчас его водитель отвезет меня домой и на этом наш совместный вечер закончится, потому что для начала нужно убедиться, что мы подходим друг другу ментально, а только потом разделять близость. Она медленно пробирается сквозь толпу к выходу, прячась за моей спиной. Похоже, кто-то перебрал с алкогольными напитками, а я не уследил. Иначе как объяснить её слова? Мы виделись три раза в жизни и ни на одной из встреч не говорили откровенно, переходя на личности. Азофф заикался, мол, она фанатка и знает обо мне всё, но люди, которым не безразличен артист в любом понимании этого слова, так себя не ведут. Я видел разные проявления внимания к кумиру и это не оно. Оливия Харрингтон всегда уходит первой. Оливия Харрингтон мало разговаривает, практически никогда не озвучивает мысли вслух, зато умеет слушать. Пока вы не поймёте, что она пропускает всё, что было вами сказано мимо ушей. Оливия Харрингтон — проблема, которую невозможно решить, потому что нет мелочей, за которые можно зацепиться и добраться по ниточке до истины. Как только мы выходим из душного помещения в тёмный и пустой холл, а оттуда на улицу, я решаюсь нарушить тишину между нами. — Ты говорила очень уверенно. Было странно это слышать — ты меня совсем не знаешь. — С фантазией полный порядок, — стальной, но тихий голос глухо отвечает мне, когда его обладательница садится на балюстраду балкона. Открытое ночное пространство даёт о себе знать — на крыльце галереи становится прохладно. — Спасибо, но оно того не стоило. Как и все те слова, что были сказаны. — Слишком высокопарно? В какой-то степени, но не я первая начала. Она унизила тебя, твоих бывших и будущих партнёров, это неправильно. — Не делай так больше, — опускаю взгляд на Харрингтон и внезапно обнаруживаю, что она смотрит на меня. Пристально. — Ты же говоришь неправду. Во всяком случае, правду, в которую не веришь сама. — С чего ты взял, что я в неё не верю? Тебе стоит расслабиться, Стайлс. Это ни к чему не обязывающие стандартные фразы, которые люди с радостью слушают. Именно это и причиняет боль. Стук посторонних каблуков разъедает воздух между нами. Оливия выглядывает из-за моего плеча на неожиданного гостя, медленно, но полностью обладая собой, обхватывает мои бедра коленями, шепча одними губами: — Не двигайся.