they burning all the witches, even if you aren't one

У меня есть два лица, размытое — то, кем я не являюсь.

31 марта, 10:59. Ричмонд, штат Виргиния, дом родителей Оливии и Мередит Харрингтон. ♬ Ashes Remain — Keep me breathing.

— Это же все не по-настоящему? — сестра заглянула за моё плечо, когда я в очередной раз села перечитать условия контракта. — Да, всё понарошку, — напрягаю зрение, фокусируясь на отдельных пунктах. — А Гарри подписал? — Да, Гарри подписал, — пытаюсь отодвинуть руку Мередит, когда она норовит выхватить бумагу из моих рук и накрываю её книгой, вежливо и медленно разворачиваясь к сестре лицом. — Родная, давай выпьем таблетки? У нас график. — Не хочу я пить твои таблетки! — настойчивым движением она резко толкает моё плечо, сердито сузив брови на переносице. — Я хочу прочесть, чтобы знать, что ты собираешься делать с моим Гарри. — Мы планировали сегодня приготовить папе обед, помнишь? Ты сейчас ляжешь в кровать и немного поспишь, а я в это время схожу за продуктами. Идёт? — Скажите как интересно! Кто из нас старшая сестра и кто должен кому приказы давать? Я озадаченно потерла лоб, тихо уточнив: — Ты всего на три минуты и десять секунд старше. — Сейчас твоя старшая сестра возьмет, что потяжелее и хорошенько отдубасит тебя, если ты продолжишь её раздражать. Она замахнулась в мою сторону тяжеленной книгой с полки; я вмиг встрепенулась и что было сил в ногах, поддалась вперёд, но запуталась в складках ковра и упала на пол, шипя от ноющей боли в колене от удара. Мередит сдержала своё обещание и не стала терять времени зря: быстро выбежала в коридор, схватив пылесос, притарабанила его в комнату и принялась лупить меня шлангом. Я выставила перед собой руки, в надежде перехватить её ладони или, хотя бы, шланг, но он мелькал перед глазами так быстро, что я окончательно отчаялась и приняла решение просто отлезть как можно дальше. Глухие удары хлестали мои руки, мою голову, ноги, всё, что попадалось Мередит на глаза. В такие моменты она уже не умела контролировать себя и свои действия, я не винила её за это. Она не виновата в том, что такая. Этот вулкан внутри неё разрастался с новой силой, каждый раз она умело превосходила себя из прошлого, доказывая, что жестокость, наполняющая её душу не щадит никого. И в первую очередь — её саму. Я видела пелену слез в её глазах. Или это были мои слезы? Когда ты смотришь в отражение перед собой, уже не совсем понятно твои это чувства или твоего отражения. С детства я привыкла видеть себя рядом с собой, всю жизнь мы были одним целым. Так как же я могла отделять себя от неё? Мне было больно, когда ей было больно. Я улыбалась, когда она была счастлива. Я не знала, что делать, когда она была растеряна. Я сошла с ума, когда она сошла с ума. Я попыталась ухватиться за ручку двери, но та быстро захлопнулась рукой Мередит, которая с остервенением била мои конечности. Потеряв остатки координации, я мигом оступилась и слетела по поверхности двери вниз, лицом уткнувшись в ворсистый ковёр. И ведь отец, как назло, решил пойти с собакой погулять. То ли от выпитого вчерашним вечером алкоголя, то ли от высоты, с которой я шарахнулась, в глазах троилось, а сознание совсем растерялось. Хотелось закричать во все горло, чтобы услышали все, но удалось лишь слабо пошевелить ладонью, не открывая глаз. Мередит взялась за мою спину, потому что сейчас она была в самом выгодном для неё положении, только уже после первого удара по позвоночнику я выгнулась другой — боль оказалось невыносимой — и, повторив попытку встать, толкнула дверь ладонью. Ещё и ещё, пока ручка не поддалась, открывая мне доступ в коридор. Я медленно поползла вперёд, выдыхая скопившийся в груди воздух через раз, между делом выкрикивая что-то несвязное, чтобы Мередит открыла глаза и увидела, черт бы её побрал, кто перед ней. Ещё немного... немного. Рука похлопала меня по щеке, дергая подбородок и резко стискивая его пальцами. Я открыла глаза, уткнувшись в сердитый взгляд напротив, который настороженно покосился на меня, смущая пронзительностью. Эти глаза были одновременно такие добрые и злые, будто в них собран весь гнев мира. Жуткие, ломающие ощущения. Сгорбившись, я стиснула зубы, и замерла, не двигаясь. Она снова ударила, врезаясь в уже появившиеся ранки с новой силой, шершавой поверхностью раздражая мясной покров. Из горла вырвался гортанный рык, а после крик, который я не смогла сдержать. Тело превратилось в сплошной сосуд, а сознание окончательно поплыло от слез перед глазами. Предощущение того, что моя жизнь может прерваться прямо сейчас, усугубляло моральное состояние еще сильнее, доводя до истерического психоза внутри, хотя снаружи я выглядела как обычный кусок хрипящего мяса. Я знаю, ей нравится, доставляет удовольствие. — Это всего лишь игра, — восхищенно проговорила Мередит, бешено улыбаясь алыми губами. Щёлкает мои щеки пальцами и громко хохочет, а я лежу с каменным лицом, медленно сглатывая. От унижения трясутся губы и руки, наливаются слезами глаза. Мой разум как заряженное ружье, но никто не слышит мой крик. — Ты вернешься в Нью-Йорк и поедешь туда, куда тебе скажут. Ты сделаешь все, что тебе прикажут, — слетает со злых губ с отчетливой завистью и ревностью в голосе. — Я бы от такой сладости не отказалась. Даже не смей к нему тянуть свои гадкие ручонки, — предупреждает. — А вот у нас все будет по-настоящему. Это всего на лето — осенью закончится реабилитация и я, черт возьми, наконец-то выберусь отсюда! — она поднимается на коленях, припадая руками к бесчисленным постерам Стайлса на стене. Его так много, что и клочка обоев не заметно. — И мы, наконец-то, сможем быть вместе. Потерпи, птичка. Птичка превратилась в гусыню и потеряла связь с реальностью.

♬ Cloves — Don't forget about me.

— Девочка моя, ты меня слышишь? — холодные ладони сильно мяли мои щеки, заставляя уворачиваться от вездесущей боли. — Лив, открой глаза. Я не хочу. Никогда больше. Дневной свет приносит одни неприятности. — Слушай мой голос. Зачем мне твой голос, когда мне нужна твоя помощь? Моя голова плавала в чем-то, я не могла понять в чём. Что-то мокрое, но тёплое, приятно обволакивающее. Что-то похожее на океан — такое же спокойное. Я аккуратно открыла сначала один глаз, затем второй, но вокруг, вместо приятных оттенков голубого и синего, мой взгляд задержался на ярко-красном. Я горела в алых волнах. Я задыхалась в огне, а никто не пытался меня вытащить. В надежде спасти себя, я дернулась вверх, расплескивая вокруг себя капли воды и ухватилась за стенки ванной, выныривая из тёплого плена. Папа только молча обнял моё полностью обнаженное тело и прижал ближе к себе, обхватывая широкими ладонями спину. Я уткнулась лицом в его белую, уже совершенно мокрую из-за меня рубашку, отчаянно и слишком быстро дыша, отчего у меня закружилась голова. — Спокойнее, иначе нам придётся надеть кислородную маску, — пугаясь детского врага, я попятилась назад и разом притаилась, безмолвно всхлипывая и через раз содрогаясь. Отец неловко улыбнулся и крепче прижал меня к себе. — Вот так, видишь? Я здесь и тебе ничего не угрожает. Существует французское выражение «зов пустоты», которое означает стремление к разрушающему поведению в повседневной жизни: желание выехать на встречную полосу, сидя за рулем, или желание спрыгнуть с края обрыва, пока стоишь возле него. И я готова сейчас взывать к пустоте и исчезнуть в ней. — Пап, я поеду домой, — прохрипела я в мужское плечо, медленно отцепив руки от ванной. — Конечно, — он обнял моё лицо одной ладонью, глянув на меня истерзанным взглядом и через силу улыбнулся, кивая. Я в ответ обхватила его шею обеими руками, крепко, как в детстве, целуя поочередно стекающие по иссохшему лицу градинки слез. Я знала, что предлагать поместить Мередит в лечебницу будет глупо. Отец никогда не отдаст её туда, даже если самому придётся кого-нибудь в подвале подвесить на веревках под потолок. Мне не было обидно, что он не заступается за меня, я не могу его осуждать. Он живёт с ней столько лет. Меня никогда нет рядом. Если ещё и Мередит не станет, он превратится в овощ. После того, что случилось с матерью, она была единственной, кто остался с ним. Я не могу лишить его. Не могу лишить и её. В чем моя вина? Она — моё отражение внешнее, но далеко не внутреннее. Я живая, я способна чувствовать. Во мне нет той жестокости, что есть в ней. Не в такой форме. — А сейчас, выйди, пожалуйста. Мне нужно привести себя в нормальное состояние. Отец молча поднял со дна мочалку и направил струю горячей воды на мои руки. Я украдкой глянула на его пустое выражение лица и протянула ладони к дождику, сглатывая. Позволила ему откинуть на спину мои темные волосы, провести между прядей, продевая их пальцами. Позволила вымыть своё тело от грязи, небольших сгустков крови. Я знаю, он смотрел и видел не меня. Я знаю, он хотел помочь ей, защитить, обезопасить. Но я искренне тянулась к его бережным рукам, потому что хотела получить меньшее из того, что мне принадлежало по праву. Сочувствующий взгляд, осторожные прикосновения к синякам на коже, нежные поцелуи в лоб. Он видел не меня, но я видела его. И мне было достаточно. Приняв душ, замотавшись в большой халат, как в просторное пальто, я на цыпочках пробралась в свою комнату и принялась собирать вещи: ноутбук, телефон, зарядку. Подошла к шкафу и застыла на месте. Подбородок медленно задрожал, внутренности охватила холодная паника. Из-под вешалок выглянуло улыбающееся лицо Мередит. На секунду мне показалось, что она мертва — мышцы совсем не двигались, выражение, будто застыло на века. Но потом она сделала шаг и почти выпрыгнула на меня, звонко хихикая. — Здорово мы поиграли, да? А ты почему папе не сказала, что теперь его очередь искать? Я медленно проглотила ком и опасливо оглянулась вокруг себя. — Жаль, что он меня не нашёл. Но зато он нашёл тебя, — она поиграла бровями и снова улыбнулась. Я отодвинула ногой сумку в сторону и протянула руку перед собой, неспешно касаясь её головы. Сестра с интересом следила за моими движениями глазами, но не шевелилась. Я боялась, что она сейчас, как дикая овчарка вцепится мне в руку и откусит часть имеющейся конечности. Моя ладонь обвела изгибы её подбородка, одновременно с тем я сделала шаг вперёд, подойдя к ней впритык. Мередит подняла голову и посмотрела на меня снизу вверх, скрестив руки за спиной. Открытые, честные, детские глаза смотрели на меня искренне. Никакой пелены — зрачки яснее моих. Я обняла её голову ладошками и прислонила к своей грудной клетке, внутри изнемогая от страха, что сейчас её переклинит, и я сильно пожалею о том, что делаю. Мои пальцы ввинчивались в её пушистые волосы, расчесывали запутавшиеся пряди. Я осторожно разъединила её руки, беря их в свои, присела на кровать и принялась вычищать ворсинки веревки из-под ногтей. Она только непонимающе смотрела то на меня, то на свои руки. Я не могла сдержать слез, хотя в данной ситуации плакать весьма глупо, это всё равно не поможет и легче не станет. Но таким образом из меня выливалось сожаление. Я сочувствовала ей оттого, что нам всем пришлось проходить через это. Моя маленькая девочка. Которая чуть не утопила меня год назад. Которая чуть не придушила меня полгода назад. Которая чуть не убила меня кровоизлиянием в мозг сегодня. Нужно завязывать с приездами домой, даже на короткий срок. Потому что я не настолько сильная, чтобы бороться с этим каждый день. Я не могу вытащить её и от этого погибаю сама. — Ты поможешь ему? Я больше не смотрела на неё. Я вернулась к прежнему занятию, бросая в сумку мятые вещи. — Пожалуйста, помоги ему. Он хороший, он не заслуживает всего того, что о нем пишут, я это точно знаю, — Мередит упала на колени, крепко обнимая мои ноги, срывающимся голосом твердя громкое: — Я прошу, я умоляю тебя, помоги ему. Я с ужасом отшатнулась и прижалась к дверце шкафа. Она в который раз пыталась распять меня на кресте, я не могла это вынести. Грань зыбка, я так скоро сама не в себе буду. Слезы текли непрерывно, мы смотрели друг другу в глаза. — Я помогу, я же уже все подписала, — перед глазами завертелись стены, а пол опасно закачался под ногами, клеточки тела молили о пощаде, я закрыла ладонями лицо, не в состоянии больше терпеть эти издевательства. — Я помогу. Вдоль моего колена мазнули мокрые губы, целуя кожу, а спустя несколько долгих минут, я почувствовала освобождение от тяжёлых цепей и рухнула на пол, беззвучно скуля от того, как рвались мои самостоятельно залатанные швы внутри. Теперь я очень четко осознаю, что чувствуют люди, которые заканчивают свою жизнь самоубийством. Голоса внутри головы, стучащая зубами тишина снаружи, одиночество пожирает целиком, сначала медленно надкусывая, а после абсолютно проглатывая. Ты не можешь есть, не можешь спать, не можешь просто встать с постели, тело будто парализованное, а мысли, мысли такие страшные. Можно выдержать, если тебе есть ради чего, но если вдруг нет — становится опасным встречать каждый новый день, потому что ты понятия не имеешь, чем он закончится. Все, что ты чувствуешь — безотрадность, бессмысленность, иногда беспомощность. Тоска коварна, она убивает медленно, день ото дня до такой степени, что охота пустить себе пулю в лоб, чтобы прекратить это к чертовой матери, её пытки не под силу повторить никому.

~❁~

♬ Three Days Grace — I Am Machine.

Ричмонд — относительно небольшой городок, в сравнении с Нью-Йорком. Всего двести тысяч человек. Но я привыкла, что здесь всегда что-то происходит, всегда движение и толпы народу в центре. Поэтому, выбравшись из дома, я была уверена, что доехать до аэропорта мне спокойно не дадут, обязательно что-то приключится. А небеса подумали и решили дать мне немного вздохнуть, пожалуй, потому что домчалась на такси я пулей, даже ни в одну малюсенькую пробку не попала. Успешно прошла регистрацию, послушно прошла посадку на рейс и сейчас летела в небе, оторвавшись от своих проблем и устремив взгляд в иллюминатор. Летела навстречу новым проблемам. Столько всего произошло за одни только полдня, я не могла поверить, что свободна и мне больше ничего не угрожает. Я планировала спокойно прилететь в Нью-Йорк, на метро добраться домой, принять горячую ванную, приготовить ужин и пораньше лечь спать. Не хотелось вспоминать обо всем, что произошло, пусть оно останется в Ричмонде. Когда в почти двадцать два года осознаешь, что у тебя никогда не будет мужчины, потому что ты боишься общения и сближения с ними, становится искренне грустно и больно. Дело не в возрасте, хотя и он тоже является индикатором. Каждым сам решает, как распорядиться собственным телом и душой, в какие руки доверить и стоит ли оно вообще того, но, как бы там ни было, двадцать два года — сознательный возраст. Я оглядываюсь назад и понимаю, что у меня никогда не было серьёзного взаимодействия с противоположным полом, потому что мне страшно находиться с ними на близком расстоянии. Я боюсь случайных взглядов, касаний, даже если мы просто сидим рядом, я уже чувствую себя некомфортно. Как следствие — замкнутость, неуверенность в себе, постоянное одиночество, которым в семнадцать я наслаждалась и от которого сейчас мне хочется выть, крушить и грызть стены. Я каждый вечер говорю себе, что не могу так больше, и каждое утро всё возвращается обратно. Может быть, все дело в том, что я уже привыкла к такой жизни, к холодной квартире и молчащему телефону. Впрочем, у всего есть обратная сторона — меня никто никогда не бросит, никто никогда не изменит, никто никогда не сделает больно. Это успокаивает. Нет мужчины — нет проблем. Я никогда не замечала на себе восторженные взгляды, кроме взгляда своего отца. Боюсь, он был предназначен не для меня, но и это меня мало беспокоило, я ведь все тонко чувствовала. Я никогда не была красивой, популярной девочкой в классе, да мне этого и не хотелось никогда. Но иметь кого-то кроме воображаемых друзей, все же, я была бы не против. Самое забавное, что я выросла, а они остались со мной. Нет, они тоже выросли, только внутри моей головы. И живут там, размножаются периодически, ходят друг к другу в гости и навещают меня. Но ведь это ненормально, правда? Когда выдуманных персонажей больше, чем тех, кого ты имеешь в реальной жизни. Моя крыша знатно протекает и именно поэтому вряд ли кто-то сможет вытерпеть меня. — Мисс, думаю, вам стоит пройти с нами, — несколько охранников обступили меня, полностью преграждая свободный путь. Черты моего лица физически разрушаются, появляется складка между бровями, губы слегка приоткрываются. — Конечно, но по какому поводу? Я только ступила на землю и уже успела что-то нарушить? — Просто следуйте нашим инструкциям, и никто не пострадает. Мои глаза грозились напомнить два блюдца. Пострадает? Перекидываю ремешок дорожной сумки через плечо и с пониманием, но совершенно сбитая с толку, киваю, молча следуя за двумя мужчинами по просторному холлу, где кучками толпятся люди. Элегантность ускользает, превращаясь в нечто более привычное — шум, брань, громкие перепалки. Я съежилась, сильнее кутаясь в лёгонький пиджак темно-зеленого цвета, с опаской оглядываясь по сторонам. Я не люблю общественные места, меня напрягает количество давки, разношерстная публика (включая наркоманов и алкоголиков), неприятные запахи повсюду. А с упоминаниями в СМИ о частых терактах в публичных местах, так совсем стараюсь избегать больших скоплений народу. Хотя, разумеется, не всегда получается — метро, супермаркеты так сильно вошли в наш быт, что без них уже не представляется возможной. Лучшим решением сейчас было следовать за охранниками и сильно не возникать: тише едешь, дальше будешь. Мои волосы атакует ветер от того, с какой скоростью мимо меня проносятся люди. Один из охранников остаётся стоять у кабинета, а второй, приоткрыв дверь, приглашает меня пройти внутрь. Глубоко вздыхаю и медленно иду вперёд, так и не понимая причину своего нахождения здесь. Я же не сделала ничего противозаконного: наркотики не перевозила, все правила безопасности соблюдала, меня же осматривали и спокойно пропустили. Что не так? Кабинетом это помещение можно назвать с большой натяжкой: небольшая комнатка четыре на четыре, больше похожа на подсобку. Цвет стен до безобразия серый и скучный, из мебели — широкий стол, занимающий почти все место и два стула по бокам. — Позвольте вашу сумку. Я развернулась на обращение и поставила дорожную сумку на стол, аккуратно открывая замок. Бред какой-то. Мужчина с предельной концентрацией принялся осматривать содержимое, вываливая вещи на стол. Вслед за майками, домашними шортами полетело нижнее белье, а потом и техника с книгой в придачу. Он успокоился, только когда нашёл паспорт. Кто берет таких твердолобых амбалов на работу и зачем? Такта и воспитанности — ноль, мои вещи были раскиданы по столу и под ним; белая ткань в момент стала грязной, а про то, что в итоге они так и остались лежать на полу, когда он вышел, я вообще лучше промолчу. Как же профессиональная этика? Неужели нельзя было попросить, чтобы я дала этот чертов паспорт? И куда он ушёл? Ни слова не сказал. Мне можно идти или ждать его? Черт, пожалуйста, встройте им чип с мозгами. Потому что пока они могут выполнять только физическую работу. Однозадачные существа. Я аккуратно села на холодный стул и принялась собирать предметы собственного гардероба. Благо, времени у меня теперь было навалом. Неспешно встряхнула каждую вещь и осторожно поскладывала обратно в сумку. Сидя внутри тесной коморки битый час, я искренне пожалела, что как только сошла с трапа не купила себе кофе. И ведь хотела же, но решила, что потерплю до дома, и не буду травить желудок разбавленным водой песком. Но сейчас даже этот песок мог бы хоть чуточку взбодрить меня. Часы показывали почти десять часов вечера, а это значило только одно — я крупно влипла и в свою постель попаду не скоро. Район, в котором я живу, сложно назвать благоприятным, так что добираться домой ночью я буду долго и мучительно. Нет, все же по мне сегодня решили проехаться по полной. — Немедленно проснитесь, — моё плечо тормошила сильная рука, сжимая кожу. Я резко открыла глаза, но тут же пожалела об этом: они моментально начали болеть и пощипывать. Надо мной склонился какой-то опрятный мужчина и с облегчением вздохнул, когда я перевела мутный взгляд на него. Тут же отпрянув к стене, я прижала к груди обе свои сумки и недоверчиво нахмурилась. Передо мной выровнялся молодой человек (совсем не мужчина) лет двадцати пяти, не больше. Спортивное телосложение подчеркивала отглаженная белая рубашка с дорогими запонками на запястьях; черные брюки обтягивали крепкие бедра. По меркам кладовой, в которой мы сейчас находились, он мерещился мне настоящим гигантом: высоким и влиятельным, с особым интересом изучающим моё лицо. — Я уж думал, придётся медсестру звать, вдруг плохо стало, — расправив широкую грудь, он радостно улыбнулся. — Прошу прощения, трудный выдался день, — мой голос после дремоты звучал до неприятного грубым и хриплым. Я немного расслабилась, но все так же непонимающе смотрела на него. — А вы, собственно, кто? — Джереми. Как будто это могло что-то для меня прояснить. — Ваш лучший друг на ближайший год. Мой мозг отказывался воспринимать поступающую информацию так быстро. Я сузила глаза, ощущая, как мышцы напрягаются от смешанных чувств тревоги и возмущения. — С каких пор у меня забрали право на самостоятельный выбор друзей? — С тех самых, как вы пропали, не поставив в известность о своих планах ни мисс Хидлер, ни мистера Азоффа, — как по уставу отчеканивает парень, все еще добродушно мне улыбаясь. — Просто замечательно. Я могу ехать домой? Джереми озадаченно посмотрел на меня, и как бы нехотя рассеял мою иллюзию: — Мне велено доставить Вас лично к Гарри Стайлсу, — он протянул мне два билета и вновь отстранился на безопасное расстояние. Звучит фатально. Аккуратно забираю из его рук свой паспорт и билеты, мельком глянув на дату и время вылета. Нетерпение берет верх над деликатностью. — Это же через пятнадцать минут! — Теперь понимаете, насколько сильно мы теряем время? Я подхватилась пулей, даже не сообразив задать вопросы. Но все это было сейчас неважно: главное — успеть на рейс. До Милана, как огласила стюардесса, лететь предстояло восемь часов. Я запаслась стаканчиком кофе и сначала украдкой, а потом в открытую пялилась на Джереми, ожидая, что он сам догадается объясниться. Только он молчал, уткнувшись в экран монитора, и выбирал среди своей библиотеки по обложкам фильмы, которые планировал посмотреть. По правде говоря, я не позволяю вести себя подобным образом, но мне действительно требовались ответы. Я сделала несколько глотков приторного кофе из стаканчика и постучала согнутым указательным пальчиком парня по плечу. Его глаза внимательно блуждали по экрану, пока медленно не нашли меня. Сняв наушники, он послал мне вопросительный взгляд. — Мы можем поговорить? — Что-то беспокоит? — зрачки с опаской изучали мое лицо, ища подсказок. — Я хотела спросить насчёт Хидлер. И Азоффа. И Гарри, если можно. Он понимающе кивнул, выключая айпад и глубоко вздохнул. Отложил его вместе с наушниками на пол небольшой удобной кабинки, в которую на ближайшие часы был помещён каждый человек в салоне, и наклонился вперёд, ближе ко мне. Я обхватила стаканчик с горячим напитком ладонями и осторожно, как бы невзначай поинтересовалась: — Кто такая Маргарет Хидлер? — У Гарри несколько менеджеров, это удобно — они знают специфику, не отходя от производства, так сказать: какие мероприятия происходят, какие клиенты интересуются господином Стайлсом, что сейчас актуально в том или ином городе. Вот и получается, что в Австралии — Дэвид, в Лос-Анджелесе — Алекс. Когда только группа Гарри начинала формироваться, он подыгрывал на гитаре в нескольких шоу, да и альбом они писали вместе; сейчас Алекс вернулся на прежнюю должность и остаётся менеджером. В Нью-Йорке, вот, Маргарет отвечает за организацию. А Джефф — его пиар-агент, менеджер и друг, поэтому единственный из всей команды ездит с ним везде. Я не заметила, как мои брови сползли к переносице: я внимательно слушала и пыталась одновременно переносить это в реальную жизнь, хотя сонный и желающий отдыха мозг считал иначе. — А сам Стайлс? — Гарри хороший, — Джереми просто и без запинки улыбнулся. — Всегда вежливый, внимательный и добрый. Одним словом, о таком боссе можно только мечтать. — Сильно злился, что я пропала? Парень отрицательно мотнул головой, подперев кулаком подбородок. — Больше переживал, не случилось ли чего. А вот Джефф рвал и метал гранаты. — Не шибко он меня жалует, да? — я криво усмехнулась, тихо пробормотав: — Да и ладно, нам не обязательно друг другу нравиться. Джереми, будто в подтверждение моих слов кивнул, все так же внимательно и пристально всматриваясь в мое лицо. Теперь мне стало некомфортно, я выглядела максимально неподобающим образом: волосы собраны в расхлябанный на затылке пучок, темно-зеленый костюм, в котором я была до этого, сменила белая толстовка с надписью, ноги обтягивали свободные белые штанишки, которые я обычно ношу дома, ступни от холода скрывали теплые носки. Нет, для сна я выглядела в самый раз, но появляться в таком неглиже перед посторонними людьми всегда казалось мне неприличным. — А давно вы с Гарри познакомились? Его заинтересованный прищур смутил меня, и я опустила взгляд. — Нет, — провожу ладонью по волосам, накидывая на голову в два раза больше по размерам капюшон. Прячу часть лица и откидываюсь назад на сидение, оказываясь в полулежащем положении. — И тебя зря приставили, я не буйная. — А я это сразу заметил, — весело отмечает парень, совсем по-детски реагируя на моё утверждение, заставляя и меня улыбнуться. — Потому что я бы в бубен дал, не раздумывая, заяви мне кто-нибудь, что я должен срываться и лететь не пойми куда и зачем! — Смотри своё кино, я спать. И, лучший друг, разбуди меня за полчаса до посадки, — я съехала спиной пониже и натянула капюшон на глаза. Я не знаю, что он ответил, потому что моё сознание уплыло, как только я закрыла глаза. Физическая усталость накрыла волной, мне катастрофически требовался нормальный сон и отдых. Многие, в том числе и я, пренебрегают собственным здоровьем, забывая напрочь, что питаться нужно правильно, спать достаточное количество часов, вовремя давать организму перезагрузку и тогда физическое равновесие наладит моральное. А из-за отсутствия адекватного ухода за собой, своим благосостоянием и нервами, получается, что люди, как и я, превращаются в параноиков. Им постоянно что-то мерещится, они всего боятся и опасаются любой мелочи. В таком состоянии я живу уже несколько лет, и, признаться честно, ничего хорошего при этом не ощущаю. Скорее то, что моя голова — находка для психиатра. Постоянные стрессы, нервозы, маниакальное состояние напряженности. Я устала чувствовать это. Джереми оказался миролюбивым и полезным парнем: ему было все равно, как я выгляжу, главное, чтобы чувствовала себя хорошо. Он не доставал меня расспросами и не пытался завести беседу, когда я слушала музыку в наушниках и читала книгу — мне попросту нечего ему говорить. Все мысли мои заняты работой, которую в скором времени придется оставить. Мне было семнадцать, когда я улетела из Ричмонда, и об этом совсем не жалею. Благодаря обучению во Франции я получила возможность путешествовать по Европе и одновременно заниматься любимым делом. Цветы всегда были моей страстью. В нашем саду их было немного, от этого я относилась к каждому с особым трепетом и осторожностью. Лилии, гвоздики, розы, ирисы. Я вдыхала сладкий запах, прикрыв глаза; дышала тем невероятным ароматом и утонченной прохладой. По каким-то непонятным мне причинам, цветы и растения всегда снимали с меня всю тревогу, всю боль и досаду, оставляя вместо себя приятные оттенки грусти, свежести, красоты. Они такие красивые, нежные, хрупкие создания. Папа говорит, что это мои дети, возле которых я ношусь, как возле грудничков и считает это неправильным, а я не могу с собой ничего сделать. На меня смотрят розы — как они строги и темны, как прямо держат свои головки. Магнолия тронута нежностью, бледностью, будто уже поздний вечер и солнце постепенно опускается за горизонт, оставляя после себя тонкую розовую полоску в небе. Ирисы на исходе летнего дня с пышным густо-синим, почти чернеющим небом; я могу бродить, говорить, касаться цветов часами, ведь каждый из них — сирень, гвоздика, глициния — сверкает белым, лиловым, оранжевым, огненным и беседует со мной в ответ ласковым огнем, что пылает внутри. Джереми оказался миролюбивым и полезным парнем: он следовал за мной везде, даже забрал сумку, как только мы приземлились в Италии и дальше везде носил её сам. Почти сразу организовал нам такси и как только мы оказались внутри, обеспечил меня нужной информацией о том, сколько именно времени мы проведём в дороге до пункта назначения и, уже от себя добавил, что если я хочу, могу ещё поспать. Мое предвзятое отношение растворилось само собой, когда я поняла, что этот человек беспокоится обо мне и готов помогать в любой ситуации, пусть ему за это и платят. Милан — город с судьбой Золушки. Дуомо — воздушный готический собор, символ города, начали строить во времена позднего Средневековья, когда готика была в почете. Венчает его более чем стометровый шпиль с четырехметровой Девой Марией из позолоченной бронзы и возможность подняться на крышу и побродить на высоте миланского неба, среди белоснежных причудливых статуй, окинуть город взглядом с высоты. Внизу, у мраморных ступеней лежит Соборная площадь, где всегда многолюдно: толпятся туристы, путаются под ногами голуби, орудуют карманники, зарабатывают деньги продавцы всякой всячины. Трудно не воспринимать Милан как торговый город. Практически невозможно абстрагироваться от шопинг-лихорадки, которой он охвачен круглогодично. Здесь средоточие дорогих марок от Louis Vuitton до Prada, здесь же легендарное кафе Zucca, сидение в котором за чашечкой кофе являет собой яркий пример двух близких любому миланцу понятий — «dolce far niente» и «fare la bella figura». Историческое кафе, где бывали Джузеппе Верди и Артуро Тосканини, существует с момента открытия галереи и украшено мозаиками, причудливым деревянным декором, массивными светильниками. Машина остановилась почти на середине одной из улиц и сначала, по ошибке, мне подумалось, что Джереми решил сводить меня на шопинг или показать местные достопримечательности этого района, но когда он вышел вместе с моей сумкой, я тоже забрала свой рюкзак, повесила его на плечо и вылезла следом. — Мы на месте? Парень огляделся вокруг, пропуская меня впереди себя, и указал на дом в самом низу улицы. — Да, нам туда. Погода в Италии кардинально отличается от того, к чему я привыкла за месяцы морозов в Америке. Восемнадцать градусов тепла, дети в комбинезонах, лавки с мороженым, солнце, зелень и цветочные клумбы радуют глаз яркими оттенками — вот оно где весна задержалась в пути, пока мы её в Нью-Йорке караулим. Дом, к которому нам был продолжен путь, выглядел опрятно, но скромно. Я думала, известные люди вроде Стайлса живут богаче, помпезнее, вычурнее. Однако, обстановка оказалась куда более аскетичной: никаких тебе гобеленов, дорогих картин, золота. Снаружи жилище выглядело меньше, а когда мы оказались внутри, пространство словно расширилось. Свет, которым наполнялась каждая комната благодаря солнечным лучам, визуально удлинял помещение. — Мисс Харрингтон? — второй раз за сутки меня беспокоили охранники, в голове потихоньку начинался нервный тик. Я защитила свой измученный вид вежливой полуулыбкой и развернулась на пятках на отклик. — Здравствуйте. — Мы ждали вас вчера вечером, — высокий мужчина тронулся с места и пошёл вперёд, попутно кинув мне через плечо: — Прошу за мной. Я кинула неловкий взгляд на второго охранника, потом на Джереми, скорчив грустную гримасу. — Молись за меня. — Зажгу свечу в ближайшем храме, — отшутился тот и ободряюще мне подмигнул. Среди предметов мебели я увидела классические модели, выполненные из дерева, на которых присутствуют резьбленные и кованые элементы. Огромный диван с кожаной обивкой посреди гостиной, в качестве декораций выступают разноцветные мини-подушки. Место отдыха дополнено низкими креслами и журнальным столиком. Элегантно вписывается в общий интерьер комнаты комод, имитированный «под старину» и бар для вин. В целом, мне здесь нравилось. Наверное, очень уютно возвращаться в такой дом, после напряженного дня в суетливом центре Милана.

♬ Coldplay — Trouble.

— Можно? — костяшками пальцев я постучала в кабинет и застыла на месте, не услышав ответа. Я повторила движение, но даже намека на отклик не последовало. Медленно и осторожно приоткрыв дверь, я заглянула внутрь и оглядела взглядом комнату: пепельные оттенки и теплые кремовые тона, разбавленные немного холодным отрезвляющим серым. Большая часть мебели выполнена из металла в сочетании с деревянными элементами и текстилем грубого плетения, эффектно контрастирующие с элегантными гладкими поверхностями остальной мебели. У окна — антикварное кресла в обивке из необработанного льна, а на нём — мужское тело. Я почти сразу поняла, что это Стайлс, хоть в реальности он отличался от тех идеальных картинок, которыми была завешена вся моя комната в отцовском доме. Я тихонько юркнула внутрь и закрыла за собой дверь, скинув рюкзак с плеча на пол. Сделала несколько шагов на цыпочках вперёд, рассматривая лежащее тело. Волосы влажные и немного вились, что крайне меня смутило — для душа поздновато, а для ванной явно рановато, всего полдень на часах. Сам парень лежал, скрестив руки на груди, и подрёмывал. Веки иногда подрагивали, щеки, лоб и губы застыли в одном положении, не двигаясь. От влажности его лицо имело вид восковой фигуры: неживой и ненастоящей. Края белого махрового халата распахнулись, обнажая ключицы и шею, часть груди, ровного рельефа живота. Бросив взгляд в окно, я заметила небольшой бассейн в шаговой доступности. Сложить дважды два проще простого. — Подумать только, а я уже посмел надеяться, что нам не доведется больше увидеться. — Поразительно неприятный звук проходит по артериям барабанной дробью и электрическими зарядами. Я сглотнула, поворачивая голову в сторону двери и увидела недовольное лицо Азоффа. Гарольд, вздрогнув от резкого шума, быстро подскочил и принялся запахивать полы халата. Потирая глаза, он зевнул, посмотрев сначала на мужчину, потом на меня, удивлённо приподнимая брови. — Уже приехала? А почему не сообщили? — Потому что мы ждали всю ночь, как два идиота, так что я попросил ребят не беспокоить тебя и дать хоть немного поспать. Как поживаешь, Оливия? Я непроизвольно съежилась от мурашек, пробежавших по моим плечам, когда услышала свое имя. Сглотнула и перевела глаза с Азоффа на Гарри. По его ресницам пробегает солнце, выскользнувшее из-за высокого дерева, но даже от этого выражение лица не становится мягче или хотя бы немного приятнее. Он взбудоражен. Джефф громко поставил стул посреди комнаты, с таким же бешенством хлопая дверью. Неуверенно передвигаюсь по помещению и сажусь на стул. Стайлс перекидывается взглядом с мужчиной и они одновременно делают то же самое, располагаясь прямо напротив меня. Последовало смущенное молчание того рода, которое только женщина может вызвать в компании мужчин. — Удобно? Я в клетке со львами. — Удобно. — Как долетела? — из последних сил сдерживается менеджер, хотя его колено уже начинает подрагивать. — Хорошо, спасибо, — спокойствие, только спокойствие. Может, все обойдётся. — Она долетела хорошо, — елейно провозглашает Джефф, повернув голову к Стайлсу, будто озвучивает вес своего новорожденного ребенка — так же ласково и приторно. — А где тебя носило три дня? — Я была в Ричмонде, проводила время с отцом, пока у меня образовалось пару выходных, — медленно и растерянно произношу, нахмурив брови до глубокой складки. — Я не думала, что могу понадобиться ближайшее время — меня ведь не предупреждали. — Тебя хотели предупредить, но твой телефон был отключен, — шар терпения лопается, потому что мужчина на взводе поднимается, доставая из кармана джинсов мобильный телефон, и кладет его на стол перед моим носом. Его голос медленно повышается, скоро и вовсе дойдет до крика. — Этот гаджет существует для того, чтобы люди могли держать связь даже на больших расстояниях, а не только для того, чтобы разные девушки постили свои стройные ноги в «Инстаграм»! По какому праву он со мной так разговаривает? Просто неслыханная наглость. И этот человек назначен главным представителем Стайлса? Он даже не соблюдает субординацию, чертов кретин! Я бы не отказалась от возможности съездить этому человеку по наглой самодовольной роже. Хам. — …икогда! Хорошо? Никогда не отключай телефон. — Хватит кричать, ты её пугаешь, — Стайлс немного устало потер переносицу, после чего резко поднялся, за плечи оттягивая Азоффа назад и направляя к двери. — Выйди. Джефф, просто выйди и остынь, пожалуйста. На моём лице не было ни единой эмоции. Может, потому что я чувствовала себя неуместной. Это выглядело так глупо — срываться на мне из-за какой-то мелочи, я даже не поняла, что его так разозлило. Гарольд во время моих размышлений шумел чайником за спиной, а когда все было готово, вернулся в прежнее положение и протянул мне чашку. Я аккуратно обхватила её ладонями и принюхалась. Чай. — Ему сейчас нужнее, чем мне, — я небрежно кивнула в сторону двери и несколько раз словила горячий пар кончиками пальцев. — Лучше ромашковый. Психологи твердят, что он успокаивает. — Как ты? — его рука поднялась к собственному лицу, пальцы потерли мочку уха. Спустя несколько секунд указательный палец переместился на щеку, а средний оказался зажат между подбородком и нижней губой. — Всё нормально, просто устала после двух перелетов подряд. — Ты уверена в том, что ты делаешь? Твои действия говорят об обратном, — настойчиво спрашивает парень глубоким беспристрастным голосом, губы двигаются медленно, формируя каждое слово. — Я просто хотела увидеться с отцом, — не выдерживаю. — Это что, теперь на год запрещено? — Нет, конечно, бред какой-то говоришь, — рассеянно сдаётся Стайлс и откидывает свое тело на спинку стула. Объясняет: — Мы переживали, что с тобой что-то случилось. — Спасибо. Я уже извинилась за то, что своевременно не предупредила о планах. Я и подумать не могла, что будет столько шума. Какое-то время мы смотрим друг на друга как-то задумчиво. Не понимаю его действий, а ещё — мне неприятен настолько пристальный взгляд. Возникает такое чувство, будто посреди моего тела огромная прозрачная дыра, сквозь которую можно увидеть вторую половину комнаты. Именно таких взглядов я всегда остерегалась с людьми — это доставляет дискомфорт, но тут же смотрит и смотрит, никуда не спрячешься. Даже если отведешь свои, все равно будешь чувствовать тяжеленный взгляд чужих глаз на себе. — Как папа? На секунду я не в состоянии проконтролировать свои эмоции, потому что оказалась захвачена врасплох. Отставляю чашку на стол и выпрямляюсь, принимая более устойчивую позицию. Чтобы выдержать этот взгляд на себе, по-другому нельзя, он вызывает противоречивые чувства, с которыми раньше я не сталкивалась. — Хорошо. Скучает, просит чаще приезжать. — А почему ты Марго не рассказала, что у тебя есть сестра? Второй удар подряд всего за минуту? Это сильно, Стайлс. — Я так понимаю, ты уже это сделал за меня? — вдавленным в гортань тоном произношу я, сводя челюсти. — Почему? — повторяет, немного хмурясь от першения в горле и прокашливается. Мне было больно и неприятно чувствовать его глаза. Это смущало, это сковывало движения, это заперло меня в клетку. — Я пролистал фотографии в «Твиттере» до конца, — неохотно признается парень. — На снимках, датируемых 2012 годом ты и девочка, которая выглядит идентично. Не нужно быть Шерлоком, чтобы догадаться. — Зато теперь ты побывал в моих социальных сетях, — крохотная язвительная улыбка появляется на моих губах. — Прекрати, — раздраженно обронил Стайлс и я прекратила. Потому что боялась сказать что-то лишнее и пожалеть об этом. — Я не знаю, почему ты молчала о ней, но, Оливия, если вдруг... — Я ничего от вас не скрываю, — возможно, слишком резко перебиваю. — Ничего. — Иди спать, — по его голосу понятно, что разговор окончен. — Это всё? — я слежу взглядом за тем, как он поднимается и теперь мне доступна только широкая спина, потому что он развернулся лицом к окну. — На сегодня, да. Надеюсь, ты будешь чувствовать себя лучше, когда выспишься, примешь душ и нормально поешь. Твоя комната на втором этаже, третья дверь слева. Я хотела спросить так много, но не успела, потому что в кабинет смиренно и учтиво зашел Джефф, я даже замерла от неожиданности. Его там поменяли на клон за дверью? А потом я вдруг осознала, что он делает это не для меня, а для Гарольда и все встало на свои места. — Вы с Гарри познакомитесь на благотворительном вечере, который устраивает принц Чарльз в рамках своего фонда «Prince’s Trust» в Сент-Джеймсском дворце в Лондоне десятого апреля. Завяжете разговор, выпьете по бокалу вина, обсудите последние новости. Перед камерами светиться не обязательно, но пару снимков в прессе должно мелькнуть, — он объясняет спокойно, но с отвращением, ярость сжимает кости, подстрекая язык. — Весь май свободна в передвижениях, а на лето у нас есть планы, поэтому ты будешь более, чем уместна. Можешь понадобиться в любой день. Само собой, будешь заранее предупреждена. Для этого у нас есть Джереми. — Мой новый лучший друг, — выдыхаю, потирая заднюю часть шеи. — И охранник заодно. Вскоре он тебе пригодится, — неряшливо бросает Азофф. — У тебя нет пива, Гарри? Я быстро подняла голову, непонимающе уставившись на мужчину. Мог бы хоть подождать, пока я уйду. — А то Харрингтон так смутилась и покраснела пока с тобой говорила, что лучше любого рака сойдёт. Стайлс обернулся, кидая на меня начинающий гореть изумрудным пламенем взгляд. Господи, мне хочется закрыться в спальне и спрятаться под одеялом от стыда. Что я и осуществляю стремительно и уверенно. Поднимаюсь, забираю рюкзак с пола и выхожу из кабинета, радуясь, как обдает мою кожу прохладный воздух от той скорости, на какой я несусь по указаниям на второй этаж. Это какой-то ад.