Язык цветов

На следующий день Петунья проснулась пораньше, чтобы разбудить Гарри и поговорить с ним перед школой. Она переживала за мальчика, на которого обрушилось столько информации. Долгие годы она не могла рассказать ему ничего внятного, так как, чего уж кривить душой, ненавидела весь магический мир, кроме одного его проявления — ее племянника. Это было странно и необъяснимо. Сестра даже после стольких лет вызывала в женщине раздражение с легким налетом зависти, а Гарри… С Гарри все было по-другому. Гарри был цветком ее жизни. Это факт, неоспоримый и очевидный, поэтому не имеет смысла даже останавливаться на нем. Но пора рассказать и о других цветах Петуньи Эванс. Это пошло из глубокого детства и было еще одной странностью, вроде бы последней, которую она не могла объяснить: из всего прошлого, связанного с Лили, Петунья сохранила только два пункта — Гарри и цветы. Цветы объединяли некогда дружных сестер собственным языком, который никто не понимал в силу неосведомленности и нежелания тратить время на причуды маленьких девочек. Лили прочитала о нем в какой-то книжке о Средневековье; вообще, Лили была без ума от готических зданий с их устремленными в небо шпилями, романских замков, рыцарей и положенных им принцесс, а потому Петунья не удивилась, когда в очередной раз застала сестру за чтением. — Петс, смотри, что я нашла! — только заметив ее, Лили тут же сорвалась с места. — Смотри, что тут написано! Петунья заглянула в предложенную ей книжку и непроизвольно ахнула: страницы были расписаны нежнейшими акварелями, изображающими самые разные цветы мира. Там были и комнатные растения, и полевые, и изысканные букеты, словом, чего там только не было. «Нередко цветы использовались для выражения чувств, особенно когда не было возможности выразить их иначе. Видимо, первым примером такого языка был «Селам», родившийся в гаремах Турции. Шведский король Карл XII (1682—1718) после вынужденного пребывания при оттоманском дворе завез его в Европу». — Что еще за язык такой? — Язык цветов! Ну же, Петс, что ты будто муха сонная? Я такое нашла! Честно сказать, тогда Петунья еще не понимала, что эти строчки, эти нежные акварели, эти слова сестры навсегда свяжут ее жизнь с цветами и всем, что к ним относится. Не желая слушать возражений, Лили решила, что в ближайшие несколько часов подруги будут рисовать карточки для общения на данном языке: все-таки не все растения можно найти в промерзлом английском городке. Лили со свойственной ей решимостью достала картон и разрезала его на равные части, в будущем ставшие карточками для изъяснения чувств и слов. Достала акварель и вручила сестре. Петунья очень хорошо рисовала, и с этим было не поспорить. — Ты точно уверена, что нам это так необходимо? — с сомнением поинтересовалась девочка. — Да, конечно! Сколько можно? Это же шикарный способ хранить сказанное в тайне. — Хорошо, — сдалась Петунья, — но ты будешь мне помогать. — Но я рисую не так хорошо, — нахмурилась Лили. — Я просто на год старше. Через год будешь рисовать еще лучше, чем я сейчас. Лили радостно улыбнулась и схватилась за кисточку, и девочки стали аккуратно перерисовывать цветы из книжки на карточки. На каждой со временем появились название растения и его значение, не раз и не два сообщавшие о намерениях и чувствах двух подростков. Так они и жили, играя и дурачась, а когда требовалось сообщить друг другу что-то секретное, прибегали к этому тайному, а оттого еще более прекрасному языку. Когда дружба с Лили разрушилась, Петунья еще долгое время находила одинокие цветы лаванды. Нежные колокольчики переливались чистым белым светом на фоне стола, на подоконнике, даже в ее чашке. «Боль одиночества, — говорили они. — Воспоминание о тебе — моя единственная тихая радость». Сердце Петуньи разрывалось на части, но искоренить черные цветки зависти, заполнившие, казалось, ее всю целиком, она не могла. Однажды Петунья не нашла светлый цветок лаванды ни на своей подушке с пробуждением, ни в своем рюкзаке днем, ни в ванной в стаканчике для зубных щеток перед сном. Она обыскала весь дом. Легких переливающихся колокольчиков лаванды там не было. Долгие дни мечтавшая о том, чтобы поток признаний прекратился, Петунья расстроилась, когда это наконец произошло. Тоска по цветам, по их красоте очень быстро охватила девушку, но выхода не было: никто вокруг не стал бы учить этот дурацкий язык, чтобы общаться только с ней, с Петуньей. Более того, показать то, что она скучает по какой бы то ни было частичке дружбы с Лили, она не могла, а потому вариант с живыми цветами отпадал сразу же. В итоге Петунья долгие годы обучения Лили в Хогвартсе страдала без ставшей привычной компании разноцветных товарищей, и как только появлялась возможность, убегала в парк, чтобы наслаждаться многообразием красок и запахов. Когда она переехала от родителей, сразу же купила множество горшков с самыми различными цветами; некоторые из них до сих пор радовали глаз девушки. Стыдно сказать, но парочка была выкопана с городских клумб, так как покупать так много растений Петунье было не по карману. В любом случае очень скоро квартира девушки превратилась в ботанический сад. Она упорно не хотела замечать воспоминаний, всплывающих где-то в подкорке сознания, когда образ очередного цветка оказывался подозрительно похож на рисунки двух девочек, желающих найти свой собственный способ общения. Только для них двоих, личный. Но квартира, полная цветов, не могла принять у себя гостей, которых принимать Петунья, в общем-то, и не хотела, а потому жизнь затворщика в своих собственных воспоминаниях и обидах стала жестокой реальностью для еще слишком молодой для такого девушки. Как ни удивительно, но именно звоночек из прошлого (а точнее целый ребенок) стал тем пинком, который заставил Петунью Эванс стать более веселой, общительной и просто… живой. Петунья вряд ли когда-нибудь кому-то в этом признается, но она практически каждый вечер перед сном благодарит Лили за Гарри. Но вернемся в наше время. Встав с кровати, Петунья подошла к полкам, на которых в специальных коробочках хранились цветки растений, по тем или иным причинам не выращиваемых у нее дома. Среди них были иголки сладко и вязко пахнущей сосны, означающих сожаление. Она подхватила пальцами парочку и очень тихо подложила их на подушку рядом с головой Гарри, бесшумно пройдя по коридору туда и вернувшись в конечном счете обратно. После она спокойно взяла небольшую леечку и наполнила ее водой. Думая о своем, прошла мимо каждого растения в доме и полила его. Это заняло больше времени, чем требовалось, потому что Петунья поздоровалась с каждым. На подоконнике стояли разные виды легкомысленной герани, отличающиеся по цвету, их соседями были целеустремленные и самодостаточные кактусы. Рядом, на изящных этажерках, купленных Петуньей многие годы назад, расположились прекрасные азалии, символ женственности и искренней любви. В красивых горшках на полу стояли нежные и утонченные орхидеи, рядом с ними — робкие фиалки, а на общем фоне выделялась большая победоносная пальма. Маленькая примула в милых горшочках шептала каждому, кто проходил мимо: «Ключ к моему небу лежит в твоем чистом ангельском сердце». Продолжать перечисление цветов Петуньи Эванс можно было практически бесконечно. Словом, на поливку всех цветов уходило много времени, достаточно, чтобы передумать тысячи дум. Что Петунья и сделала. Когда из коридора послышались нетвердые шаги, она поняла, что опять забылась и поливала цветы слишком долго. Настолько, что Гарри проснулся, хотя Петунья закладывала достаточно времени, чтобы еще и приготовить ему завтрак. Удержавшись от того, чтобы закатить глаза (взрослые люди так не делают), женщина вышла к племяннику и поздоровалась: — Доброе утро, милый. — И тебе, Петунья. Как спалось? — он настолько знакомо растрепал свои волосы в неосуществимом желании привести их в порядок, что у нее защемило сердце. — Нормально, дорогой. А ты как? — этот вопрос тревожил ее еще с вечера, и услышать ответ на него она сейчас хотела больше всего. — Ты опять переживаешь, понятно, — улыбнулся Гарри, — но все в порядке. Он слегка растерянно посмотрел на иголки сосны, сжатые в левой руке. Сожаление. — Я не расстроен вчерашним. Просто… Я даже рад в некотором роде. Я узнал столько нового о родителях! Детский восторг, с которым Гарри говорил об информации о его родных родителях, устыдил Петунью в который раз, ведь мальчик практически ничего не знал о них. Проглотив противное чувство стыда, она продолжила разговор: — Что ж, тогда, может быть, позавтракаем? — А что на завтрак? — оживленно осведомился Гарри. От утренней сонности не осталось и следа, и Петунья в который раз удивилась подобной смене состояний. — Что пожелаешь, парень. Но без изысков! — Карамельный сироп к блинчикам — слишком изысканно? — с надеждой на отрицательный ответ спросил племянник. — Пожалуй, нет. Сегодня шеф-повар согласен даже на такое расточительство. Они одновременно улыбнулись и вместе пошли на кухню, а сосновый запах более несуществующего и оттого приятного сожаления преследовал их до самого выхода в школу и на работу.