Backpfeifengesicht // Bar 59 Sekunden

      «Последняя стопка была явно лишней».       Воспоминания Цзян Чэна пугающе отрывочны и хаотичны. Он не помнит, сколько минут назад он покинул бар. Помнит только вечно улыбающееся лицо бармена, которого под конец уже хотелось приложить лицом к барной стойке, лишь бы не улыбался, пощелкивания пальцами левой руки в перчатке и точно лишние стопки Б-52.       А еще почему-то перед глазами всплывает лицо вечно смеющегося кошмара каждый раз, стоит только прикрыть глаза.        Изгнать получается из рук вон плохо, но мужчине не привыкать действовать во вред себе, отгоняя картины, рисуемые хмельным сознанием.       «И надо же было такое неудобное место найти».       Выбираться из бара приходится дворами, непонятными пустыми скверами и узкими проулками, крепче сжимая ручку дипломата каждый раз, как только на горизонте появляется нечто похожее на человека. Цзян Чэну не привыкать. И не из таких мест выдергивал несчастного Человека, который смеется, успевая ровно до того момента, как оный рисковал превратиться в Человека, который плачет.        — Да прекрати ты уже ко мне приходить! — зло выкрикивает Цзян Чэн после очередного образа-воспоминания. — Тебя никто сюда никогда не звал и звать-то не будет! Не заслужил!       И если кто-то и думал напасть на быстрым шагом идущую хмурую фигуру адвоката подшофе, то теперь подобные мысли словно по щелчку пальцев испарились, стоило только увидеть его яростно размахивающим дипломатом перед собой и ругающимся не пойми с кем так, что ворот пальто распахнулся, демонстрируя ярко красный вязанный шарф.        — Да пошел ты к черту! — слова мужчины больше напоминают измученные стоны, он стягивает с шеи попавший под горячую руку шарф и, зло посмотрев на него пару секунд, бросает на землю, тут же наступая черными лакированными дерби.        — Хорошо-то как, — мечтательно произносит он, раскачиваясь с пятки на носок на шарфе.       Картинка перед глазами расплывчата от количества выпитого, а раскачивание только усугубляет состояние, смешивая осенние звезды со светом уличных фонарей в вереницу огней, рождающую боль в висках. Цзян Чэн крепко зажмуривает глаза, пропуская пятерню через волосы.        — А я всё думал, где я его оставил, а вот он где!        — Кто это еще? Ты? — Цзян Чэн сводит брови, наклоняясь к шарфу. — Я, конечно, пьян, но не насколько, чтобы у меня шарф разговаривал.          Легкий удар ладонями в спину, недостаточно сильный для того, чтобы повалить, но достаточно сильный, чтобы заставить Цзян Чэна по инерции сделать два шага вперед и сойти с шарфа. — Я думал, никогда его не найду, а ты бережно хранил его для меня все это время!         — Да кто ты вообще такой и с чего взял, что это твой ша… — мужчина замер на полуслове, наблюдая как трагедия его снов поднимает шарф с земли и бережно прижимает к себе, игриво мурлыча себе под нос что-то в духе «этот злой дядя никогда тебя больше не обидит, не переживай, я тебя постираю и будешь как новенький».       «Почему не я?»       Цзян Чэн трясет головой в надежде, что мысль самостоятельно покинет его сознание.        — Вот уж не думал, что встречу тебя сегодня!        — Опять ищешь приключения на свою задницу? Помни, я вытаскивать тебя больше не буду.        — Помню-помню, как такое забудешь. Я… просто гулял и вот, оказался здесь. Сам не понимаю, как так вышло. Но! — начинает Вэй Ин, предусмотрительно пряча шарф за спину. — Как же такое могло произойти? Что тебе мой шарф сделал-то? Мало того, что ты его украл и спрятал, так еще и топчешь его!        — Могу, например, наступить на твое лицо.         — Такой вариант мне не очень нравится. А как насчет, хм, — Вэй Ин искренне пытается состроить задумчивую гримасу.       Цзян Чэну кажется, что даже звезды на небе смеются над ним. Вот он — Вэй Ин собственной персоной. Бери — не хочу. Да только взять не сможет, даже если захочет.       Волосы безуспешно убраны в маленький хвостик. Все равно так и лезут в лицо, спутываются от ветра и носят с собой парочку ярких осенних листьев. Цзян Чэну так и хочется руку протянуть, поправить хоть немного, заодно отругать как следует, но слов подобрать не может, поэтому стоит, недовольным взглядом сверлит желтый листок прямо на макушке и только выдавливает:        — На ежа похож.        — Кто? Я? Да ты на себя-то посмотри! Весь колючий, не подберешься никак.       Ярко красный шарф в руках Вэй Ин совсем не к месту. Режет глаз и так и просит адвоката снова втоптать его в землю. Вэй Ин и сам не понимает, с чего это Цзян Чэн такой злой, что даже вещи портит, но решает не спрашивать: своя жизнь дороже. Только и мнет шарф в руках, совсем не замечая грязи на собственных пальцах, как и листьев в собственных волосах.        — Холодно.        — Что?        — Холодно без шарфа, — отрезает Цзян Чэн. — Отдай.        — Ещё чего! Он мой, да и к тому же весь грязный, как ты его носить будешь?        — Все равно. Отдай.       Противный красный хочется спрятать куда подальше, как вариант, на собственной шее. Там Цзян Чэн уж точно его не увидит. А еще лучше принести домой, распустить и красными нитями соединить все причинно-следственные своего состояния. Вэй Ин слегка удивлен, но шарф отдавать не спешит.       «Да уж, вляпался. Скоро светать начнет, а я стою посреди улицы с грязным шарфом и этим… люби пьяным».        — Придумал! Стой на месте!       Цзян Чэну так и хочется крикнуть: «Ещё чего!» — и убежать, но он прекрасно понимает, что бежать он сможет только до ближайшей стены, если, конечно, не упадет раньше. Он только плотнее сжимает губы и старательно смотрит поверх Вэй Ина, лишь бы его лицо не видеть.        — Почему ты совсем не смотришь на меня? Раньше глаз оторвать не мог! — сетует Вэй Ин, попутно снимая собственный шарф — черный, грубой вязки, что прямо сейчас кажется самой теплой вещью на свете.       И ведь не скажешь ему, что на лицо смотреть больно почти что физически, что Вэй Ин — главный спонсор его бессонницы, помимо работы и собаки. И что разбуди его посреди ночи и спроси, кто такой Вэй Ин, он невольно проболтается о своей самой главной тайне, которая и не тайна вовсе для тех, кто имеет глаза и уши.       Руки у катастрофы холодные, расправляют ворот пальто, аккуратно обводя пальцами острые края английского воротника, чтобы мгновением позже намотать вокруг шеи адвоката хранящий тепло его тела шарф. Вэй Ин отступает на шаг, критическим взглядом осматривая результат.        — Что-то не так.        — Конечно не так, верни мне мой шарф, — цедит Цзян Чэн.        — Мы так долго не виделись, а ты предпочитаешь смотреть на небо, а не на меня.        — Небо по крайней мере молчит.        — Я молчал все то время, что меня рядом не было, а теперь говорю.        — Планируешь дойти до лимита за ночь?       Слова слетают с губ быстрее, чем Цзян Чэн успевает осознать их скрытый смысл. Ему только и остается, что наблюдать за озадаченным вопросом Вэй Ином и мысленно отвешивать пощечины то ли себе, то ли ему, а лучше обоим одновременно.        — Абсурднее не придумаешь, — бурчит себе под нос Цзян Чэн.        — Ты что-то сказал?        — Ничего. Злит.       Его злит абсолютно все, начиная от нелепости ситуации и заканчивая колючей шерстью шарфа. Мысленно адвокат прикидывает, во сколько лет мучений обойдется ему борьба со стыдом за сегодняшнюю встречу, и от этих мыслей еще больше становится похож на грозовую тучу. И если бы под рукой сейчас оказалась тетрадь и ручка, он бы исписал все страницы размашистым «как же ты меня достал, Вэй Ин», сжег и пепел преподнес в коробочке вместо обручального кольца со словами: «Это все, что у меня осталось, будь добр, выкинь и заруби себе на носу: хуйня это последняя, ваша любовь».        — Не идет тебе, не идет, — резюмирует Вэй Ин.        — Что?        — Не идет тебе, когда хмуришься. Вот ни капли не идет.       Трагедия его снов в мгновение ока оказывается рядом, свесив голову набок, любопытным взглядом пробегается по хмурому лицу Цзян Чэна, пока застрявший в его волосах ярко желтый листок, медленно рисуя в воздухе причудливые узоры, пикирует на землю.       Цзян Чэн устало прослеживает его взглядом, прикрывая глаза. Ему так и хочется сказать что-то в духе «будь я в нуаре, прямо сейчас бы застрелил тебя и закурил», но он молчит.       Вэй Ин отпечатан с обратной стороны век шесть дней в неделю, в последний предусмотрительно не является, великодушно позволяя Цзян Чэну на день выбросить из головы факт его существования.       Взглядом попасть в глаза напротив — проще простого, но только если это не Цзян Чэн.        — Это настойчивое привлечение внимания?       Вэй Ин тихо хмыкает, разглаживая морщинку меж бровей адвоката большим пальцем правой руки. Он весь — сплошное безобразие, перечеркнутые страницы сменённых телефонных номеров и тот самый герой, который, вероятнее всего, перед смертью тихо выдохнет «наконец-то».        — Кто предугадывает свое прекрасное будущее, тот ведет нищенскую жизнь так же, как невинно осужденный идет на казнь — ему не стыдно.        — Будто бы тебе хоть раз в этой жизни было стыдно.        — Да, ты прав, не было!        — Да иди ты к черту, а? И шарф свой забери!        — А шарф-то что тебе сделал?        — Он колючий, а тот, — Цзян Чэн указывает на стыдливый красный и думает, не выглядит ли он часом точно так же: — Мягкий, пускай и противный.        — Что в нем противного?        — Это все потому, что он твой.       Цзян Чэну думается, что лучше было бы, например, лишиться зрения или провалиться под землю прямо сейчас, только бы не чувствовать поражающий центральную нервную систему страх.       Он накрывает лицо скрещенными пальцами рук. Смотреть сквозь скрещенные пальцы — красивая картинка в каждом секторе, кроме сектора приз. Фалангу пальца на фалангу пальца — выступающие, ими перекрывает глаза Вэй Ина, целится, смотреть в них никогда не нравилось: мутные, странные, напоминают битые бутылки, а следом зиму и кровь, когда, подскользнувшись, падаешь на осколок, добавив белому полотну алый росчерк и забористое ругательство.       Когда Цзян Чэн открывает глаза в следующий раз с одной единственной целью — впиться взглядом в лицо и побитой собакой прорычать «держись от меня подальше», Вэй Ина почему-то рядом не оказывается.       Адвокат выдыхает. Может, это даже к лучшему.