Oriental sweets

      Тот разговор положил начало длительному пути, наполненному как невероятно уютными семейными моментами, так и довольно неприятными, вспоминать которые лишний раз не хотелось.       Однажды Чонгук проснулся с мыслями о том, что хочет ладду. Бывает такое, что желание почувствовать на языке вкус какой-нибудь сладости порабощает твой мозг настолько, что ты становишься неспособным думать ни о чём, кроме неё. И как же удобно, когда целая команда первоклассных поваров в любое время суток готова выполнить любую твою гастрономическую прихоть. В таком приподнятом настроении Чонгук спускался в столовую, где для него уже начинали накрывать стол. Один из слуг подошёл к нему, и Правитель даже не успел приказать изготовление десерта, как тот тут же донёс: — Госпожа Чон Чимин, просила вас зайти к ней перед завтраком.       Чонгука это новость удивила, от ступора он забыл про сладкое, отпустив слугу. Вчера Чимин лёг очень поздно, так что младший не рассчитывал, что он вообще проснётся раньше завтрака. Стоит войти в комнату, Чимин встречает его при полном параде: широкие стрелки, выбеленная кожа, причёсанные длинные волосы. Он сидит на постели, закрыв ноги мягким одеялом. — Ох, это ты! — старший выбирается из нагретого гнёздышка, тут же примыкая Чону в объятья. Тонкая ткань его халата практически не чувствуется, поэтому парень с особым эстетическим наслаждением проводит по мягкой попе, вдыхая вкусный запах своего мужа. — Доброе утро, — Чимин оставляет на его губах тёплый поцелуй. — Доброе, родной. Ты звал меня? — Да, — он отходит, таинственно улыбаясь, после чего показывает на два подноса на своём прикроватном столике. — Ты должен помочь мне съесть это.       Такого заявления Чонгук не ожидал. Еды чрезмерно много: солёная красная рыба, виноград, грейпфрут, хлебные лепёшки и щербет. Что за дикое сочетание? — Чанёль сказала, что я должен просить самые странные наборы еды и в большом количестве, ведь во мне развивающийся организм, так же требующий пищи. Так что вот. Виноград я съем, остальное за тобой. — С ума сошёл? — Чонгук почувствовал как его мечты о ладде разбиваются в прах. — Это в тебе растущий организм, я тут не причём. — Ещё как причём! — он отломил уголок щербета и поднёс к чужому рту. — Будем с тобой беременными вместе. — Это издевательство, — проворчал младший. — Иногда у меня складывается ощущение, что все забыли, кто тут Правитель.       Чимин хихикает, умиляясь с такого насупленного парня. Лёгкое касание губ в местечко между бровями, чтобы успокоить Чонгука, всегда срабатывает. — Ладно, я съем ещё и грейпфрут. Не переживай ты так, по большей части я буду просить принести то, что хочет Чанёль и относить ей. Просто сегодня ей нездоровится, и она просила только чай.       Чонгук видит, что среди этого обилия еды нет никаких напитков. Ну да, было бы подозрительно заказывать сразу две чашки. — Если я наемся здесь, как я потом буду есть на завтраке? — Никак, потому что ты поедешь к мастеру, который изготовит накладку на живот. — старший беспечно оторвал себе зелёную ягодку. — Почему пошла только пятая неделя, а я уже так устал? — Чонгук закатывает глаза.       Как Чимин и обещал, это действительно не доставляло младшему много хлопот. Наоборот, заходить к любимому утром за небольшим аперитивчиком перед завтраком стало негласной традицией. К его приходу на столе оставались незначительные закуски, так как основная часть еды передавалась Чанёль. Да и стоит ли упоминать, что вкусности были лишь предлогом, чтобы наведаться к любимому мужчине?       Неделя за неделей, новые правила легко вплелись в их повседневную жизнь. Раз Чимин забеременела, следовательно она здорова, а потому не было нужды приглашать специального доктора, и её осмотрами занимался дворцовый. Ну, как осмотрами, скорее парень раз в несколько недель заглядывал к нему на чай, пока тот давал новые советы по поводу поведения, повадок и прочего.       Хорошим советчиком, безусловно, была и Чанёль. Только если доктору Чимин не мог ничем по сути отплатить, то с девушкой активно делился теми знаниями, которые были известны только ему. — Подожди, покажи ещё раз, — Чанёль сосредоточенно замерла, наблюдая за действиями Чимина.       Парень терпеливо замедленно показывал ей технику плетения двух косичек на голове малышки, что смиренно терпела свою участь. Не ладилось у девушки с причёсками, вот никак. Одну косу, которую ещё называют французской, более менее удавалось заплести. Да и стоит отдать должное — данная причёска была ей к лицу. Стоит увеличить количество заплетаемых косичек и Чанёль тут же терялась — они получались кривыми, непропорциональными. И если за время пребывания во дворце она разучилась тому, что преподавали в школе, то Чимин, видимо, получил какую-то психологическую травму, ведь мог заплести идеальные косы даже с закрытыми глазами. Сейчас разница в их навыках сильно заметна: у старшего ни единого волоска не выбивается, у второй настолько слабое плетение, что всё болтается. «Затягивай сильнее», — подсказывает Чимин, а она же вроде и так тянет, куда сильнее то? Благо, из парня замечательный учитель: он не злится, не кричит, не закатывает глаза. Понятно объясняет, показывает примеры, а при неудачах улыбается и говорит, что всё придёт с практикой, главное — не опускать руки.       Когда Чанёль закрепляет результат ленточкой цвета индиго, дверь вдруг хлопает. Девушка не поворачивается на звук, но любопытная дочурка всё же окидывает взглядом вошедшего, после чего тут же вытягивается по струнке.       Чонгук. Только на него она так реагирует. Становится немножко дёрганной, с блеском в глазах, при этом максимально воспитанной и манерной. Папа редко её навещал, можно даже сказать никогда. Сейчас он озирается по сторонам, действительно не узнавая комнату.        Айю знает все правила, знает этикет, но разве можно маленькому ребёнку вбить в голову, почему же её отец чаще разговаривает с каким-то бородатым дядькой, сидящим по правую руку за столом, чем с ней? Она не кидается с объятьями, не улыбается. Сначала занятия с противными воспитателями были удручающими, а потом она подумала: «А что, если я буду вести себя хорошо и правильно? Тогда папа будет меня любить?». Ей хотелось, чтобы папа её любил. Даже если он не сможет играть с ней в игрушки, потому что очень занят. Хотя бы, просто, чтобы иногда заходил узнать «Как дела?» и помахать ручкой. — Здравствуйте, — она кланяется, когда мужчина подходит ближе.       Жены не реагируют — они уже виделись с утра. — Какими судьбами? — натурально удивляется Чимин.       Младший действительно не вписывался в общую атмосферу комнаты. Для милой девичьей спаленки он был слишком грузный, напыщенный. Да и самому находиться тут было не совсем комфортно. Юная принцесса смотрела на него как на ангела, и его ужасно смущало это.       Заниматься детьми — не удел Правителя, он практически не виделся с отцом до совершеннолетия, а после всегда обращался на «Вы» или «Господин». Разве в семье зовут друг друга «господами»? Первые несколько месяцев после рождения он просто старался забыть о дочери, потому что так нужно. После — ему стало очень страшно. Мельком ему удавалось увидеть как беззаботно смеётся малышка на Чиминовых руках, как тянется к матери за объятьями. Будет ли она вести себя так же с ним? Что если он просто напугает её, и вместо выдуманных чудовищ именно его силуэт будет мерещиться ей в темноте? — Что ещё за «здравствуйте»? — девочка вся сжалась, коря себя за то, что забыла добавить «господин». — Привет, Айю. — П-привет? — переспрашивает она, округляя глаза. — Учитель говорил, что нужно… — А мы ему не скажем, — Чонгук подмигивает, протягивая руки к ней.       Чимин ярко улыбается, когда Айю с довольной моськой залезает к нему на колени. Он подтягивает её за ноги, беспокоясь, что неугомонная малышка может свалиться.       Ощущение слишком разнится с тем, когда держишь на ручках детёныша животного. Девочка какая-то слишком твёрдая, при этом до невозможности хрупкая. Чонгуку интересно с ней взаимодействовать, но какого-то безумного влечения к маленькому созданию он не чувствует. Айю очень тёплая, даже горячая, устроилась на нём так удобно. — Смотрите какие косички мне заплели мама с Чимин-нуной, — она показывает папе затылок, а тот улыбается наигранно. — Замечательные. Они большие молодцы.       Чонгук проявляет к дочери терпимость и нечто похожее на симпатию. Пока она ребёнок, он должен быть снисходительным к её рассказам, даже если они ему совсем не интересны. Он вспоминает, как Чанёль целовала Принцессу в макушку или лоб, и думает, что не хотел бы касаться её губами. Возможно это изменится со временем, и чудесная малышка сможет влюбить в себя Чона, но пока что нет. — Папа? — она зовёт на пробу, как же сильно ей нравится улыбка в чужом взгляде. — Можно я вас нарисую? — Оу, — мужчина немного теряется. — Конечно.       Айю слезает с бёдер, убегая куда-то в глубь комнаты, чтобы достать всё необходимое. — Как самочувствие? — обращается он к Чанёль. — Всё в порядке. — Я написал твоему дяде, как мы и обсуждали. — Чанёль кивает. — Когда твоё положение будет невозможно скрывать, ты поедешь в его имение. Но если раньше этого времени почувствуешь тяжесть или недомогание — обязательно сообщи. — Хорошо. — Не знаю, какие ещё сюрпризы могут возникнуть, но я рад, что у тебя не было токсикоза. — Чимин долго беседовал с дворцовым доктором, чтобы узнать все тонкости, многие из которых все же оставались ему непонятными. — Не представляю, как мы должны были скрывать твоё плохое самочувствие и инсценировать моё. Да и это явно не самое приятное явление, рад, что оно обошло тебя стороной.       Айю тем временем перенесла на небольшой столик бумагу и рисовальные принадлежности, под шумок начав процесс творения. Разговоры взрослых её мало интересовали. — Помню, меня начало тошнить за недели две до родов, но это наверное сугубо индивидуальное, — Чимин закивал: доктор говорил об этом.       Чонгук хотел было повернуться к мужу, как Принцесса его одёрнула: — Не двигайтесь пожалуйста.       Мужчина быстро вернулся в прежнее положение, отразив на своем лице всю комичность ситуации. Чимин тихо посмеивался, кажется, даже Чанёль дёрнула уголком губ. Они ещё какое-то время разговаривали под тихое скольжение карандашей по бумаги, пока в комнате не возник посторонний человек. Пожилая дама поклонилась, после чего произнесла: — Юной Госпоже положено обедать.       Мужчина сразу встал и, не попрощавшись, покинул помещение, Чанёль также быстро удалилась в свои покои. Нянечка ждала, пока малышку передадут ей, чтобы она могла отвести её к столу. Чимин же, немного задержался, подойдя к Айю. — Вау, твой рисунок так хорош! — он поднял со стола бумажку с бессвязными каракулями. — Я могу забрать его на память?       Девочка расцвела от его слов. Ну как тут можно отказать? О рисунке, кстати, вспомнили только спустя пару месяцев. Чимин тогда начал носить накладной живот, что выглядел, между прочим, очень естественно, возможно даже естественнее, чем у самой Чанёль. Он представлял собой плотную, но довольно гибкую полусферу, которую изнутри нужно было заполнять мягким материалом (от которого, к слову, ужасно потела кожа). За счет добавления этого самого материала, можно было добиться плавного увеличения живота.       Поздним вечером Чимин пристально разглядывает своё отражение в зеркале. А своё ли? Длинные волнистые волосы, мерцающая в тусклом свете свечи диадема, персиковое платье в пол. Он поворачивается чуть боком и кладёт руку, украшенную бежевыми полупрозрачными перчатками, на выделяющийся живот. Он выглядит не особо большим, но фасон платья намеренно подчёркивает его. Чанёль же всё продолжает носить обычную одежду, правда корсет надевает больше для вида — он вовсе не затянут, дабы не навредить тому, кто развивается внутри девушки.       Чимин вздыхает, рассматривает дальше. В ушах громоздкие серьги, которые ему вполне нравятся, колье на шее, золотое кольцо на безымянном пальце. Столько пустой мишуры, к чему она? Старший бы оставил только последний элемент.       Пока Чимин витает в облаках, Чон подкрадывается сзади, прижимается к нему всей поверхностью тела и тут же укладывает руки на животике. Чимин улыбается. Да, так определенно выглядит лучше, целостная картина сложилась. Чонгук аккуратно гладит руками накладную поверхность, словно второй способен хоть что-то почувствовать, и тоже показывает сияющую кроличью улыбку, поймав чужой взгляд через зеркало. — Если ты скажешь, что мне идёт быть девушкой, я тебя… — Чимин не успевает предупредить, как его губы накрывают чонгуковы. — Не скажу. И я надеюсь, ты не думал вновь о той чепухе вроде «было бы классно, если бы я был женщиной». — Нет, — признаётся Чимин. — правда нет.       Чонгук осторожно прикусывает кончик чиминова ушка, тут же зализывая покрытую мурашками кожу. — Я рад. Потому что Чон Чимин — это мужчина, и я бы хотел видеть его именно таким.       Чимин накрывает своими ладошками чужие. Кажется, они уже сидели так раньше, но тогда он чувствовал тепло исходящее от рук парня, а сейчас? Почему ему мерещится будто да? — Знаешь, а ведь если родится один ребенок, мы не будем знать, кто из нас его кровный родитель. — Чимин откидывает голову на плечо Чонгука. — Если конечно он не переймёт какой-то явный признак. Но представляешь, если это будет мальчик? Династия Чон оборвётся, даже сама того не подозревая, если этот мальчик — мой сын. — Ты ведь тоже Чон, не забывай. В твоих венах течёт священная кровь. — младший поднимает его ладонь, сопоставляя её с такой же раненой своей.       Чимин, ностальгическим взглядом окинув шрамы, переплёл их пальцы. — В таком случае династия Чон приказала долго жить. — парня неожиданно осенило. — У меня есть кое что для тебя.       Чимин отошёл к комоду и, выдвинув верхний ящик, начал в нём копошиться. Наконец, он извлёк небольшую рамку, со вставленным внутрь рисунком. — Я подумал, что ты не будешь против того, чтобы это стояло у тебя в спальне. — он, обернув руку вокруг чужой талии, протянул свой небольшой подарок.       Чонгук забрал картинку искренне не понимая, что должен с ней сделать. Непонятная мазня даже отдалённо не напоминало портрет, но при этом рука не поднималась его выкинуть. — Похож? — он поднял её на уровень своего лица. — Очень, — хихикнул Чимин. — такая же зелёная полоска на лбу и красная точка под глазом. — Где?       Чимин привстал на носочки, чтобы прикоснуться губами к чоновой скуле. — Прямо вот тут. — блеклая помада и правда оставила алый след. — Я очень горжусь тобой. Ты огромный молодец, что пытаешься сблизиться с ней. Айю в тебе души не чает. — Я не совсем знаю, что должен делать… — замялся младший. — То, что считаешь нужным, то, что хочешь. Чонгук, она будет счастлива, даже если ты просто улыбнёшься ей во время завтрака. Я понимаю, что тебе тяжело, ведь ты не получал любви от своей семьи. — он старался подступиться аккуратно. — Скажи честно, ты вспоминал своего отца после смерти, скучал по нему? — Нет, — тот не задумывается. — Мы не так уж и часто виделись с ним. — У тебя нет примера для подражания. Решение за тобой, но будет здорово, если ты не дашь Айю разочароваться в слове «Папа». Я в любом случае буду рядом, чтобы помочь тебе. — Я не обещаю, что буду лучшим, но я хотел бы попытаться. — спустя долгие минуты молчания отвечает Чонгук. — Ты уже лучший, хотя бы потому, что тебя, в отличие от твоих предшественников, это волнует.       Через несколько дней после этого Чонгук отправил девушку к дяде. Наблюдать за тем, с каким трудом ей удается ровно сидеть или долго стоять — было невозможно. Поэтому, несмотря на то, что сама Чанёль не заикалась об этом, ведомая гордостью, Чон решил взять ситуацию в свои руки. Если делаешь что-то повторно, обычно это даётся легче, но видимо на беременность это правило не распространялось.       Так как отправка Госпожи была официальной, карета отбыла прямо посреди дня. Девушка не хотела долгих бессмысленных прощаний (она ведь скоро вернётся), поэтому просто молча уехала. Не было масштабных проводов, только Чонгук и пара слуг, помогавших водружать вещи. Чимин узнал об отправке когда лошади уже покинули пределы стены, коей был обнесён дворец, что сильно его опечалило. Но он не держал обиды на подругу, мысленно пожелав ей хорошего пути.       Тот факт, что местоположение Чанёль было общеизвестным, было очень на руку, ведь Чонгук, благодаря этому, смог наносить ей официальные визиты, без угрозы слежки. До этого, он тщательно обговорил всё, что касалось написания писем, с главным пунктом: ни слова о твоём положении. Может из-за этого, может потому что рассказывать было действительно нечего, но редкие письма, что доходили во дворец, были скупыми и холодными, больше походившие на отчёт. Чимину среди многих серых строчек было важно увидеть «всё хорошо», большего он и не требовал.       Он столкнулся с проблемами отсутствия девушки уже на следующее утро, когда, попросив кучу еды, задумался о том, куда же её денет. У младшего со вчерашнего дня болел живот, на него никакой надежды, а сам Чимин не ест и половину того, что лежит на столе, предпочитая абсолютно другие блюда. Вот незадача. Решение нашлось само собой: складывая деликатесы в заранее вычищенные коробки из-под инструментов и накрывая их полотенцем, парень смог относить продукты своей знакомой. Та сначала отказывалась принимать такие дорогие подарки, но Чимин был непреклонен.       Так скромная семья кузнеца впервые открыла для себя многие виды продуктов, о которых может и слышала ранее, но даже не мечтала испробовать. Женщина, пытаясь быть Чимину хоть немного полезной, тоже делилась ощущениями и опытом после рождения двух сыновей. Парень уже слышал нечто подобное, и не один раз, но всё-равно внимательно впитывал информацию, ведь таким образом, мог найти для себя некое «среднеарифметическое», на которое мог бы опираться сам, не ведя себя под копирку.       Часть еды также отходила пожилой поварихе, за всё время своего честного труда, ни разу не укравшей дорогих продуктов. Она чувствовала себя плохо и пресная каша никак не помогала ей восстановиться. Зато помогли наполненные витаминами овощи и фрукты, кальцием рыба. Да, может новый рацион не вылечил её больную спину, зато придал здоровый вид лицу, наполнил жизненной энергией. А Чимин только рад, что может кому-то помочь.       Следующее, что он обнаружил, это обязанности по воспитанию Айю, что легли полностью на его плечи, если конечно не учитывать нескольких нянечек и учителей. Малышка скучала по маме, но ежедневное «она скоро приедет, не переживай», вполне успокаивало её. Они также играли в куклы, рисовали, читали книжки, гуляли по площади. Во время одной из таких прогулок, Принцесса спросила: — А ты знаешь, кто у тебя там? — она показала пальчиком на довольно объёмный живот. — Нет, — Чимин пожал плечами. — Ты как думаешь? — Думаю, братик. — Почему же? — он с нескрываемым любопытством слушал ребёнка. — Потому что с сестрёнкой мне пришлось бы делиться своими куклами, а я не буду этого делать. — надув губки, ответила Айю.       Чимин рассмеялся на такое заявление, после чего взял крошечную ладошку в свою, умиляясь девочке. — Ты совсем как твой папа. — Принцесса подняла голову. — Он тоже не любил делиться ничем своим, и был просто ужасной жадиной. Но я объяснил ему, что нельзя себя так вести. — Правда? — она недоверчиво свела брови к переносице. — Конечно, правда. — Ну, ладно, — она выдохнула так по-театральному устало, словно пыталась удержать на себе небосвод. — Если это будет сестрёнка, то она сможет играть с моими куклами. — парень улыбнулся. — Да даже если будет братик, то тоже.       Чимин рад, что девочке не потребовалось больше двадцати лет, чтобы понять это. А также рад тому, что она растёт в более благоприятных условиях и светлой атмосфере, чем Чонгук, нашедший свой лучик света уже после того, как вошёл на престол.       Вдруг Айю подала знак, чтобы Чимин наклонился к ней, после чего прошептала ему на ушко: — Ты только не говори, что я спрашивала, ладно? — дождавшись утвердительного кивка, она продолжила. — Папа сердится на меня?       Девочка выглядела расстроенно, мысли о том, что она — причина такого отстранённого поведения родителя, не уходили из головы. Она ведь и рада бы исправиться, да вот как ей продемонстрировать Чонгуку всю свою воспитанность, когда он к ней совсем не приходит? А лезть самой будет навязчиво. — Нет, Айю, нет! — Чимин хотел поднять её на руки, но вспомнил, что вообще-то он беременный, ему и так тяжело. — С чего ты это взяла?       Парню правда было немного обидно за Чонгука, который действительно старался подступиться к ней. Медленно, своеобразно, но даже эти шаги давались нелегко. Чон приветственно кивал ей, когда они сталкивались в коридоре, разрешил нянечкам добавить в обеденное меню что-нибудь сладкое. Конечно, маленький ребёнок не замечал таких жестов внимания, а тот просто не был готов к чему-то большему. Не знал, как себя вести, что говорить, каким образом реагировать. — Айю, твой папа не сердится на тебя. — он не совсем понимал, как можно объяснить это ей. — Он просто очень сильно занят. Но он обязательно найдёт для тебя время, просто сейчас, ему не хватает его даже на то, чтобы толком поспать. Ты ведь понимаешь, что он занимает высокую должность? Давай тоже не будем держать на него зла? — Я не злюсь, — девочка, ища опору, вцепилась крошечной ладошкой за рукав его платья. — Я просто не знаю, что делать. «В этом вы похожи», — Чимин сжал губы. Они оба не знают как им сблизиться, но оба этого хотят. Может им просто стоит меньше думать и уже начать действовать? — На самом деле, папа тоже не совсем знает, что ему делать. Нам нужно будет его научить, согласна? — он подмигнул, заметив, как Айю повеселела.       Своими самокопаниями и анализами, они точно не придут к общему результату. Дочь с отцом должны учиться взаимодействовать на практике, которую Чимин пообещал устроить.       В целом, парень отлично вжился в роль беременной девушки. Не носился по коридорам, отдавая предпочтение спокойному шагу вперевалочку. «Ты похожа на уточку!» — воскликнула Айю, увидев его забавную походку. Старший, не обращая внимание на замечание, продолжил ходить так. Накладной живот хоть и был довольно твёрдым снаружи, был набит ничего не весящим материалом изнутри. Поэтому, Чимину приходилось воображать, будто он носит на себе дополнительные четыре килограмма.       Он хватался за поясницу, когда нужно, кряхтел, поднимаясь по лестнице, с энтузиазмом поглощал предложенную на обед пищу.       Только один момент выбил его из колеи. «Чанёль стала чувствовать толчки, поэтому тебе иногда стоит притворяться, что ты чувствуешь их тоже», — сказал Чон, вернувшись с одного из отъездов.       Какого это? Он долго пытался представить такое на себе, но это было очень сложно. Доктор говорил, что ему стоит счастливо улыбаться, ведь в нём отзывается новая жизнь, но Чимин думает, что скорее визжал бы от ужаса, если бы внутри него что-то неожиданно с силой толкнулось. Поэтому он решил совместить это: тренировался, сидя за туалетным столиком, чтобы по итогу выдать сконфуженно-удивлённое выражение, по мере осознания перетекающее в нежную улыбку.       И вышло действительно отлично: надо было видеть панику на лице Чонгука, когда Чимин резко дёрнулся во время ужина, после, сыграв всю ту гамму эмоций. Заметив, что привлёк внимание нескольких сидящих подле советников, он выдал с обожанием: — Толкнулся.       Младший, чуть не подавился тем, что ел. Он уже и забыл, за какого артистичного лиса вышел замуж. Но все присутствующие, наблюдающие за сценой, списали глупое выражение лица Чона на удивление и не придали этому большого значения.       Вечером, закинув на старшего конечности, Чонгук будет долго ворчать по этому поводу. «Я скажу постановщику Национального театра, чтобы он дал тебе роль в новых пьесах», — бубнит он в чужие ключицы. А старший не может удержаться от смеха, целуя надутые щёчки.       В отличие от ухода, возвращение Чанёль держалось в строжайшем секрете. Ближе к полуночи телега подъехала к щели в высоком заборе, возле которой стояли два парня. В траве надрывался сверчок, заполняя громкими звуками тишину.       Чимину было не очень комфортно здесь находиться, вспоминались моменты, память о которых скреблась внутри дикой кошкой. Он инстинктивно держал руку на шее, от неожиданного обострения ощущения пустоты на ней.       Не было душераздирающего единения, Чанёль, сжав зубы от боли, не без помощи Чонгука, слезла на землю. Пока Правитель отдавал кучеру положенную награду, Чимин дал девушке опереться на себя. Её живот был очень раздутым, сильнее, чем накладной чиминов. Он поджал губы: остаётся только догадываться насколько тяжело ей с ним ходить. Езда в столь неудобном транспорте была отвратительной идеей, Чону стоило позаботиться хотя бы о том, чтобы дно было заполнено чем-то более мягким, чем солома. Не уделяя время лишним разговорам, Чанёль, сквозь скрытые проходы, вернулась в свои покои, где накануне Чимин устроил небольшую уборку. С утра он переживал, что не успевает нарезать ей какой-нибудь красивый букет, но теперь видит, что Чанёль вовсе не до этого.       На следующий день первым человеком, проведавшим Госпожу, был доктор. Входил он не через главную дверь, остающуюся запертой, а через чиминову, что сильно последнего смутило. Да, мужчина знал о том, что он парень, но разгуливать перед ним в своем естественном виде было дискомфортно. Словно что-то интимное, что положено видеть обычно одному лишь Чонгуку, так бессовестно пытаются подглядеть.       После его ухода, к девушке, с тёплым чаем и нарезкой овощей, пришёл и сам Чимин. Полезно и вкусно — то, что надо. На самом деле Чанёль скучала по нему. Нехватка парня рядом никогда не ощущалась так сильно. Она передала ему «привет» от дяди, рассказала о голубятне, чувствуя странное удовлетворение от того, что Чимин как никто другой понимает её.       Поездка пошла ей на пользу. Смена обстановки: свежий воздух, живописные пейзажи, ферма кроликов — всё это было намного приятнее видеть, чем осточертевшие стены гнетущего замка. Чимин и забыл, когда последний раз так беззаботно болтал с ней. — Я сказала Чонгуку, что ребенок толкнулся, а он, представляешь, попросил меня каким-то образом посчитать количество ножек! — возмущалась она, размахивая надкусанной морковкой.       Чимин от этих историй заливался смехом. Ни сейчас, ни тогда, он не держал зла на тех, кто «скрашивал» его пребывание в школе, а потому вспоминал это даже с некой теплотой. Безликие люди то и дело мелькали в голове, как вдруг, у одной из девушек лицо стало вполне различимо. Чису. — Слушай, а за то время, что ты там находилась, ты ничего не слышала о девушке с именем Чису? — осторожно спросил Чимин.       Чанёль задумалась. Имя точно было ей знакомо. — Кажется её отправили во дворец в ряды танцовщиц. Может я ошибаюсь, но кажется, да. Про неё ещё говорили, что это было сделано по приказу самого Правителя, мол, он лично её выбрал. Тамошние девушки проклинали её, потому что думали, что она должна стать наложницей. Я чего то не знаю? — Нет-нет! — он чувствовал фонтан эмоций, что взорвался внутри него. — У Чонгука не появилось наложниц.       Чанёль спрашивала не совсем об этом, но своим неоткуда взявшимся наплывом счастья Чимин был достаточно очевиден. Он заёрзал на стуле, ища подходящий предлог, для того, чтобы уйти. — Я бы хотела ещё немного поспать, если ты не против, — девушка зевнула. — доктор пришёл слишком рано.       Чимин, пожелав подруге хорошего сна, вылетел в коридор. Напрочь забыв о том, что не должен бегать, Чимин мчался по коридору, одной рукой держась за живот, второй за диадему, так и норовившую упасть.       Чонгук не забыл о своём обещании спустя столько лет! Он выкупил её, привёз во дворец! Парень не мог перестать улыбаться, его разрывало от счастья. Почему же он ничего не сказал? Может просто не успел? Боже, как же давно он её не видел, а ведь столько всего нужно рассказать, а спросить ещё больше!       Чимин держал путь к залу, где девушек тренировали для выходов на публику, как одна из дверей сбоку от него открылась. Оттуда показалось морщинистое лицо доктора. — Госпожа Чимин, можно вас, — начал он, но тот не желал ничего слушать, возбуждённый чудесной новостью. — Извините, я очень спешу, я зайду позже… — парень пытался отвертеться от него как можно скорее, но вот мужчина не планировал его отпускать. — Несколько часов назад у меня в палате скончалась девушка. — невозмутимо заговорил он. — Она всё время пребывала в бессознательном состоянии, но недавно пришла в себя буквально на пару минут, после чего попросила отдать вам это. Я бы не предавал этому большого значения, но она говорила о вас в мужском роде, я решил, что вы знаете этого человека близко.       У Чимина внутри что-то упало, в ушах пронзительно зазвенело. Что он только что сказал?       Мужчина развернул салфетку в руке, показывая ей большую заколку в виде виноградной лазы. — Если вам незнакома эта вещь, то вы можете не брать её, скорее всего она имела ввиду какого-то другого Чимина.       Парень оледеневшими пальцами взял такую же ледяную заколку. Не может быть, это какая-то ошибка, глупое совпадение… Всё вокруг казалось дурным сном, он никак не мог полностью осознать ситуацию. Такая же вещица могла быть у кого угодно! Может Чису просто продала её или подарила… Чимин, быстро-быстро моргая, стараясь разогнать непрошеные слезы, тихо прохрипел: — Я могу её увидеть?       Доктор осмотрелся по сторонам и, убедившись, что никого нет рядом, втянул парня в палаты. На негнущихся ногах тот последовал за ним.       Хлипкая жёсткая кушетка, мерзкий жёлтый свет и завешенное окно. Бездыханное тело накрыто дешёвой белой тканью, в некоторых местах пропитанной потом и кровью. Кажется эта ткань, служившая её простыней, стала её гробом. — Она поступила сюда позавчера вечером. «Этого не может быть», — Чимин не верит, то и дело повторяя то ли вслух, то ли про себя эти четыре слова. Это не её труп, не её квадратные ногти на свисающей руке, не её заколка…       Парень опускается на колени, задыхаясь от осознания. Чису… Больше нет? Она ведь ждёт его в танцевальном зале? Ждёт, ведь?..       Чимин чувствует себя последним слабаком из-за того, что не может скинуть покрывающую тело ткань, чтобы посмотреть на лицо.  — Вам не стоит этого делать. — предупреждает доктор, видя, как трясущиеся пальцы теребят край простыни. — Вам лучше запомнить её такой, какой вы видели её в последний раз.       Это было так давно… Чимин наклоняется, не находя в себе сил даже прикоснуться к синеющей ладони. Не выполнил обещание, не уберёг, не спас… Он был счастлив, веселился, смеялся, практически на чужих костях. Вогнать себе в мозг мысль о том, что человек, которого ты касался, с которым ты разговаривал больше не существует — нереально. Часть него еще порывается побежать в комнаты для прислуги, найти среди них новую танцовщицу и обнять до хруста в костях. А потом сидеть где-нибудь в уединённом месте и облегчённо вспоминать об этом глупом недоразумении. — Ч-что с ней произошло? — сейчас он начинает различать гематомы на ногах, на которые не хватает покрывала. Да и доктор говорит, что не стоит видеть лица, что случилось? Её избили? — Кхм, — мужчина откашливается, чувствуя, что не должен говорить это. — На её теле следы многочисленных побоев и… Изнасилования. Кхм, которое совершили скорее всего после сильного удара по голове.       Чимин резко разворачивается к нему. — Что?       Мягкую, нежную, добрую, слишком прекрасную для этого порочного мира Чису обесчестили таким ужасным способом. Накатывает тошнота, мутнеет перед глазами. Она никогда никому не желала ничего плохого, помогала, всегда делала всё, что в её силах, так почему же люди не могли отплатить ей тем же? Гнилые, злые, бездушные мрази, именуемые громким словом «люди»? — Вообще, эта информация непроверенная и… — Говори. — сурово отозвался парень, вытирая последнюю слезу. — Служанки, что принесли её сюда, какое-то время беседовали с танцовщицами, и узнали, что в хореографический зал, где девушек подготавливают к выступлениям частенько наглядываются знатные люди. И вот также на генеральную репетицию пришёл мужчина, который позвал девушку, кажется, Чису, на какие-то непонятные дополнительные пробы…       Чимин молчал, в комнате было слышно только его громкое дыхание. — Она не хотела идти, но её чуть ли не силком отвели туда. Ну, а оттуда девушку уже выносили… — Как шлюх… — выдохнул Чимин. — Их используют как одноразовых шлюх, их жизни ни во что не ставят! И это происходит во дворце, почему же вы не остановите это?! Если вам известно обо всём этом, почему вы медлите? — Послушайте, Чимин… — доктор попытался его успокоить. — Почему?! — ещё громче закричал тот, вставая на ноги и сжимая в кулаке заколку.       Сейчас он выглядел так разъярённо, что второму не составило труда представить, как эта самая заколка вспорет его артерию. Нет смысла препираться, лучше признаться в том, что гложит его уже долгое время. — Потому что все об этом знали?.. — неловко прошептал он, отводя взгляд. — Знали?.. — Чимин застыл от ужаса. — Вы пачками выносите трупы невинных и ничего не попытались сделать с этим? — Послушайте, это ведь не в моих силах, — он сделал шаг на встречу, но парень тут же выставил руки перед собой. — В ваших силах попытаться искупить свою вину. — отчеканил он, направляясь к выходу. Обмениваться репликами с этим человеком стало тошнотворно. — Как? — Будете свидетелем. — дверь оглушительно хлопнула.       Изуродовали, изувечили, убили, ради телесной прихоти, ради плотского удовольствия. Всё вокруг парня размывается, он чувствует себя танцующим на сцене, чувствует, как его лодыжку хватает чья-то сухая рука. Спина начинает гореть, воздуха не хватать, перед глазами только чужое улыбающееся, несмотря на все невзгоды лицо, которое ему больше никогда не доведётся увидеть.       Парень ускоряет шаг. Она разделила его счастье, в момент, когда Правитель забирал Чимина во дворец. Он же только может разделить с ней смерть.       На своём пути он врезается в Чонгука, чуть не сшибая его с ног. — Воу, родной, ты куда так торопишься? — Чису, — трясётся он, цепляясь за дорогую одежду, комкая и изрывая её под своими пальцами. — О, ты уже встретился с ней? — радостно интересуется Чон. — Я хотел сделать сюрприз, она будет выступать на сегодняшнем ужине.       Чимин вжался лицом в его грудь, промычав что-то нечленораздельное. До младшего только сейчас стало доходить, что эмоции любимого мало похожи на восторг. — Родной?       Чимин поднял кулак с заколкой, которая вошла в его кожу до такой степени, что практически стала частью ладони. Чонгук редко разглядывает людей, не запоминает детали, подмечая только общие черты, но украшение выглядит знакомым. Перед глазами встают тёмные волосы воспитанницы женской школы. Это украшение выделялось на фоне обветшалого вульгарного тряпья, вероятно поэтому Чон его запомнил. — Родной, что случилось? — он попытался разогнуть чужие пальцы, но те с новой силой сжались вокруг заколки. — Её больше нет, они убили её, Чонгук, слышишь, убили! — парень кричал, срывая связки.       Тот был озадачен, впервые он видел такую отчаянную смесь эмоций в родных глазах. А ведь даже нечего сказать в своё оправдание. — Каждый грёбанный день в пределах твоего грёбанного дворца гибнут ни в чём неповинные люди, Чонгук, почему же всем так плевать?! Почему никто не считает нормальным обесцененность человеческой жизни, но все так прекрасно уживаются с этим? Как можно быть недовольными сложившейся системой, но с такой страстью подчиняться ей?!       Он, не сдерживаясь, рыдал. Чису была только очередной песчинкой, павшей ради чужой забавы. — Сладость, — он положил подбородок поверх его головы. — Если можешь, прости, что я допустил это. Я должен был давно исправить это, но… Я пытался равняться на своих предшественников, пытался быть достойным Правителем. — Чонгук сделал паузу. — Даже если моё имя попадёт в историю с пометкой «Самый ужасный представитель династии», мне плевать. Я постараюсь исправить ошибки тех, кого называют моими родственниками.       Парни стояли так ещё долгое время. Чимин безрезультатно пытался унять накатывающую истерику, иногда ударяя младшего в грудь. Тот мужественно терпел, не отстраняя от себя любимого. — Виновники будут наказаны, — Чон прижался губами к чиминовой макушке. — Я тебе клянусь.       Чиновник наотмашь сказал, что Чису просто упала, зная, что останется безнаказанным. Поэтому сильно распетушился, стоило стражам, по приказу Правителя скрутить его руки. С какого такого перепуга его так унизительно забирают прямо с Коронного завтрака? Чонгук сам себе суд, когда дело касается настолько важных дел, поэтому просить помощь у продажных судей он не стал. Многие знатные люди попросили своё вызывающее поведение Чона пояснить, кичась своим возрастом и, видимо идущей с ним в комплекте, мудростью, но он больше не тот мальчуган, которым можно помыкать.       На ближайшем совете, он выслушал всех свидетелей, конкретно по убийству Чису (ему пришлось бы перерезать практически всех присутствующих именитых людей, если бы он рассматривал все случаи). Несколько смущенных танцовщиц, которых Чонгук, желая защитить после столь откровенных действий, были переселены в комнату для наложниц. К ним были приставлены стражники, отвечавшие головой за сохранность их жизней. Это же послужило им наградой за храбрость. Уже позже, он лично пришёл к ним, чтобы пояснить, что девушки остаются с прежними полномочиями, и наложницами Чона не являются. При этом уровень их жизни приятно повысился, так что девушки были вовсе не против. Доктор, возможно впечатлённый пламенной речью Чимина, также выступил в роли главного свидетеля.       Большинство собравшихся просто не понимали смысла обвинений. С каких пор за такое наказывают? Представление, устроенное Чоном, выглядело абсурдно. Но после объявления вердикта, в виде публичной казни, стало не до шуток. Многие из советников были в шоке от таких категоричных мер. Они пытались отменить жёсткий приговор, давили на Правителя, но стоило тому заикнуться о роспуске министров, те тут же затыкали свои грязные рты, прожёвывая все свои недовольства. Да и с чего они вообще решили защищать преступника? О дружбе не может быть и речи, когда дело касается денег и статуса, поэтому никто и не думал оплакивать мужчину.       Казнь была назначена через несколько дней. Чонгук провел бы её в следующий момент после вынесения решения, но приговорённому полагалась беседа со священником, последняя трапеза, и парень всё же находил эти традиции разумными, поэтому дал им состояться. Мужчина кричал, срывая голос, барабанил по железной решётке. Сначала угрожая расправой и раскидываясь унижениями, потом моля и каясь, размазывая по лицу сажу и слёзы. Не было в тех раскаяниях ни капли искренности, если бы его отпустили, он бы уже на следующей неделе свернул шею другой девушке. Да если и часть его была честной, то точно не из чувства вины, а отчаянного желания свою задницу из сложившейся ситуации вытащить.       Утром того дня было довольно прохладно. Небо затянуло серыми облаками, которые грозились предстоящим дождём. Толпа стала собираться на главной площади. Для ярмарок и фестивалей не сезон, так что публичная казнь — хоть какое-то развлечение, тем более, что судя по слухам, головы лишится важная шишка, и пропустить такое зрелище — себя не уважать.       Для Чимина и Чонгука было отдельное место на балконе дворца, куда вынесли два трона. Первого кто только не попытался отговорить от идеи присутствия на грядущем мероприятии, ведь в его положении волноваться нельзя, но все предостережения прошли мимо ушей. Старший сидел на своём месте с каменным невозмутимым лицом, напоминая собой прекрасную статую. Большая часть взглядов была обращена именно на него, а не на гильотину.       Тот смотрел на муравейник внизу, медленно водя глазами слева направо и обратно. А ведь когда-то он был среди них. Да и на деревянном возвышении, где должно было происходить «что-то интересное» ему тоже довелось побывать.       Вывели преступника, он был весь красный, ползал на коленях, обращался к Господам, надеясь на их помилование, но те не желали слушать. Он вызывал жалость, но его не хотелось жалеть. Забрав чью-то жизнь, ты должен отдать свою в замен, это честно. Только вот он не стоит и одной десятой чистой души Чису. А что же делать, если кто-то один лишил жизни сразу нескольких человек? Чимин не знал.       Парень заметил, что преступник задержал на нём взгляд. Скорее всего заметил злополучную заколку, об которую так неудачно поцарапал руку при очередном ударе. Теперь она красовалась в волосах Госпожи. Кажется, ею был приколот какой-то жёлтый цветок, да и если бы он мог разглядеть, откуда невежественному извращенцу знать, что это лядвенец, означавший «месть, возмездие».       Чонгук огласил приговор. Толпа засуетилась: это что-то новенькое. Были уникумы, которые даже решили, что эта какая-то проверка или розыгрыш, но все притихли, стоило палачу приступить к работе.       Лезвие упало. Одна секунда: скрежет, хруст, удар. Народ немного расступается — голова скатилась вниз. Тощая отчаявшаяся собака заинтересованно показала свой нос. Чимин не стал смотреть, как животное приступает к трапезе. Тот мужчина заслужил такую участь.       Чонгук поднимается с места, чтобы зачитать несколько нововведений. Делает он это громко и пугающе серьёзно. Чимин находится в прострации, но кажется он говорит о запрете насилия, делает маленький шажок к справедливости.       Ураган свиста и гневных несогласных воплей поднимается, охватывая их балкон. «Они все такие же. Казни хоть каждый день, их число будет только расти», — Чимина начинает тошнить, он чувствует, как кислота подкатывает к горлу. В своих рваных коричневых одеждах люди напоминают грязь. Она переливается разными оттенками, двигается, от копошащихся внутри насекомых.       Паршиво, гадко. Чимин как никогда сильно хочет поселиться где-то подальше от людей. Омерзительно, противно. Им нравится то дерьмо, в котором они варятся, они не хотят ничего менять. Тошнотворно, погано. Ему кажется, что он больше не покинет пределы левого крыла.       Чонгук видит как помутнел чужой взгляд, благо, он уже закончил свою речь. Старший сейчас такой мертвенно-бледный и застывший, что он не может отделаться от ощущения, что говорит с мрамором. — Ты сможешь дойти до коридора?       Чимин молча поднимается, уверенно вышагивая расстояние до выхода. Но стоит ему скрыться от бесчисленных любопытных глаз, как колени сгибаются, приближая его к полу. Чонгук, шедший рядом, мгновенно страхует, поднимая любимого на руки. Он относит его в покои, отбиваясь от слуг, то и дело предлагающих свою помощь, сопровождаемую ненавистным: «я же говорил, что Госпоже не стоило идти».       В спальне тихо. Приоткрытые окна, впускающие лёгкий ветерок, выходят на сад, где царит вечный мир. Чонгук аккуратно кладёт его на кровать и уже собирается уйти, чтобы наконец оставить парня в долгожданном покое, но тот еле слышно просит лечь рядом. — Прости, что я допустил всё это. — повторяет он, укладывая голову на подушку. — Я похороню Чису с королевским размахом. — Не стоит, — безэмоционально отвечает Чимин. — она — одна из многих, кто погиб сегодня и гибнет ежедневно по той же причине. Не стоит выделять. — Но она та, кто дала начало пути изменений. — сложившаяся гнетущая атмосфера расстраивала парня. — Тогда давай, мы сделаем памятник женщинам, погибшим из-за такого? Ты будешь контролировать процесс, чтобы скульптор своял девушку, похожую на неё. — Какой ещё памятник? Ты слышал, как отнеслись люди к твоим словам? Это бессмысленно. Его украдут и надругаются. — Эй, сладость, не вешай нос, — Чонгук кладёт ладонь на чужую щёку. — Может не в ближайшее время, но наши дети точно поставят его. Быть может мои сегодняшние нововведения не примут в масштабном отношении, но Чимин, ты должен был видеть тех забитых и зашуганных женщин, поднявших головы. Они снимали платки, их глаза светились от надежды, хён.       Чимин ничего ему не ответил, только двинулся ближе, чтобы заснуть с любимым в обнимку. Была ли жертва Чису не напрасной, если последующие женщины смогут быть счастливы? Чимин не знал.       Траур парня продолжался десять дней. Он носил чёрные платья, которые, к слову ему очень шли, делая похожим на Богиню смерти. Чон уверен, что если бы Аид был женщиной, то выглядел бы именно так: таинственно, сексуально, строго и величественно. Чимин каждый день сидел возле могилы Чису, принося ей разные букеты. «А ведь я даже не узнал твои любимые цветы», — грустно качал головой он, разглядывая пробивающиеся из земляной насыпи травинки. Девушку, кстати, похоронили в лесу, окружавшем замок, недалеко от той самой дыры в стене.       Траур закончился слишком неожиданно, по непредвиденным обстоятельствам. Одним днём он услышал странные звуки. Дверь между его с Чанёль покоями всегда была открыта на всякий случай, поэтому это не было редкостью. Девушка часто мычала от неприятных ощущений при смене местоположения, поэтому Чимин научился не обращать на них внимания. Эта беременность давалась ей куда сложнее первой, и Чонгук свято верил, что дело в изменении количества обитателей живота девушки.        Вернёмся к звукам: в этот раз они стали более протяжные и громкие. Это насторожило парня. Он не хотел прослыть паникером, поэтому как можно более спокойно отложил блюдце с изюмом, встал и, убрав руки за спину, покачался из стороны в сторону. Через два шага стоны переросли в полноценный крик, и он сорвался с места.       Чанёль пребывала в абсолютно непонятном положении, откинув голову и схватившись за живот. — Чанёль? — обеспокоенно позвал старший. — Чи… Мин… — процедила она между частыми вздохами. — кажется, я рожаю.       Скорость, с которой он метнулся в спальню Чонгука, объективно должна была быть записана в книгу рекордов. Сам младший чуть не словил сердечный приступ, от удара двери о стену. — Быстро зови доктора! — скомандовал Чимин.       По его испуганному лицу младший понял всё и даже больше. Через несколько минут все были в сборе, окружив бедную девушку.       Если быть до конца честными, Чонгук надеялся, что и в этот раз ему удастся пропустить это событие по какой-нибудь официальной причине. Да, возможно это эгоистично, но жизнь спокойно можно прожить так и не став свидетелем данного зрелища. А оно явно не из прекрасных (не в театр пришёл, чего важничаешь).       И вот сейчас именно тот момент, когда уровень стыда у Чонгука начал зашкаливать, а совесть превратилась в настоящего огнедышащего дракона, чтобы заживо испепелить парня. Чонгук не мог родить физически, но ему казалось, что он чувствует тоже самое, что и Чанёль. На деле же, он был готов отдать многое за то, чтобы хоть как-нибудь разделить с ней эту боль, облегчив её страдания.       Чимин держал её за руку, шептал комплименты по типу: «ты молодец», «умничка», а Чон стоял истуканом, время от времени одёргивая себя, напоминая, что нужно закрыть рот. Смотреть на происходящее — страшно, какого быть непосредственным участником событий — он даже не хочет представлять. В какой-то момент парень просто не выдержал и вышел из комнаты, экстренно переоборудованной в родильное отделение.       Чонгук не остался без дела — начал подготавливать ложе Чимина, чтобы сложилось ощущение, что рожал именно он. Рёв сквозь зубы от, в прямом смысле слова, разрывающих ощущений звучал в его голове. Конечно, ужасающая симфония доносилась и сейчас, но была куда более приглушенной. Чонгук старался не моргать, чтобы не видеть красную плачущую девушку за задней стороне век.       Парень расправил кровать, убрал за двойную стенку тумбы накладной живот, который после пообещал сжечь. Дела закончились слишком рано, потому большую часть времени он просто сидел, спрятав лицо в изгибе локтей.       Сколько продолжался этот кошмар никто не засекал, но парню показалось, что прошло несколько дней. Как только спальни залил противный детский ор, Чонгук тут же проскользнул обратно к роженице. Девушка была выжата, тяжело сказать как в первую очередь: морально или физически. На её груди лежало нечто окровавленное, сморщенное, похожее на сухофрукт. Он резко повернулся в сторону доктора, и тот прошептал: «Мальчик».       У Чимина же уголки губ поползли вниз: девушка даже не улыбнулась ребёнку. Неужели, она настолько истощена? Он вспоминает подобную сцену, произошедшую несколько лет назад, и тогда, Чанёль светилась от радости. Радости не долгожданного облегчения, а первого взгляда на своего малыша. Что же произошло после этого? Что лишило девушку вкуса к жизни? — Чонгук, — позвал он. — Это ведь как бы мой сын, да? Значит Чанёль может придумать ему имя, правильно? Так будет честно.       Тот засомневался на мгновение, но идея всё же была разумной, поэтому он кивнул. Не сказать, что девушка была сильно рада, на её отёкшем, покрытом испариной лице, застыло равнодушие. — Тэмин. Его имя Тэмин. — отозвалась она, и взгляд словно стал теплее.       Чонгук поморщился от явной отсылке в этом имени. — Чимин, иди к себе, —сказал он и Чимин, не меньше уставший от эмоционально-выматывающего события, скрылся в своих покоях.       Парень размял плечи. Никто не должен узнать о том, что здесь произошло. Чанёль нелюдима, а в Чимине он уверен больше, чем в самом себе. Лицо Чона скуксилось, словно думать было больно. Этот мужчина сослужил ему долгую и верную службу, но он обязан думать о безопасности и сохранности своей семьи. Чем им грозит даже малейшая оплошность со стороны доктора и рассуждать не стоит. Чимин наверняка перестанет разговаривать с ним на время, а может вовсе посчитает за монстра, но он поймёт. Обязательно поймёт.       Пальцы легли на рукоять меча, с чрезвычайно громким, в тихих условиях комнаты, шуршанием достав его оттуда. Сам доктор уже знал, что ему предстоит, поэтому покорно склонил голову. Всё же он прожил довольно долго, да ещё и в довольно хороших условиях. Искупит ли он этим свои грехи окончательно? Вдруг ему думается, что больше, чем грехи, ему хочется искупить вину перед Чимином. — Я благодарен вам за всё, что вы сделали, — Чонгук подходит ближе. Он не хочет этого делать, но он должен. — Чон! — девушка окликает его и тут же расходится в приступе кашля. — Прошу не делай этого! Считай это моим последним желанием, я больше никогда не потревожу тебя, только сохрани ему жизнь! «Ты слишком многое берёшь на себя», — в какой раз повторяет парень. — Ты действительно готова пожертвовать таким? — он спрашивает серьёзно. Здесь не место шуткам, ведь речь о человеческой жизни, ей нельзя играть как мячиком. Приговор либо есть, либо его нет. — Моя жизнь пустая, Чон, — то с каким ужасающим смирением она говорила это, навечно останется в памяти. — Мне не на что больше его тратить.       Чонгук молчит несколько секунд. Затем шумно убирает оружие, небрежно кивая в сторону жены: — Благодари её за дарованную тебе жизнь.       Когда мужчина, закончив с поклонами, подхватил ребёнка и простыни и присоединился к Чимину, Чонгук ещё какое-то время стоял, глядя на супругу. Она дышала через рот, глаза были закрыты. Похоже, что она уже не слышала благодарностей, провалившись в покой. Чон не был уверен, что девушка в сознании, когда опустился на колени возле её койки, прикоснувшись губами к испачканной кровью руке. — Спасибо тебе, Чанёль. За всё спасибо.       Он приказал мужчине благодарить её за жизнь, и после сделал это сам, ведь без этой девушки у них с Чимином вряд ли бы вышел счастливый конец, а других поворотов событий Чону не нужно. Уходя из спальни, он столкнулся к доктором, возвращавшимся за забытыми инструментами. — Переоденьте и помойте её, после того, как служанки выполнят свою работу. — приказал Чон. — И ещё вопрос: сколько длится период грудного вскармливания? — Один — два года в среднем, но после шести месяцев можно пробовать заменять грудное молоко чем-то другим. — В таком случае, передайте слугам, чтобы по истечению данного срока готовили Госпожу Чанёль к бессрочному отъезду. — Не сочтите за дерзость, но куда? — неужели опять к дяде? — В Королевство Ким.       Выйдя в коридор, он заметил толкающихся возле стражи служанок. Хоть те и передали им, что звуки, доносящиеся из господских спален, весьма однозначные, пройти дальше всё-равно не дали. Чонгук поманил к себе одну из девушек и та тут же оказалась рядом. Он дал ей целый ряд указаний, добавив в конце: — Ни пальцем не касаться Госпожи, — его лицо смягчилось. — Ей нужен отдых.       Вышеупомянутая Госпожа действительно безумно утомилась за подходящий к концу день. После того, как он выслушал тонну поздравлений и дождался ухода лишних людей из своих покоев, он наконец смог смыть макияж. Чанёль ещё дремала, когда он перетащил к ней колыбельку. К счастью, Тэмин, видимо, унаследовал от матери спокойность, а потому также тихо спал.       После всех вечерних процедур, Чимин прокрался в спальню к младшему.       Чонгук стоял, глядя на ночное небо. Чимин улыбнулся: сказочно красивый. Если Чимин цветочный принц, выходит, что Чонгук — Дюймовочка? Губы растянулись ещё сильнее, демонстрируя зубки. Отличное сравнение. Явно не зёрнышками питалась эта Дюймовочка, раз так вымахала.       Чонгук заметил гостя, только когда талию обвила знакомая рука. Чимин был без макияжа и лишних украшений. Такой красивый и родной в одной лишь просторной рубашке, «украденной» из чонова шкафа. — Как ты? — спросил Чонгук, вставая к нему в пол оборота. — Всё хорошо. Наконец-то. — тот потянулся за нежным поцелуем, по которым успел соскучиться. — Завтра тебе нужно будет официально записать твоего сына как «Тэмин». — Чимин не указывает, а работает как маленький ненавязчивый блокнотик, в котором удобно структурировать грядущие планы.       Чонгук задумчиво: «угу», и молчит. Второй ласково гладит большим пальцем бархатную кожу. — Я слышал, что ты решил отправить Чанёль к Королю Киму? — тот кивает. — Как ты себе это представляешь? У неё же здесь дети и… — Она достаточно жила ради других, хён, ей пора жить для себя. Это лишь малое, что я могу для неё сделать, вся надежда на Короля. — Уверен, что он всё-ещё ждёт её? — осторожно спрашивает парень. — Я же не дурак, я написал ему письмо сегодня и отправил с гонцом. Честно, я очень надеюсь на положительный ответ.       Опять повисает молчание. Чонгука что-то гложит и старший ждёт, когда тот поделится мыслями. За стеклом летает одинокий светлячок, которому пришёлся по душе волшебный чиминов сад.  — Родной, как думаешь, проблемы закончились? — его тон настолько тоскливый, что Чимин боится дать ответ, который ещё сильнее его расстроит. И всё же, решает говорить от сердца: — Не знаю, — он переплетает их пальцы. — Давай просто идти дальше, держась за руки. — Чонгук знает, что эти слова — практически цитата, а потому улыбается широко.       Он обращает взор на россыпь звёзд, которые так и не научился собирать в созвездия. Да ему это и не нужно. Ведь самая главная звезда, указывающая верный путь, стоит рядом.