Oriental sweets

      Стены эхом отражают быстрые шаги Правителя, движущегося по левому крылу дворца. Края одежды развиваются, металлические латы и украшения скромно звенят. В подобном настроении он уже третий раз подряд возвращается с общего совета, где вновь и вновь поднимают на повестку дня неприятный для самого Чонгука вопрос.        Влетев в покои супруга, напрочь позабыв о стуке, он немало его напугал. Чимин проходившийся пуховкой по подбородку, так неудачно вздрогнул, что доля пудры попала прямо в нос, вызвав за собой целую обойму чихов. Младшему бы умилиться с него, но вот на душе всё ещё неприятный осадок, так приевшийся ко дну, что смыть его очаровательностью Чимина не выходит. — Боже мой! — старший сопровождает финальный чих победным выкриком. — Чонгук, не врывайся так!       Он откладывает косметику обратно на столик, мельком оглядывает своё отражение в овальном зеркале и, только когда встаёт, дабы поприветствовать любимого, замечает его нахмуренные брови. Сначала думается, что недовольство младшего заключается в использовании им косметики. Чонгук считает её чуждой, лишней на и без того красивом чиминовом лице, а пудра — вообще его сущий враг, мешающий полноценно поцеловать старшего в аппетитную щёчку или ямочку под губой. Но раньше в таких случаях он просто ворчал, находя новые открытые места для поцелуев, сейчас же — он хмур как настоящая грозовая туча. — На совете всё было не так гладко? — он не хочет подходить, понимая, что у младшего нет настроения для нежностей. — Догадаешься из-за чего?       У Чимина есть идеи, но озвучивать их совсем не хочется, поэтому он отрицательно машет головой. — Рождение Айю лишь на время отвлекло людей от проблемы окончания рода, и совсем не решило её. — Чонгук устало трёт двумя пальцами переносицу. — В добавок: их возмущает твоё положение. Точнее его отсутствие.       Чимин округляет глаза. В первую очередь, всё могут списать на какое-то заболевание, а к посещению специализированного женского врача он не готов, да и вряд ли тот сам готов осматривать столь выдающийся экземпляр. Во взятках также смысла мало — диагноз «бесплодие» сильно опустит Чимина в глазах всей страны, ведь выходит, что эта девушка настолько жалкая, что не может выполнить свою единственную функцию. — И что ты предлагаешь? — Ты должен родить мне ребёнка. — спокойно отвечает младший, так словно говорит какую-то общепринятую истину. — Ты, верно, издеваешься? — у второго в горле сохнет. Пути выхода из сложившейся ситуации наверняка есть, но по какому лучше пойти, чтобы точно не ошибиться? У них нет права на ошибку. Чимин не хочет, чтобы из-за его эгоизма Чонгук прослыл мужеложцем. — Чимин, долгое время у династии не было проблем с этим: Правитель имел 3-4 жены, а так же набитый наложницами гарем. — Не нужно мне объяснять причины создания системы многожёнства, вообще-то я когда-то тоже готовился к женитьбе. — словив на себе возмущённый взгляд, он добавил. — Но потом сам вышел за мужчину, который дороже всех на свете гаремов.       Уголок губ младшего чуть дёрнулся к верху, но он остановил проявляющуюся улыбку, продолжив: — И, в какой-то момент, всё пошло ко дну. У моего отца в этом возрасте было лишь два сына и три жены. А я умудряюсь отставать по всем фронтам. — Ты пытаешься соревноваться с ним? Что ты хочешь? Собрать гарем? Пожалуйста! — старшего злила обвинительная интонация Чонгука. — Половина женского населения мечтает оказаться в числе твоих наложниц, не отказывай им, Господин Чон-я-не-хочу-никого-разочаровать-Чонгук!        Младший выдохнул, зачесав назад отросшую чёлку. Он всё утро слушал споры и громкие крики, и не может терпеть этого сейчас. Обнять отбивающего руки Чимина оказалось не так легко, но Чонгук справился с этой задачей. — Чимин, я не хочу собирать никаких наложниц, успокойся пожалуйста. — он уткнулся носом в короткие волосы на виске. — Почему нет? Это сделает жизнь проще? Чтобы не расстраивать их и не заставлять девушек сидеть без дела, тебе нужно будет иногда навещать их, и всё, так вопрос с наследниками и решится! — Если ты скажешь ещё какую-нибудь чушь, я тебя выпорю, помяни моё слово. — Чонгук сильнее прижал его к себе, выбивая воздух из лёгких. — Я не могу родить, если ты ещё не понял! — Чимина успокаивал вкусный терпкий аромат, исходивший от младшего. — Кончай истерить, сладость, я не требую от тебя ничего. И всё же, мы не можем вечно избегать этой темы. Стране нужен наследник.       Чимин медленно переваривал вывалившуюся на него информацию, пока Чон игрался с кончиками длинных прядок, накручивая их на пальцы и распуская. — Ты что-то уже думал об этом? — Думал, что можно попробовать выдать тебя за беременного. — у старшего брови поползли наверх не столько от удивления, сколько от ужаса. — изготовить накладной живот не составит большого труда, да и актёрскими навыками ты не обделён. — Это звучит более безумно, чем идея выдать меня за тебя замуж. — Но заметь — первое сумасшествие сработало, пора уступить дорогу второму. Доктор знал о тебе ещё пока ты был садовником Чимином, так что проблем здесь не возникнет, если что, он поможет и подскажет. Да и пока я был в Королевстве Ким, ты жил практически один на один с беременной женщиной, неужели ты не сможешь скопировать её поведение? — Но от того, что я буду притворяться, ребёнок не появится сам собой. — Был вариант с тем, чтобы привлечь какую-то девушку, забрать её ребенка сразу после рождения, ей обеспечить взамен хорошую жизнь. Но это так много мороки, да и надеяться на её честность нельзя. — Чимин замер — кажется он догадывался, что хочет сказать младший. — Конечно, есть ещё один вариант…       Чонгук стыдливо отвел взгляд, дав понять Чимину, что его опасения подтвердились. — Чанёль?..       Тот вздохнул, возвращая глаза в исходное положение. — Так, — парень поставил руки в боки. — Мы спросим, и только если она согласится будем планировать дальше, понял?       Чонгук кивает, крепче старшего в объятьях сжимая. Он понимал ещё в первый раз, что в этом нет ничего сверхъестественного, и, по задумке, то, чего он просит у девушки — её прямая обязанность. Но почему внутри так паршиво? Он посмотрел на скрытый проход в покои Чанёль и сглотнул, пытаясь унять мерзкий зуд в горле.       За последний год планировка дворца потерпела незначительные изменения, а именно дополнительные двери, связывающие комнаты Чанёль, Чимина и Чонгука, идущих друг за другом. Работу строители выполнили идеально: проходы были замаскированны под шкафы для одежды и запирались на крошечные ключики. Но за всё время никто этими ключиками так и не воспользовался.       Чимин приходил к Чанёль редко, боясь беспокоить и без того понурую девушку. Во время визитов парень учтиво просил разрешение войти, хоть и всегда получал положительный ответ. Он приносил ей блюдечки с печеньем или цукатами, ставил на её письменный стол, в надежде, что девушка позволит себе небольшой перекус, а сам садился на кресло или заправленную кровать. Они не разговаривали: Чанёль так и сидела, склонившись над книгами или просто возле окна, Чимин тоже занимался своими делами: еле слышно пел нежную мелодию, изучал новые сборники по ботанике, пробовал освоить вязание. Он не докучал Чанёль развеселительными беседами, вопросами. Просто составлял ей компанию, напоминая ей, что она не одинока, и он всегда выслушает её.       Про закрытие прохода между парнями и речи быть не могло. Скрывать друг от друга по факту было нечего, но при этом, они уважали личное пространство друг друга, предпочитая пользоваться главным входом.       Возвращаясь к Чанёль: время её не щадило. Серебряные глаза стали пустыми и серыми, мышцы на лице забыли как улыбаться. Даже первые неуверенные шаги дочери, её звонкий смех не могли вернуть ей ощущение беззаботности. Чанёль осунулась, побледнела, совсем не бывая на солнце. Если она не проводила время с дочерью или Чимином, которому иногда все же удавалось вытащить её на редкие молчаливые прогулки, то девушка сидела заперевшись в своих покоях. Слуги рассказывали, да и сам Чимин случайно замечал, что там она писала письма. Новые баночки с чернилами, импортные конверты и бумага постоянно поступали к ней в спальню, но никогда не выходили обратно. Ни одно письмо не было отправлено. Сначала Чимину казалось, что она передаёт их тайком или складывает куда-то, но однажды лично стал свидетелем того, как кипа бумаги летит на растерзание бездушным языкам пламени, прямо с холодных ладоней Чанёль. Письма пропитанные слезами горят ярче.       Девушка никого не беспокоила, казалось, все забыли о её существовании. Лишь раз она дала о себе знать, попросив Чона пригласить к ней ювелира. Тот, естественно, просьбу исполнил, после визита мужчину опросив. Мастер рассказал, что его задача заключалась только в том, чтобы вставить данный Госпожой камень в металлическое основание броши. На вопрос «какой камень», он ответил «неказистый», не посчитав нужным грузить правителя рассказами о драгоценностях. Сколько бы Чонгук с тех пор не вглядывался в платья жены, ни разу ему не удалось различить на его поверхности новый аксессуар. Что вполне логично — не мог же он знать, что Чанёль пристегивает его изнутри, так, чтобы гладкая поверхность камня соприкасалась с кожей на левой стороне груди.       Ответом на краткий стук послужило обыденное «войди». Вместе с милым мальчиком со скромной улыбкой в покои вошёл серьёзный мужчина, заимевший на опостылевших советах новую морщину. — Чимин, Чон? — она встала, не ожидая такого визита.       От зоркого взгляда Чонгука не утаилось, как она мгновенно положила толстую книгу на записку, которую только что писала. Воздух в комнате был спёртый, девушка давно не проветривала помещение, полностью отгородившись от внешнего мира. — Что-то не так с Айю? — она переводила взгляд с одного парня на другого, пытаясь найти ответ. — Нет, с ней все в порядке. — поспешил успокоить её Чимин, проходя вперед, пока младший предпочёл остаться сзади, прислонившись к стене. — Кроме того, что она девушка.       Чанёль в недоумении нахмурилась на такое заявление. Чимин «шикнул» на парня, прося его помолчать. Обязательно вести себя так по-детски? Старший, выдерживая неловкую паузу, приблизился к девушке. — В общем дело в… — Отсутствии наследника? — есть хоть что-то, способное скрыться от проницательности Чанёль? — Ну… Да. — Чимин выдохнул, радуясь, что ему не нужно будет искать слова, чтобы мягко подвести к насущной проблеме.       Вкратце пересказав то, что он парой минутами ранее узнал от Чонгука, он ожидал услышать отрицательный ответ. После той боли, что она пережила во время родов, нужно быть последним психопатом, чтобы согласиться испытать её вновь. — Хорошо, — отвечает она. — Я сделаю всё, что в моих силах.       Крыша едет, дом стоит. Возможно, придурковатость передаётся от Чонгука половым путём, тогда это многое объясняет. — Нет, Чанёль! — Чимин схватил её ладони, затылком чувствуя оскал Чона. — Пожалуйста, пойми, что ты не должна этого делать. Если ты чувствуешь, что не хочешь, или что у тебя нет на это сил, то мы постараемся найти другие варианты. — Чимин, я правда хочу помочь, — девушка печально растянула губы. — не отвергай мою помощь. Не заставляй меня ещё сильнее усомниться в своём выборе.       Оскал Чонгука пропал. Он знал, о каком выборе говорит Чанёль. «Ты слишком многое на себя берёшь», — думал он с сожалением. — Но вы должны понимать, что ребёнок не будет похож на тебя, Чимин. — она исподлобья посмотрела на Чона. — Ты не хуже меня знаешь, какое наказание положено девушке за измену. — когда она обратилась к Чимину, взгляд расслабился. — И если вместо него будешь ты, тогда наследник не будет похож на Чонов, что ещё страшнее.       Все замолчали. Внешность не является большой проблемой. Тех, кто распускает слухи об измене, дабы опорочить светлое имя Госпожи, нужно будет немедленно наказывать. Но достаточно ли это эффективный способ? Эта игра с завязанными глазами — они не знают, возьмёт ли ребёнок какие-либо явные признаки, делающие его схожим с родителями (одним из которых, как не крути, будет Чанёль). — Что если нам попробовать вдвоём? — неожиданно выдал Чонгук. — Что?! — крик жён, кажется, был слышен даже в коридоре. — Попробовать обмануть природу. Может получатся двойняшки или близнецы, каждый из которых возьмёт частичку от нас? — кто-то прогуливал уроки биологии. — Ты вообще видел двойняшек за свою жизнь? — Чимин видел, но решил промолчать. Помимо детей кузнеца и правда с таким явлением больше сталкиваться не доводилось. — Да и то что ты предлагаешь… Оскорбительно. Я бы не очень хотела участвовать в таком. — Чонгук, выйди, — несмотря на строгий тон, янтарные глаза светились заботой.       Тот недовольно фыркнул, но последовал указанию. Стоило двери за младшим захлопнуться, Чимин опустился перед Чанёль на колени, уложив голову ей на ноги. Не ей он кланяется — выражает нескончаемое уважение всему роду женскому. — Чанёль, не думай только, что я пытаюсь тебя уговорить, хорошо? Чонгук сегодня слишком резкий, я хочу немного объяснить, что он имел ввиду. — девушка дрожащей рукой проводит по его волосам. — Это очень неловко говорить, но я не думаю, что он имел ввиду, что мы будем делать это одновременно. Что если попробовать, эм… Ну… Оплодотворить? — его уши пылали ярче огня. — с крошечной разницей во времени. Кто знает, дуракам везёт, может действительно получится? — Чанёль ухмыльнулась, и Чимин обрадовался, что у него вышло добиться чего-то хоть отдалённо напоминающее улыбку. — Тем более, что… Эм, я никогда не был с женщинами. — парень сожмурился, хотелось провалиться под землю. — И причинить тебе боль, даже неумышленно — последнее, чего я хочу. С Чонгуком, это было бы более безопасно что-ли. — Чимин, — девушка была тронута тем, как он ей открылся. Может и ей стоит перестать быть неприступной крепостью?       Он поднялся и увидел, что её лицо тоже красное. Ужасно неловко говорить о таком, но даром телепатии, к сожалению, никто из них не владеет. — Я… — она жевала губу в приступе смущения. — Ладно, я готова помочь.       Чонгук отреагировал на новость о согласии Чанёль довольно спокойно. Хоть она и отнекивалась, парень был уверен, что девушка их не подведёт. Не столько из любви к ним или чувства долга — она всё-ещё пытается доказать (в первую очередь самой себе), что остаться в этом дворце не было ошибкой. Точнее, она прекрасно понимает, что было, но признать это — слишком больно. Ещё больнее невозможность свою ошибку исправить.       Чимин, воодушевлённый тем, что они нашли способ избежать скандала, упорхал к Айю. Юной принцессе привезли новые куклы из-за границы, а сама она не очень хорошо справлялась с тем, чтобы отыгрывать голоса за них всех.       Младший же вернулся в свою спальню, где, избавившись от тяжелого одеяния, отдался в объятья кровати. Из открытого окна доносилось пение неизвестных птиц, и то-ли снаружи, то-ли в голове время от времени шумел ветер. Чонгук почти заснул, как в голове пронёсся давно забытый отрезок воспоминания. Memories.       Мягкие простыни, сделанные из ткани похожей на шёлк, приятно обволакивают кожу. Они лежат в какой-то абсолютно непонятной позе, в положении вальта. Руки старшего ещё хранят на себе слабый запах травы, который Чонгук так любит сцеловывать. Разврат остался позади, уступив место настоящей любви и чувствам. — Скажи, а каково это — входить в кого-то? — Чимин старается звучать естественно, но кажется, что собраться с мыслями, задав мучающий вопрос, было тяжело. — Не знаю, каково входить в кого-то, но в тебя — божественно, неземно… Мне кажется, что слов, чтобы описать люди просто не придумали.       Чонгук слишком опьянен, суть вопроса не доходит до него в полной мере. Чимин вроде бы ответом доволен: когда тот тянется за поцелуем, с энтузиазмом отвечает. Да вот только, что за тень разочарования промелькнула в медовых глазах? End memories.       Сейчас Чонгук понимает свою ошибку. Они со старшем никогда не менялись ролями, Чимин уступил верхнюю позицию своему Господину в их первый раз, ведь тогда и не мог претендовать на неё, но ведь сейчас всё иначе. Неужели он просто боится заговорить об этом?       Вряд ли можно назвать Чимина девственником — за то время, сколько они с Чонгуком живут половой жизнью, они испробовали столько, сколько не снилось даже тем, для кого секс — основной вид деятельности и источник дохода. Спереди Чимин так же был активен: он толкался в чонов кулак, изнемогая от желания, погружался в его же глотку, ловя звезды перед глазами. Но только, кажется он действительно никогда не входил в чужие тела не через рот. Статистика — наука, в которой важно учитывать абсолютно все варианты развития событий, но если Чимин говорит, что никогда ни с кем до Чонгука не был (про его верность во время их отношений, младший и рассуждать не хочет), то значит так и есть.       Злость от того, что Чанёль будет первой, с кем Чимину предстоит испробовать нечто новое и настолько важное для себя, переполняет до краёв. Мало того, так Чон ещё и будет этому бесчинству свидетелем!       Когда он немного остывает, и беспочвенная ревность уступает место здравому рассудку, Чонгуку становится стыдно. Чимин — парень. Тот не раз сам напоминал об этом, когда младший шутил или слишком заигрывался. Ему плевать на мнение всех людей, но важно, чтобы самые близкие видели в нем мужчину и уважали это. А Чонгук мало того, что своими действиями, командами, доминированием постоянно унижал достоинство старшего, так ещё и из-за него тот участвует во всём этом маскараде с платьями, париками и макияжем.       Отвратительно. Он только что чуть ли не проклинал невинную девушку, когда сам в это время вёл себя как настоящая скотина. Но как доказать старшему, что Чонгук видит в нём мужчину? Нет. Принимает его как мужчину и бесконечно любит. Слов недостаточно, они пусты, если поведение парня говорит об обратном. А ведь младший действительно никогда Чимина как девушку не воспринимал, но и мужскому потенциалу того раскрыться не давал. Что же ему нужно сделать, да чтобы было настолько ёмким, что Чимин раз и навсегда уяснит?       Этим же вечером, когда тот приходит в его покои, дабы передохнуть от утомительной игры в догонялки (он сам не понял как дочки-матери в них переросли), Чонгук вдруг выдаёт первое, что приходит на ум: — Чимин, не поможешь передвинуть стол?       Старший смотрит на него как на больного. Младший никогда не брезговал помощью слуг, с какой радости такую работу поручать ему? Пока тот объясняет причины, Чимин снимает потрепавшийся от игр парик, заменяет блузку на свободную рубашку. — Ну там подвинуть всего чуть-чуть так не хочется звать слуг из-за этого. — Чонгук театрально упирается рукой в позвоночник. — спина с утра болит, сидел неудобно на совете. Поможешь?       Чимин, не прекращая попыток найти в словах младшего какой-то подвох, подходит к письменному столу. Поднять его не составляет труда, поменять его местоположение под наставления «немного левее. нет, не настолько!» тоже. Пара тетрадей скатывается на пол под недовольное шипение парня, но через несколько секунд возвращаются на прежнее место. — Так хорошо? — он смотрит со стороны, и не может понять в чём была необходимость перемен — кажется теперь стол только сильнее ушёл в тень, дальше от окна. — Замечательно, — Чон вытягивает ручки, чтобы притянуть ими старшего к себе. — Спасибо, ты у меня такой сильный. — Ты там во время совета случайно не ударился? — Чимин прикладывает губы к чужому лбу. Может у Чонгука жар, поэтому он творит несвойственные ему вещи. — Почему ты так реагируешь на комплименты? — бурчит младший.        Они не выходят на ужин, проводя время за ленивыми поцелуями, горячими ласками, не предполагающими собой никакого продолжения. Вообще, не явиться на приём пищи считается дурным тоном, но консервативного отца давно нет в живых, так что Чон сам себе хозяин. А плохой пример, соответственно, заразителен, и хоть Чимин старался следить за своей репутацией, иногда, глупые правила можно нарушить.       Чонгук ещё ни раз за ночь шепчет в покрытую мурашками кожу «Красивый, сильный», ни раз выдыхает в приоткрытые губы «Мой муж». И хоть Чимин никакой яркой реакции не показывает, младший всё-равно видит блеск в глазах и румянец на исцелованных щеках.       И всё же это даже процента того, что старший терпит не компенсирует. Чонгук не тратит время на философские размышления: следующая попытка хоть выглядит спонтанной, но младшему больших усилий стоило к ней подготовиться (в первую очередь, морально). Конечно, можно было попросить Чимина хоть всю мебель в спальне перетаскать, да вот только вряд ли за этими просьбами можно будет проследить тот посыл, который младший старается вложить.       Чимин приходит в его покои ближе к ночи и сразу переходит к действиям. Пухлые пальчики пробираются под виссоновый халат, легко избавляясь от слабого узла. У Чонгука заветное предложение жжёт кончик языка, только сказать он его никак не может. Ничего не подозревающий Чимин оголяет свои плечи, оставляя ткань накидки клубиться у поясницы, пока руки ещё вдеты в рукава. Младший кладёт широкую ладонь на чужую грудь, начиная медленно массировать. Дыхание сбивается, Чимин непроизвольно ёрзает бёдрами, попой проезжаясь по набухающему органу. — Как же хочу его в себе, — шепчет он, наклоняясь к лицу любимого.       Чимин не большой фанат пошлых фраз или грязных разговоров, он предпочитает действия. И всё-таки, долгое воздержание не могло на него не повлиять.       Чон ловит каждый выдох, оттягивает мягкую нижнюю губу, в которую зубы входят как в зефир. — А может хочешь себя во мне? — он тут же врывается в чужой рот языком, надеясь, что это отвлечёт старшего от убогости конструкции предложения.       Тот услышанное анализирует, попутно высвобождая горячее тело из лишнего тряпья. — Подожди, — Чимин отстраняется, и тогда Чонгук тут же переходит опухшими губами на шею. — Ты сказал то, что имел ввиду? — Да, — младшему кажется, что его лицо горит, поэтому он прячется в изгибе чужого плеча.       У того голова кружится от нежных ласк, но слова Чона всё-равно кажутся двусмысленными. — Ты серьёзно? — Угу, — он ложится обратно на подушки. — Я даже готовился…       Чимин округляет глаза. Почему младший говорит это с таким важным лицом, когда всё сильно похоже на розыгрыш? Парень слезает с удобного места, чтобы устроиться между длинных разведённых ног. Это непривычно. Младший смотрит куда-то в сторону, испытывая дискомфорт от того, насколько открыт он сейчас. Чимин же чувствует себя куда более уверенно, хотя данная позиция для него тоже в новинку. Он наклоняется к смуглому животику, оставляя на нём лёгкий поцелуй. — Ты ведь не хочешь, да? — Чонгук резко разворачивается на него, Чимин выглядит грустным. — Хочу, — он ловит бархатную ладошку и кладёт её себе на щёку. — просто я… Смущён. — По правде говоря, я тоже не полностью уверен в том, что должен делать, — старший улыбается так мило, что не коснуться губами складочки у глаза — кажется настоящим преступлением. — Мы будем направлять друг друга. — Я люблю тебя, — отвечает Чон, пока ладошка со щеки перемещается ближе ко рту.       Он понимает, что от него требуется, поэтому тут же принимается обильно облизывать чиминовы пальчики. Старший смотрит пристально, забывая моргать. Напоследок, он ещё раз сжимает их мокрыми губами, и медленно выпускает, оставляя тянуться тонкую ниточку. — Готов?       Чонгук кивает, но непроизвольно вздрагивает, когда холодная подушечка очерчивает чувствительное колечко, что тут же сжалось. Старший улыбается, плавно водя рукой по красивой талии, выпирающим рёбрам. Не обделяет вниманием и подрагивающее возбуждение. Стоит Чонгуку расслабиться и опустить веки, как Чимин вновь ныряет пальцами в ложбинку между ягодиц, не медля, проталкивает указательный. Он проходит довольно легко, да и младшему, прочищенному во время водных процедур, это ощущение не в новинку.       А вот второй входит куда сложнее. Чонгук морщится, шипит, чем очень Чимина пугает. — Пожалуйста, потерпи, — растерянно просит он.       Младший очень тугой. Может Чимин делает что-то не так, но впечатление, что Чон совсем не становится мягче. А ведь он повторяет всё то, что делал сам Чонгук в нём, в чём же проблема?       Парень смотрит на напряженное личико любимого, и думает: «неужели он всегда такое терпит?». Старший касается чего-то шершавого внутри, и Чон прогибается мостом. — Ого! — он льнёт навстречу пальцам. — Сделай так ещё.       Чимин, радуясь, что наконец-то сделал Чонгуку хорошо, атакует комочек нервов: массирует, толкается. Вкупе с движениями на багровеющем члене, младшего не на шутку кроет.       Его стоны — мелодия сирен, Чимин прыгнул бы в воду не раздумывая, только бы ещё секунду послушать эту песнь. — Чимин, я так хочу тебя… — Ты очень узкий, я не понимаю… — он зачёсывает назад взмокшие волосы, когда младший просит повернуться к нему.       На голове хаос из вьющихся на концах чёрных прядок, конечности, раскинутые в разные стороны, мутная капля стекающая вниз по крепкому стволу.        Вдруг Чимин подхватывает чоновы ноги под коленями, поднимая попу над кроватью, и в мгновение припадает к кольцу. Он чувствует тот невероятный уровень доверия, что оказывает ему Чон, ведь он единственный, кому когда-либо доводилось (и будет доводиться) видеть его таким уязвлённым.       Чонгук заливается краской пуще прежнего, задыхается весь, хочет просить перестать, но как можно, когда ощущения от движущегося внутри языка настолько приятные? Да, они странные, да и пульсирующая боль никуда не делась, но все же, от одного осознания происходящего, от одного только чиминова хищного взгляда уже можно кончить.       Это неудобно, у младшего давно болит спина от этих манипуляций, но как только хочется пожаловаться, в голове сразу вспыхивает лампочка, голосящая: «Чимин сотни раз делал это для тебя, да и ещё похуже. Терпел боль от твоей неопытности, жесткости, грубости, неожиданных экспериментов. Смотрел преданным и покорным псом, принимал всё, что ты придумывал, неужели ты не можешь потерпеть ради него?». Может. Чонгук комкает простыни в пальцах. Ради него, он готов на всё. — Давай. — говорит он, облизываясь. — Fuck me sweet.       На подкорочке сознания он понимает, что Чимину не знаком иностранный язык, но затянувшиеся плёнкой похоти глаза почему-то говорят об обратном. Матные слова — всегда самая интересная часть изучения иноречий.       Чимин не может противиться, потому приставляет головку к отверстию. Чонгук пытается расслабиться на максимум своих возможностей, ведь может принести дискомфорт не только себе, но и старшему. Чужое возбуждение словно пронизывает его насквозь. Он столько раз трогал и лизал его, почему же такое гладкое всегда, оно кажется острым как меч сейчас?       Чимин по его эмоциям все видит, поэтому замирает, ложась на младшего, давая привыкнуть. Его руки ни на секунду не прекращают плавные движения, часто задерживающиеся на сосках и мошонке. Чонгуку стыдно, что лежит бревном, но и на полноценный ответ у него сил нет. Он слепо двигает губами, утыкаясь ими то в подбородок, то в нос Чимина. Обнимает крепко, аккуратно руки закинув поперёк исполосованной спины.       У них почти нет разницы в размерах, а значит старший чувствует нечто похожее каждый раз. Как же хочется плакать, сбивчиво шепча как сильно он его любит. Да, приятные ощущения безусловно есть, но есть и доля жертвенности, что из раза в раз без раздумий приносит Чимин ради благополучия их отношений, и речь не только о занятиях любовью. Старший на пробу подмахивает бёдрами, реакцией на что становятся воткнутые в кожу ногти. Чонгук отмечает, что ему нравится: нравится такой подчиняющий себе старший, нравится, как он проявляет заботу, над почему-то беспомощным Чоном. Как стирает слёзы, скопившиеся в уголках глаз, как разминает мышцы. — Можем немного сменить позу?       Чимин вроде бы просит, но у Чонгука нет даже мысли, чтобы дать отрицательный ответ. Его подхватывают и, не покидая тело, усаживают сверху. Чонгук чувствует под собой чужие ноги, шокировано приоткрывает рот. Робко кладёт руки на плечи старшего, и не может перестать восхищаться тому, насколько прекрасным и счастливым сейчас выглядит тот. Чон принял его полностью. Во всех смысловых оттенках данного выражения.       Чонгук также выглядит невероятно: с застывшими капельками на ресницах, трогательно изогнутыми бровками. Настоящий крошечный беззащитный котёнок, и не важно, что в жизни, он по габаритам больше Чимина. — Родной, ты в порядке? — Мы можем попробовать двигаться? — излучая небывалую застенчивость, спрашивает Чон.       Чимин сияет, медленно поднимая и опуская таз. Младший тут же упирается лбом в его плечо, умилительно всхлипнув. Запах его кожи, разряды тока бегающие по позвоночнику и отдающие приятной тягостью в мышцы, ощущение Чимина внутри и снаружи. Он плещется в океане чувств, что переполняют его с головой. Каждый всплеск, равный чиминову толчку, приносит запредельное удовольствие, лишая кислорода, утягивая на дно. На то самое, где сирена Чон Чонгук споёт свою последнюю песню моряку Чон Чимину.       Младший потихонечку включается в приятный процесс: красиво двигает тазом, наслаждаясь тем, как перемещается чужой орган внутри. Чимин, чьё тяжелое дыхание разбивается о его шею, безупречен. У младшего нет сил, но из последних он сожалеет, что не давал потенциалу любимого раскрыться. — Я не могу… — Чонгук всасывает солёную кожу. — Сейчас кончу… — Сделай это, родной. — мурлычет старший, толкаясь резко, глубоко и с большим размахом.       Чона пробивает дрожь, его ноги неконтролируемо трясутся, пока грудь расходится во вздохах. Перед глазами начинают плясать цветные кружки, похожие на стёклышки мозаики, а Чимин безошибочно бьёт по простате.       Оргазм настолько яркий, что одна из капель попадает даже старшему на лицо. Он не спешит стереть её, занятый стонущим и живописно красивым Чонгуком, который сам от пакости избавляется, языком по подбородку проходясь. Младший сжимается слишком сильно, сам того не понимая, что доводит Чимина до финала. Тёплая густая жидкость, что остаётся внутри даже после того, как старший вытащил член, ощущается странно. Чонгук впервые хочет, чтобы его заполнили.       Он падает спиной на мокрое муслиновое бельё, укладывая Чимина сверху. — Теперь понимаешь меня, когда я не хочу идти мыться после всего этого? — дружелюбно смеётся Чимин, целуя младшего в родинку под губой.       А Чонгук понимает. И не может понять как Чимин вообще умудряется двигаться после их часовых марафонов, чоновых желаний осваивать новые более замудрённые и неудобные позы. Он думает, что никогда не будет пренебрегать растяжкой, отдавая этому действию огромную часть времени. Чонгук всегда относился к этому делу ответственно, а теперь не будет переходить к более активным действиям до тех пор, пока на сто процентов не будет уверен в их безболезненности для старшего.       Чимин оставляет небольшие красные следы на ключицах, ластясь к нежным поглаживаниям Чона. Вдруг тот останавливает кисть над замком ошейника, и старший грубо перехватывает его запястье. Взгляд грозный, словно этот аксессуар значит для него настолько много, что он готов за него убить, причём не важно кого. Если такая же реакция была и пару лет назад, до какой степени масштабная была потасовка в женской школе, раз злоумышленникам всё же удалось срезать ленту? — Сладость, — Чон видит, как парень над ним постепенно приходит в норму. — послушай то, что я сейчас скажу тебе, ладно?       Чимин кивает, но настораживается. С чего сейчас возникнуть серьёзному разговору? — На нашем с тобой пути было много камней разного размера. Мы спотыкались, падали, но всегда подавали друг другу руку и вставали. К сожалению, как бы я не мечтал о ровной дороге, я не могу утверждать, что она будет таковой, но я знаю одно: даже если на пути появится огромный валун или холм, который мы будем вынуждены обходить с разных сторон — мы всё-равно встретимся. Без ошейников, титулов, колец. Я хочу снять его.       Где-то в глубине души старший чувствует неуверенность. Это — новый и очень важный шаг, они кажется слишком удобно расположились на предыдущей ступени. Но это не значит, что Чимин не готов. Да, без ошейника будет страшно, но они уже пережили этот период. Сейчас, как бы не разветвлялись их дороги, пытаясь развести по разным уголкам карты, в конечном итоге, они придут в одну точку. Точку, с которой продолжат идти по совместной тропе. Как бы не было тяжело, как бы ужас не сковывал горло — второй обязательно будет ждать. Уверенность в завтрашнем дне — вот чего так не хватало их отношениям, и то, что они таким трудом обрели.       Да, обман с Чимином в любой момент может раскрыться, но парни слишком хорошо подготовлены: все следы заметены, улики зачищены. Крошечный кружок приближенных лиц знает пол Чимина, и как бы это не было эгоистично и жестоко — Чон в любой момент готов безжалостно избавиться от каждого, кто попытается тайну разболтать. К счастью, в этих людях они полностью уверены. Да даже если все и раскроется — путь скорейшего побега и исчезновения в полной боевой готовности двадцать четыре часа в сутки.       Замочек тихо щёлкает, Чон стаскивает ошейник, большим пальцем проводит по еле заметному кадыку. Чимин никогда не чувствовал себя настолько голым. Будто сейчас он не просто без одежды, а даже без кожи, будто любой прохожий может его незащищённое сердечко из груди выдрать. — Я люблю тебя, Чон Чимин, — младший касается своим кончиком носа чужого. — Спасибо тебе. — За что? — еле выжимает второй, переполняемый эмоциями. — За то, что ты есть.       Чонгук, которому раньше так тяжело давалось выражение своих чувств, очень вырос. Да, он всё-ещё не может красочно высказать то, что у него на душе с помощью слов, но он обязательно сделает это с помощью действий. Для Чимина такое уже слишком — он шмыгает носом, боясь заплакать прямо сейчас, и с чувственным страстным поцелуем налетает на пересохшие губы. Его язык сейчас не может связать и двух слов, поэтому он находит ему другое занятие. Парень не сомкнёт глаз этой ночью, но утром Чон обязательно проснётся с цветком жимолости на тумбе, и Чимин уверен, что этот засранец знает его значение. В данный момент он не в состоянии это сказать, но растение скажет за него, что Чимин крепко связан узами любви, и будет истинно верен своей паре.       Возбудиться повторно не составило особого труда. Чимин, не желая упускать такую уникальную возможность, под неровное дыхание снизу, проскальзывает пальцем в смазанный проход. Младший стонет протяжно, стоит пальчику нажать на нужную точку. И хоть член от такого чуть приподнимается, Чонгук говорит: — Мы могли бы… Без этого? Слишком горит.       Он обещает в следующий раз продолжать до победного не зависимо от собственных ощущений. Но Чимина кажется это вовсе не тревожит. Парень тут же убирает палец, кратко целуя покрасневший проход, и переводит всё своё внимание на другую часть чонова тела. — Сядешь? — Чимин, придерживая младшего за талию, помогает ему усесться на кровати.       Поза — самая шикарная из всех, в которых когда-либо ему доводилось видеть Чонгука. Внутренняя сторона бёдер соприкасается с одеялом, ноги чуть раздвинуты. В таком положении попа смотрится невероятно маняще и аппетитно, возбуждение прямо на самом виду, так и просит к себе прикоснуться. В таком положении он совсем раскрыт сзади, а потому, от ощущения вытекающей изнутри жидкости, на личике проявляется яркий румянец. От столь бесстыдного взгляда, блуждающего по телу, хочется спрятаться. Помимо этого желания появляется еще одно, уже перехватывающее управление рулём — отдаться, подчиниться. Чонгуку в новинку роль принимающего, но, чёрт, как же ему нравится.       Чимин облизывается, заставляя губы соблазнительно блестеть, пододвигается ближе. Сухая ладонь накрывает член, начиная размеренные движения. Чонгук откидывает голову назад, закатывая глаза, и только тянется к Чимину, как тот шепчет: — Убери руки назад.       Чонгук слушается. Он просто отвёл их за спину, а сила послушания равна металлическим наручникам. Старший улыбается, вознаграждает его поцелуем. Темп всё наращивается и наращивается, кисть Чимина выкручивается и выворачивается, заставляя младшего разбито скулить. От напряжения выявилась венка, ведущая от паха к пупку, завораживающе сокращались мышцы пресса. Чонгук покачивался из стороны в сторону, удерживая себя от того, чтобы толкнуться в кулак, ведь за такое самодурство Чимин тут же прекращал все движения. — Ах, хён. — Чонгук наклонился к нему, ожидая получить смазный поцелуй в скулу. — Я близко. — Хорошо. — Нет, не хорошо. — младший открывает глаза, чтобы своими расширенными зрачками заглянуть прямо в глубь чиминовых. — Я хочу вместе с тобой. Могу я тоже?       Его руки пока что сзади, скованны невидимыми цепями. Чимин хмыкает с тихим «можно», и Чонгук чуть ли не подпрыгивает, чтобы оказаться к нему вплотную. Прикасаясь к чужой груди своей, он соединяет их возбуждения, попутно шипя от невероятного жара чиминовой плоти. Чимин пытается обхватить ладошкой сразу два, выходит плохо и младший накрывает его ладонь своей, двигая в более сорванном и несуразном темпе. И всё же, несмотря на его дикость, он доводит их до грани.       Парни заканчивают с крошечной разнице во времени, упиваясь стонами друг друга. Когда в этот раз Чонгук ложится, он твёрдо считает, что больше никогда не встанет. Старший, перенимая на себя его обыденные обязанности, ополаскивает чоново тело, проходясь мокрым полотенцем даже по самым удалённым местам. Он перебирает события, произошедшие за этот день: на завтрак подали неимоверно вкусные креветки, в полдень он показывал Айю как правильно поливать цветы, затем они играли в прятки, пока не пришла Чанёль, перенимающая вахту, чтобы дать парню отдохнуть.       Последний раз выжимая полотенце, Чимин зачем-то вновь цепляется за женское имя. Уголки губ опускаются, он подползает к Чонгуку, укладываясь под его бок. — Ты… — странная эмоция, похожая на разочарование. — сделал это, только чтобы Чанёль не лишила меня девственности?       Чимину всё казалось таким сказочным и романтичным, он практически влюбился в Чонгука заново за эту ночь, а это оказалось лишь нездоровой формой собственничества? — Чёрт, Сладость, нет! — ему так неприятно шевелиться, но он притягивает старшего к себе, прижимаясь губами к мокрому лбу. — Может это подтолкнуло меня в какой-то степени, но я бы пришёл к этому сам однажды. Дело не в сексе даже, а в том, что я как мужчину тебя люблю! Тем более, как ты можешь ворчать, это был равноценный обмен, ты тоже лишил меня невинности.       Чимин смеётся тихо и говорит: — Ты то невинен? Похотливый дьявол во плоти. — Родной, Чимин-хён, мой муж, я до безумия люблю тебя. Ты всегда отдавал мне всего себя, я хотел показать, что очень ценю это, а не обидеть тебя.       Старший тянется за «чмоком». — Я тоже люблю тебя, родной, я не обижаюсь совсем.       Внутри — чувство окрылённости, у младшего всё зудит, и, несмотря на это, он готов свернуть горы ради лежащего возле мальчика. Чимин уже умиротворенно сопит, чуть дёргая пальчиком. «Ты — причина моей эйфории», — думает Чонгук, последний раз глянув на любимого, прежде, чем заснуть.

***

      На следующее утро Чонгук наметил дату, когда должно было состояться то вечернее «мероприятие». Чанёль приняла новость со свойственным ей чувством долга, а вот Чимин, на удивление младшего, занервничал. Конечно, чувство волнения естественно для данной ситуации, только, помимо прочего, на его лице отразилась нерешительность и… виноватость?       И как бы они к этому не готовились, как бы не настраивали себя — вышеупомянутое «мероприятие» не могло не пошатнуть стабильность их отношений и чувство внутреннего равновесия. Тогда Чимин, покинув злополучную комнату, тут же скрылся в своих покоях, и Чонгук не двинулся за ним. Вряд ли его присутствие рядом могло помочь. Старшему не хотелось близости после того, как Чон один пошёл на такое, теперь же всё усугубилось. Уже лёжа на своей кровати, он слышит, как Чимин дрожащим голосом просит слугу подготовить для него купальни. Благодаря бессоннице, Чону так же удалось узнать, что вернулся он спустя два с половиной часа. Стоила ли игра свеч? Сейчас Чонгуку кажется, что нет. Можно же было сделать тоже самое, что и первый раз, для чего он вплёл Чимина?       Он надеется, что подобного больше не будет, поэтому намеренно пропускает вводное «в следующий раз», но оставляет главную мысль: «буду думать, прежде, чем что-то говорить».        Каждый из тройки ушёл в себя, соорудив прочный кокон, защищающий от невзгод окружающего мира. Они не общались, даже не приветствовали друг друга, усердно делая вид, что незнакомы. Дошло до того, что они избегали встретиться друг с другом взглядами. И если для Чанёль это состояние было вполне привычным, улыбчивого, до этого момента, Чимина просто не узнавали. Он первый убегал с приёмов пищи, закрываясь в своей комнате, не посещал никаких официальных банкетов. Его лицо было тусклым, встречи с близкими отошли на самый дальний план. Сначала он не хотел отдаляться от них, но вскоре понял, что неспособен веселиться и делать вид, что всё отлично, когда внутри пожирающая органы пустота.       Первым от этой непонятной фрустрации отошёл Чонгук. Буквально на второй неделе спустя произошедшего, замкнутость старшего стала безумно напрягать. Он понял, что дал ему достаточно времени на то, чтобы побыть наедине с самим собой, когда увидел увядшие розы в саду. Между цветками были заросли сорняков, земля потрескалась от сухости. Чимина нужно было спасать, иначе неизвестно чем может обернуться его странное расстройство. Но старший, к несчастью, научился лавировать между этажами так, что поймать его было практически невозможно, а если пытаться заговорить с ним за пределами левого крыла, то можно привлечь лишние уши, коих там предостаточно.       Он был готов бить тревогу, когда толкнул скрытую дверь между их спальнями и понял, что она заперта. Впервые, за всё время её существования Чимин воспользовался ключом. Как давно он это сделал? Превозмогая гордость, он однажды тайком наведался к кузнецу, но и от его семейства, кое-как выдавливавшего из себя слова, он ничего нового для себя не узнал.       Откладывать выяснения ещё дальше нельзя. Вместо посещения ужина, он намеренно остался у себя, притаившись за дверью. Как только послышались спешные шаги первого ретировавшегося, он тут же выскочил. — Стоять. — старший сделал пару неуверенных шагов, но всё-таки остановился.       Чонгук стиснул зубы, отстранённость парня не на шутку раздражала. — Входи. — он указал на дверь своих покоев.       Чимин даже не повернул голову в сторону младшего, ощущая его сердитый взгляд на своей спине. — У меня нет желания разговаривать.       Нога даже не коснулась пола, когда парень попытался пойти дальше, так как его сильно схватили за локоть, заталкивая в чужую комнату. Стоило ему влететь, Чон тут же закрыл вход, вдобавок, перекрыв его собой. Чимин, запутавшийся в длинной юбке, по инерции пробежал еще пару метров, удивляясь, как вообще удержался от падения. — Объясняй: что с тобой происходит? — младший сложил руки на груди.       Чимин, гордо расправив спину, подошёл к нему ближе. Расстояние между ними слишком большое, словно тот просто боится подходить вплотную, ведь тогда кокон может дать трещину. — Пожалуйста, выпусти меня. — Нет, Чимин! — ему очень хотелось взять его за руку, но он опасался своими действиями только сильнее оттолкнуть парня. — Как ты не понимаешь? Я ведь беспокоюсь о тебе. Я… Я скучаю, родной.       На последних словах голос почти исчез, в горле встал противный ком, мешающий говорить. Чимин поджал губы. Он всё-ещё сверлил взглядом носы собственной обуви, не произнося ни звука. — Родной, — ещё раз позвал Чон, чувствуя как лопаются верёвки внутри. — Мне тебя не хватает. — Я т-тоже скучаю. — еле слышно ответил старший.       Видеть как трясутся его плечи — невыносимо, и Чонгук делает недостающий шаг. Они соединяются как две половинки пазла, идеально подходящие друг к другу. — Мне так стыдно! — взвыл старший, пряча лицо в ткани чужой одежды. — Из-за чего? — Чонгук ласково провёл рукой по макушке. — Из-за всего! За то, что согласился на весь этот ужас, за то, что творил в ту ночь, за то, что разыгрывал королеву драмы, когда главной пострадавшей была Чанёль, за то, что не могу смотреть в её глаза, за то… Что изменил тебе.       Механизм чонова мозга на секунду встал. Первое, о чём подумал младший, придя той ночью в свою спальню: «Так вот, что чувствовал Чимин, представляя как я касался другую». А в этот раз он повысил уровень садизма, даже показав это. Безусловно они вели себя очень сдержанно, практически как коллеги выполняющие работу, но почему внутри такое отвратительное тянущее ощущение? Если Чонгуку удалось перебороть его, прекрасно понимая, что и он, и старший были просто-напросто вынуждены это сделать, то Чимина это разъедало полностью. — Я даже боюсь думать о том, что вдруг это будет не двойняшки и даже не мальчик. Если это девочка или же вообще ничего не вышло? Я… Я… — он начал захлёбываться в своих всхлипах, и Чонгук только крепче прижал его к себе. — Хён, не говори это, тебе не за что стыдиться. Я сам виноват, что вовлёк тебя во всю эту отвратительную игру, ещё тогда, тем утром в саду, когда вышел прогуляться в твоё рабочее время. Я был так эгоистичен, что вовсе не подумал о последствиях своих поступков. — Не бери всё на себя, мы оба знали на что шли. — Вот именно. Поэтому прошу тебя, не плачь, это не стоит и одной твоей слезинки, родной. Я не считаю это изменой, я люблю тебя.       Чимин жмурится, пытаясь избавиться от проплывающих перед глазами картинок. Это было так ужасно неловко, так мерзко. Безвыходность и вынужденность застывшая на их лицах была сквернее всего. Но Чон держал его за руку. Они дрожали, но цеплялись друг за друга. Ничто не способно их разлучить. Они не властны над обстоятельствами, но и те не имеют власти над ними. — Прошу, вернись ко мне. — Чонгук слышит, как загнанно бьётся чужое сердце, ведь бьётся оно в его груди. — Прости меня. — Прощаю, — он понимает, что данное слово сработает лучше, чем улетающее в никуда «мне не за что тебя прощать».       Старший постепенно успокаивается, влага полностью впитывается в накидку. Чонгук тихо напевает ту незатейливую песенку, которую впервые услышал из уст своего будущего мужа. «А ведь это только начало», — вздыхает он, смыкая руки на жестком материале платья без корсета.