Oriental sweets

      К счастью или сожалению, большая часть свадебной подготовки обошла Чимина стороной. Особых пожеланий (кроме присутствия Чонгука рядом с ним каждую секунду праздника) у него не было, да даже если бы они были, вряд ли ему стали потакать: всё основывалось на традициях и многовековых устоях, здесь было не место новшествам.       Те несколько дней, за которые новость о скорой женитьбе Правителя разносилась по стране, парень просто порхал по замку. Ему нравилось, что высшие чины присмирели, ведя себя рядом с ним более сдержанно и возможно даже уважительно. Парень искренне улыбался в ответ слугам, которые уточняли с ним какие-то на первый взгляд незначительные детали, например: какие фрукты будет лучше поставить на стол рядом с его местом, чтобы не пришлось тянуться. На самом деле дворцовый народ сильно проникся к добродушной красавице, а потому тянулся к ней, надеясь, что этот яркий лучик поселится здесь.       Он не чувствовал в себе нервозного предвкушения, скребущего где-то в желудке, ни мандража, мешающего уснуть. Точнее всё это одним большим комом свалилось на него в день самого торжества. Мероприятие было запланировано на конец дня, но некоторые гости приехали за несколько заранее, да и главный зал начали украшать ещё с ночи. Настоящий страх, смешанный с неуверенностью и всепоглощающей тревогой Чимин почувствовал открыв глаз ближе к обеду. Вдруг стало смущать платье, показалось, что оно было выбрано как-то впопыхах и без должной ответственности. В голове всплыли перешептывания портного, о том, что серебристое платье — это секреты и отдалённость от семьи, и что бессознательно его выбирают двуличные и лживые люди. Тогда парень был чрезмерно самоуверен: у них с Чоном нет тайн друг от друга, и какой-то кусок ткани не сможет этого испортить. Так ведь?        До момента, когда его должны были разбудить оставался час, но парень не смог сомкнуть глаз. Манекен стоял в дальнем углу комнаты и если бы мог, то от агрессии и прыти Чимина, с которой тот к нему подскочил, точно бы убежал. Он провел руками ткани, подтянул шнурок корсета. Эта вещица явно будет очень плохо смотреться на его теле из-за отсутствия пышной груди. А времени сменить его уже нет, да и закройщица вряд ли сможет чем-то ему помочь.       Чимин закусил губу, сложившаяся ситуация слишком удручала. На эту свадьбу съедется огромное количество людей. Вдруг репутация Чона пострадает из-за недостаточно красивой невесты? Вдруг парень вспомнил о кое-чём, хранившемся за двойной стенкой комода… Пусть и небольшая, но накладная грудь точно бы помогла ему, сделав его фигуру не настолько плоской. Но перед этим ему точно нужно принять ванную.       Слуга, подметавший коридор, тихо взвизгнул, когда дверь Чиминовых покоев отворилась. — Г-госпожа Чимин? — юнец отвернулся, крепче вцепившись в ручку щётки.       Второй от такой реакции нахмурился, а затем понял, что он стоит в одной пижаме. Он тут же спрятался за дверным косяком, высовывая одну голову.  — Ох, доброе утро, я растеряна сегодня. Вы не могли бы подготовить купальню к моему приходу? — Да, конечно, я передам. Поздравляю. — Чимин кивнул, уходя обратно в комнату.       Дворец ожил ранним утром. Туда-сюда то и дело бегали люди, поправляя последние украшения или выполняя прихоти подъезжающих гостей. Особо напряженная ситуация царила на кухне, где помимо местных поваров делом занимались приглашенные из других городов. Чонгука он не видел со вчерашнего дня, кажется он занимался разбором каких-то документов, необходимых для заключения брака. Да и на самом деле, было совсем не до него: Чимин просил переделать ему прическу уже в шестой раз. Вместо того, чтобы злиться при каждой новой неудачной попытке, парень наоборот огорчался. Ему хотелось заплакать от своей беспомощности, но дополнительный корсет, а также специальный материал, набитый под платье в районе груди, мешали ему взять достаточное количество воздуха. Когда девушки заметили, что он на грани слёз, то поспешили успокоить: — Может мы просто оставим их распущенными? Передние пряди уберём на затылке.       Этот вариант смотрелся куда лучше, но на то, чтобы должным образом отреагировать не было сил. Он лишь слабо улыбнулся, коснувшись локтя помощницы. — Госпожа, вы уверены, что вам необходим дополнительный корсет? — Да. — измученно выжал он.       Нельзя же было ей объяснить, что вид мужского телосложения, запиханного в обтягивающее платье, не устраивал его. Эту проблему он пытался решить посредством дополнительного утягивания, но кажется переоценил свои силы. — Давайте тогда его немного расслабим? Иначе вы не сможете сказать «да» у алтаря.       Эти слова действуют и Чимин поворачивается к ней спиной. Он прикрывает глаза, не желая смотреть в зеркало, и чувствует как лёгкие блаженно наполняются свежим кислородом, поступающим из приоткрытого окна. Забывшись в наслаждении и полученной возможности полноценного дыхания, парень услышал знакомый голос. — Вы не оставите нас с Чимин одних? — поворачивается и облегченно улыбается при виде Чанёль.       Девушки кланяются, быстро собирают за собой весь тот бедлам, который успели натворить за несколько часов подготовки невесты: кисточки, заколки, кусочки ткани, нитки и прочая мелочь. Госпожа никуда не торопится, присаживается на стул возле Чимина. Её действия сопровождает некая грузность из-за развивающегося внутри неё организма, но она отлично справляется с этим, не выдавая утомлённости. Тому с её появлением стало откровенно легче: услужливость и угодливость придворных дам душила и сковывала. Конечно, по большей степени это не их прихоть: такое поведение положено, да и оно показывает их к Чимину почтение. Да вот только старшему, большую часть жизни разделявшему эти манеры поведения, крайне неуютно видеть их по отношению к себе.       Когда последняя служанка, беспорядочно прощаясь, закрыла за собой дверь, парень наконец выдохнул. Он повернулся к девушке с виноватым и усталым взглядом. — Волнуешься? — Да, — он очередной раз коснулся волос, поправляя и без того идеальную причёску. — Боюсь, что что-то пойдет не так. — Чимин, всё будет хорошо, не накручивай себя зря. Ты самая обворожительная невеста из всех, что когда-либо выходили здесь замуж и уж точно самая счастливая. Возможно, одна из единственных, кто делал это по своей воле.       Парень кивает, светло улыбаясь. Наверное, он один из немногих, для кого свадьба действительно была долгожданным праздником, а не морготным приговором. — Просто я не чувствую себя достаточно уверенным в себе. — Из-за одежды? — от зоркого глаза девушки не скрылись непонятно откуда взявшиеся формы спереди. Они были уж точно не пышными, наоборот, были сделаны для нейтральности картинки, а не для привлечения к ним внимания. — И из-за неё тоже. — Изнуряет, что тебя не принимают за мужчину? — Я просто отыгрываю роль. — поясняет Чимин. — И я довольно вжился в неё, хоть и никак не могу смириться с костюмом. Но мне неловко из-за того, что только четыре человека знают о том, что это постановка. Для остальных этот театр — жизнь. — А как Чон принимает твои раздвоения? — Он уважает меня как мужчину, — неосознанно подняв голову в защитном жесте, Чимин щурится. — Никогда не обращается ко мне как «невеста» или «девушка».       На самом деле эта тема была довольно больной и щепетильной для парня. Он не был уверен в собственных словах, но на то, чтобы удостовериться в них, спросив Чонгука, смелости не хватало. Он старался уверовать в них сам, игнорировав заростки проблемного вопроса, но ведь, чем больше пренебрегать раной, тем хуже будут её последствия? — Знаешь, мне кажется у меня есть кое-что способное тебя поддержать. — только сейчас он заметил цветочек, который она аккуратно держала между пальцами. — Я надеюсь, что это именно тот цветок, который я искала, потому что на картинке он был крайне размытый. — Незабудка? — он предвкушающе посмотрел на неё, принимая подарок. — Да, — её глаза превратились в полумесяцы. — Я почитала, что он сможет быть твоим оберегом сегодня.       «Истинная любовь» распространяла по комнате тонкий, совсем неуловимый, но от того более живой и благоговейный аромат. Воздушные голубые лепесточки на субтильном травянистом стебельке красиво смотрелись в его ладони. Он хотел настоять на том, чтобы небесный цветок украсил его голову, но по цвету он совсем не сочетался с общей цветовой гаммой. — Ты взяла книжку в покоях Чонгука? — Чимин был в восторге презента Чанёль. — Нет, в библиотеке. Все слишком вовлечены в суматоху, так что она пустует.       Парень поставил цветок в стакан с водой, осторожно укладывая бутончик на край, чтобы тот не свалился внутрь. Девушка выпрямилась, не реагируя на гудящую боль, стрелами пронзающую позвоночник. — Знаешь, на самом деле я пришла, чтобы извиниться перед тобой. — Чимин оторопело перевёл на неё взгляд. — Это гложет меня уже долгое время…       У второго совсем не было догадок. Девушка так старается ради них, чем же она могла так сильно провиниться? — Прости за то, что ношу чонова ребёнка. В тот день я безумно боялась, что вы рассоритесь или что-нибудь похуже, но я рада, что вы преодолели это, и я не стала источником раздора. Я надеюсь, что ты понимаешь, что я вовсе никак не претендую на него, и скорее всего, тогда он представлял тебя на моём месте, и… — из-за нервов, Чанёль начала заикаться, боясь, что не сможет чётко изъяснить свои мысли. — Чанёль, прошу успокойся, — парень замахал руками. — Я прекрасно понимаю, что твоё положение вынужденное. — говорить было неловко, но он чувствовал, что им нужно это прояснить. — Мы с Чонгуком доверяем друг другу. Конечно, ревность никуда не делась, но мы не даём ей затмить разум. Чанёль, я буду любить твоего малыша как своего родного, тебе не стоит беспокоиться.       Девушка, чьё лицо и осанка расслабились, благодарно прошептала: «Спасибо вам за всё».       За простым непринужденным диалогом Чимин чувствовал себя поистине раскрепощённым. Девушка старалась избегать тем, касающихся сегодняшнего события, дабы не смущать и не нервировать парня. Тот бездумно ковырял драгоценный камушек, пришитый к шёлковой ткани, слушая рассказы девушки о том как же неподготовленному человеку тяжело выискать на клумбах нужный цветок, когда ты даже толком не знаешь его внешнего облика. На особо эмоциональных моментах Чимин заливисто смеялся, с нарочитой обидой возмущаясь: «Как можно было спутать незабудку с бруннерой?!», на что та только закатывала глаза. — Госпожа? — атмосферу спокойствия и добродушия нарушил немолодой мужчина, приотворивший дверь. — Пришло время выйти к гостям. Вы желаете придержать церемонию для завершения подготовки? — Что? — он обернулся к часам. — Я уже опаздываю? — Придётся поторопиться. — кивнул слуга.       Чанёль резко поднялась, отчего её затекшие колени скупо хрустнули. Она ещё раз пожелала парню всего самого наилучшего, для вида добавляя «что-то мы совсем засиделись» и хотела уже сделать шаг к выходу, но Чимин испуганно вцепился в её руку. — Разве тебя не будет внизу? — Мне не положено присутствовать, извини. — девушке не нравится растерянный взгляд парня, которым он ищет в ней защиту. — Пожалуйста, я бы очень хотел, чтобы ты была там!       Чанёль бессильно качает головой: даже если бы она молила о том, чтобы её пригласили, вряд ли другие оценили такое самодурство Правителя. Она наклонилась к нему, кладя ладони на покрытые полупрозрачной тканью плечи. — Чонгук ждёт тебя, — прошептала она. — Сегодня твой день. Ничего не бойся.       В коридоре их пути разминулись: девушка побрела в сторону своих покоев, а Чимин быстрым шагом последовал за мужчиной, который должен был сопроводить её до главного зала. — Вы не сочтёте за нахальство, если я попрошу вас ускориться? — робко спросил он. — Нет, это моя провинность, что я не смогла вовремя явиться. — парень подхватил в руки длинный подол, чуть оголяя щиколотки, что позволило ему перейти на медленный бег.       Его волосы развивались, щекоча лопатки сквозь неощутимую нежную ткань платья. Из-за быстрого темпа, он не смог отреагировать на неожиданное появление в проходе кухарки, что вышла с подносом, на котором лежала целая гора столовых приборов. Чимин чуть не налетел на неё всем корпусом, но даже тот факт, что он попытался увернуться не помог полностью избежать столкновения. Смачный удар локтем об железный поднос, и в это же мгновение по всему коридору разносится звонкий металлический лязг. — О, нет, простите, я сейчас помогу, — он останавливается, чтобы помочь собрать рассыпавшиеся ложки, но сухая дрожащая ладонь, покрытая многолетними морщинами останавливает его.       Женщина смотрит проникновенно, её касание отдает тихой глухой болью в районе сердца. — Не нужно, Чимин, беги. Будь счастлив.       Парень так и останавливается полусогнутый, не в силах сделать пошевелиться. Она узнала его. Конечно, ведь эта женщина практически заменила ему мать, взяв на себя полную ответственность за воспитание маленького слезливого паренька, попавшего во дворец. Он никогда не называл её «мамой», а она и не ждала этого. Ярлыки ничего не меняют. То тепло, любовь, которые они дали друг другу, отпечатались счастливыми моментами в памяти обоих. Даже сейчас, когда парень переступает на, возможно, требующую самой большой ответственности жизненную ступень, она безоговорочно рядом. Издалека, через небольшие щёлочки, но она всегда следит и поддерживает своего мальчика. — Спасибо вам. — он на мгновение сжимает её пальцы в своих. — Огромное спасибо.       Пара лестничных пролётов и один короткий коридор и вот он уже стоит за бархатным занавесом, скрывающем его. Парень слышит, как люди громко переговариваются между собой, заглушая мягкую музыку, струящуюся из-под умелых рук оркестра. — Вот сейчас я действительно думаю о том, чтобы немного перенести свой выход. — признаётся он. — Кажется с моими волосами не всё в порядке.       Мужчина, подготовленный на такой случай, достаёт из внутреннего кармана деревянный гребень. С особой осторожностью он расчёсывает чуть подспутавшиеся в процессе бега пряди. — Вы выглядите бесподобно. — Ты наверняка говорил это каждой, кто венчался в этом зале. — хмыкает Чимин, избегая того, чтобы посмотреть ему в глаза. — Простите, это так. Но я впервые делаю это от чистого сердца.       Парень не успевает ответить, как массивная ткань стремительно разъезжается по разным сторонам. Зал наполняют овации и очарованные вздохи. Музыка становится более журчащей и по-весеннему ласковой. Она сопровождает каждый уверенный шаг парня на пути к его любимому. Чонгук стоит посреди зала, с одной убранной за спину рукой, прямо под главной люстрой, в короне и свадебном костюме, расшитом переливающимися нитями и вставками из металла. Но кажется, все забывают о его существовании ровно в тот момент, когда появляется Чимин.       Парень словно плывёт, каждое его движение, будь то твёрдый шаг, то краткий вздох, кажется волшебным и изящным. Первую секунду он радовался, что длинная струящаяся юбка скрывает его обувь, а потому он смог надеть удобные балетки, вместо чего-то на большой платформе. Но сейчас всё что он видит и о чём думает — это Чонгук. Его протянутая рука, восхищенная улыбка. Чимину приходится контролировать себя и сдерживаться от того, чтобы на всех парах рвануть к нему, для того, чтобы утонуть в объятьях. Теперь он убежден: его платье — та самая яркая луна, освещавшая их первый поцелуй. Серебро — это не семейные раздоры. Для них — это тяга к свободе, возможной только тогда, когда они вместе, это умение находить общий язык и не ссориться по пустякам, ища компромиссы. В навязчивом резком свете ламп и свечей он кажется по чуждому художным и хрупким. Сияние звёзд скрыто не только в дымчатом и рутиловом кварце, коими расшиты дорогие ткани, но и в глазах Чимина.       Он встаёт к Правителю чуть ли не в плотную, чувствуя, как летящая до этого фата плавно ложится сзади. Чонгук сцепляет их ладони, пока его губы застывают в нескольких сантиметрах от чиминова лба. — Я самый удачливый человек в мире, раз именно мне в спутники жизни достался такой потрясающий мужчина. — тихо мурлычет он, полностью закрывая собой Чимина для тех, кто стоит позади.       У второго щёчки чуть розовеют, но на это мало кто обращает внимание. Пара вместе следует дальше по выстеленному дорогому ковру, туда, где их ожидает мать Чонгука. Статная женщина смотрит на него строго, и Чимин тушуется под её взглядом, опуская голову, признавая покорность.       Они останавливаются в метре от неё и кланяются в пояс. Корсет необычайно сдерживает его движения, но Чимин изо всех сил пытается нагнуться как можно ниже. Твёрдый край больно упирается в живот, но парень смиренно терпит, желая показать, что уважает пожилую Госпожу и искренне просит её благословения. Не для того, чтобы получить именитую фамилию, не для того, чтобы увековечить себя на фамильном древе династии Чон. Для того, чтобы стереть между ним и Чонгуком последние практически не ощутимые, но от того не менее стойкие границы.       Он не знает даже чисто теоретически, может ли она сейчас отказать. И что будет тогда? Все просто разъедутся по домам, а он вернётся в школу? Пару дней назад произошёл неприятный случай, который возможно сложил у женщины плохое о нём впечатление. Она обычно проживала в отдельной резиденции в другом городе, а потому Чимин даже не был в курсе её приезда. Свекровь без стука вломилась в его спальню (благо был разгар дня и он всё-ещё находился в образе) и приказным тоном указала идти за ней на осмотр — традиционную, но довольно унизительную процедуру. И Чимин вроде и не против был, да вот только анатомически не по всем пунктам подходил. Его счастье, что они встретили по пути Чонгука. Тот устроил скандал, впервые в жизни идя против воли матери, крича, что вне зависимости от результатов этого дикарского осмотра, Чимин всё-равно станет его женой, а потому совершать его не нужно.       Госпожу такое заявление повергло сначала в шок, а потом в ярость. Но младший был непреклонен. Второй стоял за его спиной всё это время и корил себя за то, что из-за него Чону приходится портить отношения с единственным родителем.       Из мыслей его выдёргивает беглый мазок по лбу, отчего он раскрывает глаза. Женщина, поставив молодым метки, отходит в сторону, освобождая дорогу к священнику. Чонгук уже выпрямился, но никуда не спешит, давая Чимину время на то, чтобы собраться с духом. На их лбах, практически между бровей, невидимое мокрое пятнышко — напутствие матери. Судя по запаху, то масло, которым она его поставила — сделано из листьев самшита, или же с их добавлением. Растение довольно неприметное внешне, трава да трава. Только когда священник попросил их надеть кольца, Чимин вдруг вспомнил его значение — «верность».       Два золотых колечка связаны между собой прочной красной ниткой. Чонгук надевает своё, а затем помогает надеть старшему на его трогательно оттопыренный пальчик. Они стоят друг на против друга. Их левые руки вполне могут просто повиснуть между ними, но парни никак не могут прекратить чреду отрывистых касаний. Старик что-то говорит, но пара только делает вид, что слушает: у Чимина сохнет в горле, он часто глотает и кусает губы, приоткрывая рот, а Чонгук старается передать хоть каплю своей любви и поддержки, дотрагиваясь до чужих холодных пальцев. Не верится. Никому из них не верится, что происходящее — реальность, а не патологический сон.       Мужчина тем временем протягивает им чашу с едко пахнущим чаем. В нём смесь различных целебных трав, в своеобразное сочетание которых также вкладывается большое символическое значение. Чимин сам помогал лекарю собирать подобные для свадьбы Чонгука с Чанёль, тогда он и не зарекался думать о том, что когда-нибудь этот магический напиток предстоит выпить ему самому. Младший делает большой глоток и беззвучно кашляет, ощущая как сильно после него першит горло. Точного количества, сколько нужно выпить нет, но Чимин готов осушить чашу полностью, только если это даст гарантии их с Чонгуком счастья. Он делает два крупных глотка.       Священник говорит заключительные слова о покорности, искренности, любви, после чего перерезает красную нить. Она всё-ещё связывает их, видеть её дано не каждому, а чувствовать — только им самим. Он сгибается пополам, выражая крайнюю степень признания, а когда молодые поворачиваются к нему спиной, держась за руки, водружает на голову девушки изысканную диадему, поистине прекрасно дополняющую её образ. Чон Чимин — законная жена Правителя Чон Чонгука.       Зал замирает, предвкушая поцелуй, который должен окончательно скрепить их союз. Старший бегает глазами по людям, то и дело цепляясь за какие-то элементы их одежды. Искусственный свет вдруг начинает слепить, кончики пальцев холодеть с двойной скоростью. В голове проносятся отрывки из дня, когда его стянули со сцены на ярмарке. Чимин чувствует, что сейчас задохнётся, и вины корсета здесь нет. — Сладость, я рядом, — Чонгук намеренно выбирает данное обращение, дабы не разгласить настоящий его пол, но чтобы нужным образом подействовало на потерянного старшего.       Даже видя неестественную бледноту чужого лица и стеклянные глаза Чонгук не может позволить себе многое: только мягкий «чмок» в дрожащие губы, во время которого он успевает провести по ним языком. Второго это чуть приводит в чувства, а восторженные аплодисменты гостей и вовсе отрезвляют.       Чимин слышит плач и вздохи, когда они с Чонгуком встают возле своих мест за столом. Теперь нужно дождаться, когда все последуют их примеру и только потом садиться. Парень, ставя на общественную суету, хочет приобнять старшего за талию, но тот твёрд как мраморная статуя. — Ты панцирь черепаший надел? — недовольно шепчет он. — Нет, только корсеты. — С ума сошёл? — он стучит двумя пальцами по его спине, предполагая, что Чимин этого даже не чувствует. — А если бы ты в обморок упал? — Не беспокойся, — Чон замечает блеск в его глазах, но не может быть уверенным слёзы ли это. — Правда, вряд ли мне удастся плотно покушать. — Я прикажу, чтобы в мои покои принести часть еды. Ты ведь даже на обеде не присутствовал. Что если ты просто упадёшь от недомогания ночью?       Когда все встают возле своих мест, Чонгук просит тишины. Произносит заученную целомудренную речь и поднимает наполненный вином кубок, открывая торжество. Столы вымощены буквой «П», а потому внутри неё с разных сторон выступают разные артисты: умелые танцовщицы, извивающиеся подобно змеям, жонглеры, удерживающие расстояние от гостей, дабы не зарядить кому-нибудь из них тяжелой кеглей. Мало кто обращает внимания на их старания, ведь столы наполнены разнообразными шедеврами кулинарии.       Младший держит осанку, ест мясо медленно, тщательно пережёвывая каждый небольшой кусочек. Алкоголь у обоих парней стоит нетронутым, хотя каждый из них при других обстоятельствах не побрезгует пригубить стаканчик хмельного. В этот раз хочется запомнить каждую мельчайшую деталь, и они не позволят спиртному затуманить мозг.       Чимин всё-ещё в прострации, он в очередной раз окидывает туманным взглядом развеселенных гостей, шевеля при этом одними лишь зрачками, пока шея и талия заледенели в абсолютном бездвижьи. В его тарелке несколько кусочков сочного ананаса, и он даже не помнит, как положил их туда. Сейчас последний раз, когда он может полноценно заняться приёмом пищи, ведь в дальнейшем, ему будет нужно использовать чадру или другие способы скрытия лица. — Чонгук, — зовёт он, переводя взгляд на потолок. — М-м?       Младший с креветкой за щекой, старается сохранять невозмутимое лицо, но состояние Чимина его сильно беспокоит. Может тот просто пытается его надурить и ему действительно не хватает воздуха из-за платья?       А старший только-только начинает осознавать происходящее. Он видит цветочные гирлянды, протянутые через весь зал. Их очень жалко, цветы доживают свои последние часы и парень мысленно благодарит их, что отдали свою жизнь за то, чтобы быть этим днём вместе с Чимином. Чопорный обычно зал неузнаваемо преобразился, превратившись в настоящий храм любви, чувства воистину неизведанного для всех присутствующих.       Парень не уверен, дозволено ли ему такое поведение, но он опускает тяжелую голову на чоново плечо, закрытое золотым латом. Второй его не отгоняет, наоборот, разрешает немного отдохнуть до тех пор, пока не так много людей обратили на них внимание и не сочли поведение Чимина чересчур вульгарным. — Я теперь твой муж, — с такой радостью выдаёт тот, словно Чонгук даже об этом не догадывался.       Старший вытягивает руку под столом и улыбается, глядя на кольцо, украшающее его безымянный палец. Улыбка становится шире, когда поверх его ладони, Чон кладёт свою, также, увенчанную кольцом. — Никогда не мог себе такого представить. — признаётся он. — Даже не мечтал, потому что подобные мечты, а точнее их недостижимость, слишком расстраивала. — Не мечтал о свадьбе? — О свадьбе с тобой.       Чонгуку этот ритуал проходить не в первой. Наверное, из-за всей натянутости и наигранности первой свадьбы, вторая тоже не кажется чем-то воодушевляющим. Они оба играют на публику, следуя жестким традициям и нормам. Несомненно, этот раз намного больше значит для него самого: вопреки правилам, они с Чимином связали себя священными узами брака, навеки протянув между собой красную нить. Но тот факт, что он банально не может поцеловать старшего — убивает. Что мать до сих пор сверлит его гневным взглядом, всего лишь из-за того, что он отказался следовать какому-то глупому и позорящему ритуалу — тоже.       Праздник в самом разгаре, когда Чонгук боковым зрением замечает подошедшего к Чимину пожилого слугу. — Госпожа, вам положено пройти в покои Правителя.       Младший медленно моргает, позволяя парню покинуть стол. В комнате уже все готовы: одна служанка держит в руках вешалку с чехлом, вторая и третья будут помогать молодой жене переодеваться, поправлять макияж, а четвертая мысленно повторяет инструктаж, который должна будет провести. Неживые присутствующие так же сияют: стол наконец-то очищен от непонятного круглого пятна, занавески и ковры пропылесошены, постельное бельё заменено. Какая-то смелая особа даже рискнула избавить от пыли книжный шкаф.       Мужчина оставляет Чимина в дверях, кинув напоследок сухое «Поздравляю», а тот, больше заинтересованно, чем смущённо, оглядывает девушек. Когда те объясняют ему зачем пришли, и даже вполне возмутительно цепляются за верёвки на платье, чтобы его снять, парень, изо всех сил стараясь сохранять самообладание, вежливо отказывается от их помощи. Это вводит служанок в замешательство. Что если их накажут за то, что они ушли? Но Чимин выглядит слишком приветливым, вызывая мгновенное к нему расположение. Спустя несколько минут переговоров (по большей степени односторонних настойчивых уговоров), четвёртая всё-таки проводит ему краткий экскурс, после чего «помощницы» покидают помещение.       Сам хозяин возвращается через долгие полтора часа. Отбиваясь от однообразных поздравлений и опостылевших рукопожатий, Чонгук, попросив продолжать застолье до самого утра, смог ускользнуть в свои покои. Благовония создают немного дурманящую восприятие атмосферу, а потому, замечая дымящуюся на тумбе палочку, парень тут же тушит её двумя смоченными пальцами. Возле неё стоит несколько тарелок с фруктами, овощами, рисом и целой куриной тушкой. Да вот у неё каким-то магическим образом пропала ножка. Чон ухмыляется, понимая, что сегодня ночью Чимин упадёт в обморок не от голода.       Он не сразу примечает парня, который сидит на краю его постели, сложив руки на соединённых коленях. Его голова опущена вниз, а «костюм» практически ничего не прикрывает, являясь полупрозрачным. Поза выражает полное подчинение, да вот только на губах играет слишком стервозная улыбка. Чонгук видит её, а потому улыбается в ответ, подходя ближе. — Я правильно жду вас, Господин? — Чимин поднимает голову, сверкая чёрными глазами. — Правильно. — младший одним пальцем приказывает ему подняться. — Точно так же тебя ждала Чанёль три года назад? — бессмысленная игра уже утомила, поэтому он легко выходит из роли. — Да, — Чонгук кладёт руки ему на талию, пробираясь под пеньюар из органзы, наслаждаясь тем, как кожа покрывается мурашками. — Она была очень испугана, когда я протянул ей плотный халат, до последнего не понимала, что от неё требуется. И никак не ожидала, что полночи мы будем просто разговаривать, соблюдая приличное расстояние. Я рассказал ей что к чему, рассказал про тебя. Остальное время она спала, всхлипывая и бормоча. Я сидел на балконе это время. — На следующий день от тебя сильно пахло табаком. — Чимин подтянул опавшую лямочку, но у младшего были на неё другие планы. Парень стянул с него тонкую вещицу, небрежно кинув её куда-то на пол. — Сегодня за меня вышел замуж самый красивый мужчина из всех, кого я когда-либо встречал. — он повёл чуть обожжёнными пальцами вдоль линии челюсти. — И мне хотелось бы видеть его во всей красе. Уберёшь лишнее?       Чимин кивает, нехотя выпутываясь из тёплых объятий. На прикроватном столике стоит небольшой тазик с водой, куда он погружает свёрнутую вдвое хлопковую тряпочку. С её помощью он очищает лицо, параллельно чувствуя необычайную свежесть от отсутствия пудры и прочей ерунды. Чонгук не просто стоит рядом: помогает откреплять невидимки, спрятанные под густыми волосами. Вынимая очередную, он кладёт её на деревянную поверхность, чтобы старшему потом было легче их найти. — Ты помнишь, как мы с тобой познакомились? — Да. Тогда я впервые встретил тебя так близко. — вода в ёмкости окрашивается в тёмно-серый цвет, когда Чимин вновь опускает туда салфетку. — На Коронных завтраках ты сидел так далеко, что я имел лишь смутные представления о твоей внешности. Когда меня перевели работать в Тайный сад, ты прогуливался мимо, такой замученный, весь в своих думах, — скручивает руки, чтобы выжать лишнюю влагу, и ностальгически продолжает. — Не знаю, влюбился ли я в тебя с первого взгляда, тогда я не рассматривал такой вариант. Но мне захотелось выполнять свою работу ещё качественнее, служить тебе ещё вернее. Я надеялся, что мои цветы хоть немного поднимут тебе настроение.       Чонгук стаскивает с головы парик и тут же принимается массировать кожу головы. Примятые до этого волосы забавно пушатся, пока сам Чимин скулит от удовольствия. — Я тоже заметил тебя тогда. Такого чистого и милого мальчика я не смог представить среди уличной грязи, там в цветах тебе было самое место. Помнишь, я рассказывал тебе о Дюймовочке? Я подумал, что ты и есть тот принц.       Чимин смеётся так высоко и нежно. Времена идут, а вместе с тем меняются вкусы цветочных принцев: от утончённых слезливых девочек, до шикарных брутальных мужчин. А что? Принцам тоже хочется, чтобы их защищали и берегли. — Этим я зацепил тебя? — Не совсем. Я обратил на тебя внимание, потому что ты пел цветам. Какую-то незатейливую детскую песенку, но это совсем не было похоже на сумасшествие. Наоборот, ты любил их и заботился как о живых людях, хоть они и не могли отплатить тебе тем же. Я увидел, что твоя душа не заросла корыстью и злобой.       Младший разглядывал спину Чимина, на которой помимо остальных рубцов появились новые синяки и покраснения от корсета. Старший последний раз выжимает ткань и кладёт её рядом, разворачиваясь к Чонгуку лицом. — Чимин, с этого момента я строго запрещаю тебе носить корсеты.       В их отношениях Чон не часто использует свои полномочия, Чимин научил его, что взаимосогласия можно достичь и без грубых приказов. Но сейчас, такое своеобразное проявление заботы ему даже нравится. — Знаешь, долго сверлить меня взглядом, а потом без каких-либо объяснений пригласить придти ночью к себе — достаточно по-хамски, не находишь? — Чонгук понимает, что тот всё-ещё говорит о начале их истории и с радостью поддерживает диалог. — Ну, извини, я проявлял внимание как умел. Думал, что это поможет мне тебя расположить к себе, но ты продолжал сторониться меня даже после того, как мы провели ночь вместе. — Я очень боялся, потому что думал, что ты убьёшь меня. — И всё-равно пошёл? — Конечно. Я был пленён чувствами к тебе, и ради той ночи был готов лишиться всего. Когда я вошёл в покои и увидел тебя, то больше ни о чём не смог думать. — Да? Значит ты не заметил вазу с розами оранжевого цвета, которые я приказал собрать? — Чонгук намеренно переходит на тон ниже, притягивая к себе Чимина. — Заметил, их же нарвали на моей клумбе, родной. И они были не совсем оранжевыми, скорее коралловыми.       Младший пару минут переваривает услышанное, а затем распаляется сдержанным смехом. — Ладно, это было глупо. — Чонгук наклоняет голову, отчего смоляная чёлка падает на лоб. — Вовсе нет, — Чимин непослушные пряди назад зачёсывает, в скулу младшего целуя. — Я когда заметил, что их вырвали, очень кстати варварски, даже расстроился. Ведь их точно по твоему приказу собрали, да и я считал, что язык цветов для тебя тайна, но сам понимал, что «страсть, желание» абы кому не подарят. А ты подарил их мне. — Ты никогда не был «абы кем», — старший ненавязчиво исследует руками широкий пояс, так же ненавязчиво достаёт из пряжки кончик ремня.       Они слишком долго ждали этого момента. Двигаться дальше раздеваний страшно — после длительного воздержания фантастическая вседозволенность кажется обманом, ну или, по крайней мере, точно имеет подвох.       Чонгук избавляется от сковывающего верха, пару раз делая круговые движения руками, разминая затёкшие кости. Чимин смотрит как красиво переливаются мышцы под натянутой смуглой кожей и неосознанно облизывается. Чон давит на его плечи, прося сесть, и тот не отказывает. Младший медленно опускается перед ним на колени, и Чимин осознаёт, что единственный перед кем он проделывал подобное. Единственный, кому доверяет себя и свою жизнь полностью. Подобным доверием не могут похвастаться даже самоотверженные стражники, готовые заслонить собой Правителя, подставив себя под растерзание. Потому что Чимин сделал бы тоже самое. Потому что Чимин бы сделал это не из-за денег или наложенных обязанностей, а любви, страха потерять и жертвенности во благо его жизни.       Чон тем временем касается подушечками торчащей косточки на щиколотке, следует ими по бархатной коже вверх. — Той ночью ты целовал мои ноги, от пальцев до коленей. — Чимин громко дышит от таких плавных ласк, а больше из-за предвкушения. У них впереди вся ночь. У них впереди вся жизнь. — Почему до коленей? До бёдер и выше… — Чонгук встаёт вплотную, меж разведённых ног. — ты был так смущён. Прикрывал красное личико ладонью, сжимал челюсти, чтобы не издавать звуков.       Чонгук забирается пальцами под резинку слипов, и тут же выныривает оттуда, чтобы припасть губами к чувствительному местечку под пупком. — Ах! — Чимин пугается собственного голоса. — Потому что ты молчал, а я не знал, что делать! Ты да-даже команд или приказов не давал!       Младший чуть приспустил бельё, чтобы губами пробраться ближе к самому основному. — Я был девственником. — парень щекочет горячим дыханием. — Так и не скажешь, ты был очень уверен в своих действиях. — Потому что не хотел упасть в грязь лицом и впечатлить тебя.       Чимин одними губами просит «возьми», и Чонгук полностью снимает ненужное бельё, чтобы в следующее мгновение провести скользким языком по всей длине. Это так невинно, старший давно пережил пубертатный период, но когда дело касается Чонгука, его тело всегда реагирует так, словно он самый испорченный подросток. Собственная стопа блуждает по чужому обнаженному торсу, иногда (не)случайно соскальзывая ниже, на натянутую над пахом ткань штанов. — Тебе было приятно тогда? — он с пошлым «чпоком» выпускает орган изо рта. Почему он решил узнать это спустя столько лет? Ах, точно, потому что, когда они начали отношения, он стыдливо попросил не вспоминать тот вечер, будучи в полной уверенности, что облажался тогда. — Мы оба были неопытны, но о том вечере я помню только самое лучшее. — Чонгук специально сводит все действия на минимум, чтобы старший мог спокойно говорить. — Ты ушёл наутро, почему? – младший сжимает его ягодицу, мягко хлопая по ней следом, прося повернуться. Чимин переворачивается на живот, дёргая ногой, чтобы скинуть уже эту надоевшую тряпку. Чонгук поочередно лижет его ягодицы, разводит их руками, открывая себе первоклассный вид на розовое колечко. — Я подумал, что если лишний раз не б-буду попа-ах… Попадаться тебе на глаза, то ты не убьёшь меня. — Чимин прячет лицо в одеяле, выгибаясь навстречу умелому языку, проникающему прямо внутрь. Утробный стон стал явной похвалой старательным действиям, и Чон ускорил движения. Он находит руку Чимина и жестом указывает ей держать попу раскрытой, пока сам, по пути с нажимом оглаживая ляжки, добирается до возбуждения, пришедшего в полную боевую готовность. — Ах, Чонгук, нет, я так кончу, не так быстро, прошу… — Чимин комкает простыни под пальцами. Ему стыдно за свой организм, но сделать ничего не может. — Ты не удовлетворял себя сам? — Чонгук отрывается от его отверстия, дав небольшой отдых онемевшему языку. — Я пытался, — признаётся Чимин. — Мне приснился очередной сон с твоим участием, я сходил с ума от мыслей о тебе… Но ничего не вышло… А-а ты? — Я даже не пытался — фантазии было слишком мало, я жаждал тебя рядом. Ничего страшного, если ты кончишь сейчас, — парень вошёл в растянутый проход сразу двумя пальцами, безошибочно определяя ими нужную точку. — Ведь ты можешь сделать это несколько раз за ночь.       Чонгук то раскрывал пальцы на манер ножниц, то сгибал их, концом «крюка» давя прямо на комочек нервов, посылающий фейерверки по чужому позвоночнику. Старший поджал пальцы на ногах. Ему хотелось продолжить разговор, чтобы отвлечься, чтобы не закончить так рано, но стоило третьему пальцу проникнуть внутрь него, и член выстреливает густой струёй белой жидкости. Чимин кончает так бесконечно долго и сладко, что выдыхается в процессе. Всё, что копилось в нём это время, вытекает наружу, пачкая бордовое постельное бельё. Выступившая капля пота катится по шее, впитываясь в кружево ошейника, а сам парень проводит рукой от живота к соскам, чуть задевая их.       Чонгук от вида своего хёна сам готов спустить. Он — грёбанное идеальное произведение искусства, а Чон — его единственный эгоистичный ценитель. Изо всех сил напрягая мышцы внизу живота, парень сначала закидывает на кровать чужие обмякшие ноги, а затем залезает на неё сам. Чимину нужно время снова придти в чувства, и Чон знает, что лучше всего для сопутствия этому — наполненные нежностью поцелуи в ямочку на пояснице, спину, лопатки. — С чего ты вообще решил, что я собираюсь тебя убить? — он не уверен, что старший понимает суть вопроса, но тот, несмотря на гудящую голову и цветные круги перед глазами, хрипло отвечает: — Потому что никто и никогда не слышал о твоих любовниках. Комната для наложниц пустовала, в ней даже иногда спали слуги, из-за того, что кровати там куда удобнее, чем те, что стояли у них в каморках. Вот и гулял слушок, что ты расправляешься со всеми своими партнёрами. — Поэтому ты начал избегать меня? — Чонгук облокачивается на спинку кровати, приглашая старшего лечь сверху. — Да, — на четвереньках парень подползает к нему, чтобы подобно коту устроиться, голову на чужой живот положив. — Всё-равно на «продолжение банкета» рассчитывать было нельзя.       Младший ласкает его спину, голову, совсем разморяя. Но Чимин засыпать не собирается. Шаловливые пальчики добираются до крепкого члена, и тот, особо не церемонясь, начинает быстро надрачивать ему. У младшего таз подлетает, он шипит и голову назад откидывает. — Стой-стой…       Чимину интересно, что он предложит дальше, поэтому он замедляет движения. — Сядешь на него?       Старший улыбается, устраивается удобнее, направляет чужое возбуждение, осторожно на него опускаясь. Растяжки не совсем хватает, но это не критично, неприятные ощущения скоро уйдут, уступив место настоящей нирване. Чонгук скорее всего потом будет ругать его за безрассудство, но это будет потом, сейчас существует только шорох от трения колен по простыни и приглушённые стоны, которые старший с губ блестящих пьёт.       Чонгук стонет тихо, но протяжно, пока Чимин на нём лучше любых танцовщиц вьётся. Сжимая младшего внутри, придавая ему дополнительную стимуляцию, Чимин и сам связки срывает. Руки Чона повсюду, он чувствует их касания каждой клеточкой, на их месте остается ожог, посылающий импульсы в самое сердце. Он видит его прикрытые глаза — полностью закрыть не может, также как не может себе позволить упустить вид такого развратного и мокрого Чимина. Взгляд младшего разбитый, кадык поднимается вверх-вниз от частого сглатывания. У Чимина ощущение, что Чонгук в нём так глубоко, что касается души. Той самой, что у них одна на двоих. — Чимин-а, — он ударяется затылком о деревянную спинку, а старший валится вперёд, принимая всю предложенную чоном сперму. Плоть становится мягкой, это ему совсем не нравится, поэтому он, не взирая на выпучившего от таких манипуляций глаза Чонгука, активно насаживается, приводя член младшего в нужное состояние. — Дьявол… — стонет он, пока ноги неконтролируемо дрожат. — Да, я здесь, родной.       Чувствуя, что спина и плечи болят настолько, что сейчас просто-напросто переломятся, он, при очередном толчке, просто съезжает. Головка звонко шлёпается о подтянутый живот, а сам младший непонимающе смотрит на него. У Чонгука волосы в разные стороны торчат, щёки налились кровью, а ноги раздвинуты. В голову Чимина приходит совсем запретная мысль, он мимолетно заглядывает чуть ниже поджавшихся яичек, но вдруг осекается: Чонгуку такое не понравится. Он ложится к нему спиной, и когда Чон входит в отлично смазанный проход, чертыхается: — Ёбанное платье… — Спина болит? — догадывается младший. — Немного, — Чимин кривится, но младший вдруг кладёт руку поперёк его груди, придерживая, пока костяшкой принимается разминать позвонки.       В совокупности с непрекращающимися толчками это даёт какое-то необъяснимое ощущение, но старший соврёт, если скажет, что ему не нравится. Он изгибается подобно дикой кошке, испускает тихие вздохи. Чонгук доводит его до абсолютного безумия… Спустя пару минут массажа, совмещённого с массажем простаты, Чимин ругается: — Я же не дед ещё, чего ты со мной как… Не развалюсь.       Чонгук ухмыляется ему в затылок, после чего поворачивает его лицом к себе. Чимин блаженно выдыхает, когда младший поднимает его ногу, для того, чтобы увеличить скорость и плавность движений. Их губы переплетаются, слюна смешивается. — Ты сказал, что в какой-то момент стал чувствовать, что мы на равных. Когда это произошло? — он шепчет прямо в раскрытый рот.       Глаза старшего заволок туман похоти, ресницы трепещут, а грудь быстро вздымается. Он выглядит совсем бессознательным, но рот, способный, кажется, только на пылкие стоны, выдаёт вполне вменяемые слова: — Когда ты смешал нашу кровь. Memories.       Из-за высокого ограждения доносится собачий лай, и, судя по следующим далее звукам, там развязалась целая битва. Чимин состригает вялый побег и жалостливо качает головой. Неужели к их дворовым собакам пришли недовольные соседи, чтобы отобрать пищу? Это совсем нечестно. Утром Чимин не позавтракал, отдав свою порцию каши израненному псу, втайне от поварихи. Она бы разозлилась на него, узнав, что парень кормит её стряпней бродячих псов. Но сам Чимин решает, что животному сейчас нужнее: ему необходимо восстановить силы и здоровье, без должного питания этого просто не получится. Живот немного крутит, но он слишком воодушевлён утренней находкой, а потому совсем не может думать о еде. Уже четвёртый раз ему в дверную ручку вставляют красную хризантему, громко голосящую «я люблю тебя», и почему-то Чимин не сомневается в том, кто это сделал. Во всём замке, по его подсчётам, всего один негодник, балующийся языком цветов.       Лишнюю листву парень складывает в кучку возле себя, медленно переходя от одного растения к другому. — Привет, — от знакомого голоса Чимин чуть ли не подпрыгивает, пока давеча заточенные кузнецом ножницы полосуют ладонь. — Боже мой! — парень тут же поднимается, глядя на то, как пара насыщенных капель, опавших с его руки, впитываются в землю. — Пожалуйста не подкрадывайтесь так.       Чонгук оказывается рядом в мгновение ока, с беспокойством разглядывая рану. Он не говорит извинений, только бережно перехватывает кровоточащую ладонь. Дальше он делает всё так быстро, что Чимин даже не успевает сообразить: Чон вытаскивает из-за пояса небольшой охотничий нож, ловким движением вспарывая кожу на собственной ладони. Порез получается не менее глубокий, чем у самого Чимина, и идёт поперёк линии жизни. В следующее мгновение, он крепко сплетает пальцы из пораненных рук, пока по запястьям и до локтей бегут тонкие полосочки крови. — Что ты делаешь?! — Чимин паникует, забывая об уважительном обращении, пытается руку из захвата вырвать.       Чонгук молчит, кажется сам свои действия до конца не осознавая, но ни капли о них не жалея. Его повседневная одежда пропитывается кровью, только у него, в отличие от Чимина, полным-полно самых разнообразных рубах, так что за себя он не волнуется, а вот парню мысленно обещает новую одежду принести. Блеклая парусиновая рубашка смотрится совсем ужасно, по сравнению с его пёстрой шёлковой, но не тряпки определяют человека. Не изобрели такую ткань, чтобы всё богатство души парня выразить.       У старшего рука жжёт и отвратительно вяжет, но попытки вырваться совсем ослабли. — Я ведь могу вас заразить чем-нибудь… — он предпринимает последнюю попытку.       Чонгуку хоть бы что. От Чимина он примет всё что угодно, пусть даже смертельный яд или болезнь. В последнее время зависимость от него возросла до таких немыслимых масштабов, что парень не может подтвердить свою адекватность.       Он только наклоняется к дрожащим губам, тактично, прося разрешение, касается их языком, а когда второй встаёт на носочки, вторгается внутрь. Чимин больше не обращает внимание на боль, недостриженные цветы и замаранную одежду. Священная кровь представителя Правительственной династии Чон смешивается с грязной кровью простолюдина. Это невообразимо, это нонсенс, абсурд. Чимину кажется, что в его сердце поступает чонова кровь, до предела его разгоняя. А его ли сердце бьётся в груди? Своё то он давно прекрасному парню в руки вручил, и тот, вопреки ожиданиям его не разбил, не выкинул, а сохранил, под своими ребрами упрятав. В этот момент, старший наконец чувствует, что Чон безвозмездно забирать его не стал, собственное в обмен предложив. Чимин сжимает чужую руку, чуть морщась от неприятных в ней ощущений. End Memories. — Я был уверен, что ты назовешь этот момент. — улыбнулся Чонгук, выше задирая чужую ногу. — Поч-чему? — Для меня он тоже был очень важен.       Перед глазами темнеет от возбуждения. Слишком жарко, слишком сладко. Невообразимо, долгожданно. Чонгук рычит, финальным толчком входит максимально глубоко, вызывая тем самым оргазм у них обоих. С полных губ скрывается крик, который соединяется с чоновым сиплым стоном в единую композицию. Спина старшего прилипает к такому же вспотевшему и липкому торсу младшего, но второго это не останавливает: он, покидая запыхавшееся тело, пачкая белыми разводами прекрасные покрасневшие ягодицы, прижимает парня к себе. — Только не говори, что сейчас мы пойдём мыться, — Чимин измученно мычит в подушку. — Конечно, ты ведь понимаешь, как важна гигиена? — он целует старшего в шрам на ладошке, замечая, что его ноги до сих пор дёргаются от судороги. — Прошу, мы же можем сделать это завтра утром? — парень надувает губки.       Чонгуку этот контраст, между похотливым диким котом и домашним сонным котёнком в лице одного и того же человека, действительно нравился. Но ведь от этого зависит самочувствие парня, а здесь уже идти на полноценную уступку не получится. Он решает пойти на компромисс: наливает в чашу чистейшей воды из питьевого графина, кладёт туда полотенце. Когда то впитывает в себя достаточное количество влаги — достаёт и тело старшего тщательно вытирает. Это не совсем ванная, всё-таки утром придётся полноценно пройти водные процедуры, но пока что, этого будет вполне достаточно. — Душно немного, откроешь окно? — А если заболеешь, ты же мало того, что мокрый, так еще и голый.       Чимин ворчит что-то неразборчивое, накидывает на плечи пушистое покрывало, что скорее просто прикрывало его наготу, чем полноценно грело. Но почему-то так и не тянет за небольшую ручку, чтобы проветрить помещение, а просто садится возле окна.        Задумчивый взгляд блуждал по просторам города. Ещё секунду назад умирающий от счастья парень, сейчас казался брошенным и отрешенным. Чонгук мгновенно перенял его настрой. Тревога стремительно разливалась в груди. Завернувшись в халат, он стал подходить к старшему, когда тот заговорил: — Иногда я очень жалею, что не родился девушкой.       Чонгук остановился и поднял бровь: — В каком смысле? — Согласись, было бы куда проще. Нам бы не пришлось скрываться, не пришлось бы шугаться от каждого шороха, в страхе быть раскрытыми. — Чимин перевёл взгляд с окна на собственные ноги и добавил. — Да и с сексом было бы легче. — Чимин… — у Чонгука во рту пересохло от таких откровений.       Второй, не слушая его, продолжал: — Женщины же созданы, чтобы принимать? А я чувствую себя очень неловко в этой роли. То есть, мне безумно нравится, но я не чувствую себя собой. Ты только отдаёшь, а я только принимаю, и временами мне кажется, что рано или поздно тебе это надоест.       Сейчас не время для этого разговора. Стоило всё прояснить до свадьбы, а лучше до его поездки в эту проклятую школу. Но тогда, Чимину просто не хватило смелости, да и ведь всё было так сказочно, зачем ему было портить это своими нудными разговорами? Но сил держать в себе также не хватает: слова льются как песок из разбитых часов. Таким заявлением младший был оскорблён. Да, может быть слова мало, что доказывают, но ведь они столько прошли вместе, разве это не было доказательством? — Звучит так, словно я сомневаюсь в твоих чувствах? — совсем невесело ухмыляется Чимин. — Именно, — фыркнул Чон. — Это не так. Я скорее сомневаюсь в себе.       Чонгук дышать перестал. В повисшей тишине и лунной дорожке света, старший выглядел необычайно привлекательно. Словно прекрасная, но одинокая фея из восточных сказок явилась людям. — Тебе ли не знать, какие у нас бывают проблемы в сексуальном плане. — собравшись с мыслями, продолжил Чимин. — Проблемы? — ни о чем подобном младший даже не задумывался никогда. Все это время, у них были проблемы в половой жизни? — Я не девушка, Чонгук, и мой организм не совсем приспособлен к этому. — он говорит это так серьёзно, словно Чон об этом не знал. — Из-за того, что мы даём мне время восстановиться после каждого раза, у тебя по долгу не бывает секса. Такого бы не было, будь я предназначен для этого. Мне не нравится, что ты мучаешься по моей вине, и я не понимаю, почему ты всё-ещё делаешь это. — старший глубоко вздохнул, совсем теряя уверенность в себе. — Чимин, — Чонгук больше не мог оставаться в стороне.       Парень сел позади мужа, и крепко обнял. Он почувствовал, что тот совсем тает в его руках, ведь на грани слёз. — Секс конечно важная составляющая отношений, но не основная. — зарывшись носом в немного взмокшую макушку, ответил Чон. — Я не думал, что ты так переживаешь из-за этого. Родной, важнее не утолить животные инстинкты, а чтобы ты был здоров. Я очень люблю тебя, и если бы условием того, что ты останешься рядом, было бы полное исключение половых связей, я бы не раздумывая согласился.       Старший накрыл своими ладошками чоновские, что так удобно покоились на его талии. Безусловно, младший преувеличивает, по крайней мере, так думает Чимин. Но ласковые слова действуют, и беспокойство стихает, а все буйные «тараканы» уползают из головы. Как вдруг, Чимин решает сказать ещё кое-что: — Знаешь, а ведь я даже хотел уйти из-за этого.       Мгновение, и вокруг Чонгука трещат стёкла и рушатся стены. Пыль и обломки застревают в горле, перекрывают дыхательные пути. — Думал, что так будет лучше. Что перестану мучать и тебя, и Чанёль. Наконец-то у тебя будет нормальная семья. — Т-ты… Ты засыпал со мной, целовал меня, с мыслями о том, что в ближайшее время покинешь?       Чимин кивает, и несдержанно всхлипывает. — Я не смог уйти и ненавидел себя за это. — с трудом проговаривал он. — Каждую ночь я планировал, что вот, завтра точно. И не смог, Чонгук, слышишь? Каждый грёбанный раз, я смотрел на то как ты спишь, на то как прижимаешь меня к себе и плакал. Ты держишь меня не только физически, но и духовно. — Ты бы стал счастливее, после ухода? — прикрывая глаза, спрашивает Чон. — Конечно нет. Думаю, я бы умер вскоре после этого. — Так почему же ты решил, что должно стать лучше мне?! — взрывается младший. — Я бы возненавидел тебя, если бы узнал, что ты так поступил. Возненавидел, но как безмозглый покорный пёс ждал бы твоего возвращения.       Второй уже плачет в голос. Он понимает, что обижает Чона своими словами, но держать это всё в себе было невозможно. Груз мыслей давил, утаскивал на самое дно, куда не проберется ни единый лучик света. Сейчас, Чимин не чувствует защиты.       Но Чонгук поворачивает его лицо к себе, нежно держа за подбородок. Старший сейчас зарёванный, с подрагивающим носиком и розовыми щеками. Смотрит из-под слипшихся влажных ресниц и дрожит. — Родной, пообещай, что никогда не уйдёшь. — Обещаю, — он наклоняется ближе, обхватывая холодными ручками голову Чона. — И ошейник прямое тому доказательство. А ты обещаешь любить меня всегда? — Обещаю. И пусть кольца будут напоминать тебе об этом. — он окончательно сокращает расстояние между ними, завязывая плавный и чувственный поцелуй.       Это всё так глупо, что Чимин бы наверное бы усмехнулся, но им действительно это было нужно. Неужели их доверие друг к другу не настолько велико, что приходится приводить доказательства в виде бесполезных и бессмысленных на первый взгляд вещей? Нет, скорее это небольшая галочка для них самих: у Чимина, что он не одинок и любим, и иначе никогда не будет, у Чонгука, что парень будет его опорой и поддержкой на протяжении всей жизни. Однажды, они избавятся от глупых залогов, но пока, им комфортно и так.       Чонгук ложится на мягкий ковёр, утаскивая за собой старшего. Тот упирается ему в грудь, а младший только плотнее прижимает его руки, чтобы тот услышал, как сильно бьётся чоновское сердце под воздействием Чимина.       Через какое-то время они успокаиваются. Лежат, спокойно думая каждый о своём. Чон тихонечко, чтобы не оставить отметин, водит отросшими ноготками по загорелой коже. Ему кажется, что старший уснул, как тот подаёт голос: — Как думаешь, было бы лучше, если бы мы встретились при других обстоятельствах? Например, где-нибудь в Европе. Мы бы смогли без страха прогуливаться за ручку по улицам. А в старости, сидеть на берегу реки, не волнуясь о том, что кто-то нас заметит. — У этого всего могла быть и дурная сторона. Если бы мы были в Африке? Я был бы вождем племени, и мы бы тайно встречались по ночам, чтобы побыть друг с другом хоть минутку. — А потом нас бы заметили и изгнали бы из деревни. — Или чего хуже, приговорили к смерти. — Тогда мы бы сбежали. — уверенно продолжает Чимин. — построили бы небольшой домик на окраине леса, и жили бы в нём до конца дней. — Сладость, я не знаю, хороши или плохи обстоятельства, при которых мы вынуждены жить сейчас, но я могу тебе сказать одно: мы были бы вместе не в зависимости от обстоятельств.       Чимин тихо смеётся и делает попытки подняться. — Идём спать на кровать?       Первый неудачный шаг, и он «ойкает», хватаясь за поясницу. — Чёрт, родной, мне стоит быть поаккуратнее в следующий раз? — Чонгук тут же подскакивает к нему, давая на себя опереться. — Нет-нет, всё хорошо, — он поворачивается и вымученно улыбается. — мне нравится. Я словно всё-ещё ощущаю тебя в себе.

***

— А как бы ты хотела назвать ребёнка?       В светлой комнате слышно тихое постукивание спиц. Девушка умело работает ими, довязывая голову мягкой игрушке в виде какого-то неопознанного животного. Чимин мнёт полностью доделанную ножку этого самого животного, время от времени закидывая в ротик виноградинки. — Ты ведь прекрасно знаешь, что я не имею право выбирать имя. Это должен сделать отец. — Чанёль хмурится, видимо сбилась со счёта петель. — Ладно, давай по другому, — парень откладывает конечность, пододвигая к себе тарелку с ягодами. — Какие имена тебе нравятся? Женские и мужские.       Девушка молчит пару секунд, сосредоточенно высчитывая нужное количество надетых петель, а затем, положив вязание рядом с тобой, задумывается. — Я в целом знаю не такое уж и большое количество мужских имён. Может, хм… Чимин? — Ты специально мне льстишь! — тот смеётся, шутливо грозя ей пальцем. — Совсем нет. А из женских мне больше всех нравится «Айю». — Очень красивое, впервые слышу такое.       Парень подкидывает небольшую ягоду в воздух, чтобы поймать ртом, и радуется весёлому смеху девушки, когда та отскакивает от его губ и ударяется об оконное стекло. — Будешь так много этого винограда есть — сам зверьком станешь. — Скорее я стану вином.       Чимин поднимает потерю с подоконника, сдувая с неё редкие пылинки, и случайно замечает происходящее снаружи. Чонгук, сопровождаемый несколькими высокопоставленными чиновниками, следует к своей карете. Может просто вылазка в город? Он не говорил Чимину ни о чём. — Чонгук уезжает куда-то? — интересуется он, пока улыбка сползает с лица. — Да, — Чанёль кивает. — Слуги сказали, что у него было очень длительное совещание вчера, в покои он вернулся «без ног», тут же завалился спать. Он должен выезжать с визитом в Королевство Ким, с целью разрядить политическую обстановку. — девушка вдруг осекается, видя сокрушенное выражение лица старшего. — Он не говорил тебе? — Мы не виделись вчера вечером, — он качает головой и говорит скорее самому себе, чем собеседнице. — Я должен хотя бы попрощаться. — Ты уже не можешь, Чон почти сел в каре… — она остаётся неуслышанное, так как Чимин пулей вылетает в коридор.       Мужчина выслушивает последние советы, пока слуги заканчивают запрягать лошадей. Его голова не прекращает болеть с ночи, но Чонгук, нахмурив брови, честно пытается вникать в пламенную речь. На заднем фоне мелькает какое-то яркое пятнышко, на которое он по-началу не обращает внимание. Но когда оно приближается с отчаянным криком «Чонгук!», наконец замечает, что это не пятнышко никакое вовсе, а собственной персоной Чимин несётся к нему. Ни коем образом не стесняясь присутствия посторонних, тот прыгает на младшего, излюбленным движением за талию ногами цепляясь. Чонгук несильно ударяется об корпус кареты, пока к его уху прикасаются любимые губы: — Возвращайся скорее, люблю тебя.       У него сердце стремиться из груди выскочить от такого поступка. Он чувствует, как Чимина чуть ли не за шкирку стаскивают на землю, и не может удержать. — Нахальная девчонка, — оправившийся от замешательства чиновник, грубо держит его за запястье, с силой дёргая вниз, чтобы старший поклонился Господину. — Прикажете научить непутёвую дисциплине?       Чимин шипит из-за стиснутых зубов, но сгибается, исподлобья на Чона глядя. Чонгук смотрит на него в ответ, и нет в его глазах злобы, только бесконечное восхищение. Поступок конечно глупый и безрассудный, но парень и сам переживал, что как следует попрощаться перед длительной разлукой не вышло, и теперь он понимает, что не только его эти мысли угнетали. — Никому кроме меня не разрешено трогать мою супругу. — он чеканит грозно и холодно, настолько, что даже у Чимина спина покрывается мурашками.       Хватка тут же исчезает и парень выпрямляется, победным взглядом поникших чиновников награждая. — Впредь не позволяйте себе лишнего, если не хотите лишиться руки, которой до неё дотронулись. — он обращается к Чимину. — Иди во дворец.       Парень прощается ещё раз, более сдержанно, и, уже преисполненный тоской, удаляется обратно, пока младший продолжает рычать на своих советников. Не успевает он зайти в левое крыло, как девушка тут же накидывается на него: — Ты вообще без головы, и я даже не знаю, в хорошем или плохом смысле!       Второй усмехается на её слова, но сам в небольшое витражное окошко косится. Нарядная карета скрывается за горизонтом.