Oriental sweets

      Приоткрытая дверь впускает в застеленные мраком покои своего владельца. На кровати со струящимся вниз полупрозрачным балдахином дремал юноша. Его день выдался сложным и достаточно суетливым, поэтому сон легко сморил его. Но как только парень услышал эхо шагов, сразу же поднял голову и теперь разглядывал силуэт любимого, приближающегося в темноте.       Вдруг, не дойдя пару метров, тот упал на колени, склонив голову. Второй тут же вскочил, но поднимать младшего не спешил. Ведь раз правитель целого государства принимает столь унизительную позу — на то действительно есть неоспоримый повод. В горле старшего встал ком, ведь он прекрасно понимал, к чему тот клонит. — Я был у Чанёль. — на выдохе, железо-бетонным голосом произносит Чонгук.       Чимин закрывает глаза и садится на край постели. Губы на мгновение искажаются. Они же это обсуждали. Младший женат на девушке уже три года, и за это время у него так и не появилось наследников. Недовольные перешептывания знати и слухи среди горожан надоели до такой степени, что Чонгук всё-таки пошёл у них на поводу. Чимин об этом прекрасно знал. Знал, но почему-то сейчас всё-равно хмурил брови от режущей боли в районе сердца. Слёзы не текли из глаз, заставляя его мучиться в сухом аду. — Чонгук, — спустя некоторое время позвал старший.       Второй поднял голову, и тогда Чимин заметил, что он тоже выглядит сломленным. В этом государстве нет никого выше и властнее него, но это совсем не означает, что Чон свободен и независим. Желая власти, вы должны понимать, что в замену на послушание, вы берёте на себя огромную ответственность, которая, стоит попытаться вырваться вперёд, стянет верёвку на шее. — Иди ко мне, — Пак вытянул руки и держал их так, пока младший неуверенно вставал и подходил к нему.       Чонгук лёг на его колени, вытянув тело вдоль кровати. Старший тут же запустил свои пальчики в густые дьявольски чёрные волосы. Незамысловатые массирующие движения расслабляли бессильное тело. — Как Чанёль себя чувствует? — первым подаёт голос Чимин. — Удивительно, что ты до сих пор так волнуешься о ней.       Он знает, что Чон имеет ввиду. Несмотря на то, что брак с этой девушкой был заключён исключительно в государственных интересах, а так же, для того, чтобы отвести от Чимина все подозрения, это принесло им достаточно трудностей. Memories — Ты должна была сказать мне, что не любишь пионы! — немного осуждающе воскликнул Чимин. — Я не хотела тебя этим напрягать. — застенчиво опустила глаза девушка. — Я — садовник, а ты не даёшь мне хорошо выполнить свою работу. Мы с Чонгуком уже столько всего рассказали про нас, неужели я не заслуживаю даже знать твоих любимых цветов? — переходя в обиженный тон, парень отвернулся. — Стой, конечно заслуживаешь! — Чанёль схватила Чимина за руку, боясь, что он сейчас уйдёт. — Извини, я постараюсь быть более открытой в дальнейшем.       Парень улыбнулся, и получил скромную улыбку в ответ.       Он прекрасно понимал, как ей сложно адаптироваться. Девушек с детства готовят к тому, что они должны быть тише воды ниже травы, выполнять все прихоти своего господина. Но ей посчастливилось стать женой самого Чон Чонгука — главы государства. Она ожидала самого худшего, отношения к себе, как к половой тряпке. А получила то, о чём никогда не смела мечтать. — Госпожа? — один из дворцовых стражников, совершавший обход, заинтересованно разглядывал открывшуюся картину.       Чанёль испуганно посмотрела на такого же опешившего Чимина, и одними губами прошептала «прости», прежде, чем оттолкнула его руку с возмущением: — Что ты делаешь?!       Чимин отшатнулся, его сковал страх. Возможно, на месте девушки он поступил бы так же, ведь её за измену скорее всего казнят. Но что же будет с ним? Он опустил голову и ответил дрожащим голосом: — Простите, Госпожа, я позволил себе лишнего.       Стражник тут же среагировал и скрутил парню руки, отчего тот болезненно зашипел. — За такое его полагается выпороть, Госпожа. Либо же, если вы пожелаете, мы отрежем ему пальцы. — будничным тоном оповестил мужчина, пока со щеки Чимина на дорогой ковер скатилась слеза. — Думаю, это лишнее. — стараясь контролировать голос и без того полный ужаса, кивнула Чанёль. — Как скажете, — стражник поклонился и, грубо толкнув парня, повёл его в специальную комнату.       Девушка дождалась момента, когда они скроются за углом, и молниеносно, подхватив подолы платья, ринулась по коридорам дворца. Благо, именно сейчас Чонгук спокойно прогуливался по ним, решая, куда именно стоит пойти — Чон! — окликнула его девушка.        Тот обернулся, и вид собственной жены поверг в шок. Все щёки были в серых разводах из-за потёкшей косметики, глаза мокрые и безумные. — Чанёль? Что стряслось? — Чимин. Он… Мы… Его забрали. — она никак не могла отдышаться, но тех услышанных обрывков Чонгуку было достаточно.       Не обращая никакого внимания на девушку, что опустилась на пол, расходясь в рыданиях, парень побежал к нужной комнате.       Он настиг её за рекордное время. Возле двери стояла стража, к которой Чон и обратился, холодным голосом отчеканив: — Где тот, кто посмел прикасаться к моей супруге? — Ждёт своего наказания, Господин. — Я желаю лично выпороть его, да так, чтобы никогда не было повадно повторять. — Наш палач специально обучен, чтобы приносить самые тяжкие увечья… — Вздумал перечить? — у него кажется вот-вот пойдёт пар из носа. — Нет, ни в коем случае, Господин. Проходите, — стражник отворил дверь. — Сейчас вам принесут одеяние, чтобы в случае чего, ваш дорогой наряд не был испачкан его грязной кровью. — Мне это не нужно, — хлопая за собой дверью, Чонгук прошёл в глубь помещения.       Сердце сжалось при виде раздетого парня, лежащего животом вниз на шершавой поверхности доски, занозы которой впивались в мягкую, обласканную младшим кожу. Чонгук тут же пал перед ним, целуя в щёки, нос и губы. Парень не реагировал. Нежные поцелуи словно покрывали его лицо откуда-то из вне, будучи слишком чуждыми этой уродливой комнате, в которой не место было состраданию. — Родной, прости меня.       Чимин смотрел стеклянным взглядом в пустоту. Его глаза опухли от слёз, а тело мелко дрожало. — Тебе назначили десять ударов. Я ударю только семь, но кричать ты должен каждый раз, когда слышишь звук, хорошо? — шептал Чонгук, продолжая водить губами по лицу старшего. — Не слушай ничего из того, что я скажу сейчас, я люблю тебя сильнее, чем кого-либо и что-либо в этом отвратительном мире.       Семь ударов. Меньше никак нельзя. Служанки, которым предстоит отмыть его от крови, чтобы затем доставить лекарю, могут заподозрить что-то, увидев слишком маленькое количество полос на спине. Чон поднялся и начал рассуждать куда более громким и серьёзным голосом: — Ты совершил непозволительное. За такое, я мог бы и убить тебя. — он поднял со стула плеть. — но я смилостивлюсь над тобой, ведь ты юн и невежествен.       С противным свистом верёвка рассекла воздух. Крик полный отчаяния и боли заполнил комнату. Чимин скривился, пряча лицо в твёрдой поверхности. Кожа в некоторых местах лопнула, пропуская наружу капельки крови. У Чонгука появилась слабость в ногах от этой леденящей душу картины. — Впредь, не смей даже приближаться к моей жене.       Удар. Крик. Кровь, стекающая на доску и оставляя за собой на спине яркий след.       Да, возможно у старшего есть определённые наклонности, но такое ни коем образом не возбуждает. Как можно возбуждаться от страданий и боли любимого человека? Ещё в самом начале их отношений, когда они оговаривали всё, Чимин признался, что ему не нравится, когда его бьют. Максимум — легонько шлёпнуть рукой, но никаких посторонних предметов. А сейчас, Чонгук грубой шероховатой плетью, с железным шариком на конце полосует ему спину. Чимину обидно до безумия от несправедливости. Он прекрасно осознает, что Чонгук делает ему же лучше, если бы тут был профессионал, не факт, что он вообще вышел бы живым из этой комнаты.       Ещё пять ударов по спине, каждый выжигается в памяти клеймом.       Надеясь на то, что старший не совсем потерял рассудок, Чонгук бьёт в пустоту, и в душе радуется, когда Чимин начинает кричать.       Последние удары в никуда.       Чонгук откидывает плеть, вновь проводит губами по искалеченной спине, шепча неуслышанные извинения. — Сейчас я уйду, но как только тебя доставят к лекарю, незамедлительно навещу тебя.       Оставлять любимого одного там, в этой жуткой комнате, наедине с собой и мучительной болью — худшее, что мог сделать Чон, но есть ли у него выбор?       Чтобы не тратить время, он решил пойти в одну из комнат отдыха, располагавшихся ближе всего к месту, куда должны были принести Чимина.       Прошло минут двадцать, прежде, чем он вышел из неё. В одном из концов коридора он увидел знакомую особу. — Куда направляешься?       От такого озлобленного голоса девушка резко остановилась. Она совершенно не хотела наткнуться на Чона, хоть и понимала, что это неизбежно. — Я хотела… — начала она, но подошедший муж её перебил. — Оставь его в покое на сегодняшний день. — Я должна извиниться. — Сейчас ему меньше всего нужны твои глупые извинения. — каждое слово, Чон словно выплёвывал, показывая, как противен ему этот диалог и собеседник.       Чанёль поклонилась и, всхлипнув, развернулась. End memories — Ей тоже не сладко, — Чимин плавно опускает руки на шею, а с неё на грудь, пробираясь ими под просторную одежду.       Чонгук вздыхает: не поспоришь. — Она заслуживает любящей семьи. — «как и все». — У неё есть деньги, почёт, признание. Все носят её на руках. — Все, кроме тебя. — Правильно, ведь на своих руках я ношу только своё сокровище.       Младший встаёт на ноги, и так легко подхватывает Чимина словно он весит совсем ничего. — Ой, ты чего? — парень смеётся, обнимая Чона за шею скорее чисто-символически, ведь знает, что тот ни в коем случае не уронит. — Знаешь, говорят, что со временем надоедает говорить о любви, но мне кажется, я никогда не устану делать этого.       Чонгук осторожно кружит их, ни на миг не отрывая взгляд от шоколадных глаз напротив. Выражение чувств тяжело даётся ему, ведь то, что он сейчас испытывает всегда считалось «бабской выдумкой». Любовь создана несчастными для несчастных, так почему же он сейчас такой счастливый? — Мне так сильно нравится говорить тебе, что я тебя люблю. — «мне нравится видеть блеск твоих глаз и сладкую улыбку» остаётся недосказанным. Но Чимин, слышит предложение полностью. — Мне тоже нравится слышать это от тебя. — Чимин прикрывает глаза и прижимается губами к лбу парня. — Я люблю тебя. — И я это знаю.       Они смеются в унисон и кажется, что нет мелодии красивее, чем эта. Обетованный смех ложится поверх стонов боли, пьяной ругани, звуков ударов. В городе становится тихо.       Аккуратно, чтобы не удариться, Чон валит их на кровать.       Сейчас, глядя друг на друга они могли бы говорить до скончания своих дней. Бесконечно шептать слова любви. Бесконечно извиняться. Бесконечно рассуждать о туманном будущем. Но в этом нет смысла. Их пальцы переплетены, а сердца бьются под общий ритм.       Чимин хочет устроиться в более комфортную позу, поэтому поворачивается к младшему спиной и задирает ногу так, чтобы согнутое колено касалось груди. Да, сперва кажется, что не совсем удобно, но на самом деле это не так. Чимин часто спит в подобном положении, а Чонгук каждый раз с полным ртом слюней смотрит на аппетитно выпячиваемый в такой позиции зад. — Ты опять в белье? Неужели ты стесняешься спать голым при мне? — Нет, — старший насупился, словно тот его оскорбил. — просто в одежде мне нравится больше. Да и согласись: если бы я был голым, мы бы хоть раз смогли бы уснуть?       Усмехнувшись, Чон кивает: — Ты прав.       Парень быстро переворачивает не сопротивляющегося, но ворчащего Чимина на спину и нависает сверху. — Хотя ты сводишь меня с ума даже будучи одетым.       Пасмурное личико Пака расслабилось, и младший припал к мягким голодным до ласки губам, увлекая их в сладкий поцелуй. — Гуки. Мхнм… Не сегодня. — тяжело отбиться от такого настойчивого парня. — Почему? Из-за…? — Возможно, — он отводит взгляд. — и вообще, ты попрекаешь меня в том, что я в белье, а сам полностью одет. Ты бы ещё корону надел, ей-богу! Словно не у Чанёль был, а на совете министров.       Младший тихо захихикал: — Мне кажется, или ты упрекаешь меня?       Старший промолчал, а Чон прижался губами к бархатной щёчке: — Я даже не раздевался у неё, а после сразу же пошёл в купальни. Чимин, ты обижаешься на меня из-за этого? — Нет, я просто хочу, чтобы ты быстрее разделся и лёг со мной. — пробурчал старший, отворачиваясь.       Чонгук смотрит на эту картину широко улыбаясь. Слезает с Чимина и быстро расправляется с одеждой.       Старшему холодно, и пользоваться услугами одеяла он ни в коем случае не хочет. Когда младший сгребает его в медвежьи объятья, как-то слишком плотно прижимая к себе, Чимин выдыхает довольно, но всё-равно возмущается: — Ты меня раздавишь!       А Чонгук только утыкается носом тому в загривок, щекоча дыханием открытую кожу, ведь прекрасно знает, что старшему всё нравится. — Спокойной ночи, любимый.