Встретимся на балу-с

      — Я никуда не пойду. — отрезал Эдогава, когда послы и родители графа засобирались уходить. — Во-первых, кто-то должен помогать Вирджинии-сан ухаживать за По-куном. Во-вторых, мне нужно обсудить с ним дальнейшие действия, ведь Битва умов еще не закончена. В-третьих, мне… надо… — Рампо опустил зажмуренный взгляд к полу и цыкнул, сжав руки в кулаки. Он стал шептать, а голос его стал грубее и жестче, чем обычно. — Мне надо извиниться перед По-куном. В том, что произошло, только моя вина.       Куникида и Ёсано переглянулись: девушка ухмыльнулась, разглядев в действиях друга другой посыл, а ее напарник по-прежнему хмуро глядел в ее глаза, пытаясь найти в них ответ, что же произошло с их старым знакомым. Фукудзава же принял решение разрешить ученику остаться, но при условии: родители графа позволят ему. Аллан хотел было запретить эту выходку, ведь Эдгару нужно набираться сил и лучше выспаться — без постороннего вмешательства, — но Корнелия перебила мужа, выпустив его руку из своих объятий и пройдя к послу.       — Мистер Рампо, — женщина обратила внимание на себя и протянула раскрытые ладони к мужчине. Она смотрела ему прямо в глаза, мягко улыбаясь, а морщинки собрались в небольшие сеточки по бокам ее глаз. Глубокий темно-карий цвет радужки сиял любовью и заботой по отношению ко всем, кого знает женщина или даже видела лишь раз в жизни. Вирджиния подошла к этим двоим и предложила помощь в роли переводчика. Миссис По тепло улыбалась, нежно сжимая небольшие ладони Эдогавы в своих пухлых ручках. — благодарю вас за помощь Эдгару. Вы первый человек, который смог… заинтересовать моего мальчика. Мне кажется, что он уже лет… пятнадцать не был так кем-то или чем-то увлечен. — Корнелия старалась подбирать правильные слова, отводя взгляд в сторону, прикрывая в задумчивости глаза и глухо хихикая временами, забывая о манерах, точно так же, как и ее чадо. — Если кто и должен быть рядом с моим Эдгаром в такое время для него, так это уж точно вы. Аллан может быть иногда нетактичен в словах, строг — да что же взять с этого судьи! — женщина глянула на мужа, слегка повернувшись, и захихикала, увидев недовольство в его глазах. — Прошу, останьтесь и приглядите за Эдгаром.       — Конечно, По-сан. — опустив руки женщины и глубоко поклонившись, ответил Рампо. Лицо его выражало некое… смятение, строгость к себе и своим дальнейшим поступкам. Эта женщина… Она смогла заставить его принять на себя ответственность за дальнейшую судьбу ее сына.       Мистер и Миссис По удалились к своему экипажу. Было слышно, как Аллан старался подбирать ласковые слова, чтобы отчитать жену за своевольный поступок, но женщина не слушала его — лишь глухо хихикала и старалась перевести тему, показывая на красивые отцветающие бутоны подсолнуха. Вирджиния всегда удивляла тем, что от ее заботы даже цветы радуют своими бутонами дольше, чем у кого-либо в саду. Ее прекрасные, одурманивающие по запаху и красоте цветы всегда были достоянием имения По, которое притягивало к себе прохожих. Послы же задержались, чтобы выслушать, что им ответит коллега:       — Фукудзава-сан, я хочу остаться в имении По-куна до отъезда. Я просил Фицджеральда-сана о том, чтобы По-кун стал моим личным переводчиком, и, полагаю, никто не будет против, если я проведу оставшееся время с ним, не так ли? — в зеленой радужке глаз посла теплился огонек надежды, который искал ответа в выражении лица наставника. Но по Юкичи совершенно невозможно было понять, в каких мыслях он блуждает в данный момент. Его холодный взгляд не выражал абсолютно ничего, но вот он глубоко вздохнул и все же ответил на вопрос ученика.       — Рампо-кун, ты сильно поменялся за практически полную неделю в Европе. — сказал своим обычным тоном Фукудзава. Но продолжил он с большей гордостью в звучании: — И я очень рад, что это приглашение для сотрудничества пошло тебе на пользу. Я даю тебе разрешение остаться у По-сана до окончания нашего задания и отбытия в Японию. — Юкичи слегка склонился перед мужчиной и скромно улыбнулся.       На лице Эдогавы засияла искренняя радостная улыбка, которую он не мог сдерживать, и он поклонился в ответ: глубже и дольше, давая понять, что он безумно счастлив слышать похвалу в свою сторону и разрешение на свободу действий. Мастер и коллеги Рампо попрощались с коллегой и Вирджинией и поспешили к кэбу, ожидавшему их отбытия. Двойка отъехала от имения писателя, и посол с гувернанткой прошли в дом.       Вирджиния направилась в залу, чтобы опустошить ее после приема и привести в должный вид. Эдогава захотел навестить Эдгара в комнате, но перед этим он решил сходить за водой: промочить горло себе и принести ее Аллану, ведь наверняка он хотел бы чего-нибудь после таких волнений. Рампо старался как можно аккуратнее открыть дверь, но предательские петли заскрипели, отчего мужчина зажмурился, съежившись и аккуратно пройдя вперед. Он открыл глаза и огляделся вокруг в сумрачной комнате, которую освещал лишь настольный канделябр, в котором горели три новенькие спермацетовые свечи. Эдогава прошел к столу и поставил на него стакан воды, не обращаясь к писателю, ведь тот уже мирно заснул крепким сном, а на животе у него посапывал, свернувшись теплым пушистым калачиком, Карл. Рампо нахмурился, цыкнул и прошептал: «дурак», — натягивая на друга одеяло и забирая енота на руки.       — Пошли со мной, пушистый. Сегодня ты будешь лишь мешать По-куну. — он потрепал его по голове и положил на плечи, где питомец распластался, обвив кольчатым хвостом тонкую шею посла.       Вирджиния увидела Карла на плечах Рампо и улыбнулась, ведь хмурый японец с пушистым енотом на руках выглядел, как настоящий мальчишка, заигравшийся в аборигенов и забывший снять мамину шерстяную шаль. Женщина проводила Эдогаву до свободной гостевой комнаты, приготовила свежую перину, взбила перьевые подушки и принесла теплое покрывало. Гувернантка протянула мужчине ночную рубаху, в которой он почивал прошлую ночь, и поспешила удалиться, чтобы закончить оставшиеся дела. И снова Рампо держал в руках ту прекрасную рубаху, от которой исходил одурманивающий запах, который стал дорог послу. Брюнет усмехнулся и начал расстегивать пуговки жилета, готовясь ко сну.

***

      Рампо почувствовал запах свежей выпечки и нехотя открыл глаза, вдыхая приятные ароматы полной грудью. Под боком у него спал, свернувшись калачиком, послушный енот, не вернувшийся к хозяину, пока посол того не заметил. Эдогава потянулся и протер глаза кулаками, сладко зевнув. Он соскочил с кровати и поспешил в соседнюю комнату — навестить Эдгара. В озаренном солнечным светом коридоре стояли часы с маятником, которые отбивали каждую секунду монотонным постукиванием, и ни единый звук не прерывал их действий. Часы показывали почти восемь часов утра. Рампо еще раз потянулся и направился в покои Аллана.       Дверь была закрыта не полностью, значит Вирджиния вчера или сегодня уже навещала писателя, ведь посол закрывал ее до щелчка. Эдогава взял ручку и направил от себя, открывая дверь настежь. В комнате его ожидал сидящий за столом По, который что-то строчил на желтых листках взлохмаченным пером. Свежие капли красовались на рабочем столе переводчика, отчего Рампо не стал слишком сильно сердиться: Эдгар сидел не с ночи, а лишь с недавнего времени.       — По-кун! — раздался звонкий крик на все имение, отчего писатель дрогнул, а с кончика пера прямиком на центр рукописи упала чернильная капля. — Почему ты не в кровати? А ну, сейчас же положи все и мигом ложись!       Эдогава подошел к столу, отобрал перо из рук Аллана и воткнул в чернильницу. Он схватил его за руку и попросил встать, пока он не использовал силу. По схватился за место ранения рукой и, шипя и скуля, аккуратно встал со стула, поправив рукописи и стараясь не испортить что-либо еще больше. Рампо помог ему дойти до кровати и усадил, сам присаживаясь рядом.       — Р-Рампо-кун… — шептал писатель, превозмогая боль в груди. — Зачем ты кричишь? И почему не спишь так рано?       — Я выспался. А вот ты? — брюнет недовольно смотрел на друга через зажмуренные глаза, требовательно ожидая ответа. — Зачем ты вообще встал с кровати? Тебе необходимо лежать и набираться сил, чтобы рана скорее зажила! Я обещал По-сан, что ты будешь в сохранности!       — По-сан? — переспросил Аллан, посмотрев на Эдогаву. — Отцу?       — Нет, матери. Она переживает за тебя, По-кун! — Рампо слегка хлопнул писателя по голове ладонью. — А ты нарушаешь постельный режим! Д-Дурак!       — И-Извини, Рампо-кун. — шептал Эдгар, укладываясь на кровать. Эдогава привстал, чтобы переводчик не задел его ногами, но затем вновь сел на край кровати поближе к нему. — От… мисс Митчелл нет новостей?       — Митчелл-сан? Нет, вчера мы с ней не виделись после того, как убежали за лже-преступником. Когда мы приехали, кроме твоих родителей никого не было. — Рампо говорил это, зажмурив глаза и не заметив, как забыл убрать ладонь с локтя Аллана, из-за чего последний незаметно покрылся легким румянцем, но не спешил говорить об этом другу. — Но надо ее предупредить, что ты не пойдешь на бал и тебе не нужен костюм.       — Что? Почему? — удивился Эдгар, попытавшись присесть на своем месте.       — По-кун, дурак! Ты ранен! — воскликнул посол, снова подтолкнув писателя в грудь, чтобы тот и не старался что-либо сделать.       — Но это бал по случаю вашего возвращения в Японию, и это будет последний раз, когда мы… — Аллан опешил, покрывшись густым предательским румянцем. Он замолчал, опустив взгляд к кровати. Карие глаза метались по складкам перины, пытаясь найти хоть что-то, что помогло бы привести мысли в порядок и успокоить бушующее сердце.       — И… что? И что, что это будет последний раз, когда мы увидимся? Если после этого раза тебе может стать хуже, и ты вовсе… Нет, ты не пойдешь на бал, понял?! — Эдогава надул губы и смотрел прямо на переводчика через зажмуренные глаза. Его щеки также покрылись румянцем, но более легким и незаметным, но от того было не менее стыдно.       — Я должен, Рампо-кун. В-Ведь… В-Ведь… — на бледной коже появились багровые пятна стыда, а уши стали красными, точно писатель не удосужился надеть шапку в суровый мороз, но он продолжил говорить, перейдя на шепот. — Я тоже… Люблю тебя, Рампо-кун.       — Ам… — удивился Эдогава, подняв голову на друга и пытаясь сдержать смущение, но безумно горячие и красные щеки с головой выдавали его. — Т-Тоже? Я… люблю тебя?       — А… Н-Ну, да?.. Разве это не так, Рампо-кун? — чувствуя боль в груди, исходящую глубоко изнутри, еле как смог проговорить это Эдгар. Он лег обратно на подушку, подняв голову к потолку, а в груди нещадно горело адское пламя, давящее в самое сердце свинцовыми иглами, раскаленными до предела. — Ты остался, чт-чтобы следить за моим здоровьем. Т-Ты… ты стараешься быть рядом… Разве не это любовь? Я… Я судил по себе и своим чувствам. Из-звини… Мне не следовало это говорить.       — Н-Ничего. Наверное, ты просто устал от вчерашней погони. — Эдогава подскочил на своем месте, ярко улыбнувшись и еще раз похлопав перед этим писателя по голове. — Думаю, тебе просто необходимо еще вздремнуть! Я лучше пойду, а ты, — он указал на него пальцем и грозно взглянул, несмотря на по-прежнему алевшие щеки, — даже не смей вставать и приближаться к рукописям, понял, По-кун?!       — Д-Да, Рампо-кун… И еще раз извини. Я п-правда не хотел. Я дурак. — писатель не мог встать с кровати, ведь каждое движение отдавалось еще большей болью. Он лежал, совершенно не двигаясь, и лишь рука плавно перебирала мех любимца, лежавшего у головы и лизавшего хозяина в щеку.       — Я знаю это! — с усмешкой воскликнул задорно посол. Чуть помедлив, он добавил: — С самой первой нашей встречи, По-кун.       Рампо вышел за дверь и увидел Вирджинию, перебиравшую ногами до кухни. Женщина светилась, а с лица ее не сходила лучезарная улыбка. Во всем имении пахло горячими пирожными, булочками и прочими сладостями к завтраку, но чувства голода не было — на место пустоты желудка пришла пустота другая… доселе не виданная ни графом, ни японцем.       Эдогава поздоровался с гувернанткой и прошел в комнату, чтобы наконец переодеться в рубашку и брюки, а не щеголять по имению в одной ночной рубахе. Он смотрел на грубый крой одежды и гладил материал, чувствуя его мягкость. «Любит?.. Люблю?..» — проносилось в мыслях посла, когда он сидел на кровати. Растрепанные, не уложенные хотя бы мокрой рукой, взъерошенные волосы ниспадали на лицо, щекотали шею. Одежда неопрятно валялась на кровати, но до нее не спешили касаться.       — Это все чушь! Ерунда! Глупости! Глупый По-кун! — прошипел Рампо, схватившись руками по обе стороны головы и начав мотать ей из стороны в сторону. — Все европейцы глупые. По-кун — тоже! Чувства — это слабость! — он устало уронил руки на колени и сгорбился, раскрыв глаза и смотря сквозь пол. Он начал шептать еще тише, но уже теплее, более чувственно и вдумчиво в слова. — Чувства — слабость… Я — слаб?..