Встретимся на балу-с

      Комната освещалась только тремя свечками, стоявшими на настольном канделябре из старой меди, повидавшей не одно стихотворение, не один рассказ и не один детектив. Писатель пренебрегает ужасно тесным корсетом, который ему был совсем не по нраву. Он не понимает, зачем стеснять себя этим элементом одежды, лишь бы выглядеть выше и напыщеннее. На голое тело надевает он белоснежную накрахмаленную рубашку. Сверху нее идет черный жилет с золотыми пуговицами — подарок отца, сам бы он не потратил на эту… показуху ни цента. Писатель не забывает о бутоньерке, прикрепляя небольшую связку искусственных нежно-розовых и белых цветов на лацкан изумрудного сюртука. Он продевает каждую пуговку на одеянии в отверстие: последовательно, чётко, привычно. Уже который бал. Как обычно: с семи вечера до трёх-четырёх ночи.       За верхней частью наряда идут кремового цвета суконные штаны, в которые он аккуратно заправляет рубашку. Писатель поправляет жилетку, фалду сюртука и проглаживает рукой рукава на сгибах. Застегивает запонки и надевает белоснежные перчатки. Единственный элемент одежды, который ему нравится и надобность которого он понимает. Служанка, приведённая отцом в помощь эмансипированному чаду, поправляет воротник рубашки и дрожащими, уже не молодыми руками выравнивает скривившуюся бутоньерку. Женщина хотела было помочь графу надеть гольфы и чёрные налакированные ботинки, как мужчина дотронулся до нее своей большой рукой, давая знать, что это лишнее. Она оглядывает барина с головы до ног: прекрасен… почти идеален. Осталось одно — уложить волосы. Женщина достала из ящика стола круглую приплюснутую коробочку. Новенькая, блестящая упаковка. Она сперва распустила хвостик волнистых грязных волос, причесала его непослушные волосы. Затем макнула гребешок в белую вязкую мазь.       — Помада из китового спермацета, мистер По. Лишь пару недель назад привезена с китобойца «Эссекс», милорд. — приговаривала тихо женщина, втирая гребешком мазь в волосы мужчины. — Уверена, даже несмотря на ваше пренебрежение корсетом и парадным камзолом, вы будете неотразимы на балу, сэр.       — Оставь, Вирджиния. Ты знаешь, что я ухожу туда только потому, что отец за меня ответил на приглашение графа Фицджеральда. — Эдгар шептал, чтобы их не услышали. Он знал: у стен есть уши.       — Не гневайтесь, милорд, но ваш отец прав. На свете полно прекрасных дам, почему же вы до сих пор одиноки? — ее голос звучал мягко, по-родному, тепло.       — Все девушки высшего света легкомысленны, простодушны и просто глупы. Они не могут поддержать ни одну тему, не касающуюся сплетен о других личностях. Их кругозор настолько узок, что остается только надеяться, что им хватит ума, чтобы не разговаривать со мной о литературе. — тяжело выдохнул мужчина, сгорбившись на своём месте, когда гувернантка закончила с прихорашиванием беспорядка на голове молодого графа.       — Милорд, следите за осанкой. Что о вас поду-       — Вирджиния, — вдруг громко начал Аллан, — мне без разницы, что обо мне подумают. Я иду туда отсидеть время до трех ночи, и все.       — Как скажете, мистер По, но… — она тяжело вздохнула, — если вы не приведёте домой невесту, за вас это сделает ваш отец. Я лишь забочусь о вас, милорд, — женщина положила руку ему на плечо.       Увидел бы По старший, как его сын позволяет гувернантке обращаться с ним… Заставил бы вернуться обратно под родительское крыло для перевоспитания в истинного графа — преемника гордой известной фамилии По. Эдгар же посмотрел на Вирджинию и улыбнулся, убирая ее дрожащую сухую руку с плеча. Он не дался напудрить лицо и поспешил к рабочему столу, на котором спал енот Карл. Несмотря на протесты гувернантки, Аллан все же взял с собой книгу в черной обложке, два гусиных пера и чернильницу с запасным чернилами в специальной склянке. Он сложил все принадлежности в кожаную коричневую сумку через плечо, повернулся к Вирджинии, чтобы она в последний раз оглядела его, и поспешил удалиться — карета уже подана, и кучер попросил дворецкого передать информацию о готовности графу. Гувернантка поправила бирюзовую ленту в хвостике волос графа и отошла назад, открывая ему проход к двери. По потрепал любимца по макушке и все же вышел за дверь, не захлопывая ее, чтобы Вирджиния и Карл могли проводить его.       Когда граф сел в тройку и дверь захлопнулась, привычная гримаса безразличия вернулась на его лицо. Из прилизанных волос выбилась одна прядка, спадая на переносицу. Она не мешалась, потому Аллан решил не обращать на нее внимание. Очередной бал… Как объяснить отцу, что Эдгара пригласили на него не из-за прекрасных девушек, с которыми он мог бы там познакомиться, а из-за его принадлежности к творческим личностям, переводчикам и писателям? Бал в честь торгового соглашения с Японской детективной организацией. Преступность в Европе возросла — полиция не справляется. Потенциал По еще не раскрыт: никто не видит в нем умелого детектива — только первоклассного писателя. И то отец крайне недоволен популярностью сына: не в той области он стал знаменит. Ему бы пойти в судьи… или чиновники… Но никак не быть каким-то голодранцем, вынужденным строчить произведения, чтобы хотя бы проживать под крышей.       Но Эдгар так не думал. Он обретет всемирную популярность и никогда не будет волноваться насчет наличия денег. Впрочем, он и так не беспокоится об этом… Писатель неприхотлив и основные средства уходят на содержание прислуги. Отец его не понимает: как его сын может небрежно относиться к внешнему виду, ходя в одном и том же камзоле больше полугода! или не надевая тот же корсет под рубашку для придания изысканности его и без того величественному и крепкому телу. А Аллану же скучно: нет достойного противника в игре разума. Нет друга, с которым можно было бы обсудить величие ума и проблемы — действительного стоящие обсуждения! — в обществе. Поэтому По вынужден целыми днями писать детективы и обычные приключенческие романы — забыться, растянуть время, получить удовольствие и успокоиться от внешних забот сына известного графа…       Он откинулся на мягкую спинку, обитую шкурой какого-то животного. Отец, когда дарил карету на совершеннолетие, сказал, что она очень дорога и таких моделей очень мало, но… Эдгару неинтересно и это. Какое ему дело до того, какое животное убили, чтобы он мог в не нужном ему комфорте доехать на не нужный ему бал? Совершенно никакого. Молодой писатель тяжело выдохнул, сгорбившись. Видела бы его сейчас Вирджиния… Эта бедная женщина с самого детства мужчины пыталась привить ему простейшие правила этикета: прямая посадка, корсет, перчатки и все прочее, но… Зачем соблюдать это все наедине с собой или самыми близкими? Это же просто показуха для высших чиновников и титулованных дворян… Но гувернантка была непреклонна.       Только Аллан успел погрузиться в глубокую думу, как кучер остановил резко повозку. Послышалась ругань мужчины, управлявшего лошадьми, ржание коней и… другой язык?! По высунул голову из окна, задернутого бархатной бордовой тканью, и огляделся по сторонам. К карете повернул голову убегающий парнишка — ну лет шестнадцать-восемнадцать, точно не больше! — улыбнулся, извинившись еще раз на другом языке, и поспешил в противоположном карете направлении. Он отличался от других жителей этого городка… Эдгар его раньше не видел… Да и внешность не европейская. Да это же один из японских послов из той организации! Но куда он так спешит? В прохладную осеннюю погоду да без камзола — в одной даже не накрахмаленной рубашке и синей жилетке с редкими узорами, прошитыми золотой нитью, — за час до начала бала у милорда Фицджеральда? По думал, что все Японцы жутко пунктуальны, серьезны и чопорны, а тут… Тут этот нарушитель порядка, скуки и серости…       Карета тронулась, а Аллан вновь облокотился спиной о спинку кресла. Он стал думать об этом парнишке: растрепанные, неаккуратно стриженные — видно, даже самостоятельно — волосы, наверняка жесткие и колючие; радужки и разреза глаз он не увидел, потому что глаза были зажмурены; маленький рост и худощавое телосложение — типичная, по представлению Эдгара, внешность японца. Впервые он видит иностранца… А уж тем более из такой закрытой и не самой гостеприимной страны как Япония…       Но вот до подъезда огромного здания, принадлежащего графу Фицджеральду, остались считанные сотни метров. Весь строгий и отрешенный настрой По пропал — на его место пришла нервозность, страх, неприязнь к большому скоплению людей и желание скрыться. Он тяжело выдохнул, сгибаясь еще сильнее и полностью теряя всю осанку. Вновь вернулись мысли об отце: почему он так печется о статусе и семейном положении сына? зачем ему жена, ведь ему всего двадцать восемь; да эти дамы… благоухают ароматами прекрасных цветов Голландии, но не смогут даже рассказать о ней чего-нибудь дельного или показать ее на карте… нет, уж точно не такой видит женщину рядом с собой Эдгар.       Единственным плюсом в бале именно в доме милорда Фицджеральда Аллан видит его прекрасную горничную Люси мод Монтгомери. Юная леди прекрасна, любознательна и добродушна — прекрасный собеседник во время уединения писателя за границами залы, полной придворных дам и интеллигентов. Конечно, манеры в общении и поведении с вышестоящими людьми у нее плохо развиты и еще по-детски сформированы, но именно это простодушие и легкость в общении и нравится По. Эдгар даже думал… Нет, это непростительные мысли… Она же просто прислуга… Отец бы никогда не разрешил их союза. Да и Аллан видит, что юная леди холодна к нему. Нет, конечно, друг она прекрасный: и поддержит, и подзатыльник даст когда надо, и раскритикует в пух и прах новый рассказ. Но По чувствует, что не интересует ее. Да и в своих чувствах он не разобрался до конца: любовь это или просто симпатия; или же его так замучили наставления отца и Вирджинии… Сложно это — чувства… Особенно — когда ни разу в жизни не любил. Но сейчас мужчине нужно бороться с желанием развернуть карету к дому или спрятаться в комнатушке Люси от всех этих любопытных глаз.       Он оглядывал уже знатно потрепанный временем камзол. Золотые нити, которыми были обшиты рукава, оборки лацкана и края карманов, блистали в сумраке, царившем за пределами кареты и внутри нее. Вирджиния обрызгала бутоньерку каким-то дорогим одеколоном, и от них исходил настоящий запах цветов. Кажется, французская лаванда и сирень. Любит же она придавать изыска везде, где можно и нельзя. Голова жутко чесалась из-за этой спермацетовой помады, втертой в волосы, но Эдгар знает: если Вирджиния увидит, что он что-то сделал с прической, ему несдобровать. От всего так и несет дороговизной, фальшью, показухой… Аллану не нравится это все. Если бы не отец, он бы ни за что не ходил бы на такие светские мероприятия, не одевался бы по последней моде, не придерживался всех манер этикета и прочего. Но… перечить отцу он не может, потому приходиться играть обычного человека — светского интеллигента, созданного для балов, мазурки, камзолов и помады.       Карета остановилась, и маленький худощавый лакей подбежал к двери, которую граф собирался уже открывать сам — не любит По и эту услужливость, которая, вроде как, дана ему для помощи с рождения в дворянском роду. Мужчина поблагодарил лакея и пошел к подъезду, где его уже встречал дворецкий, отвечавший за список приглашенных. В огромном саду стояли многочисленные фигурные деревья, изображающие разных животных, вазы и просто с ровно стриженными кронами. Где-то вдалеке слышался шум фонтанчика — того самого, величественного фонтана с фигурой Зельды, вырезанной из золота, — а впереди Эдгар видел огни свечей на подвесных канделябрах. Рядом с ними висели и фиолетовые, лиловые, розовые, белоснежные бутоны прекрасных гелиотропов в подвесных горшочках. Весь дом по периметру был украшен прекрасными разнообразными цветами, но те, что встречали гостей, были лучшими. Аллан уже привык к этой обстановке. Сперва она угнетала его, доводила до красных щек и абсолютного смущения вперемешку с ощущением ничтожности. Но затем он привык. Граф Фицджеральд известен тем, что он безмерно богат и дает огромное количество балов — даже больше самого короля! — ну, а главным и одним из самых желанных гостей в его доме считается известный во всей Европе писатель-детектив Эдгар Аллан По.       Его отец тоже всегда приглашен на эти церемонии, потому что По старший — известный судья. Не позвать Аллана По на прием — равно что лишиться хоть царского титула. Именно на балах и званых ужинах отец и сын пересекаются чаще всего. Эдгар не особо любит выходить за границы дома в обычные дни, а Аллану просто не хватает времени на поездки в другую часть города, к сыну. Но на балах они не проводят уж сильно много времени вдвоем: По младший старается скрыться от отца, чтобы он не заставлял подходить знакомится к каждой встречной девушке с глубоким декольте, выходящим за все рамки приличия.       Эдгар уже не осматривает помещения: ему знаком каждый канделябр, каждая картина, каждый усатый мужчина на ней, полностью помещающийся в рамку лишь до первого подбородка. Аллан придерживал поближе к себе кожаную сумку, смотря на красный ковер, лежащий на белоснежном паркете с изображением герба семьи Фицджеральдов. Он знает: сейчас зайдет в огромную залу с гигантской хрустальной люстрой, свисающей с высоченного потолка, персидскими коврами с замысловатыми узорами на нем, богатым на разнообразные угощения и напитки столом; поприветствует всех приглашенных, графа Фрэнсиса; познакомится через отцовских знакомых с их дочерьми или племянницами; пообещает девушкам а-ля сухое выдержанное вино несколько танцев и сядет наконец на стул у стены с шелковыми обоями, привезенными из Китая лишь пару месяцев назад. И правда: все идет по уже давно известной По схеме.       Все поприветствовали хозяина вечера, вышедшего в ослепительном костюме цвета слоновой кости и черных лакированных ботинках. Блондинистые волосы были замазаны помадой на левый бок и сверкали от огня свечей на настенных канделябрах. Его инкрустированная алмазами трость из белого мрамора и с золотой рукояткой — только она одна уже говорила о безмерных богатствах этого мужчины. Фицджеральд вышел на середину залы, стал в позу императора, собиравшегося провозгласить наследника престола, и начал благодарить всех за их приход. После этого последовала небольшая выжидающая тишина — Фрэнсис ждал момента, чтобы провозгласить почетных гостей из таинственной азиатской страны. Он развёл руки в сторону и диктаторским громким басом объявил: «Вооруженное детективное агентство из Японии!». Огромная белоснежная дверь отворилась, и в приглушенном свете показались очертания трех фигур.