Цветение

POV: Соллукс. - Что такое любовь? – Каркат чуть не давится своим коктейлем, смотрит на меня так, будто бы в чем-то из моих слов был абсолютно точный подвох. Единственное же, что могу я, смотреть на него в ответ, взглядом, который не выражает ничего. Возможно, только поэтому он сдался. Что-то решил для себя, что-то прочел меж слов. Почувствовал, что мир повернулся вместе с нами совершенно в иную сторону. - С чего это так резко? Я думал, тебя подобное не интересует, - вновь прикладывается к коктейлю, а я лишь чуть киваю, и с губ почти в унисон слетает это «не интересует». Действительно, не плевать ли мне? Облака на небе медленно проплывают, кажется, невозможно низко, рискуя задеть этажи и свалиться на голову прохожим, которые, как и обычно, куда-то спешно идут, не обращая ни на что внимание. Но, казалось, будто в мире все-таки что-то изменилось. То ли небо стало более ярким, то ли солнце более слепящим? Не ясно. В воздухе мерещился едва различимый запах, который нельзя было трактовать никак, кроме как «тепло». И я хотел понять, что это? Болен ли я? Либо мир действительно изменился тогда, на границе крыльца больницы, разрушая все, что когда-либо было известно о нем. - Не знаю. Хочу разобраться, - подпирая голову рукой, отодвигаю уже пустой стакан по лакированной поверхности стола, что порождает еле осязаемый скрип. Каркат сжимает губу в тоненькую линию, почти невидимую, слово бесцветный пунктир, внимательно наблюдая, не отводя взгляд. Джейд забирает оба стакана на поднос и с толикой надежды обращается ко мне, говорит что-то о том, что, кажется, неделю назад неправильно списала номер «того симпатичного парня, кажется, твоего друга». Я же механическим голосом выдаю, что он просто мудак и у него уже есть пара. Хотя это не так. По крайней мере, с последним пунктом. Почему я вообще сказал это? Не знаю. Девушка, кажется, готова расплакаться от холодной интонации, с которой слова рождаются на свет, но ничего не говорит, укатываясь обратно в зал. Вантас вопросительно ведет бровью, я же просто поправляю очки, отводя взгляд обратно за окно. И, кажется, он догадывается до сути вещей, которые в тот момент все еще были скрыты от меня. - Это невозможно описать как нечто общее, оно типа, - прикрывает глаза, чешет затылок, взъерошивая темные волосы, и перекладывает руку куда-то к области сердца, - оно рождается внутри тебя и становится вроде как индивидуальным проявлением твоих чувств. Например, когда я с Дейвом, весь мир кажется каким-то незначительным и пустым, будто бы вокруг ничего не существует, кроме нас самих. И мы делим все надвое, все наши надежды, страхи, желания. Пульс, сердцебиение. Слова, дыхание, боль. Все. Нуждаемся друг в друге, - бегло перевожу взгляд, чтобы увидеть совершенно глупую чужую улыбку. И вот это вот «любовь?» Быть зависимым от кого-то? - Не понимаю, - отваливаюсь к спинке дивана и прикрываю глаза, когда Каркат вздыхает и медленно встает из-за стола. - Думаю, ты сможешь понять, если дашь себе время на это, - чуть киваю, потому что так обычно и было. Мне всегда требовалось больше времени для осознания и принятия чего-то нового. Но обычно от этого «нового» не болело в груди, и мысли не сбивались в ком. Обычно это совершенно никак не мешало жить. Сейчас же я чувствовал себя потерянным. Будто бы это была игра, но никто не сообщил мне о правилах. И все же, что-то изменилось в мире. Что-то потерялось и забылось. «Вещи, на которые мы не обращаем внимания, пока не потеряем», - говорит Арадия, поднимая с окна вазу с небольшой веткой сирени и протягивая мне. Кажется, что она лишь больше расцветала, и цветки, которые были лишь закрытыми бутонами, сияли на солнце. В студии стоял еле уловимый знакомый запах чего-то теплого, того же самого, что мерещилось кругом, но нападающее с новой силой, перебивающее запах красок, глянцевой бумаги и засохших цветов. И тогда я понимаю. Тебя нет рядом. Как оказывается, все две недели с тех пор, как мы виделись в последний раз. Глупо. - Ты в порядке? – ваза вновь стоит на окне, тянется к солнечному свету, я лишь киваю. Ничего не меняется. Пробегая взглядом по лестницам, классам, столам, я пытаюсь наткнуться на одно конкретное лицо, но ничего не меняется. Каркат по-прежнему рядом все то время, пока он не с Дейвом, мы играем все в те же глупые файтинги, он все так же забывает комбинации и через раз сливает мне совершенно всухую. Все так же ругается, сжимает кулаки и посылает меня к черту. Мы все так же едим совершенно дрянную еду, ездим на забитых доверху автобусах и, кажется, будто что-то не договариваем. Но будто бы так было не всегда. Новая неделя начинается с дождя. Небо уже не кажется таким голубым, вещи – чужими и далекими. Будто бы ничего и не было. Будто бы то было лишь глупым, ничего не значащим наваждением. В зале игровых автоматов без каких-либо шансов выигрываю десятку у кого-то совершенно рандомного в тех самых «Космических пиратах». С вырученной десятки заказываю клубнично-черничный коктейль и срываюсь с места, наспех хватая сумку, когда мимо проходящих людей вижу ее. Фефери будто бы одета в тоже самое, что и тогда, держит в маленькой ручке с длинными ноготками, обвешанной украшениями, какой-то, наверняка, дорогущий кофе, и лучезарно улыбается, когда видит меня. - Пчелиный парень! – кажется, будь у нее свободны обе руки, она бы тут же захлопала в ладоши, скрашивая все это таким детским восторгом, что имей он материальную сущность, хрустел бы на зубах сахарной крошкой. Она слепит и вызывает некий подсознательный рвотный рефлекс, происходит соприкосновение наших реальностей и абсолютной отторжение ее мной. Но я… - Эд. Он в порядке? – слова звучат так отрывисто, будто бы между ними можно было уложить еще одну реальность, вселенную, бесконечно – да что угодно. Будто бы я впервые заговорил за долгое время. Будто бы что-то царапало горло изнутри, мешая говорить. Поправляю очки, чтобы избежать чужого прямого взгляда, пронизывающего, улыбающегося, будто бы говорящего «я знала». И она кивает, отпивает кофе, добавляя что-то про «три дня назад был в полном здравии», замолкая под мое «мне нужно увидеться с ним». Мы смотрим друг на друга не моргая, забыв про слова и вообще мир, существующий вокруг. Не шевелясь и не дыша. И весь мир перестает иметь хоть какое-либо значение, когда ее пышные губы выуживают тихое «хорошо». И, кажется, это и есть то, о чем говорил Каркат тогда. Любил ли я когда-нибудь до этого? Абсолютно точно, нет. Но единственное, что я понимал на тот момент, ты стал частицей моего мира, хотел ли я это признавать до конца или нет. POV: Эридан. Музыка* ложится слабыми волнами на замершее пространство, как если бы морские волны омывали берег, все больше стирая границу, подступая к тебе шаг за шагом, уничтожая само понятие реальности. «J’aimerais baisser tes yeux douteux», - буквы в книге скачут лесенкой, закатываются одна на другую, мешая читать важное и трепетно сбиваясь в «люблю тебя» меж строк. Книга любовных романов растворяется в сознании, оставляя лишь мутную тень чего-то важного на нем. Хочу окончательно задохнуться в тебе. «J’aimerais chasser ta nostalgie», - кажется, если опущу ноги, то обязательно почувствую влагу под собой. Это похоже на то, если бы ты встал в океане, ожидая, когда тебя, наконец, захлестнет с головой. Соль щиплет раны, но не на шее, а где-то в груди. Кассета останавливается, магнитофон утробно щелкает, и встать все же приходится, ощутив пятками холод паркета. Он почти отрезвляет, напоминая, что это все та же комната, что и неделю назад, пристанище, в котором я спрятал все, что мне дорого, и попытался запереть в себе. Запереть и больше никогда не вспоминать, но это чертовски сложно, когда твои глаза сияют на мольберте, будто бы пытаясь что-то сказать. Мне мерещится, что это «что-то» на самом деле и нельзя выразить словами, но ты не отвечаешь. Телефон в очередной раз булькает, лежащий где-то на подоконнике, рядом со стопкой прочитанных за несколько дней книг. У всех них трагичный финал, и хорошо, что у меня есть время подумать об этом. Написать своей истории не менее плачевный конец. Перемотка заканчивается, слабо отжимаю клавишу воспроизведения, и музыка вновь начинает играть. Знакомые слова складываются во что-то большее, чем просто песня, утягивая обратно на кровать. Шифон касается кожи складками, возникающими в свободном покрое блузки, когда тело безмолвно возвращается к мягкой поверхности кровати, которая, откликаясь, чуть пружинит. Будто бы пытается вытолкнуть инородный предмет куда-то обратно, но вскоре успокаивается и замирает. Встает гладью и удерживает меня на поверхности. Страницы книги оказываются сбитыми, но это совершенно не важно. Кажется, смысл последних страниц двадцати мне и без того был не ясен. Что-то о любви. Забытые слова из прошлого, что не принято перечитывать здесь. Запретный плод, что тянет к себе. «Relever ta tête», - где-то позади раздаются чужие шаги, сбитые, но, в тоже время, никуда не спешащие, и я списываю все на Кронуса, который совсем недавно вернулся из Прованса. И на него часто находила эта необходимость, будто на перелетную птицу, куда-то идти и что-то искать. Никто не знал, куда его потянет в очередной раз и что именно он понадеется найти там, просто наблюдали и старались не мешать. Игнорировать брата выходило едва хуже кома в горле и собственных проблем. Шаги нарастали, особым ритмом вплетаясь в играющую в четырех стенах мелодию и растворяясь ровно у моей двери. Ожидание утомляет. Но когда я вижу тебя на пороге, думаю, что мог бы оттягивать этот момент целую вечность, если не больше. На тебе твои дурацкие очки, и я благодарю Бога, что мне не придется напрямую видеться с тобой. По-прежнему холодное выражение лица заставляет вздрогнуть, и я чувствую каждой клеточкой своего существа, как твой не менее холодный взгляд проскальзывает от макушки до моих собственных пят, застывая у розы на лодыжке. А потом резко вновь пересекается с моим, и ты делаешь шаг, чтобы переступить порог комнаты, скидывая сумку. - Что ты здесь делаешь? – в моем взгляде отчетливо проскальзывает страх, который я стараюсь спрятать за напускной гордостью. То, что делаю всегда. Ты же склоняешь голову чуть на бок, уголки твоих губ приподнимаются в едкой ухмылке, но лишь на пару секунд. - Пришел придушить одну наглую рыбью рожу, возомнившую, что она может игнорировать меня столько, сколько ей вздумается, - твой голос хрипит, и я бегло кидаю взгляд в сторону окна, где и должен покоиться телефон. Но его там вдруг либо не оказывается, либо все цвета в голове в мгновение поплыли, смешались в единое целое, стерев контуры, имена и реальность в целом. И я уже собираюсь ответить в штыки, что-то заученное, но слова застревают в горле, мешая дышать. Кашель заполоняет пространства взрывной волной, цунами, накрывающей нас. С ладони спадают несколько мелких цветов сирени, и я больше не могу смотреть тебе в глаза, тем более, когда ты становишься еще ближе и вовсе просишь закрыть их. Дверь в комнату оказывается тоже закрытой. Мы лишь вдвоем, и мелодия будто растворяется во мне, становится почти неразличимой под твоим сбитым дыханием рядом. - Зачем? – сжимаю кулаки, желая, чтобы под это силой сиреневые клочки чувств растворились. Сделать вид, что ничего не происходит и никогда не происходило, но ты… Кажется, будто я что-то упустил в твоем взгляде и словах. Будто бы за то время, что меня не было, в тебе тоже что-то сломалось, и я практически ощущаю, что это моя вина. Что-то произошло, пока я бежал и прятался от самого себя. От тебя. - У меня для тебя кое-что есть, - почти шепчешь, и я громко сглатываю. Смотрю на тебя сквозь два слоя стекла, пытаясь разглядеть хоть что-то. Хочу прикоснуться, убедиться, что это действительно ты, но отдергиваю себя. Сжимаю пальцами одеяло и все же прикрываю глаза. «Sois courageux», - еле различимый звук, когда дужка очков соприкасается со стеклом, заставляет слегка вздрогнуть, запуская по позвоночнику стаю мурашек, которая, будто накатной волной, опускается ниже и разливается приятным теплом где-то внизу живота. Ожидание. Предвкушение. Нечто, сводящее с ума. Осознание, что, если открою глаза, обязательно встречусь с твоим взглядом так близко, что не смогу сдержать изумленного вздоха, заставляет все внутри трепетать. Биться сердце загнанной птицей в прутья ребер. Мир разбивается на миллиард кусочков стекла, когда твои губы касаются моих. Боясь. Почти невесомо. Так далеко и так близко. Отдаляясь почти мгновенно. Распахнуть глаза страшно, почти невозможно, кажется, сделай я это сейчас, все окажется лишь сном. Но ты все еще тут, твое дыхание тревожит застывший кругом кислород, которого так не хватает мне, чтобы вдохнуть и сказать хоть что-то. - Я долго думал над всем этим, - твой голос сбивается, и слабое шипение, проскальзывающее меж слов, похоже на звуки волн. Родные, расслабляющие, напоминающие о чем-то далеком и почти забытом. Отводишь взгляд, мягко перехватывая мое запястье, ведя ладонь к своей груди. И я, послушно следуя порыву, прижимаю ее к сердцу, чтобы услышать то, что не отразилось бы ни за что на твоем лице. Бешено. Страстно. Живой. Твои глаза, один, пьянящий будто вино, второй, утягивающий на дно, будто самые чистые воды океана, ищут, за что зацепиться, но не находят. Возвращаются ко мне, рождая чувство, будто весь мир взрывается серпантином, и каждый осколок стекла, на который распался наш мир, расцветает. - Солл, - твой раздвоенный язык мельком пробегается по губам, и ты выдыхаешь, будто бы все то, что копилось в тебе все это время. - Я никогда не замечал того, что, когда ты рядом, мир кажется живей. Или… я. И когда думаю о том, что ты можешь умереть, становится странно. Я, наверно, не хочу терять тебя, - шепчешь практически на ухо, пряди твоей прически едва щекочут шею, и я не могу сдержать слабой улыбки. Ладонью, что покоилась на твоей груди, прикоснуться к твоей щеке. Ты практически льнешь, будто бы желая почувствовать то, что, возможно, никогда до этого не мог. Сплетаю пальцы свободной руки с твоей и мягко тяну на себя. - Я буду тут до тех пор, пока нужен тебе, mon amour. Кассета останавливается, магнитофон утробно щелкает. Где-то за дверью слышатся чьи-то шаги, но это совершенно не имеет никакого значения, пока ты тут, рядом со мной. До тех пор, пока мы вместе, несмотря на страхи, отрицание или сомнения. Время сотрет их, оставив лишь цвета новой весны. Я читаю это в твоих глазах, которые ты мягко прикрываешь, когда я приближаюсь, чтоб поцеловать тебя. Любить тебя. Цвести для тебя.