Цветение

POV: Каркат. Единственное, в чем мы оба были одинаково хороши, это в игнорирование некоторых очевидных вещей. Делать вид, что все по старому, вставая по утрам, вместе доходя до электрички. Две остановки. Твое дыхание позади. Твоя рука, держащая мою. Взгляды, проходящие сквозь. Все те же шутки и фразы. Все те же классы и люди. Все одна и та же сцена нашего бесконечного спектакля. Все один и тот же сценарий, который мы так боялись прочесть до конца. Шли дни. Половина осени уже была позади, но ты по-прежнему отказывался застегивать худи, а я - надевать хоть что-нибудь поверх своей толстовки. Вещи с трепетной последовательностью менялись вокруг нас, но не мы. - Требую реванша! - Разве это был не реванш? - Реванш для реванша? – Соллукс ехидничает, показушно, якобы по-дружески, хлопает по спине, пока я явно недовольный страйком из своих поражений в зале игровых автоматов, досадно смотрю на окно с проигрышем. Вздрагиваю от пронзительного звука со стороны соседней игровой площадки, где каких-то двое подростков безуспешно пытались перетанцевать друг друга. В зале игровых автоматов стоял постоянный душный и шумный хаос: все кричало, билось, взрывалось, - и к этому было тяжело привыкнуть даже со временем. Но Каптор чувствовал себя непозволительно в своей тарелке, даже если тот в принципе не любил шумные заведения с кучей людей. Его расслабленность читалась в любом жесте: движения, обычно пропитанные некоторой тяжестью, давались с легкостью, взгляд казался более живым, - и от наблюдений за этим даже злиться на него дольше пары минут не получалось. Тот проходит от автомата с игрой к нашему столику у окна, подзывает официантку и заказывает два молочных коктейля. Берет клубнично-черничный себе и малиновый - мне. Смотрит в окно и напоминает того самого Соллукса, с которым мы встретились десять лет назад. Тогда он поссорился с отцом, сбежал из дома и с чертовым упоением заставлял старшеклассников проигрывать ему деньги в батлах на «Космических пиратах». А когда я отказался с ним играть, вдруг рассмеялся. «Ну, хоть у кого-то здесь есть мозги», - наверно, мы друзья, потому что оба не были похожи на тех, других. С тех пор так много произошло, и так сильно изменились мы. - Ваш заказ, - девушка опускает на стол два высоких бокала на тоненькой небольшой ножке с коктейлем, украшенным свежими ягодами и двумя пружинистыми трубочками, которые можно было хоть в узел завязать при желании – обычная детская забава. Ты расплачиваешься с карты, мило воркуешь с официанткой, и, кажется, уже на полпути, чтобы попросить ее номер, когда с моей стороны на свет вырывается резкий смешок. Официантка вскоре тоже смеется, и Соллукс непонимающе смотрит то на нее, то на меня, щурится и только после догадывается обернуться. На стекле поверх запотевшего стекла осторожным размашистым почерком вырисовывалось «Эридан, ХХХ – ХХХ – ХХ – ХХ, позвони мне» рядом с рисунком толстой пчелы, упавшей на донышко стакана, похожего на тот, что мы держали при себе. Не зря ведь Эридан учился на творческом отделении, его почерк был действительно изящным и завораживающим, и хотел ты того или нет, рисковал засмотреться, как одна буква волной перетекала в другую, вживляя в себя нечто морское, крайне идущее именно ему. Эридан смотрит из-за этого рисунка довольно, поправляя очки, прямо на Соллукса. Какое-то мгновение они даже не моргают, пока девушка действительно переписывает телефон со стекла в блокнот. И навряд ли бы кто заметил, как кончики ушей Ампоры краснеют, когда его плеча касается чужая тоненькая ладонь, отчего парню приходится неосознанно встрепенуться. Девушка, практически одного роста с Эриданом, разве что более загорелая, выглядывает из-за рисунка и по-детски смеется, прикрывает ручкой лучезарную улыбку и, хватая своего знакомого за руку, затаскивает того внутрь. Иногда, я и забывал о подобных вещах. О том, что такое дружба. Об улыбках. О тепле людей рядом. И вспоминать об этом было совершенно странно, протягивать руку брюнетке с подобием тиары из различных цветов на голове, для легкого дружеского рукопожатия. «Вы те парни, о которых вечно говорит Эридан! Мистер-пчела и кричалка!», - забывал о смехе и о том, что не всегда нужно думать о тебе или нашем будущем. «Феф!», - о том, что можно жить просто моментом. Забывал о себе. - Мистер, блять, пчела? – Каптор вопросительно выгибает бровь, и Эридан явно не собирается поначалу ничего объяснять, пока девушка вновь не открывает рот и тот затыкает ее посредством передачи своего любимого зеленого бабл-ти. - Ты со своим черно-желтым прикидом напоминаешь пчелу, - кончик чужого языка проскальзывает по губам, и Ампора издает звук, которые можно расценивать лишь как «ну что, съел?», смотря сверху вниз, отбирая у «Феф» свой чай обратно, который уже оказался на большую часть пуст. Боль потери любимого напитка практически читалась на его лице, но Ампора делает то, что и всегда, поправляет очки, вздыхает и вздергивает свой носиком, гордо делая вид, что все в порядке. - А ты? – пока Каптор и Ампора вступают в очередную словесную перебранку, результатом которой, ох, вау, является признание Соллуксом того, что, возможно, Эридан и прав, но тот просто ненавидел мед, у него в принципе аллергия на мед, поэтому он не может быть «мистером-пчелой», из-за чего перебранка вновь возобновлялась, обращаюсь к девушке, что заворожено осматривала все вокруг себя, будто бы впервые оказалась в игровом зале. - Фефери Пейшес! Сводная сестра Эридана! - Сестра? – Фефери несколько раз кивает, переступает с ноги на ногу, и я предлагаю присесть ей рядом, отчего девушка, конечно, не отказывается. – Эридан никогда не рассказывала о том, что у него есть сестра. - Двое! Но Эридан действительно не любит говорить об этом, раз мы «сводные». Тем более, наши родители заключили брак по расчету, так что мы и видимся редко. Сейчас я здесь со своей матерью на несколько месяцев, у нее какие-то дела, а я заодно прохожу практику под ее руководством, – Фефери качает ногами под столом, нарочно задевая Каптора, заставляя того встрепенуться, и смеется. – Я старше Эри на два года, хоть по мне и не скажешь, верно? - Тебе нужно быть серьезней, если ты надеешься соответствовать своему возрасту, – Ампора нагло втискивается на кресло со стороны Соллукса, отпихивая того в плечо, заставляя в конечном счете завалиться на один бок и все же уступить. - Но разве это не скучно? – Пейшес подпирает голову кулачком, откровенно разглядывая Каптора, внешность которого всегда вызывала интерес у различных девчонок, а вот наш медовый парнишка, кажется, чувствовал себя не очень, потягивая свой коктейль и уставившись в телефон. Вопрос Фефери заставляет Ампору неприятно поежиться, тот наконец расправляется с последними шариками в своем чае и отставляет пустой стаканчик, спиной упираясь в мягкую обивку диванчика. Повисает молчание, которое разбивало лишь клацанье Каптора по экрану своего смартфона. - Хочешь сыграть во что-нибудь? – Эридан смотрит на Фефери будто мимо, а та, в одно мгновение переключаясь, входит в привычный ей, так идущий, детский восторг. - Конечно! Хотя, это будет нечестно, ты-то со своей домашней коллекцией игровых автоматов меня в сухую сделаешь! – девушка дует губки, складывая руки на груди, пока Эридан тяжело вздыхает и переводит взгляд на меня. - Тогда почему бы тебе не сыграть с Каркатом? Он может показать тебе свои любимые игры тут. - О нет, я не, - не успеваю договорить, как мою руку уже хватают за запястье и тянут куда-то вперед, в сторону и снова вперед. Фефери что-то говорит, раскатисто, хихикая, что-то про «оставим их одних на время», но все это кажется таким поверхностным, что все звуки в результате скатываются в одну песнь нимфы. Ее приятно слушать, неосознанно приходишь в практически чарующий восторг, но понять было сложно. «Каркатица», - зовет она в шутку, прикрывая ладошкой пышные, подмазанные коралловой помадой губы, очередной раз проигрывая в совершенно простую игру. Но ей, кажется, все равно, нравится. - Мы с Эриданом в детстве часто играли вместе, и он все время выигрывал меня. Да и вообще много проводили времени вместе в подобных местах. А потом он вырос, закрылся ото всех и уехал в штаты. Хотя его игровые пристрастия пугают, даже проигрывать как-то страшно стало. Раньше он, конечно, это любил, но так, как любят видеоигры все дети. А сейчас мурашки проходят по спине, как увидишь, как он всухую выигрывает у компьютера, - и, кажется, по ней действительно волной проходят мурашки, заставляя встрепенуться. - Не холодно? - Неа, - она отрицательно ведет головой, из-за чего пышные кудри приходят в движение и самые непослушные из них падают на лицо, но девушка терпеливо убирает те в сторону и вновь задумчиво смотрит на экран игрового автомата, на котором горела очередная таблица о проигрыше. – Думаю, это из-за того пчелиного парня. - Соллукса? – вопросительно вздергиваю бровью, и девушка чуть кивает, улыбка с ее лица на мгновение сходит, но быстро возвращается, как только в поле зрения появляется автомат с какой-то морской тематикой. - Каркатица, хочу сыграть в это, - тычет она своим маленьким пальчиком с длинным ноготком с золотым колечком на нем, и мне не остается ничего, кроме как вздохнуть и последовать за ней, скидывая монетку в автомат, который тут же заливает ближайшее пространство мерзкой пиксельной мелодией. - Почему «каркатица?» - спрашиваю между делом, наблюдая за тем, как девушка умудряется впервые за десяток игр набрать хоть какое-то количество очков. - Каракатицы милые. У меня в Италии есть пара в аквариуме, - говорит та, и теперь становится ясно, откуда у нее ее легко проскальзывающий акцент, не такой заметный французский Эридана, но все же. - Ты еще скажи, что у вас там крокодил есть, - издаю тихий скептический смешок, переходя с ноги на ногу. - У Миины был! Ты бы ей понравился, - девушка отрывается от монитора, чуть щурится и смеется, видя, как меняется мое выражение лица. - Крокодилу или этой «Миине?» - Кто знает, - Фефери пожимает плечами, хватает меня за ладонь и тянет на свое место. Шарится в своем клатче, украшенном ракушками, и, доставая оттуда монетку, пихает ее в автомат, - хочу, чтобы ты сыграл. Покажи мне мастер класс, Каркатица! – экран игрового экрана мигает и на нем вновь появляются рыбки, которых незамысловатым образом нужно постараться как можно больше съесть, при этом не быть съеденным. И как же жутко это напоминает нашу обычную жизнь. Не знаю, в какой именно момент время перестает иметь значение. Мы просто были там, автоматы менялись друг за другом, а я ее смех был все таким же звонким, и что-то в ней было такое, трудно читаемое, но напоминающее о тебе. Это «что-то» неприятно кололо где-то в груди, но от того же веяло едва уловимым теплом. Будто нечто совершенно родное, спрятанное в другие слова и жесты. Пейшес ловким движением убирает свои пышные волосы в хвост, прежде чем упасть на кресло «гоночной машины». Ее хрупкие с виду ножки выскальзывают из туфель и твердо, уверенно нажимают на педали, пока руки, как будто бы всю свою жизнь, крутят колесо руля. Первый раз, когда она выигрывает в сухую, смотрит на меня и ехидно улыбается, ее глаза блестят под светом искусственных прожекторов, и тогда я понимаю. В ней было что-то такое же противоестественное, как и в тебе. «Надеюсь, ты не обижаешься», - говорит она и признается, что увлекается картингом. Конечно, ее мать этого не поддерживает, но у каждого должно быть свое тайное хобби. Место, где ты можешь побыть самим собой. И я грустно улыбаюсь, думая, что, наверно, действительно хорошо иметь такое место. Быть собой. ДА: у эда при2ступ. везу его в больницу на 2воей тачке, потому что этот придурок не дал мне вызвать ебанную 2корую. ДА: 2орян, что не подождали ва2. Два сообщения, и мир будто бы трещит по швам. Поднимаю на Фефери взгляд пустой и испуганный, жду, будто бы на ее месте мог бы материализоваться действительно ты и прочесть все в одном моем взгляде. Но это всего лишь она, и Пейшес непонимающе моргает, а после – заглядывает в телефон. Я до конца не осознаю, как оказываюсь сидящим на заднем сидении машины с шатенкой за рулем. Та держится уверенно, ругается на своем родном языке, когда нас подрезают, и ловко выворачивает, не отклоняясь от проложенного маршрута GPS. Ехать до центральной больницы не так уж и далеко, но кажется, будто целую вечность. И с первого взгляда не случилось ничего такого серьезного, но ощущение было такое, будто… будто что-то ломалось прямо у меня в руках. Сине-алое стекло хрустело под натиском чужой невидимой хватки и впивалось в кожу. Больно. Забывая как дышать, я смотрел на свои пальцы, которые изредка кололо, и думал о том, почему из ран, куда вонзалось это стекло, рисовались в бреду маленькие кровавые цветки сирени. «Это могут понять лишь те, кто сам чувствовал подобное. Так Эридан говорил», - смотрю на девушку через зеркальце заднего вида, по ее щеке по какой-то причине скатывается слеза, но я не могу подобрать совершенно никаких слов, чтобы успокоить ее. «Это страшно, когда ты один», - говорю, будто сам себе, открываю заднюю дверь и звучно хлопаю ею, быстрым шагом направляясь внутрь. В больнице оказывается на удивление тихо. На стойке приемного покоя женщина чуть кивает и просит подождать. Это ожидание тягуче сливается с предыдущим, и я окончательно теряюсь во времени. Дрожащими руками набираю смс, но ответ не приходит. Кусаю губы и срываюсь с места, как только меня просит пройти следом высокая медсестра, вся в белом. Та, будто плывет по коридорам, заливая их звонким цоканьем каблучков, до одиночной палаты, жалюзи которой зашторены. Соллукс сидит на скамье рядом с дверью, смотрит в одну точку и будто не моргает. Женщина предлагает завести нас внутрь, но я кратко отрицательно киваю и опускаюсь на колени рядом с Каптором. На том нет очков, волосы взъерошены, рубашка съезжает с плеч. Дрожащее прикосновение моей руки заставляет шатена еле ощутимо вздрогнуть и шумно вдохнуть, будто бы до этого самого момента он не дышал. Его длинные тощие пальцы прокручивают маленькую ветвь сирени. «Что мне делать?» - его голос хрипит и срывается, голова медленно опускается и упирается в колени. В таком неестественном положении тот сидит и будто дожидается ответа, но единственное, что я выдавливаю из себя не своим голосом: - Будь рядом, – в коридоре становится так тихо, что можно услышать эхом отдающие где-то вдалеке шаги сотрудников больницы, тиканье настенных часов и беззвучное жужжание торгового автомата на этаже. Соллукс встает, несвойственно себе, резко, его движения ломанные, будто зараженные какой-то чужой болезнью. «Мне нужно подумать», - говорит он, растворяясь на повороте на лестницу, а я смотрю на свои руки, которые все еще колет чужой болью и едва касаюсь дверной ручки палаты, не решаясь зайти внутрь. Тиканье часов и жужжание автомата сливаются в одну мелодию, давящую на что-то внутри каблуком, заставляя непроизвольно шипеть. Будто бы зуд где-то там, под ребрами, расходился волнами по телу, пока не сконцентрировался на рваных глубоких линиях порезов на руках, очерчивая каждый из них по контуру, давая ощутить это так, будто бы в первый раз. Но цветов не появилось. Ничего не менялось, не жгло и не болело, лишь вызывало желание прикоснуться, содрать кожу, дорвать до конца, - сделать хоть что-нибудь, но вместо этого пальцы цепляются за ручку и резко поворачивают ее, отворяя дверь. В палате оказывается светло, благодаря огромному окну в элитной палате. Небо только начало окрашиваться в закат, и Эридан сидел там, медленно дышал полной грудью с кислородной маской на рту, будто бы ничего не замечая. - Вам не стоило так волноваться, на самом деле, это не больно, - говорит он, будто на одном вдохе. Его дыхание казалось единственным существующим звуком здесь, оно мерно расходилось по комнате, заставляя белые тюлевые занавески развиваться, а цветы сирени в вазе - легко ходить по кругу. Конечно, на самом деле был виноват ветер, ловко проникающий в палату через приоткрытое окно, но сейчас это казалось таким неважным. Его челка спадает на глаза, и он даже не пытается поправить ее. Прикрывает глаза и невольно заставляет думать, что в подобных мелочах и был весь Эридан Ампора. Гордо держать голову высоко поднятой, даже несмотря на то, что ветер дует совершенно в другую сторону. - Что именно? – прикрываю дверь за собой, присаживаясь на стул рядом с кроватью и вздрагивая, когда одна из ледяных рук осторожно касается моих перебинтованных запястий, будто бы нарочно слегка задирая рукава. И в этом жесте читалось так многое, что хотелось расплакаться. Он понимал. Он знал. - Цветы. Их просто срезают. Но они не растут сквозь тело больше, - брюнет осторожно перехватывает мое запястье и ведет руку к своей шее. Бледная кожа, усеянная множеством родинок, казалась снегом, из-под которого выглядывали уродливые спиленные сучья. Кожа сходилась рубцом у их основания, расходясь тоненькой сеткой капилляров далее. Таких небольших свежесрубленных сучков всего оставалось три. Пальцы сами тянутся к одному из них, осторожно касаясь, и Эридан чуть кивает, повторяя, - не больно. Они цветут внутри. И оттуда их не могут убрать, поэтому я начинаю задыхаться, - отпускает мою руку, и изо всех сил старается сдержать на лице слабую улыбку, - мне дают какое-то лекарство, которое уничтожает цветки. Мерзкая дрянь, если честно, - грустно смеется и медленно, будто будучи не уверенным до конца, отводит взгляд от меня обратно к закату за окном, - и так как ветви там не могут обрубить, я рискую в какой-то момент задохнуться окончательно. Просто не успеют среагировать. И все, - он замолкает и вновь дышит. На самом деле, будто не он, а цветы в нем, наполняя легкие своим шелестом. - Каркат. Скажи Соллу, что мне жаль, - говорит он, так и не отрывая взгляда от горизонта из высоток и не отпуская моей руки. Но это не его вина. Никто из нас не был виноват в том, что полюбил.