Цветение

POV: Каркат. Что значит «любить?» Наверное, это больно? «Внимание, двери закрываются», - все по-прежнему твердил электронный голос женщины, который так и не изменился с момента открытия станции, когда нам было еще по шесть лет. До сих пор помню, как ты держал меня за руку. Потому что ни за тобой, ни за мной тогда никто не пришел, и возвращаться с первого класса начальной школы нам пришлось самим. Твой маленький палец оглаживал мою ладонь и за совсем не ироничной улыбкой следовали слова наподобие «все будет хорошо». Неужели ты струсил, Карклз? Тогда я подумал, что ты похож на героя. На моего героя. Еще позже я понял, что влюбился. - Карклз, - ты поправляешь очки одной рукой, второй держишься за поручни переполненного вагона наземной электрички. Нам нужно проехать всего лишь две станции, но даже этого достаточно, чтобы побыть наедине. Без всяких там Джонов, Терези, Джейд и черт пойми кого еще, любящего увязаться за тобой. Мистер Страйдер, сама популярность, да? Я смотрю на тебя устало, снизу вверх из-за разницы в росте, ты же улыбаешься уголками губ, и говоришь такую же заученную фразу, будто бы та самая девушка из передатчиков, - наша остановка, - действительно, наша. Чуть киваю, поправляя лямку портфеля на плече, и протискиваюсь к выходу, ты, как и всегда, за мной. Частный сектор находился условно за чертой города, до сюда добираться либо на машине, либо электричке, крайнем случае – велике, а ни ты, ни я не были мазохистами и не особо любили разбрасываться деньгами, поэтому выбирали среднее из зол. Иногда же мне казалось, что ты делаешь это только из-за меня. На улице уже стемнело, прохладный ветер заставляет поежиться и застегнуть толстовку, ты же поправляешь свою светло-серую худи и прибавляешь шаг. До твоего дома нам идти около пяти минут, но мы идем до моего, все двадцать, не стесняясь по дороге пошугать соседских псов и попередразнивать старенькую миссис Уоррен. Она практически ничего не слышит и не видит, зовет тебя «внучком» и приглашает на чай. Ты же отнекиваешься и говоришь о том, что приглашен на чай этой «злющей задницей», то есть мной. - Не помню, чтоб приглашал тебя. - У меня в сумке есть офигенная пачка печенья, Карклз, специально для таких случаев, так что не привередничай, – ты прихватываешь меня за плечи и взъерошиваешь волосы, заставляя шапку съехать на бок, а волосы – полностью перекрыть обзор. И, кажется, еще около пяти минут я старательно пытаюсь казаться обиженным, озлобленным, выстраивая предложения таким удивительным образом, что в них не повторяется ни одного ругательства, а ты просто смотришь и смеешься. Вскоре и меня пробивает на смех. И тогда ты уже победно скалишься и тычешь меня куда-то под ребра, сгребая сумку в охапку и переходя на бег. С твоими 180-ью и спортивной формой это практически нечестно, а единственное, что хочется мне – не потерять тебя из виду и, по возможности, закурить. Это и есть любовь? Дома до ужаса тихо, отец снова где-то в разъездах, брат все еще не вернулся со сборов каких-то очередных религиозных фанатиков, так что ты с порога чувствуешь себя как дома. Стягиваешь обувь, бросаешь сумку в прихожей, снимаешь худи и проходишь на кухню, чтобы поставить чайник. Я же тенью следую за тобой, включая в комнатах свет, и ты недовольно бурчишь. Тебе совершенно не нравятся яркие вкрученные лампы здесь, будто бы «сам бог тычет тебе в глаза своим хуем, заставляя слепнуть», отчего, кажется, тебя не спасают даже твои солнцезащитные очки и линзы. Но смириться приходится, потому что это мой дом и здесь никогда не гаснет свет. Не когда я тут один. И ты знаешь об этом, но просто не можешь сдержать себя от упоминания «хуя» и «бога» в одном предложении, чтобы ты знал, это ни черта не иронично, Дейв, но тебя, кажется, веселит. После того, как печенье оказывается съеденным, чай выпит и очередной ромком досмотрен, ты исчезаешь за дверью. - До завтра, - твоя рука описывает в воздухе привычный прощальный жест посредством вскидывания ладони, я же не успеваю ничего ответить, прежде чем дверь хлопает. «До завтра», - говорю сам себе. Запястья сводит адской болью, растворяющейся в зуде и тоне ругательств пополам с чем-то совершенно неразборчивым, скатывающимся в обычное шипение. Поверх белоснежных бинтов вновь выступали алые пятна крови, стремительно напоминая об том грехе, за который от меня отказался мир и за который мне уготована одна единственная дорога в Ад. Мир кружится и двоится, ноги заплетаются, и путь до ванны на втором этаже кажется чуть ли не вечным. Пальцы дрожат и не слушаются, бинты неспешно спадают на пол, являя его. Зашитые наспех глубокие раны от лезвия, сквозь которые вновь пробивались цветы. Маленькие бутоны алых хризантем, лепестки которых проклевывались сквозь плоть, вызывая адские болезненные судороги и волну жара во всем теле. Больно. Чертовски больно. Вытащить из первого верхнего ящика плоскогубцы, чтобы выдрать цветок с корнем, пока тот не распустился, закусывая зубами тряпку, а затем второй и третий, кажется настолько привычной процедурой, что страшно. Белоснежная раковина окрашивается в алый, лампа мелькает от перенапряжения, и, кажется, за окном начинается дождь. Это все из-за тебя, Дейв. В этом мире не было места чувствам. Огромный механизм с миллиардом в точности проработанных шестеренок. Мы рождаемся и растем, чтобы однажды занять свое место в этом механизме. Принести пользу обществу. Принести пользу кому-то, кто стоит во главе создания этого монстра. Для того, чтобы породить шестеренки, которые, в конце концов, заменят и нас. «По миру было зафиксировано еще пять случаев официальной смерти от Ханахаки или же более известного нам Цветения. Как и ранее, предположительно смерть сопровождалась ужасными мучениями и, в конце концов, уже мертвые тела полностью проросли цветами. Их было бы просто невозможно опознать, если бы все жертвы не были обнаружены дома. Конечно же, на самом деле процент больных куда больше и с каждым годом он лишь растет, и понятное дело, что многие пытаются скрыть свою причастность к Цветущим. Ведь такое «клеймо» уже ничем не отмоешь. Но не стоит так отчаиваться, в данный момент уже существует разработанное лекарство, которое позволит избавиться от семян на ранней стадии. Конечно, оно воздействует и на нервную систему с мозгом, так что много вероятным побочным эффектом является полностью опустошенный эмоциональный и чувственный фонд человека. Но разве это не мелочь перед тем, чтобы спасти чью-то жизнь? Разве это не мелочь, чтобы спасти часть нашего общества?», - за окном проскальзывает вспышка молнии с запаздывающим положенным грохотом, от которого изображение на экране телевизора тут же расходится белыми полосами и весь звук сходится в одном раздражающем тягучем шипении. Телефон под боком где-то жужжит, и рука наспех перемотанная новыми бинтами, сквозь которые все еще сочилась кровь, тянется к нему, чтобы снять блокировку. ВД: чувак ВД: у тебя тож телек рубануло или это у меня ток такие заебца приколы КГ: НЕ, ТА ЖЕ ХУЕТА. ВИДИМО, ЭТО ЕБАНЫЙ ЗНАК, ЧТО НАМ, ЧЕРТОВЫМ ЗАДРОТАМ, ПОРА РАСПОЛЗТИСЬ ПО ГРЕБАНЫМ КРОВАТЯМ, А НЕ СИДЕТЬ ДОПОЗДНА, ПЯЛЯСЬ В ШОУ «КЛЕВОГО БРО И ТИПА ДЖЕФФА», ЧТОБЫ ЗАВТРА ОБЯЗАТЕЛЬНО СНОВА ПРОЕБАТЬСЯ И ОПОЗДАТЬ НА ЭЛЕКТРИЧКУ. ВД: ну нет чел слишком скучно ВД: у меня тут где то завалялась доска уиджи КГ: ДЕЙВ. КГ: ТЫ ЖЕ, БЛЯТЬ, НЕСЕРЬЕЗНО? ВД: не не я уже набираю джону слушай КГ: ДЕЙВ СТРАЙДЕР, ТОЛЬКО ПОПРОБУЙ УСТРОИТЬ КАКУЮ-ТО ХУЕТУ С ВЫЗОВОМ ДУХОВ, И Я НИ ЗА ЧТО НЕ БУДУ СРЫВАТЬСЯ В, НА МИНУТКУ, *ЕБАНЫХ ДВА ЧАСА НОЧИ*, ЧТОБЫ УСПОКОИТЬ ЕБАННОГО ТУПОРЫЛОГО ЭГБЕРТА. ВД: ой ты так говоришь будто в прошлый раз нам было не весело КГ: МНЕ – НЕТ. ВД: карклз От этого чертового «Карклз» каждый раз веет такой лживой заботой, что становится тошно, запястья адски зудят и хочется чуть ли не волком выть, убирая телефон в сторону и устраиваясь на диване поудобней. На экране все еще картинка расходится белыми полосами, но звук пропадает с концами. ВД: у тебя все ок? Это болезнь.