Доктор и «Совёнок»

      В этом странноватом сновидении день подходит к концу, и студеный ветер таскает сухие листья по холодным плиткам пола, на провисших проводах болтаются какие-то мокрые тряпки. Небо серое, свинцовое, непроглядное, однако, светлей земли, где туманная дымка змеями ползает сквозь и между стволов карагачей и тополей, сыро и зябко бродят лишь чумазые мокрые кошки с желтыми злыми глазами. На посветлевшем небосводе, подвижном, сталкиваясь, несутся мутные газообразные тучи. Совсем уже темно. Рапиры голых острых веток дрожат от полчищ воронья, облепивших их, суетно-крикливых, вдруг срывающихся как по команде, расползающихся по всему пространству, уносимых куда-то вдаль холодным северным ветром. Крик которых еще долго потом слышится в сумеречном этом пространстве. На какое-то время все вокруг застывает, подчиняясь чьей-то воле, боясь пошевелится, замирает, ни единый звук не слышен, становится жутко. На небе уже не видно ворон, теперь слышны только их крики.       Пространство, окутанное тьмой, готовое, казалось, заснуть до утра, подает вновь признаки жизни. Лампочка тусклая, но такая живая, вспыхнула, помигала и осветила желтым светом, уголок летнего кафе, чугунные ворота, ступени входа, душу. Лампочка грязная на длинном проводе качалась из стороны в сторону, чертовски одинокая, забытая, никому не нужная. Или все таки нужная кому-то? Освещала маленький, словно сказочный мирок, оживший посреди темного осеннего парка. Пошел дождь, мелкий, видимый только благодаря этому лучу света, зябкая пыль, потом только пошло, полило сильно так вертикально со стуком по крышам, по стеклам, по этим чертовым стульям. Длинная дорожка ведет от кафе куда-то вглубь парка, там мокнет погруженная во тьму вольера, большая птичья клетка, верно старая, деревянная. Все сооружение несколько заваливается на бок, от чего ждешь, что с новым порывом ветра все это дело беспременно развалится. Клетка не пустует, в ней сидит черная мокрая птица, большая птица, и по виду не добрая.       С другой стороны дорожки какой-то овраг, отвесно сползающий вниз, там в его глуби течет речка, среди самой настоящей помойки. Из пакли и слизи чего-то непонятного выглядывает безволосая кукла, грязный гриф сломанной гитары, вода все равно бежит где-то там, под паром, очень это грязная речка, и очень, признаться, ее жалко. Дождь разошелся не на шутку, с каким-то остервенением долбит, и мечется слева направо как неприкаянный. Из этого провала пополз туман, как в детской книжке о кисельных берегах, ползет и заполняет все вокруг, вот уже и летнее кафе, и вольер со страшной птицей утопают в сером тумане. Холодает, в какой-то момент совсем становится холодно, зато дождь немного поуспокоился и колотил уже не так воинственно. Лампочка чихнув, мигнула и погасла. В полной, теперь темноте видно желто-красную подвижную линию, бегущего где-то шоссе, мерцавшего огнями автомобильных фар, светофоров, звук магистрали сюда не долетал. Тихо.       Проходя дальше и дальше в глубину парка, видишь невероятное: вот эта вот грязная, никчемная, жалкая речушка породила удивительной красоты пруд. Небольшое озерцо, с одной стороны окруженное чугунным заборчиком с деревянными перилами. Присмотревшись внимательнее, понимаешь, что это тоже типа вольера, потому как с той стороны различимы мостки и деревянные будки для птиц, и лебедь мокрый, весь какой-то взъерошенный ковыряется в воде.       Плакучая ива, толстая и очень старая, сломалась, и всем своим телом утопала в черной воде, а ее корни вылезли и как змеи опутали часть бережка.       Прекрасный пруд, летом, верно, утопающий в зелени с кувшинками и камышами. Только птицам там подрезают крылья-чем создают иллюзию свободы, это признаться, противно. Асфальтированная площадка с фонарями и лавочками с видом на озерцо, за ними старинный зооцирк, давно в нем не было представлений, с ареной и амфитеатром рядов, за место которых теперь ржавые железные остовы, кривой облезлый щит с клоуном, цирковое колесо, ржавый барабан, пустые бетонные бассейны. Дождь колотит по шиитам, шипит на опилках арены, и железные тумбы внутриутробно гудят под стуком капель. В нескольких метрах, уже за забором начинается частный сектор, откуда доносится собачий лай и запах жженых листьев.       Все здесь способно как нагнать жуткую тоску, так и развеять всяческие сплины, будто всему здесь еще хуже, чем тебе, и потому чувствуешь от этого себя уже не так паршиво. Порой мне приходило в голову, что видя этот сон будто бы заглядываю в собственную душу, визуальную такую, страшно подробную. Всякий новый сон обрастал все новыми деталями, по мелочи то там, то там. Так я понял, что лебедь хоть и жалкий, но все же белый. А та черная птица, не такая и страшная, даже смешная. На лавке у пруда проявлялся силуэт. Поначалу едва уловимый, но с каждым новым разом прорисовываясь все четче и четче, и в конец явно различимый.       Девушка сидит, одна, под зонтом, не удивительно, в такой-то дождь, хоть это все равно ведь сон, какого Хоруса? Пытаюсь разглядеть ее черты, как по крупинкам собираю ее образ, с каждой секундой вижу четче, какая же она красивая, такая одинокая, потерянная, в красивом пальтишке с капюшоном. Милые, невероятно печальные глаза, ждущие и уже уставшие ждать. В которых вера постепенно угасает, знаю этот взгляд, видел его в зеркале каждый божий день во время учебы.       Длинные волосы, сквозь которые проглядывают розовые ушки, припухшие несколько губки, чудесный носик, раскрасавица в жизни! Она сидит, молчит, ее, черт возьми, даже нет! А я ее, кажется, знаю, знаю, лучше всех на свете, каждую ее черточку, потому, что она… моя? Понимаю, как все это глупо, и жутко это бесит. Ведь тоже книги читаю и про любовь эту наслышан, что есть она, вопрос в том, где? Никогда ничего подобного со мной еще серьезно не случалось. Не особо любил людей, и вообще, и в частности. Но тут ведь что-то другое, правда? Во сне не получается врать себе, там все предельно ясно понимаешь. Понимаешь, что это мое, она есть, вот она, сидит, и я готов отдать все на свете, чтоб не просыпаться, остаться с ней в этом холодном парке навсегда. Но кто ж мне даст и как мне быть? Вся эта реальность, все это настоящее, что не во сне, жизнь как таковая теряла всяческий смысл.       Кино кончилось, далее в программе — утренний ритуал. Неторопливо направился приводить себя в порядок. Доктор должен быть чист и опрятен. Трудно найти человека, не знающего, как чистить зубы. Чаще всего эта несложная процедура с раннего детства входит в ежедневный гигиенический ритуал. Как говорят стоматологи, на самом деле многие люди уделяют недостаточно внимания уходу за полостью рта. По незнанию или небрежности они упускают важные моменты и тем самым повышают риск развития различных стоматологических заболеваний. Ведь регулярная чистка зубов позволяет уничтожить до шестидесяти процентов налета и улучшает состояние десен. Чтобы привычные манипуляции щеткой действительно приносили пользу, чистка зубов должна быть ежедневной. Ее рекомендуется проводить как минимум дважды в день, тратя каждый раз не менее двух минут. По тридцати секунд на каждую половину верхней и нижней челюсти — это не так уж и много. Но зачастую люди слишком быстро завершают гигиену полости рта, убирая только остатки пищи и оставляя налет. Это предрасполагает к развитию кариеса и заболеваний десен.       Обычно люди предпочитают чистить зубы, готовясь к предстоящему выходу из дома. Действительно, утренний уход за полостью рта позволяет освежить дыхание, удалить скопившийся за ночь налет, избавиться от остатков завтрака, придать зубам здоровый блеск. Но для профилактики стоматологических заболеваний этого недостаточно. Перед тем как идти спать, обязательно нужно чистить зубы, ведь иначе ночью в полости рта будут благоприятные условия для развития бактерий. При этом эмаль будет подвержена разрушению, десны могут воспаляться. А остатки пищи, продукты их распада и выделяемые микроорганизмами вещества меняют кислотность слюны, что тоже негативно сказывается на состоянии зубов. Так что правильная регулярная вечерняя чистка является хорошей профилактикой кариеса.       Во время чистки головка щетки с нанесенным на нее горочкой порошка располагалась под углом примерно сорок пять градусов по отношению к поверхности зубов и к деснам. Советский зубной порошок… Практически во всех средствах, независимо от производителя, содержится отфильтрованный мел. Дополнительно используются различные химические добавки, например, бикарбонат натрия. Другие ингредиенты добавляются в зависимости от предназначения порошка (при кровоточивости десен, для освежения дыхания, отбеливающий и т. д.). Самыми популярными добавками считаются эфирные масла пихты, мускатного ореха и других природных растений. Чем же отличается обычная паста от порошка? В первую очередь, абразивными частицами, которые при чистке зубов оказывают своеобразных полирующий эффект. С одной стороны — это хорошо, так как эффективно удаляется весь скопившийся налет. С другой стороны — это может навредить состоянию эмали.       Чистил зубы, начиная с дальних жевательных, постепенно переходя к передним резцам. Всего на каждый зуб уходили около двадцати движений. Сначала чистил зубы, как будто выметал налет из-под края десен и из межзубных промежутков. Движения при этом были достаточно интенсивными, с поворотом головки щетки по направлению от десен. Это помогает удалить остатки пищи с поверхности зубов и из поддесневых карманов, улучшит кровообращение в окружающих тканях. Для избавления от налета на щечных поверхностях зубов совершал мягкие круговые движения, а внутренние стороны обрабатывались по направлению от десен. Жевательные поверхности боковых зубов вычищались движениями вперед-назад. Очистил от налета спинку языка, после чего завершил процедуру полосканием.       Выпил стакан теплой воды. Помогает увлажнить слизистую оболочку желудка, активизировать выделение желудочного сока и улучшить переваривание пищи. Это полезно делать за пятнадцать-тридцать минут до приема похлебки. Вода не должна быть ледяной, человеческий желудок к холодной воде не приспособлен. В результате организм испытывает стресс от употребления подобной жидкости. Это приводит к следующим реакциям со стороны ЖКТ: происходит сжатие сосудов, ухудшается кровоснабжение органов, замедляются пищеварительные процессы. В результате происходит замедление процесса обмена веществ и, как следствие, задержка вредных веществ в организме. По этой причине лучше не пить холодную воду. Вместо нее рекомендую выбирать прохладные напитки. Их температура должна составлять двенадцать-пятнадцать градусов.       Это время, когда на смену яркому солнцу приходят дожди, небо все чаще затянуто серыми тучами, листья из-за силы ветра слабеют и осыпаются с деревьев. Природа, возможно, постепенно готовится к приближающимся холодам. В аллее под ногами шуршит опавшая листва, а воздух пропитан сыростью. Солнечный свет едва пробивается сквозь мрачные дождевые тучи, и все вокруг кажется хмурым и унылым. Даже яркие краски, которыми так богато лето, становятся приглушенными и тусклыми. Лагерь как будто накрыт серым покрывалом. У многих в такие дни появляется легкая грусть по ушедшей жаре, все кажется однообразным. Скоро начинется сезон дождей. Темнеет рано, часто дует пронизывающий холодный ветер, большую часть времени стоит ненастная погода.       Солнечный свет едва пробивается сквозь мрачные дождевые тучи, и все вокруг кажется хмурым и унылым. Даже яркие краски, которыми так богато лето, становятся приглушенными и тусклыми. Лагерь как будто накрыт серым покрывалом. У некоторых пионеров в такие дни появляется легкая грусть, дует пронизывающий холодный ветер, большую часть времени стоит ненастная погода. Но в них есть своя прелесть и гармония. Все как будто замирает, и есть время подумать о чем-то важном. В такую погоду можно не спеша бродить по пустым аллеям, любоваться цветами, наслаждаться тишиной и спокойствием. После жары приятно окунуться в такую прохладу. Если моросит мелкий дождь, все вокруг будет наполняется свежестью, а на ветках собираются и поблескивают капли. Дышится свободно и легко. Почва напитывается влагой. Иногда солнечные лучи проникают сквозь темные тучи, и тогда небо как будто горит изнутри, освещенное этим волшебным светом. Тихим пасмурным днем замечаешь красоту, которая обычно ускользает от взгляда при ясной солнечной погоде. Ее можно увидеть везде. Она в строгих силуэтах деревьев, которые упрямо тянут свои ветви ввысь. Она в богатом убранстве леса и в тишине опустевших аллей, в нависших дождевых тучах, сквозь которые робко пробивается солнечный луч. Стоит оглянуться вокруг — природа прекрасна в любое время года и при любой погоде.       Небо затянуто тяжелыми серыми тучами, из которых временами накрапывает мелкий надоедливый дождь. И сегодня как раз один из таких хмурых и грустных дней. В такую погоду совсем не хочется выходить на улицу, поскольку там очень сыро, мокро и грязно. А если все же и приходится добежать до соседнего здания, то сырость каким-то невероятным образом даже через самую теплую одежду находит путь к телу и потому заставляет человека дрожать на ветру, кутаясь в капюшон и ускоряя шаг, чтобы быстрее приблизиться к родной квартирке.       Человеку, кроме всех существующих благ, нужно еще освоиться. Завтрак уже был давно мною съеден (фенксую Даззлу за то, что принес жратву в медпункт), бублик с вывихом нижней челюсти куда-то испарился, Виола пока не появлялась. Я сидел и, как зачарованный, глядел на достояние пункта: шкаф был битком набит книгами. Одних руководств по хирургии на русском и английском языках насчитал бегло около пятнадцати томов.       В головушку залетали обрывки вчерашнего сеанса травматологии.       «Твой наставник ни в чем не виноват, — думал упорно и мучительно, — у меня есть диплом, имею кучу положительных отметок в зачетке. Меня же никто не предупреждал о фантастическом перемещении. А времечко-то какое? Откатился на тридцать лет! Нет. Сама «судьба» улыбалась и говорила мне: «Освоишься». Вот тебе и «освоишься». А если с грыжей ко мне придут? Объясните, как с нею освоюсь? И в особенности каково будет себя чувствовать больной с грыжей у меня под руками? Освоится он на том свете. А гнойный аппендицит? А дифтерийный круп у ребят? Когда трахеотомия показана? Да и без трахеотомии будет мне не очень хорошо. А… переломы? Переломы-то забыл. Эпифизарные переломы. Что ж буду делать? Нужно было притворяться обычным пионером».       В тоске прошелся по кабинету.       «Что-то я сегодня похож на депрессивного зумерка-челкаря с баночкой «Флеша» в ж%пе», — вдруг глупо подумал и опять уселся за стол.       Минут сорок в одиночестве мучил себя и домучил до тех пор, что уж больше мои нервы не выдерживали созданных мною страхов. Тут начал успокаиваться и даже создавать некоторые планы. Так, так, так. Прием, говорит Даззл, сейчас ничтожный. «Здесь тебе грыжа и попадется, — бухнул суровый голос в мозгу, — потому что пионер с насморком (не очень трудная болезнь) не придет, а грыжу притащат, будь покоен, дорогой коллега доктор». Что за неврастения? Взялся за гуж, не говори, что не дюж.       В зеркале смотрю и вижу след, оставленный на лице. Глаза с предыдущего дня стали строже и беспокойнее, а рот увереннее и мужественнее, история с челюстью таинственной незнакомки останется на всю жизнь, как останутся мои воспоминания в разделе «врачебный опыт». В зеркале вижу давние воспоминания, они бегут буйной чередой. Например, всплыл образ той приколюхи с врачебными специальностями:       Врач СМП — самый уважаемый в мире медицины доктор. Именно он обеспечивает работой всех остальных врачей. Сигма.       Терапевт — это не врач, это относительно начитанный менеджер в халате. Он в душе не еб%т, как вас залатать, но может сказать, кто это знает. Если знает, кто это знает. Но не факт, что тот, кого он знает, знает, как вас грамотно лечить. В общем, несмотря на то, что мир медицины шагнул далеко-далеко вперед, надежда по-прежнему остается на только дядюшку Бафомета. Жалкое ничтожество.       Диетолог — всем пациентам талдычит о похудении, но не замечает саванного слона в комнате. Обречен сдохнуть от инфаркта в тридцать.       Стоматолог — иногда, чтобы его не распознали коллеги, он называет себя дантистом. Один из самых жутковатых эскулапиков. Одно счастье, количество общений с ним у среднестатистического человека строго ограничено тридцатью двумя визитами. А для тех, у кого нет зубов мудрости — двадцатью восемью визитами. Опасный тип.       Проктолог — несмотря на развитость медицины за последние несколько лет, этот копрофил как был, так и остался в заднице. Говноед и терпильный газонюх.       Травматолог — любит практически все виды спорта, за исключением шахмат. С ним шутки заканчиваются плохо.       Вирусолог — характер общительный. Именно ему выпало на долю редкое счастье почти ежедневно расширять круг своего общения. Страдает манией величия.       Педиатр — ни стыда, ни совести, ни адреса. Если остальные врачи достают нормального человека в сознательном возрасте, то поедатель младенцев готов лишить малолетнего дебила самых прекрасных дней в его жизни — детства. Жестокий дядька.       Судмедэксперт — единственный честный врачеватель, который даже не пытается делать вид, что он кого-то лечит. Считает себя самым умным и высококвалифицированным специалистом, но по теоретическим и практическим навыкам уступает фельдшеру-троечнику из фельдшерско-акушерского пункта. Петушара.       Физиотерапевт — кузен того менеджера. Просто садист. Он почему-то уверен, что если бедолагу хорошенько шарахнуть током, пациенту станет намного легче. Видимо, в детстве этот д&лб%еб любил совать пальцы в розетку, и теперь считает, что и все остальные люди должны пройти через адские мучения, которые когда-то испытал он. Шизоид.       Токсиколог — из-за фармакологов этот парень никогда не останется без работы. По крайней мере, на текущий момент фармакологии обеспечивают его работой более чем на пятьдесят процентов. С ними не стоит играть в соревновательные онлайн-игры, сразу кидай репорт за токсичное поведение.       Пульмонолог — ты удивишься, студент, но этот парень не разделяет заблуждение своих ущербных коллег, что если бросить курить, все болезни пройдут сами собой. Душа компании, но чаще всего ценит уединение.       Уролог — он как азиат, т. е. с узким кругозором. В отличие от сексолога и сексопатолога рассматривает достоинство пациента исключительно с точки зрения его побочных функций. Латентный гомосек.       Иммунолог — всегда пытается переложить свою работу на организм пациента. Ленивая жопа.       Анестезиолог — делает так, чтобы человек ничего не почувствовал. А если он ошибется — это даже к лучшему. В этом случае больной уже не ничего ощутит. Самый полезный врач.       Нарколог — мерзкий завистник, поскольку хочет лишить человека последней радости в жизни. Латентный наркоман.       Психиатр — смутно догадывается, что все жители этого чертового голубого шарика являются его пациентами, и не хочет смотреть правде в лицо. Пользы от него тоже немного. Ну, скажите, разве может больному помочь другой больной? В психиатрии ведь как — кто первым халат надел, тот и доктор. Не имеет высшего образования, никак не связан с медициной, т. к. не подавал документов на поступление. Это и есть тот самый удачно шифрующийся в дурдоме психопат, а настоящий доктор откисает в комнате с мягкими стенами на галоперидоле.       Невролог — теоретически способен вылечить все болячки, кроме сифака и переломов, поскольку все болезни идут от нервов. На практике же невролог абсолютно бесполезен. Он может только сказать: «Не нервничайте», но, аналогично пациенту, понятие не имеет, как этого добиться. Ни рыба, ни мясо.       Венеролог — встреча с ним сопряжена хоть с чем-то приятным. Например, с приятными воспоминаниями. Он — единственный, кому пациент платит за удовольствие, даже, несмотря на то, что это удовольствие доставил человеку не он. Добрый чел, позитивный.       Аллерголог — абсолютно уверен (и надо отметить, у него есть на то основания), что все земляне являются больными. Поэтому главная цель в ничтожной жизни помешанного аллерголога — это найти у человека аллергию, пока тот от него не сбежал. Чудик.       Гинеколог — обделенный специалист, поскольку у него в два раза меньше пациентов, чем у остальных его коллег. Забавно, что среди них практически не встречаются мужчины. В гинекологии все строго — либо ты мужчина, либо гинеколог. Попробуй, студент, около шести тысячи часов в год смотреть на те самые части тела женщин, и гарантирую тебе, ты быстро потеряешь к ним интерес. Нельзя превращать хобби в профессию. Бедняга.       Окулист — всегда хочет, чтобы пациент видел то, на что глаза человека не смотрели бы. Неприятный тип.       Хирург — никудышная пародия на доблестного сапера. Ошибается только один раз. Правда, если храбрый сапер ошибается ценой собственной жизни, то хирург ошибается только один раз в жизни бедного пациента. Даже если после серьезной ошибки хирурга человеку удалось сохранить жизнь, поверьте мне, больному такая участь нахрен не нужна. Как и сапер, хирург руководствуется не накопленной информацией, а интуицией. И в этом людское счастье, в медицине интуиция по-прежнему куда надежнее. Все умеет, но ничего не знает.       Реаниматолог — он не может допустить, чтобы пациент был счастлив в то время, пока доктор вынужден оставаться в этом плохом мире. Гигачад.       Ветеринар — чем больше он узнавал людей, тем сильнее стало его чувство любви к животным. Нелюдимый чел, тихий.       Патологоанатом — когда-то этот парень склеит ласты, но все равно выйдет на работу. Умный чел, знающий.       Побежали удары по двери костяшками пальцев, чтобы привлечь внимание кого-то по ту сторону здания, то есть меня.       — Проходите, — произнесено с ультимативной серьезностью.       Проходит не только пионер семнадцати лет, но и пять минут, свалившиеся в бездну анамнеза. Хотя на свете и существует Виола, которая наверняка рвет зубы так же ловко, как плотник ржавые гвозди из старых шалевок, но такт и чувство собственного достоинства подсказали мне на первых же шагах моих в этом медпункте, что зубы нужно выучиться рвать и самому. Виола, как ты успел убедиться в этом сам, студент, может и отлучиться или заняться более серьезными делами, а Даззл наделен проклятьем терапевта — он знает все, но ничего не умеет. Зубов терапевты, извините, не рвут, не их дело.       Видел пекрасно румяную, но исстрадавшуюся физиономию передо мной на табуретке. Это был здоровый пионер, вернувшийся после выполненного задания Хельги Дмитриевны.       Отлично видел здоровеннейший, прочно засевший в челюсти крепкий зуб с дуплом. Щурясь с мудрым выражением и озабоченно покрякивая, наложил щипцы на зуб, засучил рукава халата, причем, однако, мне отчетливо вспомнился всем известный рассказ Чехова о том, как дьячку рвали зуб. И тут мне впервые показалось, что рассказ этот нисколько не смешон. Во рту громко хрустнуло, и рослый пионер коротко взвыл:       — Ого-о-о-о-о-о-о-о-го!       Еще немного, и я услышу как Лучано Паваротти (хороший ты был мужик, земля тебе бетоном, братишка) песни Инстасамки поют. Так, а это что там?       После этого под рукой сопротивление прекратилось, и щипцы выскочили изо рта с зажатым окровавленным и белым предметом в них. Тут у меня екнуло сердце, потому что предмет этот превышал по объему всякий зуб, хотя бы даже и пионерский коренной. Вначале ничего не понял, но потом чуть не крикнул: в щипцах, правда, торчал и зуб с длиннейшими корнями, но на зубе висел огромный кусок ярко белой неровной кости.       Есть такие мемы формата «картинка со звуком». А в моем случае это были картинки с ощущением. Начальная точка — дежурное рукопожатие с этим пионером при первой встрече. Ничего такого, чистая вежливость. И уже сегодня сильный, уверенный в себе «ребенок рабочего» (вот уж кому пошло бы быть офицером) сейчас цеплялся за меня как советский человек за колбасу по два двадцать. Доктор, да ты же устроил спидран по руине, можешь себя поздравить, остальные тиммейты сломали бы шмотки и встали бы в АФК, параллельно закидывая меня репортами. Весь прогресс стерся, словно с пиратской карты памяти для плейстейшн. Мы откатились к заводским настройкам, открывай все ачивки заново.       Изобразил изумление и приложил руки к щекам как на картине Мунка.       Я что, получается, сломал ему челюсть? Ноги мои подкосились. Благословляя судьбу за то, что ни Виолу, ни Даззла нет возле меня, воровским движением завернул плод моей лихой работы в марлю и спрятал в карман. Пионер на автомате качался на табурете, вцепившись одной рукой в ножку кресла, а другою — в ножку табурета, и выпученными, совершенно ошалевшими глазами смотрел на меня. Растерянно ткнул ему стакан с раствором калиевой соли марганцовой кислоты и обманным спокойным тоном велел:       — Давай, полощи, аккуратно, не спеши.       «Вы летать умеете? Нет? А чего ж тогда выделывались?» — всплыл в голове один старый анек. Так, доктор, держи себя в руках. Всем нам иногда надо, чтоб нашелся человек, который не будет ругать и стыдить за криворукость, а просто подует на вавку. Однако просто переждать оказалось недостаточно. Результат оказался относительно плачевным и неглубоким, но кровил заметно, без дополнительной манипуляции тут не обойдешься.       Это был глупый поступок. Он набрал в рот раствор, а когда выпустил его в чашку, тот вытек, смешавшись с алою пионерской кровью, по дороге превращаясь в густую жидкость невиданного цвета. Затем кровь хлынула изо рта парня так, что я замер. Если б полоснул беднягу бритвой по горлу, вряд ли она текла бы сильнее. Отставив стакан с калием, набрасывался на пионера с комками марли и забивал зияющую в челюсти дыру. Марля мгновенно становилась алой, и, вынимая ее, с ужасом видел, что в дыру эту можно свободно поместить больших размеров сливу.       — Не беспокойся, это естественная реакция, — если бы бизнес-коучи и мотиваторы с просторов запрещённограма сейчас меня услышали, я бы уже болтался распятый на воротах лагеря. К счастью, этот мир вирус достигаторства пока не поразил. Наверное. Возможно, где-нибудь в закрытых кружках уже и завелись местные молодые предприниматели и стартаперы.       «Отделал бедолагу на славу, м-да-а-а», — отчаянно думал и таскал длинные полосы марли из банки. Наконец кровь утихла, и вымазал яму в челюсти йодом.       — Часа три не ешь ничего, — дрожащим голосом сказал своему пациенту.       — Спасибо большое, доктор, — отозвался пионер, с некоторым изумлением глядя в чашку, полную его крови.       — Ты, приятель, — жалким голосом сказал, — ты вот чего, э-э-э, ты приходи ко мне завтра или послезавтра показаться мне, если захочешь.       — Еще раз спасибо вам, доктор, — ответил пионер хмуро и удалился, держась за щеку, а я бросился в «приемный покой» и сидел там несколько секунд, охватив голову руками и качаясь, как от зубной у самого боли. Раз пять вытаскивал из кармана твердый окровавленный ком и опять прятал его.       Спас меня, не поверишь, студент, лекция нашего общего знакомого Рыкова, он нам говорил за пять минут до завершения объяснения строения зубов: «Мы не стоматологи, не нам с зубами возиться, но расскажу еще кое-что — после того, как зуб удален, в челюсти остается открытое пространство, называемое лункой. Эта ранка представляет собой место, где раньше находился корень зуба. Со временем лунка заполняется кровяным сгустком, который постепенно заменяется новой костной тканью, закрывая полость». Я вырывал лунку.       К счастью, тот парень далеко не ушел. Подозвал его к себе, начал давать дополнительные советы: прикладывать холодный компресс к щеке в течение десяти-двадцати минут каждые два часа для уменьшения отека и боли, избегать соблазна сплевывать или полоскать рот, чтобы не нарушить образование кровяного сгустка в полости, не употреблять горячую пищу или напитки, поскольку они могут вызвать кровотечение. После двадцати четырех часов рекомендовал аккуратно полоскать рот теплой водой с солью после приема пищи для удаления остатков и поддержания гигиены полости рта, использовать мягкую зубную щетку для чистки зубов, избегая той самой области, воздерживаться от использования соломинок для питья, так как они могут задержать процесс заживления, употреблять мягкую, питательную пищу, избегая и острых блюд.       — Хорошо, доктор, — добродушно ответил бледнолицый пионер и скоропалительно откланялся.       Подобное волнения испытывал перед своей первой операцией, когда был военным врачом. А я еще раз тебе напомню, родной, что не являюсь хирургом.

Грузия, 2008 год. Переоборудованный военный госпиталь неподалеку от зоны боевых действий.

      — … именно так, никак иначе.       И каждый врач обязательно поднимал свои чертовы брови и удивленно спрашивал:       — Неужели? А я-то думал, что вы еще студент, коллега.       — Нет, я давно закончил, «коллега» — хмуро отвечал и думал: «Очки мне нужно завести, вот что». Но очки было заводить не к чему, глаза у меня были здоровые, и ясность их еще не была омрачена житейским опытом. Не имея возможности защищаться от всегдашних снисходительных и ласковых улыбок при помощи очков, старался выработать особую, внушающую уважение повадку. Говорить пытался размеренно и веско, порывистые движения по возможности сдерживать, не бегать, как бегают люди в юном возрасте, окончившие университет, а ходить. Выходило все это, понимаю, очень плохо.       Вот и сейчас я в госпитале, где усталые медики несут свой крест, и волонтеры, как невидимые герои, делают свою тихую, но невероятно важную работу. Почему я выбрал местом накопления опыта именно здесь? Может быть, потому что вижу смысл в том, чтобы помогать другим, когда это очень необходимо. Фронтовой госпиталь — это не просто больница, это своего рода алтарь служения и сострадания. Здесь каждый день сотни людей сражаются за жизнь, и каждый день белая команда делает все возможное, чтобы помочь им в этой борьбе. Медики и волонтеры готовы отдать себя ради спасения других. Они все здесь по одной причине, чтобы быть рядом с теми, кто нуждается в помощи.       Маршрут от [•••] до [•••] оказался безопасным, а ранняя дорога стремительной. Навигатор смолк только тогда, когда перед глазами начали маячить стволы орудий, указывая близость к передовой. Машины напролом продвигались и напирали, у техников и спросил, где госпиталь. У его входа крепился блокпост. Лица охраны госпиталя серьезны, так и должно быть, но сам улыбаюсь во весь рот. Говорят, здесь чужих не пропустят. Но иду к своим.       Он предстал стеной защиты и надежности. Госпиталь был не просто местом, а оплотом, куда приходили те, кто нуждался в помощи. Приемное отделение. Санитары суетились, врачи изучали рентгеновские снимки. Тяжкая ноша на плечах медиков. Сотни спасенных жизней, бессонные ночи, мешки под глазами и постоянные сверхурочные — все это часть их работы. Даже сон у врачей по графику.       Моя неуверенность исчезла с теплом и дружелюбием тех, кто работал здесь. Волонтеры и медики приняли меня как часть команды, несмотря на мои сомнения. Первая небольшая экскурсия по госпиталю оказалась впечатляющей. Проходя по первому этажу, заметил операционную — темную стерильную комнату. Взгляд зацепил разрезанный живот.       Меня представили как новенького старшему по госпиталю. Поднял глаза на доктора, что возвышался надо мной. Руднев — символ мудрости и исцеления, словно встреча с самим Асклепием, богом медицины в человеческом облике. Два змея, обвивающие жезл, и два крыла — пожалуй, самый узнаваемый символ в мире и необычный позывной.       По рации хрипящим голосом вызвали всех врачей и персонально доктора под позывным «Парацельс» (сам обзавелся позывным «Нострадамус»). С ним тоже познакомился. Когда мы собрались на консилиуме, внезапно привезли «тяжелого». На фоне бесконечной спешки анестезиолог, спокойный как удав, угостил меня леденцом — сказал, что это поможет поддержать уровень сахара в крови. Как сейчас помню, работа реаниматолога пронеслась передо мной, как вызов жизни и смерти. Сквозь меня проходили словно призраки и фантомы — шествие эвакуационщиков, несущих на руках раненых с поля боя. По сравнению с их работой моя — самая малость.       Медики иногда выбирались из госпиталя на улицу, в тот двор, где росли красивые деревья. Кто-то курил, кто-то тихо общался с ранеными. Я тоже. Но ни один из медицинского персонала не называл своего имени. Они оставались в тени анонимности, как и сам госпиталь, лишенный опознавательных знаков из соображений безопасности. Знали лишь одно — это был транзитный госпиталь. Минимальное пребывание на кушетке здесь час-полтора, максимальное — сутки-двое.       Темнело, а вечером раненых прибывало еще больше. Двадцать бойцов разом. Сначала не мог выносить стоны раненых, эти звуки резали сердце. Но умудрялся сохранять наружное спокойствие на фоне внутреннего шторма. В тот вечер, проходя по коридору, увидел их — раненых «мотострелков», так еще называют сухопутные войска. Все моментально уступили им дорогу. Военная форма была разорвана в клочья — ее сразу в утиль. Одному из них уложил подушечку так, чтобы ему было удобнее. Рентген показал два осколка в руке, которые тут же достали. А после сам присматривал за ним, как за драгоценным сокровищем.       В первый день увидел столько всего. Узнал, что будет отключение воды по утрам, и возможно, отключение света. Запомнил имена медбратьев. Когда на часах уже было за полночь, мои силы иссякли. Я упал в мягкое кресло в коридоре и уснул.       Дарья Доможирова приехала из Сибири, ее позывной «Сибирячка» так же красив, как и она сама. В юности профессионально занималась легкой атлетикой, великолепная спортивная форма придала телу невероятную силу и выносливость. Но за этой силой скрывались нежность и забота. У нее дипломы физиотерапевта и массажиста, и раньше ее клиентами были известные актеры и звезды. Теперь же Даша применяет свое мастерство в госпитале — ухаживает за ранеными, окутывая их женским теплом и любовью.       Мы шли с ней по коридору. В закрытом хирургическом костюме чувствовал себя как часть чего-то большего, маленькой песчинкой в бескрайнем океане добра. У Дарьи свой женский батальон, только волонтерский. Были еще другие девочки-волонтеры — Аня, Таня, Наташа, Олеся. Они, как белокрылые ангелы, исчезали в толпе раненых, как в замедленной съемке и завесе дыма. Словно возвращали ребят с того света.       Поначалу хватался за любую работу. Выносить «утку» не вызывало во мне противности. Так меня учил суровый Рыков. Так же непринужденно мы меняли окровавленную одежду на новую, кормили раненых с ложечки. Уже научился одной рукой маневрировать медицинской каталкой, другой — бинтовать ссадину. Даже «слить» мочеприемник через трубочку, полный до краев, мне удалось с первого раза.       Многие бойцы отказывались от ухода и мытья, чувствовали себя неловко перед мужчиной. На котлету, горячую и аппетитную, они соглашались охотнее. И о домашних пирожках говорили с восхищением — у них тесто тягучее, но не затянутое, и столько начинки! Эти маленькие кусочки домашнего тепла и уюта становились настоящим утешением. Но руки раненых с трудом отмывались от окопной грязи.       — Я непрестанно молился в окопе, — шептал мне бедный раненый.       И он прижимался к иконе. Крепок оказался щит из молитв Богородицы. Архангелы — стражи незримого мира, что охраняют сердца усталых воинов. Вместе с ними импровизированный госпитальный алтарь освещался на столике. Крестики, бутылочки со святой водой — колыбель для души, ожидающей прикосновение благодати. Лик Иисуса переливался цветным бисером. Настоящая картина живой веры и надежды.       Раненые прибывали каждые три-пять часов. Однажды пришлось самому гнаться за бойцом, решившим дать ходу на каталке, которая понеслась дальше по коридору. И чтобы лучше понять устройство кресла-коляски, нужно сесть и проехать на ней самой. Так и сделал. Это заметили окружающие, и их взгляды были полны удивления. Костылей хватало на всех бойцов. В тот день научился регулировать железный «костылек» по высоте. Это обеспечит комфорт и поддержку тем, кто нуждается в них больше всего.       Костыль сразу пошел в дело. Привезли обессиленного и очень обезвоженного бойца. Еле стоял на ногах. Не мог выдавить из себя и слова, и худой был как велосипед. Его морили голодом, противники окружили и загнали в ловушку, словно зверя в клетке. Он укрылся в лисьей норе, где неделю питался одними галетами из сухпайка. С подкреплением российские солдаты взяли высоту, извлекли из недр земли и мрака истощенного бойца. Его мигом привезли нам сюда в госпиталь.       Второй день летел быстрее первого. За окном уже сверкали звезды. Мое внимание привлекло молодое лицо в корочках, с ожогами от пороха. И голубые глаза, застывшие в бескрайней тоске. Навсегда запомнил его позывной — «Искра», совсем юного паренька с ампутированной ножкой. И каждая его мысль была пропитана решимостью и жаждой возвращения.       Искра стал для меня символом необыкновенной силы и стойкости. Под сводами звездного неба он мечтал о том мгновении, когда снова вернется к своим братьям на передовой, воображая себя уже расхаживающим на искусственной опоре. Хоть современные протезы стоят дорого, но государство старается помочь. Мы вместе смотрели на бесконечное мерцание звезд и томились в ожидании санитарного вертолета. Он прилетит на рассвете под первыми лучами солнца.       Я сбился со счёта слишком быстро, а затем даже не пытался. Ночью пересчитать бойцов становилось труднее с каждой минутой, переодеть в сухую одежду тем более. Утром куда сложнее, когда холод проникает в кости. К основному списку одежды добавляется теплая куртка, шапка и перчатки — для эвакуации раненых в более безопасное место.       Голова кружилась от усталости и запахов спиртовых растворов. Но не пью, и у военных сухой закон. Кусок в горло не лезет. Похудел. Не знаю насколько, но брюки висели уже на мне свободно.       Сонный голубь шел по карнизу и царапал жесть. В семь утра над госпиталем пронесся первый истребитель. Российская сверхзвуковая авиация летала низко. За окном издалека разглядела целые караваны машин гуманитарной помощи. Из Питера, Москвы, Белой Калитвы, Нижнего Новгорода. И каждый такой короб оранжевых апельсинов — как солнечное послание. В коробке лежали плюшевые Чебурашки — как в советском мультфильме из прошлого. Там еще яблоки и мед. И красная рыба в вакуумной упаковке, даже копченый балык с бочка молодого бычка — все это привезли сюда. Протягивая руку помощи и солидарности, что сглаживает боль.       Со всей страны помогают госпиталю, везут «медицину» — так между собой называют лекарственные препараты. Аптечный склад — живительная артерия госпиталя. Подземное царство мазей и ампул. Воспаление легких, гангрена — страшные недуги. И если заболит голова или раны, склад под землей был местом, где лежали тысячи таблеток от боли. Шорохи распакованных тюбиков, звуки открывающихся флаконов — все это было обыденной музыкой склада.       Тяжелые коробки с лекарствами перенесли в подвал. И тут расслабился, оперся на стену, почувствовал в себе нечто неведомое, что заставило меня даже всплакнуть от такой нагрузки. Но плакать не было времени и сил. Торопился, перестилал кровати и белоснежные простыни. Раз двадцать бегал туда-сюда и за гигиеническими наборами — зубной пастой, мылом и расческами. И вот, проводя расческой по запутанным и отросшим волосам раненого, я осознал, что это не просто уход за раненым, а символ надежды и заботы.       Прошел еще один день. И тут же, хотя никто и не требовал от меня в одиночестве у лампы, малодушно перелистал рецептурный справочник, проверил сумку с препаратами, а попутно прочитал машинально и о том, что существует на свете какой-то препарат с труднопроизносимым названием. Оказывается, вкуса хинина не имеет! Но зачем он? И как его выписать? Он что, порошок? Черт его возьми!       Тут сдался и чуть не загрустил. И моление тьме за окном послал: все, что угодно, только не из разряда «невозможное возможно».       Как он влетел, я даже не сообразил. Помнится, болт на двери загремел, до смерти уставший санитар в коридоре что-то пискнул. Да еще за окнами рычала машина.       Он был без бронежилета, в расстегнутом снаряжении, с безумными глазами. Он вопил во всю глотку, и повалился на колени от тяжести переносимого груза.       «Что-то серьезное назревает», — тоскливо подумал.       — Что случилось? Какой у вас позывной? Объяснитесь! — волнительно забормотал и потянул за рукав.       Измученное усталостью лицо перекосило, и он, захлебываясь, стал бормотать в ответ прыгающие слова:       — «Герк», мой позывной — «Герк», товарищ доктор… товарищ… у нас, нас… мы чуть не погибли! — выкрикнул он вдруг по-юношески звонко, так, что дрогнул старинный ламповый абажур. — Твою… нас чуть не прикончили… — он в тоске заломил руки. — Как это произошло? Почему нас не предупредили?.. Что за дурацкое командование!       — Что такое? Что случилось? Говорите! — выкрикнул, чувствуя, что у меня холодеет лицо.       «Если нет ТЗ, результат ХЗ, как любят говорить отечественные айтишники».       Он вскочил на ноги, метнулся и страшно прошептал так:       — Товарищ доктор, товарищ доктор… пожалуйста, умоляю вас, прошу… Не отказывайте в помощи. Помогите, помогите, помогите, помогите, помогите, помогите, помогите, п-помогите!..       Бледное лицо санитара-здоровяка висело в черном квадрате двери. Тоска обвилась вокруг моего черствого сердца.       — Ч-что?.. Что? Говорите конкретнее! Конкретнее, с-солдат!.. — выкрикнул болезненно.       Он резко стих и шепотом, как будто по секрету, сказал мне, и глаза его стали бездонны:       — Упала, упала, когда по нам открывали огонь, упала, упала, упала…       — К-кто упала?.. Куда?.. — переспросил. — Я не понимаю…       — Простите, что прервал вас, доктор, он, возможно, говорит про яму-ловушку, — шепотом пояснил высоченный санитар с мощно развитыми ручищами, — всё очень серьезно.       — А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А! — заорал на весь госпиталь неизвестный пациент, за ним потянулись другие раненые. Всё учреждение заревело криками и мольбами о помощи, начали подъезжать куча машин с пострадавшими.       «Я попал в преисподнюю».       — Кто именно? — стараюсь перекричать чужие болезненные выкрики.       — Девочка одиннадцати-двенадцати лет, — ответил он почему-то шепотом, а потом хорошенько крикнул: — Это всё вышло совершенно случайно!       Операционный светильник горел жарко, тремя «пчелиными сотами». На операционном столе, на белой, свежепахнущей клеенке ее увидел, и все сомнения померкли у меня в памяти. Сейчас все заняты, санитары возятся с новоприбывшими, медбратья готовятся к выполнению базисных манипуляций, врачи приводят себя в порядок. К сожалению, абсолютно все хирурги заняты другими пациентами. Мне ничего не оставалось делать, кроме как «поиграть» в оперирующего доктора.       Каштановые, чуть-чуть темные волосы свешивались со стола сбившимся засохшим ковтуном. Коса была гигантская, и конец ее почти касался пола. Юбка из тонкой хлопковой ткани, которую производят с помощью полотняного переплетения, была изорвана, и кровь на ней разного цвета — пятно бурое, пятно жирное, алое. Лицо мне показалось бумажным, белым, нос заострен. На белом лице у нее, как гипсовая, неподвижная, потухала действительно редкостная красота. Не всегда, не часто встретишь такое лицо.       В операционной секунд двадцать было полное молчание, но за закрытыми дверями слышно были леденящие кровь крики бедолаг.       — Она умрет, верно? — машинально шепнул санитару.       — Шансы очень высоки, вы рискуете застать ее мертвой на столе, лучше перестраховаться, — тихо ответил коллега, направляясь к ребенку поближе.       Тут он резким, как бы злобным движением от края до верху разорвал юбку и сразу ее обнажил. Глянул, и то, что увидал, превысило мои ожидания. Правой ноги, собственно, не было. Начиная от раздробленного колена, лежала кровавая рвань, красные мятые мышцы и остро во все стороны торчали белые раздавленные кости. Левая была переломлена в голени так, что обе кости концами выскочили наружу, пробив кожу. От этого ступня ее безжизненно, как бы отдельно, лежала, повернувшись набок.       — Да, опасения подтвердились, вам нет смысла с этим работать, доктор, давайте избавим несчастного ребенка от мучений, — тихо молвил санитар и ничего больше не прибавил.       Тут вышел из оцепенения и взялся за ее пульс. В холодной руке его не было. Лишь после нескольких секунд нашел чуть заметную редкую волну. Она прошла, потом была коротенькая пауза, во время которой успел глянуть на синеющие крылья носа и белые губы. Хотел уже сказать: «Вы правы». По счастью, удержался. Опять прошла ниточкой волна.       «Боязно наблюдать за живым трупом, — подумал, — тут и хирург ничего не сделает».       Но вдруг сурово сказал, не узнавая своего голоса:       — Нам понадобится инъекция.       Тут санитар ловко склонился к моему уху и медленно шепнул:       — Доктор, зачем вам это? Не мучайте ребенка. Зачем еще колоть-то? Сейчас она отойдет, не спасете, не рискуйте.       Злобно и мрачно оглянулся на него и сказал:       — Я здесь решаю, когда кому умирать! Санитар, срочно делайте инъекцию, название лекарственного препарата и дозировка вам хорошо известна, не мне вас учить.       Громадный санитар с бородой с вспыхнувшим, обиженным лицом сейчас же бросился к столику и сломал ампулу. Сам тоже не одобрял это. Тем не менее он ловко и быстро взялся за шприц, и желтое масло ушло под кожу плеча.       — Помните, я предупреждал вас, сейчас она помрет, — как бы угадав мою мысль, осторожно шепнул санитар. Он покосился на простыню, но, видимо, раздумал: жаль было кровавить простыню. Однако через несколько секунд ее пришлось прикрыть. Она лежала, как труп, но она не умерла. В голове моей вдруг стало светло, как под стеклянным потолком старинного анатомического театра.       — Масло?.. А чего-то современнее не нашлось?       — Всё взяли хирурги, — уточняет напарник.       — Ладно, еще масла, живее, — хрипло произнес.       И опять покорно санитар впрыснул содержимое цилиндра.       Ответ в голове готов заранее. Сейчас мне придется в первый раз в жизни на угасающем человеке делать ампутацию. И человек этот умрет под ножом. Под ножом умрет. Ведь у нее же нет крови! За десять верст вытекло все через раздробленные ноги, и неизвестно даже, чувствует ли она что нибудь сейчас, слышит ли. Она молчит. Почему она не умирает? Что мне скажут хирурги?       — Готовьте ампутацию, быстро, — сказал санитару чужим голосом.       Санитар посмотрел на меня дико, но у него мелькнула искра сочувствия в глазах, и он заметался, потому что не было всех инструментов.       — Доктор, хирурги забрали большую часть инструментов, у меня нет для вас ампутационной пилы.       — Черт… ТОГДА НАЙДИТЕ САМУЮ ОБЫЧНУЮ ПИЛУ! РУЧНУЮ! НОЖОВКУ! ХОТЬ ЧТО-НИБУДЬ ОСТРОЕ! ЖИВО!       Прошло около тридцати минут. С суеверным ужасом вглядывался в угасший глаз, приподымая холодное веко. Ничего не постигаю. Как может жить полутруп? Капли пота неудержимо бежали у меня по лбу из под белого колпака, и марлей санитар осторожно вытирал соленый пот. В остатках крови в жилах у девочки теперь плавал и кофеин. Нужно было его впрыскивать или нет? На бедрах санитара, чуть-чуть касаясь, гладил бугры, набухшие от физиологического раствора. А девочка жила.       Взял острейшую и прочную строительную пилу, стараясь подражать, а я только три раза в жизни в университете видел ампутацию, кому-то. Умолял теперь судьбу, чтобы уж в ближайшие час она не померла.       Кругообразно и ловко, как опытный мясник, острейшим ножом полоснул бедро, и кожа разошлась, не дав ни одной росинки крови. «Сосуды начнут кровить, что я буду делать?» — думал и, как волк, косился на груду торзионных пинцетов. Срезал громадный кус девичьего мяса и один из сосудов — он был в виде беловатой трубочки, — но ни капли крови не выступило из него. Зажал его торзионным пинцетом и двинулся дальше. Натыкал эти торзионные пинцеты всюду, где предполагал сосуды… В операционной стало похоже на клинику. Торзионные пинцеты висели гроздьями. Их марлей оттянули кверху вместе с мясом, и я стал уже мелкозубой ослепительной пилой пилить круглую кость.       «Какая она живучая!.. Это просто удивительно. Невозможно передать словами».       Кость отпала. В руках у санитара осталось то, что было девичьей ногой. Лохмы мяса, кости. Все это отбросили в сторону, и на столе оказалась девочка, как будто укороченная на треть, с оттянутой в сторону культей.       «Оставалось совсем немножко… не умирай, пожалуйста, — вдохновенно думал, — пожалуйста, потерпи до палаты, дай мне благополучно выскочить из этого опаснейшего случая моей профессиональной жизни».       Потом вязали лигатурами, потом, щелкая коленом, стал редкими швами зашивать кожу, но остановился, осененный, сообразил — оставил сток, вложил марлевый тампон. Пот застилал мне глаза, и мне казалось, будто нахожусь в турецкой в бане.       Отдулся. Тяжело посмотрел на культю, на восковое лицо. Спросил у санитара:       — Живет девка?       — Живет, живет, товарищ доктор… — как беззвучное эхо, отозвался и мой разум и санитар.       — Еще минуточку проживет, — одними губами, без звука в ухо сказал мне напарник. Потом запнулся и деликатно посоветовал: — Вторую ногу, может, и не трогать, доктор. Марлей, знаете ли, замотаем как-нибудь, а то не дотянет до палаты, а? Все лучше, если не в операционной скончается.       — Да, пожалуй, соглашусь, здесь не поспоришь, гипс давайте, — сипло отозвался, толкаемый неизвестной силой.       Весь пол был заляпан белыми пятнами, все мы были в поту. Полутруп лежал недвижно. Правая нога была забинтована гипсом, и зияло на голени вдохновенно оставленное мною окно на месте перелома.       — Живет-живет… — удивленно хрипнул санитар.       Затем ее стали подымать, и под простыней был виден гигантский провал — треть ее тела мы оставили в операционной.       Затем колыхались тени в коридоре, шмыгали другие санитары, и я видел, как по стене прокралась растрепанная мужская фигура в хирургической форме и грозно на меня посмотрел. Но его удалили. И напряжение стихло.       В операционной мыл окровавленные по локоть руки.       — Хорошая работа, доктор, вы настоящий профессионал, никогда такого хладнокровия не видел, — вдруг похвалил меня мой ассистент. — Вы толковый хирург!       — Лучше позовите «Герка», у меня к нему серьезный разговор.       — Есть.

«…»

      Пациентов меньше не становится. На этот раз ко мне пожаловала знакомая пионерка с большими сапфировыми глазами, сизыми волосами, завязанными в два хвостика и наивным раскосым взглядом.       — Привет, Алена, что случилось?       Девушка отвечает сдержанно, начиная ощущать неприятное кручение в животе. Тянущее чувство внизу сопровождалось желанием срочно облегчить работу кишечника, но сейчас это было невозможно. Метеоризм распирал худощавое тело, поэтому вздутие живота можно было отчетливо увидеть через белую рубашку. Как я это понял, студент? Элемента-... а знаешь, должна же быть в парне какая-то загадка, оставим это в секрете.       — Что-то живот тянет, — почти бесшумно говорит и подходит поближе. Если бы мы переписывались в чате, то после сказанного (или «написанного»?), она сто девять процентов отправила бы скобку. Замученную скобку. Пахла она необычно, была какая-то смесь пряных нот болгарской розы, мимозы (полагаю, нейроны у любителей черно-желтого сайта моментально активизировались) и кориандра. — Съела, наверное, не то.       — Вариантов масса, так что нам есть над чем поразмыслить. Как завещал старина Курт Кобейн, пораскинуть мозгами, — надеялся, что над моей маленькой шуткой в стиле смешных комментариев от безупречного забугорного юзера под никнеймом «Xavier» с усатым индусом на аве хоть кто-то посмеется, и напряжение в медпункте несколько спадет. Не повезло — то ли музыка группы «Нирвана» до этого мира не дошла, то ли пещерная леди с массовой культурой вовсе не знакома. Ну да ладно. Идем дальше по плану. Один лишь дедушка Ленин был хороший вождь.       Измерил несколько раз давление, наблюдаются скачки АД. Одномоментно страдая херней с тонометром, посмотрел на температуру тела — зафиксировано повышение. Лицо бледное. У нее кружится голова, есть озноб и чувство слабости.       Прыгающий следом сбор anamnesis morbi встретил меня целым ничем. В хорошем смысле этого слова. Не захотелось африканских бейбиков водой поить — не в рассказе Пришвина.       Она стискивает зубы, плотнее прижимая руку к животу, пока сам подготавливал прибамбасы. Алена тяжело вздыхает и едва ли не спотыкается на ровном месте. Ей становилось все хуже и хуже. Ну знаешь, когда творится такая дичь, границы возможного раздвигаются быстрее, чем ноги фанатки перед исполнителями BTS. Как говаривал один бородатый деятель хип-хопа, что-то, бл%дь, неладно здесь.       Во входную дверь кто-то постучал. Поначалу этот звук проигнорировал, как говорил наш армейский повар: «Отходить от плиты, когда на ней что-то готовится, чревато». Сейчас обладал привилегиями того толстяка в алой рубашке с белыми цветами, но этот мир все-таки оказался на ступеньку выше. А то и на целый пролет ступенек. Как говаривал старина Винни (не желтопузый американский уеб@н, а наш), это ж-ж-ж неспроста.       — Не сейчас! — бросаю в незваного гостя.       — Живот разрывается… — это, конечно, очень спорное заявление. Но подозреваю, что щас она бедного тридцатилетнего мужика в теле юнца своим низким болевым порогом запрессует как монстр-трак какой-нибудь «фольксваген гольф». Ес, живот может зверски болеть при пищевом отравлении, но не всегда. Я ж хорошо помню у Фрэнка Заппы песню «Не ешь желтый снег». Неплохая такая вещица.       Пионерка продолжала стоять, обхватив руками живот и немного согнувшись. С губ сорвалась тихая отрыжка, а громкое урчание заставило ее изрядно покраснеть.       — Как же крутит… — сдавленно твердит она, опускаясь на одно колено и сильнее обхватывая живот руками. — Внизу. Просто очень сильно крутит. И… кажется, тошнит немного, уф… — она сгибается пополам, укладываясь животом на согнутые в локтях руки, а после и на колени.       — Сколько прошло времени с того момента, когда тебе в первый раз поплохело? Двадцать минут? Сорок? Пятьдесят?       — Д-да, — закрыв глаза, сквозь зубы процедила Алена и зарделась. Вот только если голосовые связки функционировали нормально, то ее кишечник, который распевал сейчас гневный военный марш, безжалостно выдавал пионерку.       Жёсткий спазм сковал воющий живот, заставив девицу согнуться пополам и лечь на колени, обхватив больное место обеими руками. Она едва ли не застонал вслух, когда случился еще один «болевой укол». От этого состояния живот скрутился в узелочек. Перистальтика была очень сильной. Движение в кишках можно было почувствовать через натянутую кожу.       В оказанной медицинской помощи не было ничего сверхъестественного — дал выпить два литра двухпроцентного раствора питьевой соды и вызвал рвоту (полтора литра воды плюс одна столовая ложка соды), проводилось промывание желудка, а затем в ход пошел знаменитый carbo activatus. В первые часы ей не захочется есть совсем.       — Полежи. Когда это пройдет, подожди два часа и только потом принимайся за пищу. Проследи за тем, чтобы продукты питания вводились постепенно, малюсенькими дозами, начиная с чего-то полегче: отварной рис, сухарики, черный хлеб. Не употребляй жирные, острые блюда и молочные продукты. Назначу тебе обильное питье с солевым раствором до двух литров в сутки для восстановления водно-солевого баланса и потерянных сил. Небольшие бытовые советы от меня на будущее: тщательно мой руки перед началом приготовления блюд, после обработки продуктов, перед тем, как сесть за стол. Размораживай мясо и рыбу в холодильнике, тщательно прожаривай при готовке. Не используй сомнительные продукты с истекшим сроком годности, не употребляй консервы из поврежденных или вздутых банок, не храни домашние заготовки дольше одного года, будь аккуратна при выборе еды в общепите, открытые консервные банки храни не более двух суток, перекладывай содержимое в посуду, которая не окисляется. Очень аккуратно относись к блюдам из грибов. Расслабься, здоровый человек с высоким иммунитетом справляется с отравлением самостоятельно без дополнительной врачебной помощи, а дальше хоть трава не расти, — осклабился в конце предложения.       Надо бы чему-нибудь закрепить мою помощь, хотя как утверждают врачи скорой: «Когда не знаешь, как поступить лучше — просто не делай хуже». Это база, как в свое время излагал Юрий Рыбников, но кое-что осмысленное в мозгу вырисовывалось.       Студент, не прохлаждайся, дуй в «процедурку», подготовь мне ноль целых девятипроцентный раствор натрия хлорида. Догадываюсь о твоей реакции: «Наставник, если в состав внутривенной инфузии включить полезные вещества: диуретики, антигипоксанты, антиоксиданты, ядовитые вещества в организме выводятся эффективнее физраствора». Молодец, студент, зачет, но почему только этим ты ограничился? Давай ещё забабахаем средства для коррекции рН крови, успокаивающие, противоаритмические средства, вазопрессоры (для поддержания артериального давления), противосудорожные средства, анальгетики, глюконат кальция, оксигенотерапия и искусственная вентиляция легких. Помни, студент, плазмозамещающая жидкость тоже с этим справляется, слабее того, что ты сказал в начале, да, подписываюсь под каждым словом, но не списывай со счетов классику.       Подготовил руки, встал перед раковиной, стараясь не касаться ее поверхности руками и одеждой, включил воду и регулировал температуру воды до комфортного значения, мочил кисти рук водой (и студент такой: «Наставник, вы же недавно чистили зубы в этой раковине!» Ага, скажи это капитану Гюлметову, проводивший операцию с сигаретой во рту, а был другой военный хирург, лапароскопическая продольная резекция желудка в нетрезвом виде; не беспокойся, пациент остался цел и невредим, а доктор заимел параллельные полосы и жирную звезду на погонах), наношу мыло на ладонь при помощи дозатора (локтем), трушно тру ладонью о ладонь (все движения повторяю не менее пяти раз), правой ладонью тру по тыльной стороне левой кисти и наоборот, обрабатывал межпальцевые промежутки: тру ладони со скрещенными растопыренными пальцами, соединял пальцы в замок, тру тыльной стороной согнутых пальцев по ладони другой руки, тру поочередно круговыми движениями большие пальцы рук, потом разнонаправленными круговыми движениями поочередно ладонь кончиками пальцев противоположной руки, смыл мыло проточной водой по направлению от кончиков пальцев к запястью, выключил воду, повернув смеситель локтем, и вытирал насухо руки бумажным полотенцем, выбросил бумажное полотенце в контейнер с пакетом для отходов класса А, не касаясь его.       Готовил лоток, салфетки, инструменты и всё необходимое для инфузии. Поверил, нормальный ли раствор: оценил цвет, температуру, посмотрел не истек ли срок годности, не нарушена ли герметичность. Обрабатывал металлическую упаковку спиртом, удалил металлическую упаковку флакона только по центру. Обрабатывал резиновую пробку спиртом, еще раз обрабатывал спиртом и вскрыл пакет. Стерильную систему выкладывал пинцетом на лоток, воздуховод брал пинцетом, снял колпачок, вводил иглу до упора в пробку. Воздуховод закрепил резинкой, вводил иглу в пробку флакона, зажим капельницы закрыл. С иглы снял колпачок и клал его в лоток, капельницу удерживал горизонтально, открыв зажим. Заполнил систему наполовину, зажим закрыл, и капельницу перевернул в вертикальное положение, фильтр оказывается погруженным в жидкость. Открыл зажим, систему заполнил жидкостью, чтобы воздух вышел полностью, а струю направил в нестерильный лоток для отходов. Зажим закрываю, иглу с колпачком присоединяю, и капельницу закрепил на штативе.       — Сейчас укусит комарик, будет совсем не больно.       «А, чё, студент? Где мои перчатки? Слушай, ты будущий врач или сотрудник санэпидемстанции, подрабатывающий в роспотребнадзоре? За Алёной следи».       Повторно обрабатывал руки и надел маску, подготовил жгут, лоток, салфетки. Кладу руку пациентки на подушку, подкладывая жгут. Перетягивал руку пионерки жгутом на десять-пятнадцать сантиметров выше сгиба локтя, после чего она сжимает кисть в кулак. Обрабатывал место укола, ввожу иглу в вену, чтобы появилась капля крови. Открываю зажим и присоединяю систему к игле, как только появится капли. Кулак по моей команде размыкается, а жгут снимается. Фиксирую иглу на канюле к кожным покровам с помощью лейкопластыря, прикрываю место прокола салфеткой, регулируют скорость инфузии до необходимой. А пионерка оказалась не из робкого червонца, такому хладнокровию позавидовал бы Юсуф Дикеч.       Пристально посмотрел на Алёну. Красота в девушке — это магия, уникальность, притягательность и грация, объединенные в одном идеале. Она не может быть описана формулами или уравнениями, потому что она лежит вне области логики и рационального мышления. Красоту нельзя измерить объективно, поскольку она зависит от восприятия каждого индивидуума. Однако, существуют определенные черты и качества, которые часто ассоциируются с идеей красоты. Прежде всего, красота девушки начинается с ее внутреннего состояния. Это радость, уверенность и гармония, которые она излучает на своем лице и в своем поведении. Внутренняя красота — это то, что делает девушку особенной и притягательной в глазах других. Она вобрала в себя уверенность, мудрость и искренность, и это отражается на ее внешности. Внутренняя красота затрагивает глубокие уровни души и создает особую ауру вокруг девушки.       Однако, внешность тоже играет важную роль в представлении о женской красоте. Конечно, каждая представительница слабого пола обладает своим уникальным внешним обликом и особенностями, которые делают ее неповторимой. Некоторые люди могут назвать идеал красоты определенных форм или пропорций, однако настоящая красота не имеет конкретного шаблона. Она находится в мельчайших деталях — в изяществе движений, в элегантности жестов, в глубине взгляда. Красота — это всегда индивидуальная и уникальная, она воплощает в себе идеал, который лишь отражает внутреннюю гармонию человека. Немаловажную роль в восприятии красоты играет и гармония внешних элементов и деталей образа. Женский образ — это ее стиль, одежда, аксессуары, прическа и макияж. Все это является неотъемлемой частью ее индивидуальности и способности подчеркнуть свою уникальность. Правильный выбор цветов, фасонов, материалов и аксессуаров помогает подчеркнуть ее сильные стороны, скрыть «недостатки» и создать образ, который отражает ее внутреннюю красоту. Таким образом, женская красота — это гармония внутреннего и внешнего состояния, умение подчеркнуть свои достоинства и быть уверенной в своей индивидуальности. Она проистекает от радости, энергии и любви, которые девушки испытывает к себе и миру вокруг. Женская красота — это уникальное явление, которое никогда не перестает удивлять и вдохновлять. Это искусство, которое она создает с помощью своей души, воплощенное в гармонии цветов, форм и линий.       Так могу говорить о людях «старого времени». Почему сейчас считается красиво быть угловатым скелетом, а не девушкой с нормальными пропорциями тела? Почему раньше девушки были такими женственными, настоящими девушками, а сейчас, извиняюсь за выражение, превращаются в мужиков? Такое чувство — женского пола больше нет, есть мужской и «средний». Я понимаю, время идет и всё меняется, но почему надо меняться в странную сторону? Некоторых такой вопрос может оскорбить или обидеть, но возьмите, например, подростка или молодую девушку тех лет. Взяли? А теперь сравните с нашими мрачными «эмо», «альтушками» и прочими непонятными субкультурами. Или музыка. Сейчас на сцене одни безголосые тетки, которые кое-как пытаются заманить слушателей своими голыми частями тела.       В нашей с тобой реальности, студент, стал с грустью замечать, что красивые женщины всегда более шлюх%в@тые, раскрепощенные, чем «некрасивые» или «обычные» девушки. Дело в том, что у красивых женщин много поклонников, которые бегают за ними, и предлагает много чего вкусного по жизни, подвезти, природа, шашлыки и все якобы бесплатно, за красивые глазки. Красивая женщина понимает, все понимает, но предпочитает закрыть на это глаза, и у красивых женщин возникает очень сильный, непреодолимый соблазн, использовать такую прекрасную, отличную и, главное, якобы бесплатную возможность по жизни, да и тупо приятно, когда мужчины якобы стелются перед ней, ей очень приятно, когда она видит восхищенные глаза мужчин. Она с удовольствием и с высокой долей вероятности принимает знак внимания — якобы проехаться, подвезти домой или еще куда. Особенно, когда такую особую бесплатно отвозят куда она хочет, и она просто словами отказала этому мужчине в близости, или пойти с ним в более «интимную обстановку» после этой или нескольких эпизодов «бесплатной услуги». Этот мужчина подчинился и у нее возникает иллюзия, будто всех мужчин можно так бесплатно использовать и отказать на словах в интимной близости, но, к сожалению, то, что сработало у одного скромного мужчины, не обязательно сработает у другого, более нахального и сильного мужчины, и такой мужчина, хочет она этого или нет, обязательно принудит ее к интимным отношениям или одноразовому половому контакту. Но это ее ничему не учит, соблазн-то остался. А теперь представим, что за многие годы у нее были многократные такие «бесплатные предложения», якобы бесплатных сыров, от которых ей самой психологически трудно отказаться. И в итоге получим строящую из себя недоступную королеву, которой уже попользовались довольно большое количество мужчин, и она уже привыкла к большому количеству половых партнеров, и одноразовый половой акт ею воспринимается как обычное легкое небольшое удовольствие, которого в ее жизни много, и все ей предлагают, многим она отказывает, но очень много мужчин ею все равно попользовались. Отсюда вывод: все довольно красивые женщины немного шлюх&в@тые плюс стремление получить от жизни все, используя свою красоту, своя красота становится инструментом для своих целей. Особенно, если не замужем, или с ребенком, но в разводе (и факт замужества не такой уж и сильный запрет).       И сейчас, конечно же, мой немногословный студент выдаст базу: «Совсем неправильно мыслите, наставник. Не все красивые девушки, как вы выражаетесь, «шл%х@ватые» или легкодоступные, имеют беспорядочные связи. Им не нужны проблемы и беспорядочные связи. Люди, независимо от пола, которые имеют беспорядочные связи — это вообще люди без мозгов, поэтому ставшие неудачниками. Красивые и образованные девушки — это девушки, которые ценят себя и жизнь, и могут за себя постоять, так как образованность дает им больше привилегий по жизни, они сами всего добились в этой жизни. Зачем им бесплатные услуги от каких-то непонятных неудачников? Они больше ценят здоровый образ жизни, комфорт, они правильно расставили приоритеты жизни, и очень разборчивы в отношениях. Есть доступные некрасивые девушки. Это люди с низкой социальной ответственностью, без образования и привилегий. В современное время умные красивые девушки — это девушки с мозгами, с развитыми социальными навыками, умеющими обеспечивать сами себя, а не ждущие принца на белом коне».       Напряженный диспут между мной и тобой закончился со счетом один — ноль. Капитан Сунин ответил бы на мой тейк примерно так: «Сама постановка вопроса необъективна и наковырена в носу. В любой стране и в любом городе действительно красивых женщин, скажем, двадцать процентов, остальные — середняк. Симпатичные, привлекательные, желанные, стареющие, но середняк. Слава Богу, не всегда женщин ценят только за мордаж, грудяж, талияж и бедраж».       — Спасибо, ты не только хороший человек, но и отличный врач, не почувствовала боли, когда ты уколол делал, — спокойно благодарит пациентка за сущий пустяк.       «Это не моя заслуга, а твоих хороших вен».       — Нет, первое мимо, — пояснил, — напротив, как и всякий склочный дед, только и жду возможности на кого-нибудь наорать или палкой отколотить. А вот с последним трудно не согласиться. У меня настолько натренированы руки, что любая опытная медсестра или фельдшер после меня как цирковые обезьянки на великах после «The Beatles».       — Битлз?       — «Ливерпульская четверка», британская рок-группа из шестидесятых. Вроде первая легальная пластинка «Битлов» у вас вышла только в 1986 году. Да и еще в урезанном варианте. Одну песню советские цензоры всё-таки не пропустили.       Руднев мне как-то рассказывал, что первую пластинку с песнями «Beatles» он купил в фирменном магазине «Мелодия» в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году. И пластинка была не гибкая, а нормальная, виниловая. Но, правда, малого формата, на четыре песни. Там были песни «Об-Ла-Ди, Об-Ла-Да», «Гёрл», и другие. А в тысяча девятьсот семьдесят третьем году ему удалось купить большой диск. А его друг, тот «нетрезвый» хирург, который был фанатом группы, к тысяча девятьсот восьмидесятому году имел уже с десяток «битловских» пластов фирмы «Мелодия».       Сам не испытываю к ним любви. У них имеются две-три нормальные песни, только из-за «ностальгии», не более, простая структура песен, звучание «для девочек», отсутствие прогрессивности; мейнстрим, к тому же. Появление и распространение было связано с большим количеством бесовских проявлений, массовых истерик, сексуальных и наркотических революций, они были лицемерным продуктом пропаганды, гениальную музыку на самом деле писал Джордж Мартин, а глупых молодых пролетариев просто использовали для картинки, они не принадлежали себе, а в какой-то момент просто не смогли не зазвездиться. Но, отдадим должное, в конце концов все четверо остались людьми, никто не сдушнился. Я, наверное, слишком поздно родился, чтобы их любить. Так получилось, что «Битлз» начал слушать и идентифицировать после того, как послушал «Оазис». И вот как-то отложилось, что «Битлз» — это «Оазис», но «Оазис» круче. Можешь меня на этом заклевать, студент, но еще раз, просто начал позже слушать ту британскую четверку. Да, у группы завидное резюме, но это не гарантия всеобщего успеха. Есть старая шутка: за несколько веков Джоконда сама может выбирать, кому нравится, а кому — нет. То же самое и с «Битлз»: отдельный человек может их даже ненавидеть, но на статусе группы это уже не отражается. Простите, ребята из «Битлз», но вы в моей когорте не котируетесь.       — Не знаю, в первый раз о них слышу, — отмахнулась девчонка.       Опять стук. Не дожидаясь моего ответа, на пороге появился второй по счету зеленоволосый человек женского пола в очках, она растрепанная и злющая, как той-терьер.       — Ты родственница? — заклокотал для лулза. — Как звать и сама-то откель будешь?       Девушка честной судьбы начинает закипать. По тому, какие сдержанные были движения, я понял, что вторая пионерка очень старалась не применять навыки самообороны. Однако ей не удалось вывести меня из себя — ничего не поделаешь, с общажных времен медицинского аккуратно реагирую на провокацию. Как мафиози с Сицилии. Один глаз открыт, а в зубах кинжал, чтоб не дай боже что-нибудь из барахла не сп, кхм, увели. Это сработало бы только в том случае, если бы перед ней стоял д∅}{&я в себе уверенный пятидесятикилограммовый «боксер» с челкой до Китая и тремя тысячами часами в азиатских п∅Яn0-симуляторах.       — Тебе какая разница? — подбоченилась барышня. Уверен, если она превратится в яндерку, твой наставник жмур. И не через «сну-сну», а куда менее доставляющим способом. Нет уж, спасибо, после того эпизода «Баек из склепа», где Джо Пеши встречался с горячими близняшками и за это горько поплатился, я наученный. Попилят доктора на четыре части, и дело с концом.       Откуда берется истеричка? Истеричкой не становятся, истеричкой появляются на свет. Это не капризы и манипуляции (хотя некоторые расчетливые дамочки успешно пользуются истериками в корыстных целях). Это не желание испортить ваше настроение. Это всего лишь тип нервной системы. Да, нервы, как говорится, «ни к черту», да, вспыхивает в момент. Но вспомни, как быстро она заводится от твоего взгляда или мимолетного прикосновения. Как излучает радость и счастье от твоего внимания. Как с ней интересно обсуждать фильм или книгу. Она эмоциональна. И в этом ее сила и слабость. С ней никогда не будет скучно, но платой станет необходимость иметь дело с истерикой. Понять нужно вот что: истерика — это чистые эмоции. Никакой логики, никакого здравого смысла. Ей показалось что-то — она об этом думает. И с каждой минутой ее мысли кажутся ей все более реалистичными. Через час она уже искренне верит в то, что ее фантазия — больше чем правда. И она продолжает искать этому подтверждения в поведении человека с момента встречи. Увы, она ничего не может с этим сделать, ибо ее «несет». И если не обеспечить ей опору, она разметает по миру ошметки ваших взаимоотношений. А потом будет всю оставшуюся жизнь горько рыдать, что не сдержалась. Хотя сдержаться она не могла. Ее истерики не прекратятся, они будут травить ее жизнь до самой смерти. И выбор — прочесть инструкцию по обращению с истерикой и воплощать ее в действительность. Или плюнуть и начать ответную агрессию.       Единственное, чего ни в коем случае нельзя делать, если девушка в истерике, — оставлять всё как есть. Человек, основываясь на собственном опыте испытывания чувств, думает так: я отойду на безопасное расстояние и дам время успокоиться. А потом тихонько вернусь. Нет! Именно так и не получится. Если ты видишь, что девушка в истерике, первое, что ты должен сделать, — сказать ей: «Не надо так, давай разберемся». Тем самым значительно снижаешь накал страстей, бушующих в душе девчонки. Есть, конечно, другой проверенный метод — послать на х&й и жить себе припеваючи, но, студент, наш с тобой уважаемый коллега и по совместительству мой самый любимый герой после Чена и Некра — старина Witch Doctor (у меня на нем тридцатый тир, грандмастер) — говорил: «Мы не ищем легких путей».       — Алена в медпункте, я врач, я за нее в ответе. Не желаешь иметь со мной дело — ок, будь по-твоему, но тебе стоит экстренно покинуть помещение. Это не просьба. В случае неповиновения я вынужден прибегнуть к менее культурным методам.       — Пошел ты, «врач», — нагрубила и продефилировала зеленовласка из пункта, а чаяния медработника исполнились. Как проговаривал Владимир Вихров (спи спокойно, легенда) в русском дубляже Артаса: «Вот так-то лучше!»