Never Tell

Гардения — тайная влюблённость.

Поменялись цветы. Шоджи начал кашлять толстыми кремовыми лепестками гардении. Он создал рот, потом ещё один, лишь бы не задохнуться. Он рассмотрел лепестки, отливающие бледным персиковым оттенком. На ум мгновенно пришли руки Ииды, то, как они рассекали воздух стремительными жестами, бьющими через край эмоциями. А ещё — его лицо, чёткая линия волевого подбородка, мягкая кожа открытой шеи. Шоджи, уже приноровившись, отправил лепестки в урну и закрыл глаза, как будто это могло помочь ему остановить творящееся безумие. Такое впечатление, словно что-то сильно сдавливало ему сердце, душа его. Становилось труднее дышать, будто что-то тяжёлое осело глубоко в лёгких. Было ли это причудой? Или чем-то другим? Без разницы: он просто хотел, чтобы это прекратилось. Шоджи навалился на рабочий стол посреди лепестков, по ощущениям превратившись в один из них. Безвольный, неподвижный, выброшенный. Мёртвый и обречённый чахнуть в одиночестве. Как же он хотел, чтобы это остановилось.

***

На третий день Шоджи догадался, что ему следовало сделать. И он отказался. Он даже помыслить не мог о том, чтобы Иида узнал о его чувствах. Сама возможность увидеть гримасу неловкости на чужом лице была невыносима — Шоджи не выдержит атмосферы дискомфорта, что будет отравлять любое их общение, которого станет всё меньше и меньше, пока со временем Иида не начнёт окончательно избегать его. Или хуже: что, если он почувствует себя обязанным? Будет ли это давить на него, и, чтобы сохранить их дружбу, он сделает вид, что отвечает взаимностью? Шоджи скорее выберет смерть нежели принудит Ииду пойти на это. Шоджи проводил взглядом лепестки, упавшие в грязь, и позволил ветру играючи подхватить их. Так было лучше для всех.

***

— Был ли ты проклят? — спросил его Токоями во время ланча. Шоджи покачал головой, опровергая догадку. Он не мог позволить своему другу беспокоиться насчёт этого. Он впихнул ложку риса в один из своих ртов. Под маской же вгрызся в лепестки — на вкус горькие. Может статься, дело было в непрерывном выплёвывании цветов, но у него пропал аппетит, и он был всё время уставшим, хотя и спал столько же. Возможно, кашель плохо сказывался на качестве отдыха: он часто просыпался в кровати разбросанных лепестков. — Выглядишь осунувшимся, — Токоями придвинулся к нему, кладя руку на плечо, чтобы измерить его температуру. — Снятся ли тебе кошмары? — Шоджи вновь покачал головой, аккуратно сбрасывая руку. — Я в порядке, — прошептал он щупальцем, тут же захлопывая рот прежде, чем вылетят лепестки. Он встал, забирая поднос с недоеденными тарелками. — Извини, мне нужно заниматься, — глаза Токоями недоверчиво сузились, но он не стал никак комментировать. Шоджи знал, что друг заметил, как он стал избегать людей в последнее время. Шоджи показал ему парочку больших пальцев, надеясь, что это немного развеет сомнения. Судя по выражению лица Токоями, тот не купился, но в ответ лишь кивнул и прикрыл веки. — Береги себя, — прокаркал он. — Дай знать, если тебе что-либо нужно, вплоть до сеанса экзорцизма, — Шоджи в очередной раз безмолвно покачал головой. Он не мог рисковать, разговаривая. Он выбросил остатки еды, заставляя лепестки перекочевать в желудок. Его тошнило, а на ногах были гири. Он отдохнёт, когда вернётся в общежитие. Он поест, когда вернётся аппетит.