Зубы мудрости

Заезд в Северный Парк казался словно возвращением на место преступления. В тот момент, когда шины грузовика глухо застучали по железнодорожным путям, обозначавшим границу между Южным и Северным парками, Кенни внезапно накрыло новой волной страха; цель, движимая безжалостной яростью, ослабевшей им в момент отчаяния — цель любой ценой спасти сестру — охватывала его голову, подгоняя панику.  Восемь белоснежных костяшек пальцев подрагивали под его горячим дыханием, словно заснеженные верхушки гор. Кенни переживал очередную сраную паническую атаку в Шевроле своего отца. Но у него не было времени на это дерьмо — Снаружи полу-знакомого дома был припаркован фургон. Находиться на такой местности в столь невинный отрезок дня казалось слишком странным; единственным воспоминанием об этом месте для него служила поздняя ночь, темнота, истыканная оранжевым светом от уличных фонарей. Однако сейчас площадь вокруг была окрашена белой краской зимнего дня, а единственными чёрными пятнами служили стволы деревьев и пустые окна.  Дверца машины с треском захлопнулась и, прежде чем успеть полноценно встать на ноги, Кенни помчался к двери. Запертая дверь не остановила бы его, поэтому она и не пыталась —  Внутри было так темно, что он споткнулся о порог, а в ту же секунду, как его глаза привыкли к мраку, дверь за ним захлопнулась — его руки были заломлены за спину, а карманы обшарпаны. Пытаясь вырваться из захвата, Кенни осознал, что пришёл в логово похитителя полностью обезоруженным. Позади него было что наименьшее двое парней, а силуэты остальных мелькали в тени; рогатое существо перед ним приобрело форму, оторвавшись от стены, словно один из героев его кошмаров, воплотившихся в реальность. Он узнавал его; но не узнавал. Он различил очертания трех пар рогов — одна спиралью отходила от ушей, а две другие резко отклонялись от макушки головы — все они покачивались над мягким размытым пятном гривы. Это не просто было похоже на кошмар; выползло прямо из него — но тело имело искажённую форму, шаталось и имело длинные конечности, как у паука, и Кенни становилось неуютно. —Это было быстро, МакКормик, — послышался его голос… нечеловеческий голос.  Две более мелкие фигуры в масках поставили его на колени на тонкий ковёр цвета рвоты.  —Ты никогда не думаешь дважды, прежде чем ввязаться в такое, разве нет? Вообще-то я не удивлён. Для тебя это явно не впервые.  Кенни глазами выискивал свою сестру, полностью наплевав на то, каким бессильным он был в лапах похитителей; и он нашёл её тело прижатым к стене, подсвеченным той самой ебаной лавовой лампой.  —Что вы с ней сделали?  Когда рогатое существо приблизилось к его сестре, Кенни рьяно пытался вырваться, пока резкий рывок сломанной до лопатки руки не лишил его возможности двигаться.  —Не трогай её, — прошипел он сквозь боль.  —А что ты мне сделаешь? — послышался ленивый, каркающий голос. — Ты проделал весь этот путь только для того, чтоб лицезреть её смерть.  Одна из его чёрных рук опустилась к Карен, сняла капюшон её парки и взяла длинный локон светло-соломенного цвета. Кенни боролся до тех пор, как в его глазах не выступили слёзы от боли и беспомощности.  —Что ты… дал ей?  Оно засмеялось — карканье дешёвого электрического устройства для изменения голоса на две трети звучало как монстр и на треть как человек. Фигура снова встала во весь рост и учтиво наклонила свою рогатую голову к его младшей сестре, прежде чем опять развернуться к нему.  —Давай заключим сделку, — сказало оно.  —Ладно, сукин ты сын… чего ты хочешь? —Как насчёт такого… — сказало оно, приближаясь и роняя на ноги Кенни что-то, что при падении издало глухой лязг. — Мы отвезём её в больницу, если ты… В водянистом свете лавовой лампы перед ним поблескивал шприц с выпущенной иглой, плавно заполнявшийся во всю ёмкость. —…Убьёшь себя.  —Чт..? —Ну же, МакКормик… разве не этого ты всё это время ждал? Убей себя и спаси свою младшую сестру.  Руки Кенни упали на потёртый старый коврик, но он едва ли осознал, что его отпустили. Убей себя. Он уставился на шприц, его дыхание превратилось в поверхностное аханье. Он хотел бы засунуть голову себе меж коленей и не высовываться до тех пор, пока это место не исчезнет с лица земли. Но разве не этого — он задумался. Разве не этого он хотел? Шанс принести себя в жертву ради жизни своей младшей сестры? Ему никогда не приходилось даже притворяться, что он ценил её больше, чем своё жалкое существование. Но обстоятельства не были правильными — как он вообще мог верить в сделку, исходящую из уст демона? Как он мог быть уверен, что всё будет в порядке после того, как он отойдёт в мир иной? —Ты что… — рогатый опустился на диван в нескольких метрах от него, его чудовищный голос приобрёл нотки ликования. — Ты что, плачешь, МакКормик? Блять… если бы я знал, что ты такой жалкий, я бы предложил тебе сделать это бесплатно. —Что ты из этого получаешь? — прорычал Кенни.  —Утрату одной наболевшей занозы. На твоём месте я бы принял решение, — сказало оно, вставая с пола и обратив взгляд на тело у стены. — Не думаю, что у неё осталось много времени.    Дыхание Кенни плавно, но обрывисто прекратилось. Он протянул руку и взял в неё шприц, вспоминая, как один из его похитителей схватил его за травмированный локоть. Едва ли он успел заметить пурпурный ноготь руки, он оттолкнул руку.  Кенни закатил рукав и поднёс иглу к коже — но руки его так бесконтрольно тряслись, что он пожалуй скорее бы заколол себя шприцом насмерть, чем впустил наркотик в своё кровообращение. Но у него не было выбора. Это было всем, что он мог сделать; жизнь его сестры в обмен на его собственную — пусть даже был всего лишь шанс того, что она выживет. Внезапно Кенни уронил иглу и закашлялся, подавившись желчью, скопившейся у него в горле. Стоило ему упасть на руки, как нож отпрянул от его шеи — Кенни думал, что его вырвет. Ему казалось, что внутрь него насильно что-то засунули, что-то, что освещало его глазные яблоки белым пламенем с той стороны черепа. Оно проталкивалось через рёбра и пульсировало в его мускулах — но прежде чем окончательно осесть в его организме, оно должно было избавиться от мертвенности, засоряющей пространство. Кенни вырвало на коврик. Вокруг него можно было услышать два или три бормочущих голоса, но Кенни до сих пор трясся, чувствуя себя новым хозяином заполняющей его штуки. Кто-то потянул его за плечо, но ему были видны лишь две чёрные ступни прямо перед глазами — те, что загораживали от него сестру. И он осознал, что выбор был иллюзией; он не мог выбирать между собой и кем-то кого он любил, в этой реальности не существовало такой опции; было лишь Я и то, на что оно способно. Рогач едва ли успел восстановить дыхание, когда Кенни набросился на него, словно какой-то зверь. Он сбил его с ног ударом локтя по лицу, демонстрируя тот же приём, что он однажды использовал против Клайда Донована в игре на льду с Бульдогами. А когда существо упало, Кенни схватил его за одну из пар рогов и с силой ударил о пол раз, второй, третий. Кенни сплюнул на коврик, забросил безжизненное тело своей сестры себе на плечо и протолкнулся мимо двух макак, направляясь к свету.

***

Кенни слишком резко вытянул ящик для столовых приборов и чуть не выбил его из стола. Он выругался, выровнял ячейку и начал копаться в бесчисленном количестве вилок, ножей и палочек для еды на вынос. Похоже, во всём доме была одна-единственная ложка — и она чаще всего топилась в немытой миске в раковине. Но ложек Кенни не искал.  Кенни перебирал вещи, пока не нашел тонкую отвертку и набор шестигранных ключей, затем вернулся к входной двери, рывком открыл её и присоединился к своему двоюродному дедушке на крыльце. —Чё ты творишь, мужик?  Он тяжело вздохнул, словно прошипев сквозь зубы, едва поднимая взгляд от своих приборов.  —Я чиню эту херню… потому что если не я, то все так и будут слушать помехи. Когда он вставлял отвертку в крошечные болты, удерживающие заднюю часть радиоприемника, кресло-качалка, расположенное по другую сторону маленького карточного стола, застонало от движений его дяди. Дядюшка МакКормик теперь был молчалив — по большей части благодаря пережитому аневризму — но когда всё же подавал голос, то обычно рассказывал то же старое дерьмо, которому давно место в могиле, как и все старики. «Неужели мой отец превратится в это?», — задумался Кенни.  Дождь напористо лил, разрывая тихий зимний покой своим непрерывным журчанием; он шёл буйными потоками, загораживая вид на двор неясным сиянием — будто бы Кенни смотрел через рыбную чешую. Кенни хотел бы, чтобы дождь делал нечто большее, чем постукивал по черепице крыш да заполнял ямы грязной водой — он хотел, чтобы он сорвал блеклый пейзаж как старые обои, снёс жилище до основания и оставил дом МакКормиков в покое. Сколько он себя помнил, каждый раз, когда дядюшка МакКормик навещал их, он занимал место его отца на крыльце — или, как это было раньше, задний двор, или, как это было ещё раньше, под тонким навесом над ступенями — крутил рычажки радио и осматривал мир вокруг. Однажды Кенни спросил его, зачем он это делал, и старик кивнул — ответил, что ему нравится наблюдать за печалью. Подкладка радио отвалилась. —Да ёб твою мать, — пробубнил Кенни, оценивая ущерб. Щелочную батарею не меняли уже лет сто, а весь корпус был покрыт белой коркой изъеденной аккумуляторной кислоты. —Следи за речью. Кенни фыркнул и положил инструменты, снова оставляя дядю под дождём и возвращаясь в дом, хлопнув дверью. Чем больше его разочаровывал бесконечный дворовой шум, тем больше радовал тот, который он создавал самостоятельно. Он задумался, такими же ли мыслями руководствовались его соседи — возможно, они все находились на кривой восходящей громкости, как в какой-то контрпродуктивной гонке, где каждый пытался втиснуть хоть слово? Он покачал головой, опёрся руками на кухонную тумбочку и выдохнул через нос. В ней не нашлось подходящих батареек, поэтому Кенни вытащил ящик с инструментами своего отца из-под раковины, и вытряхнул батарейку из большого карманного фонарика. Он подумал сходить наверх и опять проверить, как там Карен, но отбросил эту идею прочь. Он заботливо кружил над ней несколько дней — и наконец этим утром, когда родители ушли на работу, она оторвалась от своего блокнота и накричала на него, а первыми словами, что она сказала кому-либо за последние почти два года были: —Оставь меня в покое. Вы никогда в жизни не видели кого-то умнее или красивее — Кенни готов был поклясться. Она проснулась не позже чем через час после того, как он доставил её в больницу, и немедленно захотела домой. Она держала его сердце в тисках — и, как ни странно, он чувствовал, что она отпускает его. Кенни вернулся к своему стулу на крыльце, держа зубную щётку и тряпку. Дома у них не водилась пищевая сода, так что ему пришлось остановиться на капле зубной пасты, аккуратно доставая батарейки и начав чистить аккумулятор. —Я вообще-то слушал… — прорычал его дядя. —Слушал что, — выплюнул Кенни. — Сраные помехи? —Речь… —Мне плевать. Дядюшка МакКормик застрял в бесконечном порядке кивков. —Я пропущу счёт. Кенни в сотый раз вздохнул, оттирая кислоту, стараясь отвлечься от собственных мыслей. —Дядь… ты даже не подключился к игре. Он протер отсек тряпкой, вставил полуразряженную батарею и поправил корпус. —Ты сделал хуже… —Подожди грёбаную минуту, а? — процедил Кенни, возясь с прибором пока не отыскал правильную ячейку. — Готов поспорить, пластина сгорела. —Сдавайся, МакГайвер, — рассмеялся старик, и смех его был похож на бульканье столетних помоев в сливе раковины. — Ты не можешь починить всё. —Конечно могу. А даже если не могу… я не буду просто сидеть на месте и слушать сломанную хуйню как все. Я не буду тратить свою жизнь на наблюдение за тем, как… наблюдение за тем, как наполняются эти блядские кастрюльные дырки. Наконец, под шум дождя, звук стал проясняться. Кенни положил прибор на стол и подтолкнул его в сторону своего дяди, затем встал. —Можно одолжить твою машину? Но дядюшка МакКормик уже достаточно наговорился за сегодня; он только лишь покачался на стуле взад-вперёд и кивнул, не отрывая взгляд от хаоса за крыльцом. —Ладно, — ругнулся Кенни, заходя в дом и возвращаясь наружу через мгновение, держа в руке ключи к Бьюику дяди. — Тогда просто сиди здесь, — сказал он, прыгая по ступенькам. — Наблюдай за своей печалью. Он ладонью перевел жесткий рычаг переключения передач в положение «передняя передача» и старый драндулет с трудом выехал с парковки и покатился по гравию. Он устал от этого — устал терпеть панические атаки прямо у руля и глядеть в будущее как олень на фары; в нём текла охотничья кровь, и он устал это скрывать. Он отказывался тратить свою жизнь на наблюдения за неправильным дерьмом. И с ним поступили несправедливо, твою мать. Кенни не знал, что в голове его лучшего друга заставило его воплотить в жизнь этот цирковой акт — потому что если бы его спросили, считал ли он, что это было делом рук Эрика, его ответ был бы ВИЧ-положительным — но он собирался выяснить. Он собирался вытащить этого засранца из дома, и готов был пинаться и кричать, если бы пришлось. Он припарковался на обочине подле знакомого дома. Вольво бросили посреди дороги — Кенни почувствовал некую горечь, видя то, как оно мокнет под дождём, пока гараж пустует. Кенни осознал, что слушал помехи своего лучшего друга. Настало время открыть крышку. В этот раз Кенни не пришлось возиться с дверью. Он обошёл дом и оседлал забор, за которым прятался задний двор, затем осмотрел дренажную трубу, ведущую на второй этаж. Она изрыгала дождевую воду на камни вокруг дома, те, что раньше обладали густой растительностью, давно отмершей из-за отсутствия ухода и зимних холодов. Кенни глубоко вдохнул и закатил рукава, проверяя функциональность своего заживающего локтя — тот был неидеальным, но получился должно было. Он был лучшим ночным уродом округа, помнил об этом, и какая-то потрескавшаяся дренажная труба не могла его остановить. Он составил план подъема по краям нижних окон, затем осмотрел второй этаж — он заметил, что окно в спальню как всегда было открыто, пусть штора и была задёрнута — и предположил, что труба проходит достаточно близко для того, чтобы помочь ему пролезть. Ему, наверное, пришлось бы вынять стекло, и если Картмана это разозлит, то и поделом. Он сосредоточенно последовал своему плану, остановился, чтобы посмотреть, как стекло падает вниз на камни, а затем просунул руки в окно. Первыми вещами, что он заметил, была включенная на столе лампочка и сгорбившаяся фигура. —Сукин ты сын… — начал он, спрыгивая в комнату. —К… МакКормик! —Аксель? — спросил Кенни, привыкая к полумраку. — Что ты здесь делаешь? Аксель громко проглотил полный рот еды. Кенни заметил лежащие на столе контейнеры с полусъеденными остатками ужина Дня Благодарения. —Слежу за котом, — кротко сказал ученик средней школы. — А он меня ненавидит; выходит только когда есть хочет. —Где… — Кенни осмотрел комнату. Кровать была занята. —Нет, стой… не буди его! —Почему нет? — Мало что могло его остановить, но колеблющийся шепелявый голос Акселя убедил его притормозить рядом с кроватью. Картман спал, лёжа на спине, как обычно — но не выглядел отдыхающим, если честно. Грудь его едва ли двигалась. —Что ж, он не спал где-то… больше 72 часов, когда я пришёл… —Почему? —Эй, э-э… как там твоя сестра? Кенни отвернулся от неподвижного тела своего лучшего друга и перенёс взгляд на юного диллера. Затем он бросился на него, схватил парня за воротник рубашки и сжал запястье. Ему едва ли понадобилась улика в виде пурпурного ногтя большого пальца на правой руке Акселя. —Я знал, что это ты, мелкий ты хуесос… Он собирался кинуть парня на пол, но заметил материалы у него на столе. —Ты хуяришь кокаин? —Эгх… — хрюкнул Аксель. —…Нет. Кенни повернул голову к кровати. Затем грубо потряс парня. —Что он сделал? —Хватит уже меня трясти! — завопил он. — Господи! Кенни отпустил подростка, постарался успокоиться, но руки его тряслись — не из-за нервов, даже не из-за волнения — его трясло от ярости. —Смотри, я делаю только то, что он мне приказывает… —Почему? — перебил Кенни. — Он чёртов псих! Или ты не заметил? Аксель пожал плечами, в его тёмных глазах читалось беспокойство. —Он спас мне жизнь. На самом деле мы встретились не у Лу, — продолжил он, начиная наводить порядок на столе. — Это произошло на одной из… одной из штук Райнера. Обычно там не бывает пушек, понимаешь? Ничто не привлекает копов быстрее, чем пушки… и если есть что-то, что окружная полиция делает хорошо, так это отслежка незаконного огнестрельного оружия. Короче, никто этого не ожидал. По крайней мере я. Но Эрик… словно он услышал свист пули ещё до выстрела; увёл меня оттуда. Я просто… я просто делаю то, что он мне приказывает, чел. Я должен. Кенни зажал переносицу. —Скажи, что сделал, Аксель. —Не много… честно! То есть, я только принёс всякое, чтобы… —Чтобы похитить и накачать наркотой мою сестру. Аксель дёрнулся. —Э-э-э… смотри, мы очень осторожничали… ау! Блять! Ладно, ладно… никаких извинений! — сказал он. — Это и правда отстой, чел… и я до сих пор не знаю, почему он сделал это. Я только знаю, что он заключил сделку с Райнером… —Какую сделку? —Он вне этого, чел. Он вне бизнеса, вне обмена. Он даже не собирает с него профит после этого. —…Почему? Почему сейчас? —Э-э-э, ну, он многого мне не сказал… но я знаю, что босс в последнее время волнуется. Райнер тоже. Я думаю… я думаю, Райнер пытался избавиться от него в одной из тех жестоких драк за границу; Эрик, у него есть компромат на, кажется, всех, кого он только знает, понимаешь? И Райнеру это не нравится. Так что они заключили сделку; этот сын немецкой шалавы помогает ему с этим, э-э, похищением, а Эрик покидает бизнес по-хорошему. Кенни медленно покачал головой. —Это… слишком просто. Аксель выдавил неловкую улыбку. —Имелся пункт о страховании. —Что? —Кое-что, чтобы удостовериться, что он не пойдёт к копам и не выложит им всё, что знает, — пояснил Аксель, поднимаясь от стола и проходя мимо Кенни, чтобы остановиться у кровати с Картманом. Когда Аксель протянул руку и слегка толкнул голову друга в сторону, у Кенни перехватило дыхание — в том, как он спал, было что-то неестественное. —Взгляни. Кенни подкрался поближе. Там, где рука Акселя оттягивала воротник рубашки Картмана, он увидел несколько пятен чёрных чернил у самого чрева шеи, по краям обрамленных красным, словно им было всего несколько дней. —Татуировка? —У всех головорезов Райнера есть такая, — объяснил Аксель. — Если копы увидят её у тебя, не поверят ни единому слову. —Что там… вообще написано? —«Schlafes Bruder». Означает «брат сна». У Райнера тоже есть театральная сторона… но ты это уже наверное знаешь. Кенни приблизился, и Акселю пришлось отойти в сторону, чтобы освободить место; он убрал руку ученика средней школы со странно тёплой кожи Картмана и положил вместо неё свою — это было все равно, что провести рукой по призраку. Он обогнул выведенные чернильные буквы, а затем провёл рукой вверх, окружил пальцем ухо Эрика, после чего запустил руку в липкие волосы за ним. —Что ты сделал? — пробубнил он. —Кенни, — сказал Аксель, возвращаясь к столу. — Тебя не должно было быть здесь до завтра. Кенни вздохнул, нисколько не удивившись — конечно это было частью его плана. Но прикосновения к коже Эрика его успокаивали, и гнев отошёл на второй план. Здесь всё ещё было что-то неправильное. Его рука опустилась туда, где он мог прочувствовать пульс своего лучшего друга. Он был мелким, таким мелким. —Аксель… Кенни подтянулся на кровать и повернул голову Эрика так, чтобы он смотрел в потолок. —Он не спит… он в блядской коме. —Я знаю, — послышался тихий голос Акселя. — Я не… я не знаю, каков план, в конце-то концов. Его сердцебиение опять ускорилось — он думал, что подошёл слишком близко к возможности потерять всё в последние несколько дней. Но это — он никогда не ожидал этого. Кенни провёл руками по щекам Картмана, оттянул кожу на глазу большим пальцем. Он мельком увидел тонкую коричневую радужку, зрачок которой был расширен до неузнаваемости. Б-же блять, он чувствовал, как нарастает паника. Что он вообще, сука, должен был делать? Отвезти его в больницу — спланировать его арест за употребление кокаина? Позвонить его безответственной шлюховатой матери? Всё, что Эрик только имел, находилось в этой комнате. Кенни упёрся руками себе в грудь и постарался умерить дыхание. —Что мне делать, — повторял он раз за разом, словно читал молитву. — Ты похитил мою сестру, — шёпотом продолжил он. — Ты разбил моё сердце… а теперь это? —Кенни… — начал Аксель. —Сходи в соседний дом, Акс. Я хочу, чтобы ты нашёл бабу по имени Мовэл и привёл её сюда.