Зубы мудрости

Кенни пожал плечами, примостив твёрдый деревянный приклад винтовки поплотнее к плечу и прислонился щекой к ложу. Он прищурился одним глазом в сломанный прицел, ругнулся и нажал на курок.  Пуля просвистела мимо стеклянных бутылок и угодила в стог сена за столом, вызвав треск ломающейся соломы. Кенни опять выругался, и сделал маленький шаг вперёд через парковку позади оружейного магазина Джимбо. Винтовка была старой модели с продольно-скользящим затвором, одноствольная и с кривым прицелом, так что точность оружия изначально не была идеальной, но с каждым промахом Кенни чувствовал, как желчь неудовлетворения нарастает и кусает его мигрень по тупым краям; он хотел взять в руки что-то полноценное и прекрасное, и уничтожить. Джимбо позволял им играть с полуавтоматическим оружием, но стоило хоть даже одному дробовику проникнуть в центр Южного Парка, как кто-то разводил панику.  Кенни пытался отвлечься от болтовни парней позади себя — ритмичного шёпота, изредка прерываемого уверенным голосом Венди — и проклинал свои трясущиеся руки и гудящую голову. Он стиснул зубы из-за холодного ветра, надел капюшон и опять поправил винтовку на плече. С секунду поразмыслив над перекошенным прицелом, он протянул руку и нажал на курок — сделал ещё шаг и уставился на покачивающийся ствол.  Следующий выстрел пролетел намного дальше их импровизированного огневого рубежа и попал в ствол дерева акации, стоявшего за пределами огороженного участка. Звук был похож на разбитый о асфальт арбуз. Кенни почувствовал себя убийцей.  Он пошаркал вперёд и потряс рукой, надеясь, что дрожь утихнет хотя бы на минуту, а затем взглянул на ряд стеклянных бутылок. Мигрени говорили лишь на языках мигреней; словно он был в комнате, наполненной людьми, кричащими на разных диалектах.  —Кенни!  Голос Кайла пронзил его хрупкую сосредоточенность и он, рыкнув, нажал на курок.  Послышался звон разбитого стекла и Кенни упал на тротуар, его короткий крик боли эхом разнёсся по пустой парковке.  К тому времени, как Кайл упал на корточки рядом с ним, он достаточно оправился, чтобы поднять руку туда, где осколок стекла застрял над его бровью, и вытащить его из кожи. Кайл вытащил покрасневший осколок из дрожащих пальцев и отбросил его. —Есть причина, по которой у нас есть выраженная граница, и ты это знаешь. Ты мог бы потерять глаз… или ещё что похуже. Не желая испачкать кровью перчатки или парку, Кенни просто наклонился вперёд и смотрел, как кровь капает на мокрую смолу.  Кайл провёл большим пальцем по месту пореза, оценивая его глубину, затем откинулся на корточки и глубоко выдохнул через нос.  —Начинаешь походить на Картмана, а? Ты, э-э… ты не слышал о нём в последние пару дней? — аккуратно продолжил в формальном темпе психоаналитика. — Кенни, поговори со мной.  —Только то сообщение, — сказал он, и каждое его слово звучало так, словно он откашливался шерстью или волосами. — Двенадцать дней. Говорит, что ему нужно как минимум двенадцать дней. Кайл… что это, блять, значит? Лоб Кайла наморщился. Он протянул руку и смахнул несколько особо длинных рыжих распущенных кудряшек с чела.  —Я… не знаю. Какое число было бы через двенадцать дней после..? —Двадцать первое. Такой рандом, чел, я, блять… на днях я ходил к нему домой, но, конечно, тот был заперт, как склеп, и по-моему, дверной звонок был отключён. У меня просто… у меня кончились идеи, как объяснить его поведение себе… —Значит держись подальше. Держись от него подальше некоторое время, — сказал Кайл. — Он определённо что-то замышляет… я не уверен, что именно… но явно не что-то хорошое. Кенни знал, что Кайл знает больше, чем говорит ему. Но осознание было не сильнее, чем щекотка с задней стороны его мозга — он чувствовал себя как аквариум; словно всё тело было не под его контролем, а сознание бесцельно порхало туда-сюда внутри него: как золотая рыбка с жирными глазами и памятью в три секунды.  —Ты не злишься не меня? — внезапно спросил Кайл. — Ты не злишься на меня за то, что я сдал его… рассказал полиции? «‘Сдал его’, — подумал Кенни. — Он правда думает, что сделал именно это?» —Он знает, что ты ходил к копам.   Потому что Кайл просто сыграл свою роль, не так ли? Если бы копы не были предупреждены насчёт Картмана, у него не было бы должной подготовки, чтобы предложить Райнеру Фихту сделку, от которой тот не смог бы отказаться — и даже если бы он не смог этого провернуть, Кенни поставил бы свою жизнь на то, что в окончательной перспективе Эрик нашёл бы способ. Когда у него была цель, его было не остановить.  —Иди сядь, — беря винтовку из свободных рук Кенни. — Приложи что-нибудь к порезу. Кенни встал и заковылял к ряду ящиков и коробок прямо у задней двери небольшого магазинчика Джимбо. Стэн и Венди заняли единственную скамейку — хотя место было не то чтобы нарасхват, так как она наполовину сгнила, а краска на ней потрескалась, — а Кенни заметил, что один из сотрудник Джимбо, Томкэт, отошёл от кассы и присоединился к ним, стоя на тележке на колёсиках, предназначенной для перевозки коробок, и покачиваясь на ней взад-вперёд, как на огромном скейтборде.  —Кенни! — выкрикнул высокий парень двадцати с лишним лет, губы его были испачканы в соусе. Он всегда, блять, свинячил. — Никогда не видел, чтоб ты целился так метко… полнолуние что ли? —Почти, — сказал Кенни, походя поближе и протягивая руку, чтобы стукнуться с мужиком кулачками. —Новолуние.  Он предложил Кенни полотенце для мытья посуды и улыбнулся во весь грязнозубый рот. Кенни взял его и начал вытирать кровь со щеки.  Томкэт был исключён из старшей школы, и зарабатывал на жизнь, продавая травку в пакетиках по десять центов. Кенни не покупал таких пакетиков с тех пор, как ему исполнилось тринадцать; он всегда шарахался от этого неряшливого оружейника. У Томкэта был неисправимый характер — из-за его отвратительный личных привычек — но он был нормальным; множество людей из Южного Парка были нормальными, если дать им шанс.  —У меня на днях был волчонок, — сказал он, сплюнув какую-то чёрную хуйню на тротуар. —Глазастая, внимательная… но холодная, как сосок ведьмы! Не сказала мне ни слова…  —Не сравнивай мою сестру с соском, чел, — сказал Кенни, рухнув на ящик у стены. —Что ж, я упаковывал её заказ где-то часов десять… думал, что заслужил хотя бы кивок да подмигивание.  Он всегда говорил такую хуйню. Десять часов, сотню лет; время Томкэта измерялось в бесконечностях.  —Эй, чел, ты в порядке? — спросил Стэн, протягивая руку и похлопывая по колену Кенни, сидя на краю сгнившей скамейки напротив него.  —Просто рана. —Надо следить за границей.  Кенни закатил глаза.  —Спасибо, Стэн. Эй, в следующий раз можешь подержать меня за ноги.  —Для тебя всё что угодно, Кен, — сказал староста, поднимая бутылку пива и улыбаясь горлышку. — Но серьёзно… это была самая посредственная стрельба, которую я только видел от тебя.  —Да-а-а… — хрипло прорычал Томкэт голосом, преждевременно постаревшим из-за многолетнего жевания табака. Он просто немного потрясён, вот и всё. Его слизь не в себе.  —Слизь? — спросила Венди, выгнув одну из своих восхитительных тёмных бровей на такое утверждение. —Конечно, — мудро кивнул Томкэт. — У каждого человека её четыре типа: красная, жёлтая, белая и чёрная. Обычно один тип самый доминантный… —Ты имеешь ввиду козявки? — спросил Стэн. — Мне кажется, у меня их больше, чем четыре типа, Кэт. Если честно, то на днях у меня был отвратительно-зелёный экземпляр.  Кенни прыснул и рассмеялся, почувствовав прилив любви к своему другу, который прорвал часть его эмоциональной омертвленности. Стэн был пиздатым; таким пиздатым, что ему никогда не приходилось доказывать, что он пиздатый.  —Думаю, он говорит о юморизме, — осторожно сказала Венди. Она была полной противоположностью Томкэту; под взором её глубоких карих глаз изгнанный превращался в домашнюю свинью, укутанную в одеяло, пробравшуюся в её тарелку с hors d'oeuvres. —Если у тя уровень слизи не окэй, — сказал он, раскачиваясь на тележке так, что его грязные джинсы, едва прикрывавшие зад, чуть не падали на его грязные ботинки. — Он сносит те крышу… весь кал в жизни из-за ебанутых уровней слизи. Кенни… он, отвечаю, здесь самый жёлтый. А твой кент… Как его там, того жирного хоккеиста?.. он реал прям чёрная слизь, сотка.  —Мне тут звонит трейлерный парк, Томми-Кид, — сказал Кенни, глядя на свои колени и крутя в руках телефон. — По-моему, по тебе там скучают.  Томкэт ненавидел, когда его называли «Кид», особенно мелкие грубияны-старшаки, как они. Но Кенни хотел, чтобы все наконец заткнулись на тему чёрной жижи Картмана.  —Не зови меня так, — прорычал Томкэт. — Я достаточно взрослый шоб быть твоим дряхлым батей. —Нет, сука, недостаточно. Ни слова больше про сраную слизь.  —Видишь? — спросил он. — Это классический пример поведения жёлтого типа: вспыльчивый… Кид, который не умеет уважать своих боссов.  —Ещё одно слово, Томкэт… и я тебя к чертям урою. Бездельник усмехнулся своей мшелой ухмылкой и снова сплюнул.  —Эт просто моё мнение, не? Чуваки с ума сходят из-за ебанутой слизи. Поэтому нам нужны пушки. А миру нужна война.  Кенни подумывал о том, чтобы выполнить свою угрозу, но из его головы все еще текла жидкость, и она не облегчала боль от мигрени. —Миру не нужна война, — официально встала на дыбы Венди. — Война — дело рук человека, но она не необходима; это тебе не прогноз погоды… —Хоть она и дело рук человека, это не значит, шо она неестественна. Война случается пушо люди не могут выражать свою ёбнутость в цивили… цивилизо… цивилизации. Типа, Гитлер не мог быть художником. Он мог быть ток Гитлером. Челикам с чёрной доминирующей слизью нет места в обычном мире, поэтому они становятся ёбнутами и делают всякие ёбнутые штуки… —Подожди, — сказал Стэн. — Если есть только четыре типа козявок, и каждый человек движим одним, это значит, что ты считаешь, что 25% населения идентичны Гитлеру? —Не-а… слушай меня, чел. У каждого есть все четыре типа, но в разном количестве, так что даже если ты движим чёрным типом, если держишь свои, ну, три остальных естественных уровня в балансе, то ты просто обыкновенный грубиян, как все остальные. Когда эти уровни засорены и подавлены, люди становятся сумасшедшими. Ты скорее всего движим красным типом, Стэн… так что волноваться не о чем, — он подмигнул старосте.  Кайл закончил стрельбу и вальяжно вернулся к группе, неся винтовку на плече. Его изношенные чёрные конверсы слегка протёрлись на носках, но это был особый экземпляр с кубиками по бокам, поэтому он продолжал их носить, заклеивая большие пробоины между резиной и брезентом клейкой лентой.  —Эй, чел… — Кенни заметил, что Стэн никогда не называл Кайла своими милыми кличками, когда Венди была рядом. —Угадай, что? Холокост случился потому, что козявки Гитлера «ебанулись».  —Хм, — хмыкнул Кайл, покрутив винтовкой и установив её в позицию стрельбы, настроил прицел между глазами своего лучшего друга. —Интересная мысль, — сказал он, и голос его звучал одновременно мягко и опасно, как лёгкий дождь перед ураганом. — Чья же она?  —Что ж, уж точно не моя, — начала Венди. —Пожалуйста, не убивай меня… —Магазин пуст, — сказал Кайл, опуская пушку и с полуулыбкой глядя на Стэна.  —Я просто не думаю, что зверства войны можно списать на врожденные темпераменты или внутренние качества людей, — продолжила Венди, и было заметно, что задумчивое выражение лица Томкэта её беспокоило. — Готовность участвовать в войне является психологическим следствием подчинения власти… подчинения законам, таким как общественный контроль над сознанием… Кенни наблюдал за тем, как брови Кайла поползли наверх.  —Это слишком просто, малышка, — эта сволочь Томкэт никогда не запоминал ничьих имён. — Ты юзаешь разум чтобы объяснить что-то, что на самом деле чистая ебанутость… а война и есть ебанутость! Война эт когда животные инстинкты чела выходят из равновесия и протестуют против обыденности. «Обыденности?», — удивлённо подумал Кенни.  —Но это же… это же чистое варварство, — ругнулась Венди. Стэн поднял руку и провёл пальцем небольшие кружки на спине своей девушки.  Кайл, казалось, разрывался между удивлением от вида её дискомфорта и интригой от удивительно захватывающих теоретических рассуждений бездельника. Кенни тоже был где-то посередине: пусть даже сравнение Картмана с Гитлером было одновременно и устаревшим, и неприятным — он должен был признать, что некоторые слова Томкэта о ебанутости и цивилизованной «обыденности» напомнило Кенни приверженность его лучшего друга к абсурду в повседневной жизни.  —Животные инстинкты, а, — сказал Кайл, балуясь с винтовкой, а затем открывая магазин. — Звучит так, будто у тебя есть для нас история, Кэт.  Длинные волосы Венди цвета воронего крыла встряхнулись вместе с движением её головы.  —Не может быть, парни, вы же на самом деле не считаете, что в войне нужно винить «животные инстинкты», — сказала она, пялясь на Кайла, словно она ожидала большего от парня, который удерживал первое место в рейтинге умнейших детей ещё с седьмого класса. — Вы путаете намерение с энтропией. —По-моему, он не это имеет ввиду, Венди, — ответил Кайл, пиная пустые гильзы через тротуар.  Томкэт опять усмехнулся, и начал свой рассказ.  —Ну конечно… история у мя есть. Во время Второй Мировой войны, мы и Советы только начали экспериментировать с новой военной технологией: химическое оружие, чекаете? Горчичный газ, напалм… биологическое оружие всех цветов. Целью этой хуйни было опередить немцев — показать этим нацистским сракам старый-добрый американский пинок. Одной из крупнейших проблем были танки. Нацистские танки начали завоёвывать Европу, но с земли их уничтожить было почти невозможно… у них была только одна слабость: шасси, днище. Ну, и шо вы думаете мы начудили? Подкиньте вариков… посмотрим, зачем вы в школе штаны просиживаете. —Не знаю, — сказал Стэн, стуча по подбородку. — Полагаю, наземные мины.  —Точно! — сказал он, хлопнув в ладоши. —Именно этим мы и занимались, первое время… Но трудно заставить танки искать бомбы, просто зарытые в землю, не так ли? Поэтому вместо этого мы решили найти способ заставить бомбы искать танки. Вот и гениальный план: забираем щенков от матерей прежде чем они отнялись от груди, морим их голодом, и кормим их только под днищем танков. Через некоторое время, собаки приучаются искать еду под танками. Затем, когда нацисты выстраиваются в ряд, мы берем этих полуголодных собак, привязываем им на спины взрывчатку с большими рычагами и отпускаем их. Они бегут прямо на танки. Бум. —Подожди, так это сработало? — спросил Стэн. —Едва ли… многие собаки побежали обратно под дружелюбные советские танки, или прыгали в окопы со своими наставниками; воцарился хаос. Однако псы унесли с собой штук триста нацистских танков.  —Это действительно правда? —Правда во втором пришествии, малышка. Вложили миллионы баксов в обучение, мб под 60.000 зверей сдохли; говорят, шо собака лучший друг человека, не? Какая ебанутость заставляет челов привязывать им на спины взрывчатку… превращать их в оружие? Я отвечаю… ебанутая слизь, ебанутая херь: человек есть монстр, монстр есть человек. Но самое смешное… —Что в этом может быть смешного? —Смешное… абсурдное, конченное… Как хочешь, так и зови, — отмахнулся Томкэт. — Знаешь, какую породу собак они использовали? Немецких овчарок. И, когда послышался оборванный смех бездельника, Кенни тоже захохотал; не потому, что это было смешно — потому, что находилось на той странной линии событий, которые не кажутся совсем правильными, но всё же реальны.  —Где ты это услышал, чел? —Написал об этом эссе в средней школе, вот так, — сказал он, почёсывая лохматые волосы. — Чёр-т, меня это достало. —У меня тоже есть история. — Сказал Кенни, отрывая тряпку от головы, чтобы рассмотреть кровь. Он не знал, что было более жалким: собаки, не знающие ничего, кроме голода и рьяно пытающиеся найти еду, или то отчаянное безумие, которое привело к созданию такого оружия. — Один из моих предков принадлежал к племени Киова. Его звали Сатанк — Сидящий Медведь. Когда Запад всё ещё заселялся в середине 1800-ых, он организовал множество рейдов на белые сообщества. Даже когда Киова были переселены в резервацию, он выезжал оттуда и совершал нападении. Он потерял свою землю, свои права — его народ проигрывал жестокой судьбе — а затем убили и его сына.  Кенни отстраненно следил за своими руками, едва замечая неуверенное молчание друзей. —Итак, Сатанк… он завернул кости своего сына в ткань и носил с собой, куда бы ни шёл, — продолжил он. — После налёта на грузовой порт… он убил семерых из двенадцати возчиков… его наконец поймали и хотели судить за убийство в военном суде Техаса. Конечно, туземца не выходили из таких ситуаций живыми; суд означал смерть, верно? Так вот, по дороге в Форд Ричардсон, будучи закованным в кандалы и цепи, Сатанк прогрыз свои запястья до костей, снял наручники и выхватил пистолет у одного из охранников. Так что они его пристрелили, выкинули его тело на обочину, туда, куда его семья побоялась прийти, чтобы забрать его, — закончил Кенни и подумал: «И никого нет, кроме меня, кто нёс был его кости».  Рука Стэна оказалась на его плече. Стэн, всегда такой свободный и комфортный.  —Ему было 61, — добавил Кенни. — Он был лидером военного общества Киова… в него входили только десять лучших военных племени. Их называли «Коитсенко»; переводится как «ебанутая собака».  —Я не знал, что в тебе есть что-то от коренных американцев, чел, — задумчиво сказал Кайл, оперев винтовку попкой о землю и облокотившись на неё.  Кенни покачал головой. Он тоже только недавно узнал. Он жил жизнью того, кого видел в зеркале: на 100% ирландским сыном Стюарта МакКормика; казалось, в его генах не осталось даже намёка на эту безжалостную родословную.  —Я это вижу, — ухмыльнулся Томкэт. — Я всегда думал, что в тебе есть немного американского. «Ебанутая собака»… ну что за имба! —Может быть. Телефон Кенни зажужжал. Это было уведомление от заблокированного номера. Он открыл сообщение и, на минуту засомневавшись, открыл вложение; это была фотография.  —Кен? — пробормотал Стэн с правого плеча, наклоняясь. —Что случилось, чел?  Тень Кайла накрыла их обоих, загораживая свет, из-за чего фото стало чётче.  —Что за… —Карен, — Кенни показалось, что он находится в тысячи миль от фотографии, на которой была изображена его сестра, определённо без сознания — прижатая к стене, и окружённая тенями, напоминавшими силуэты людей. Затем он заметил предательское свечение лавовой лампы, едва пробивающейся в кадр, и его сердцебиение вернулось так яростно, что затуманило зрение. —Стой! — позвал его Кайл. —Ты знаешь, где она?  Но тот уже забирался в машину, заводя её трясущимися руками. Двигатель зарычал, а выхлопные трубы издали громкий выхлоп изнеможения — и с пустым и голодным, как у танковой собаки, разумом он рванул на поиски единственного, что его здесь держало.