Зубы мудрости

Суп из индейки старушки Мерфи состоял примерно из ста частей приправленного бульона с несколькими кусочками темного мяса и затерянными в нем горохом и кукурузой. Кенни был прав; от супа меня не тошнило. Я принял решение, что в будущем всегда буду есть так, словно мне 70: казалось, я так давно не ел полноценную пищу — остановки моей команды в фастфуде неизбежно доводили меня до рвоты, а если я и пытался приготовить что-то дома, в результате у меня отказывалось богомерзкое блюдо, напоминающее либо пасту, либо хлопья, которое я съедал лишь наполовину за компьютером или пианино. Иногда меня рвало и им.  Вместо того, чтобы объезжать участок Мёрфи, чтобы зайти с главной дороги, Кенни припарковался на южном углу и мы вошли, экономя время. После того как мы, укрывшись от дождя, покрытые коричневыми гнилыми обрезками кукурузы да стеблями тростника, — и всё ещё проклиная ил оврага, запачкавший мои любимые кроссовки Adidas, — миссис Мёрфи поспешила провести нас в уютную кухню. Это помещение было абсолютной противоположностью мрачного, захваченного котами поместья Мовэл.  Обитель Мёрфи, двухэтажный фермерский дом, был построен где-то с век назад — по крайней мере, так было написано на гордой резьбе над входной дверью — и единственным источником тепла была дровяная печь с длинным металическим дымоходом, покрытая трещинами и расположившаяся на кухне. Запах горящего дерева всегда возрождал странно всплывающие воспоминания о глубоких сугробах и тёмных утрах, тёплых кирпичных очагах и горячем сидре. Такую зиму я даже любил. Это было воистину безумно, потому что зимой все вечно так злы — по большей части из-за веских причин — но я испытывал такое удовлетворение, когда мне удавалось прогнать мороз, почуяв запах горящей древесины после всех ежедневных мучений. Только дети, всю жизнь живущие в бесконечной зиме, умели терпеть; только если ты просыпался вместе с зарёй и шёл в школу по колено в снегу, ты мог по настоящему оценивать силу огня.  Кенни стоял, уперевшись жопой в кирпичную стену вокруг дровяной печи, пока она у него не потеплела.  Мёрфи ожидали нас. Старушка за день достигала того уровня продуктивности, которого с трудом получили бы мы с Лу за неделю обслуживания; в дополнение к почти шестимесячному запасу супа, в обычной духовке она выпекала поднос за подносом кукурузные лепёшки, а также с полдюжины овощных и пикантных мясных пирогов, напоминавших мне о временах, когда моей маме и всем нашим толстых родственникам удавалось собраться вместе на праздники, — хотя её выпечка была лучше; она пропиталась запахом горящей древесины.  Пока мы стояли у духовки на полу-замороженных ногах, госпожа Мёрфи и мой лучший друг болтали, как старые сёстры, играющие в криббидж; с пожилыми людьми он обращался вежливо, как джентльмен — что ж, полагаю, он всегда вёл себя подобным образом, но я никогда не замечал этого отчётливее, чем в тесной кухне, под звук шаркающих по деревянному полу лап пёсиков миссис Мёрфи и трескающихся искр огня у моих коленных чашечек. Это было частью Кенни, захороненной под его распущенностью и гадким юмором — частью, которой не было места в старшей школе; именно она делала его мастером в прилипании к стенам и вынюхивании секретов; именно она заставляла его любить свою младшую сестру так безоговорочно; и иногда — именно она заставляла его руки трястись.  Он завёл разговор на несколько тем — скучные рассказы об урожае и о том, как поживает племянница, а миссис Мёрфи поддерживала разговор до самого конца, в манере пожилого человека, который редко выходит из дома. Несмотря на возраст, голос миссис Мёрфи был твёрд и звонок.  Наконец-то появился старик, а с ним и прилив прохладного воздуха. Голос мистера Мёрфи напоминал хриплое рычание с подспудной ритмичностью, которая замечалась также и у его жены из-за их беглого фермерского жаргона. Его руки почернели спустя десятилетия тяжёлого труда, покрылись вмятинами от плугом и глубокими линиями, — выглядели прочно, как паруса на лодке. Поймал себя на мысли, что его душа отражает такое же загрубевшее, закалённое качество. Зимние души были терпеливыми, выносливыми; фермерские души были пуленепробиваемыми.  Если бы Кенни не нашёл этих людей… Когда мы сели есть, я начал размышлять о новой обстановке. Мне предстояло переварить много информации, которую я проигнорировал из-за своего высокомерия, пока находился в Центральном Парке, слишком занятый приобщением к наркоторговле Райнера, чтобы обратить внимания на тяжёлое положение моего лучшего друга. Я не был учтивым, так что гость из меня получился молчаливый — рогатая фигура, склонившаяся над миской с супом как капризный полтергейст. Но они меня не заставляли; Кенни продолжил разговаривать, а я остался наедине со своими размышлениями.  Стол стоял прямо напротив кухни, дабы максимально перенять тепло от печи. Всё вокруг было усеяно деревянными вырезками и безделушками под сотню лет — картина напоминала ту, что можно было увидеть, заглянув в крошечный мирок, спрятанный в банке с мёдом.  Миссис Мёрфи хорошо знала МакКормика, заметил я. Благодаря её, казалось бы, хаотичному размещению блюд, Кенни оказался в зоне досягаемости всей его любимой еды, в частности пюре из батата и тыквы под слоем слегка подгоревшего зефира — возможно, это было проявление греческой амброзии, судя по тому, как он к этому подходил. Я имел привычку выбирать в пищу еду, от которой меня наименее вероятнее всего стошнит; это был суп.  Старик Мёрфи кивнул, едя, затем произнёс ряд комплиментов, которые я едва ли разобрал из-за его фермерского говора, и встал из-за стола. Он поцеловал жену в щёку и отправился на холод, чтобы «отрыть гусей-потеряшек».  Кенни пошёл наверх по лестнице в центре дома, узкой, как стремянка, и примерно такой же крутой, как она. На тесном втором этаже он схватился за верёвку, свисающую с потолка, и с него упал недлинный парк ступенек.  —Становится жарко, — пояснил он.  На чердаке было душно и тепло, его освещал оранжевый свет единственной голой лампочки, свисавшей со стропил, да свет из окна, выходящего на запад. Из-за острых углов крыши, пространство казалось меньшим, но на самом деле всё было нормально. Червь и я были похожи как минимум в одном; нам обоим нравилось сидеть наверху.  —Сюда, — сказал Кенни, пробежавшись по деревянному полу и присев у окна высотой по колено.  Его настроение перевернулось на все 180 градусов с того момента, как я нашёл его кислым и мокрым, стоявшим на моём крыльце под дождём. Словно огонь зарядил его новой энергией — а родительское спокойствие Мёрфи успокоило тремор его рук. Как я мог такое допустить? Я был вечным холодом — я пахнул травой и едва ли мог терпеть его касаться; Мёрфи были огнём, а я был тёмной ночью. Когда Кенни сбежал из дома в средней школе, он пришёл сюда, и он убегал от меня. Я тихо сел рядом с ним, попав в ловушку полтергейстского состояния разума. Я почти узнал вид из окна — море полей, нежившихся на горизонте, а зубной горный голубой гребень виднелся вдали. Дождь переместился на запад, оставив после себя запах влаги и морозный зимний ветер. Погода была действительно отвратительной, как для праздника, но вид был потрясающим.  Кенни продолжал улыбаться — обожравшийся домашней едой, и вероятно, переживал опьянённое счастье, перед тем как впасть в кому из-за боли в животе от переедания. Глядя на него, я щурился, как от солнца, и должен был признать, что рвал жопу не ради того, что воссоединить осколки его чёртовой души — думаю, я делал это просто, блять, для него, и разве одно только это было не странно? Даже если бы я отрастил себе тысячу рогов, и никогда бы не вернулся к материальности — если МакКормик был снова здесь, здоровый и счастливый, и всё время выглядел так, всё было нормально. Он занялся тем, что вытащил футон из-под кривых затемнений под покатой крышей и разложил его под светом из окна, затем рухнул на спину и пробормотал:  —Давай здесь немного отдохнём.  —Ты был здесь, — сказал я. — В средней школе.  Кенни поднялся на локтях и выглянул в окно, выражение его лица было умиротворённым.  —Ага. Где-то с год. Работал за жильё и еду… это была моя комната.  «Он мог бы быть как Аксель», — подумал я. Он мог бы застрять в каменных джунглях. Взамен он выбрал это тёплое место.  —Сюда, — повторил он.  Я встал и присоединился к Кенни на футоне, придвинувшись к стене, чтобы быть как можно ближе к окну. Он немного поворочался, а затем сел. Я вытащил из кармана шариковую ручку и начал откручивать её кончик, пока он не сводил с меня глаз.  Я перевернул трубку ручки на ладони. Вместо чернильного картриджа, из неё выпал длинный, тонкий джойнт.  —Реально? — рассмеялся он. — Чувак, да ты обо всём позаботился. Эй, я, э-э, хотел кое-что у тебя спросить, — продолжил он, протянувшись через меня, чтобы немного открыть окно.  —Я знал, что это приведёт к двадцати вопросам, — сказал я, поджигая джойнт и выдыхая в окно.  —Что ж, думаю, я заслужил такую мелочь, не так ли? То есть… — он потянул за шнурки своего капюшона, а затем снял его. — Я всё ещё не могу объяснить произошедшее в Хэллоуин так, чтобы был хоть какой-то смысл.  —Это твой первый вопрос?  —Ага, — сказан он, принимая джойнт и приближаясь ко мне.  —Я видел сон. Бьющееся стекло… я несколько дней не мог понять, к чему это. Не могу поверить, что ты упал во двор именно Китса… —Ты серьёзно говоришь мне, что видишь пророческие сны? —По-моему, моя очередь задавать вопрос.  Но я забыл, что хотел спросить. Сначала дюжину разных вещей — затем ничего. Я выглянул из окна. Куча чёрных тряпок спиралью поднималась из полей и направлялась в облака.  —Куда ворóны улетают зимой, — пробормотал я, несколько заворожённый их ритмичными подъёмами и падениями на бело-сером фоне. Кенни тихо фыркнул.  —Это вóроны, чувак.  —Ты слишком беден, чтобы быть таким претенциозным, МакКормик. Как ты, блять, это понял?  —Легко; у воронов заострённые хвостики, — сказал он, положив руку на подоконник и указав на суетливые черные фигуры. Он снова был слишком близко ко мне. — Но я не знаю, куда они летят, чел… ты возомнил себя Холденом Колфилдом?  —Я не выбирал экзистенциализм; экзистенциализм выбрал меня.  Он издал смешок и сел рядом со мной, скрестив ноги. Я забрал у него косяк, чтобы он прекратил крутить им из стороны в сторону.  —Ты такой странный, чел… я это, блять, обожаю. Эй… — сказал он, глаза его внезапно отстранились. — Стэн и Кайл думают, что ты рулил ебучим наркотическим кругом в Центральном Парке.  Я закашлялся после последней затяжки и высунулся в окно, чтобы выиграть немного времени. Что за —  —Что думаешь ты? —Я думаю, что тебя подставили. Это дело Райнера.  —Как обычно впереди планеты всей, МакКормик. Когда ты это понял? —Когда он отравил тебя марихуаной с примесями в прошлом году.  О да. Это был отстой.  —И я только что понял ещё кое-что, — продолжил он, беря в руку косяк, взгляд его был остр. — Кайл настучал на тебя.  —Ебануться, — удивился я. — Ты ахуеть как впереди планеты, братишка. Даже Кайл не знает, что я в курсе этого. Кенни слабо улыбнулся, но оставался отдалённым.  —Он рассказал мне об Аксе и Айке… Я знал, что он ни в жизнь не будет держать ебало на замке, если узнает, что ты ответственен за продажу кислоты его младшему брату… но я не понимаю, чувак; почему ты позволил этому случиться? Почему ты позволяешь им продолжать думать, что ты в ответе за это дерьмо? Почему ты позволяешь Райнеру использовать себя? —Слишком много вопросов.  —И либо ты даёшь мне прямой ответ, хотя бы раз в жизни, — он помахал горящей сойкой. — либо я выкину остатки в окно.  Я вздохнул.  —Во-первых… Кайл может верить в то, во что хочет. Я знал, что он ходил к копам. Во-вторых… кто, по-твоему, кого здесь использует? Я получаю 10% от профита и траву, когда только пожелаю из-за договорённости с Райнером; я лутаю бабки, у меня странная, но крутая репутация в школе, и мне не нужно делать ничего, кроме как показываться порой на драках, когда он зовёт. —Блять, — сказал Кенни, раскачиваясь взад-вперёд пока раздумывал об этом. — Оно того стоило? То есть, твоё досье в говне, чувак… я в шоке, как твоей маме вообще удалось вернуть тебя в школу… Я не сдержался; из-за дыма, плывущего у меня перед глазами, я рассмеялся глубоко и зловеще, пока стропила не стали звенеть моим смехом.  —Моя мама и пальцем не дёрнула… я сам вернул себя в школу. Я знаю слишком много имён, чел… я опасен. —Ты угрожал Совету Образования? —Нет… я просто пообещал держать язык за зубами и не посвящать в некоторые аспекты полицию, но только при некоторых условиях. Я не то чтобы продал эту хуйню на прямую, но сделка была совершена… и я знал, кто покупает.  —Блять, — сказал он, затягиваясь. — Но ты не ответил на мой вопрос.  Кенни протянул мне джойнт с грубейшим взглядом из всех, что я когда-либо видел — а я видел много чего грубого.  —Оно того стоило?  Я не знал. Каждый раз, когда я отвечал на этот вопрос самого себе, ответ отличался от предыдущего. С минуту я осматривал шмалево, шипящее у меня в руке, разглядывая извивающиеся струпья на правой, которые навсегда испортили мои костяшки. —Что думаешь ты?  —По-моему, тебя это изменило.  Я выдохнул воздух через нос и сделал тягу, нахмурив брови и глядя на своего лучшего друга. Он всегда так говорил. Был ли я другим? «Нет», — продолжил думать я. Всё идёт по плану. Я получил из этой сделки всё, чего хотел — кроме некоторых неожиданных исходов: моя мать опустила руки, мой кот умер, а мой лучший друг сбежал — но голова моя болела, руки очернила вина, и я не видел себя ничем иным, кроме как монстром.  —Я слышал, что ты подрался с Фихтом. В прошлом году.  —Ты не знал? — спросил Кенни, опустив голову и потянув себя за пряди волос. — Я был так зол, чел. Это, пожалуй, была самая глупая, самая безрассудная вещь, что я когда-либо делал… этот парень извращенец; всё, что надо сделать, так это дважды подтолкнуть его к убийству, и…  —Бум.  —Ага. Я вышел на его автобусной остановке и мы подрались на мосту. Он… он отпиздил меня как Тузик грелку, чел… он перекинул меня через перила, и я… и я, блядь, упал. Я думал, что помру, но проснулся вниз по реке, наполовину замороженный, но живой.  «Интересно», — подумал я, неуверенно переваривая полученную информацию. Взять Райнера, мать его, Фихта, на слабо на кулачный бой, — именно этим тупым говном занимался бы старый МакКормик. Но — это могло бы быть одной из причин его разбития; потеря души напоминала пост-травматическое стрессовое расстройство — жертва страдает от постоянной эмоциональной отчуждённости или паранойи после сильной физической или психологической травмы. И тогда, это была вина Райнера — разве это не была в каком-то роде моя вина? —Йо… давай забудем об этом, чел. Давай поговорим о чём-то другом. Я слишком полон хорошей еды, чтобы быть таким расстроенным.  Я стряхнул пепел с подоконника, давая свободу мыслям. Он вылетел из окна и разлетелся по полям, догоняя горы. —Тебе всё ещё нравится эта девчонка Мёрфи… какеётамгспд… Хелен? —Елена, — рассмеялся Кенни. — Не-а, чел… она годами не приезжала в Южный Парк.  —Кто-нибудь другой?  —Хм? То есть… нет? Думаю, нет.  —Правда? Ты был так занят в средней школе, чувак… блять, даже когда нам было по двенадцать…  —Я знаю, ясно? — перебил он, снова потянув себя за волосы. — Я с этим покончил. Мне не было… мне не было хорошо со всеми этими людьми.  Я выдавил смешок.  —Что ж, лично я проблем не вижу, вы главное предохраняйтесь…  —Нет, не в этом дело, — сказал он, отводя глаза. — У нас всё было по правилам, но для меня… чувак, спустя какое-то время я просто начал чувствовать себя использованным.  —Ты? Использованным?  —Просто… то есть, было очевидно, что те девушки хотели от меня лишь одного…  В этот раз я засмеялся по-настоящему.  —Не говори мне, что горячим быть так трудно.  Он улыбнулся беззубой улыбкой; что-то всё ещё его гложет.  —Ну? Кенни помотал головой. —Не знаю. Причина, по которой я начал заниматься этим так рано, заключается в том, что… в том, что это казалось мне единственной вещью, имеющей смысл, когда я был ребёнком. У нас была одна няня, — продолжил он, — очень давно, и она постоянно заставляла меня… заставляла меня раздеваться. Типа, всё время то ради купания, то чтобы переодеться в пижаму перед сном, и всё такое… всегда была причина. Но для меня это было так странно.  Я не знал, что мне делать, и ещё меньше понимал, что говорить, немного разозлился из-за того, как далеки были его глаза, и начал выдумывать самый незаметный способ это исправить. Я подполз к нему на коленях и уткнулся лбом в его лоб.  —Я не знал. Кенни нервно хохотнул, и я почувствовал, как его руки начали играть со шнурками, торчащими из моей толстовки.  —Ну, мама мне не поверила, и мне было слишком стыдно говорить кому-то, так что… не знаю, я начал часто пропадать из дома после этого. По-моему я с этим покончил. Я протянул ему остаток курева и присел у стены.  —Стэн слушает вдохновляющего Робина Уильямса, — внезапно сказал он, из его зубастой ухмылки сочился дым.  Я рассмеялся как гиена.  —Ох, блять… он когда-нибудь поймёт?.. Он тоже рассмеялся, а затем рванул вперёд, чтобы раздавить таракана на подоконнике. Белки его глаз были бледно-розовыми.  —Эй… почему твой босс зовёт меня «фэй-ан»?  Я простонал.  —Я просил его так не делать.  —Ну, что это значит? —Это, э-э… у этого слова нет определённого перевода.  —Тогда скажи корявый.  —«Красивые глаза».  —Ох, — он сложил руки на скрещенных лодыжках и откинулся назад, выглядя удовлетворённо. — Что ж… по-моему, это легко перевести.  Я помотал головой.  —Нет, нет… потому что он мог бы просто сказать «красивые глаза», а это словосочетание звучит совсем по-другому. Когда он говорит о тебе, использует именно его… он говорит «非眼». Это просто… это другое. —Что ж… почему он говорит так?  —Как? — спросил я, усмехнувшись от его наивности. — Наверное потому что твои глаза как два дробовика, чувак. Его нижние веки изогнулись в полумесяцы, излучая радость.  —Так вот что это значит.  —Ты что, только что… — я нахмурился. — Ты только что обхитрил меня и заставил сделать тебе комплимент? Мне не следует напоминать тебе, что ты красивый, МакКормик. Он усмехнулся во все зубы.  —Но ты всегда говоришь это лучшим образом.  Я закатил глаза, решив, что позволю ему насладиться своим трюком, но только один раз, и не ссориться с ним. Я натянул капюшон, чтобы прислониться к стене. Кенни откатился на спине, как сложенный каремат, засунул руку под парку и почесал там, где кончался его живот, и волосы с лобка выглядывали из-под штанов. Пиздец идеальный, такой он был — если бы только мир позволил ему остаться таким, вместо того, чтобы дёргать его и тянуть, вместо того, чтобы вбрасывать в его жизнь таких монстров как я. —Ты спишь?  —Мм, — ответил он. 

XVII.II: Смерть, перевёрнутая

Я открыл глаза в Среднем Мире и выругался. Я надеялся, что — вместо настоящего моста между разумом и телом — прыжка веры может быть достаточно, чтобы оказаться в Нижнем Мире. Вместо этого, я снова очутился в полях — впервые тут же проснулся в Среднем Мире Кенни, и мне впервые не пришлось на животе уползать от созданий своего собственного сознания — я задался вопросом, было ли это из-за моей близости с ним в материальном мире. Та же бледная луна нависала над пейзажем, свет её нежно и прохладно проникал в мои глаза. В этот раз никаких огней всё ещё не было, но пепел тоже исчез; поля были сплошь укрыты иван-чаем. Куда бы я ни посмотрел, отовсюду тянулись к тёмному небу странные, сине-пурпурные цветки и их стебли, такие тихие и такие занятые. В каком-то роде, растения всегда были молчаливой какофонией жизни. В этом пространстве у меня не было воздуха, но я ощущал глубокое духовное дыхание под моей жужжащей кожей. Я поднял руки — но они были темнее, чем ночное небо в полях. В этом пространстве у меня не было воздуха, но я ощущал глубокое духовное дыхание под моей жужжащей кожей. Я поднял руки — но они были темнее, чем ночное небо в полях. Ох, что ж. В какой-то момент, пока я призраком бродил по незнакомой земле, проводя кончиками пальцев, напоминающими чёрные дыры, по полупрозрачным свисающим цветам, я заметил луну, находящуюся не на своём месте. Нет, две луны.  Не может, блять, быть. Они мигнули и исчезли.  —Нет, подожди! — позвал я и помчался в кусты.  Я не знал, кого преследую, но продолжал двигаться. Пространство в Среднем Мире было странной штукой; раз уж оно было бесконечным, мне лишь приходилось воображать, что я нахожусь в определённой точке, и стоило мне увидеть своё положение, я мигом оказывался там — но сперва мне нужно было забыть обо всех физических штуках, о мешке с мясом, кровью и костями.  Я внедрился в лесную местность на восходящем склоне; подлесок стал таким густым и запутанным, что мне стало сложно пробираться сквозь него — деревья и свисающие живые растение путались о мои рога и царапали мне лицо. Я остановился и выругался, а затем посмотрел в мрак перед собой настолько сосредоточенно, насколько смог.  —Червь! — позвал я.  И его глаза, походящие на две бледные луны, снова оказались здесь, выжидая.  —Ты не мог бы, блять… помочь мне? Червь моргнул и снова исчез. «Ну просто, блять, прекрасно», — подумал я, следуя за ним. Из всех блохастых животных-проводников из Среднего Мира мне достался ебучий Чеширский Кот, спасибо.  Не знаю, как долго я догонял Червя по едва заметным следам через лес — время здесь тоже было штукой странной; я знал только, сколько усилий мне требуется, чтобы продолжать. Пространство вокруг меня начало сжиматься — запутанные ветви и кустарники, о которые я спотыкался раньше, внезапно начали наступать со всех сторон, так что мне пришлось проскальзывать под корнями деревьев вместо того, чтобы перепрыгивать их. Моё зрение тоже менялось, становясь острее, начало хорошо видеть в тени, пока она вовсе не исчезла; я слышал шорох каждой ветки у себя над головой и далёкий шум, похожий на водопад. Я осознал, что превратился в Червя. Я был в Нижнем Мире.  С ново приобретённой свободой передвижения на четырёх конечностях, я ускорил шаг по густому, прохладному лесу. Земля всё ещё шла вверх — и я ощутил то самое мгновение, когда коснулся низа сознания МакКормика, потому что она стала слегка знакомой. Мою догадку подтвердил запах: терпкий, интенсивный запах гниющего лосося. Я был в медвежьем округе. Внезапно я вспомнил предостережения Мовэл, и опасность показалась мне реальной; в аду у меня не было ни шанса, если бы чёртов дух медведя нашёл меня таким — неокрепшей душой в теле Червя. Я перешёл на бег рысцой, как вдруг увидел на побережье тёмный силуэт. Он был слегка искажён; очертания были чёткими, но на груди сидела другая мерцающая фигура. Как только я приблизился, на меня уставился ястребиный глаз.  Блять. Тело Червя застыло. Хищная птица притворилась, что я ей безразличен и принялась чесать под крылом своим острым крючковатым клювом. Её крылья были запачканы свежей кровью; я слышал запах даже с такого расстояния. И как же мне вырвать эти огромные когти из груди моего лучшего друга достаточно надолго, чтобы он успел прийти в себя? Я почувствовал прилив ярости и зашипел. Ястреб ответил взмахом своих крыльев. Краснохвостые ястребы были привычными в Колорадо — они могли жить почти везде, и эти громадные сволочи охотились почти на всё; меня всегда в каком-то роде настораживали хищные птицы — их глаза, эти большие бездушные жёлтые глаза. Я посмотрел фильм Хичкока «Птицы» только раз, но мне и этого хватило; птицы официально пугали меня так, что я делал в штаны. Я принял решение; я прошёл весь этот путь не для того, чтобы повернуть назад. Я бросился на ястреба. Его крик был пронзителен — я волновался, что он мог привлечь зверей больше, гораздо больше к этой местности — и осознал, что должен покончить с этим шустро, иначе мы оба лишимся жизни. Он откинул меня в сторону крылом, гораздо более сильным, чем я ожидал (опять же, я был в теле котёнка, едва достигшего трёхмесячного возраста). Я поскользнулся в грязи и помчался к подлеску на верхнем берегу реки с ястребом у себя на хвосте — я чувствовал, как ветер, исходящий от его крыльев, бьёт меня по бокам, когда он навис надо мной, готовясь к нападению. Меня поймают как блядскую выпрыгнувшую из воды рыбку, если я не заставлю его как-нибудь покинуть воздушное пространство. Сидеть наверху — Червь и я это хорошо могли. Я прыгнул к ближайшему стволу пятнистого дерева и ухватился за нижние ветки. Когда ястреб наклонил крылья, чтобы замедлиться, я воспользовался моментом и накинулся на его белую грудку. Мы упали и покатились по земле кубарем из когтей да крыльев — моего веса было как раз достаточно, чтобы повалить его в заросли кустарника; я колотил его по пернатому животу задними лапами; но выглядело это так, будто я только лишь вырывал перья. Массивная птица скинула меня и наши тени на один чудовищный момент застыли над землёй, а затем он начал разрывать мой бок своим клювом. Он меня пытался, блять, выпотрошить. «Беги, беги, беги», — советовали инстинкты Червя. Я перекатился и ударил его передней лапой по глазу, — а затем снова полетел к деревьям. Я промчался через кусты, в этот раз примыкая к земле, чтобы сохранить между мной и этим монстром слой кустарника; он здорово разорвал мой бок. Я начинал беспокоиться за Червя — но я ничего не мог поделать, пока не покинул бы этот трижды проклятый, Б-гом забытый метафизический мир.  Я сделал длинный круг по земле, выбирая самые темные, самые густые заросли, и предпринял отчаянный рывок к береговой линии и брошенному телу. Я опять услышал визг ястреба. Приторный гниющий запах медведя разносился вниз по реке.  Я наконец-то добрался до Кенни. Его ноги всё ещё были наполовину в воде. Я осторожно ступил на его грудь, побледнев от увиденного — кровь стекала из уголка его рта, а глаза его были открытыми, пустыми, пялились в небо. «Такого не может быть», — подумал я. Он — он мёртв. Ястреб сбросил меня на мелководье как раз когда я осознал, каким был идиотом. Благодаря шёлковой серой шерсти Червя, я уклонялся от ударов крючковатого клюва и использовал свой маленький вес, увлекая птицу в воду вместе со мной; намокшие и пропитанные водой крылья птицы замедляли полёт. Один из её когтей вцепился в мой животик — я почувствовал, как она начала копать ту же рану, что и прежде, словно что-то искала.  Запах усиливался. Я заметил огромный, неповоротливый чёрный силуэт, скачущий к нам по берегу реки. «Ох, блять, ох, блять, ох, блять», — мысли Червя и меня слились в один паникующий поток. Я выбрался из-под ястреба и выбежал из воды.  —Сюда! — завопил я, обращаясь к мокрой птице.  Когда она выбарахталась из мелководья, я устремился к деревьям, оставляя труп позади. Когда я обернулся через плечо, сквозь взмахи больших мокрых крыльев и воды, капающей с них, заметил медведя гризли, обнюхивающего тело. «Хорошо», — подумал я, убираясь подальше от омерзительной сцены. Я был здесь не для спасения тела; я был здесь, чтобы спасти птицу. Я осознал, что она была здесь словно в ловушке, прилипнув к воспоминанию, но не в силах изменить исход; ей нужно было отпустить — ей нужно было перестать бояться смерти, перестать бороться ради защиты чего-то, что уже мертво.  Я повернулся и резко остановился, как ястреб ринулся на меня.  —Сюда, ко мне, МакКормик, — подначил я своим бестелесным голосом — я вовсе не был уверен, удалось ли мне издать хоть звук. — Какая, блять, муха тебя укусила? Ястреб приземлился передо мной и расправил крылья, чтобы стряхнуть влагу и ил, накопившийся с нашей драки на мелководье. Меня окатило водой и кровью — ладно, на деле эти трюки с крыльями были довольно впечатляющими — и я всё ещё не имел понятия, как разбудить его и заставить покинуть это ужасное место. Однако у меня появилась очередная тупая идея. Я подбежал к ближайшему дереву. Ястреб закричал и взлетел. Мне повезло — он промок достаточно интенсивно, чтобы замедлить её, и я получил ещё один шанс; я скакал с ветки на ветку, пока птица не приблизилась достаточно близко, затем скомандовал телу Червя, в котором находился, принять охотничью позу и прыгнул — на этот раз приземлившись ястребу на спину.  «Шея», — подумал я. Мост к разуму. Я с силой укусил.