Зубы мудрости

27 октября  —Я спросил только потому, что подумал, что ты захочешь надрать жопу этим засранцам из Северного Парка.  —В чём дело… никто из команды не выйдет? —Все выйдут, — сердито посмотрел на меня Райнер. — Но я рисковать не собираюсь. Ты за или против?  —За.  У меня не было выбора. Райнер задал вопрос, чтобы укрепить иллюзию нашего сотрудничества — но он был у меня под каблуком, и его это пугало. Напуганные животные были опасны; напуганные животные были бешены — они уничтожали всё, что находилось вокруг них, а потом и самих себя. Если Райнер заметит хоть какие-то признаки бунта с моей стороны, ему придётся несладко. Это был вопрос времени, когда момент настанет — мне нужно было лишь придумать, как от него избавиться, когда это произойдёт.  Я терял контроль.  31 октября  —На, выпей… Ты сам на себя не похож.  Через деревянный стол ко мне потянулась рука с кружкой в ней. Я коснулся посудины рукой и почувствовал, как по кончикам моих пальцев растекается тепло.  Тихо жужжала какая-то музыка, начиная пощипывать мои барабанные перепонки — умоляя меня расшифровать её замедленный ритм. Чем больше я думал о ней, тем сильнее она растекалась по комнате. «Итальянская», — подумал я. Итальянская опера, вокалист, то ли мужчина, то ли женщина — я не мог разобрать — задержался на одном, высоком и дрожащем децибеле. Звук заикался, гудел, то усиливался, то затухал, словно у исполнителя был плохой слух или же звук исходил из низкокачественных динамиков. Я невольно задумался о том, как же сильно эта комната нуждалась в новой звуковой системе и альбоме J. Cole.  —«La gazza ladra», — подсказала она. — Россини всегда заманивал свою аудиторию в тета-сознание искуснее всех.  —Сорока-воровка.  —Верно!.. — сказала она с ноткой приятного удивления. — Ты слышал оперу? —Нет, я просто… знаю.  —Ты знаешь легенду? О молодой девушке, приговорённой к смерти из-за обвинения в краже серебра.  —На самом деле его воровала сорока. —Да.  Жидкость в кружке была тёмной. Я не видел дна, но у напитка был горьковато-вареный аромат большинства чаёв на растительной основе. Вся комната пахла чем-то однажды вырванным из земли и развешенным на солнцепёке на несколько дней чтобы подсохнуть. «Кажется, это чай», — подумал я.  —Ты, должно быть, голоден.  —Умираю от голода, — согласился я, осматривая тёмную жидкость. Я смутно ощущал своё туловище, и то, что оно опиралось о спинку стула, — я чувствовал, как за рёбрами воет водоворот голода, — но стоило мне взглянуть на свои ступни, как я не увидел ничего, кроме лужи мрака.  —Всё постепенно, — говорила миссис Мовэл. — Хотя, должна признать, я уже впечатлена твоим прогрессом.  Я постепенно начал слышать посторонний шум, заглушенный дрожащими ариями «La gazza ladra». Журчание какой-то жидкости, как будто вода капала из-под крана, или её переливали из одной ёмкости в другую.  Я внезапно вспомнил, почему оказался в доме своей соседки с чашкой чая в руках. —Слушайте, — сказал я. — Класть всякое дерьмо людям в почтовые ящики это федеральное преступление.  Я потянулся к своей сумке, чтобы достать из неё книгу, но отдёрнул руку, когда кисть пронзила острая боль.  —У меня кровь из руки идёт. Почему у меня идёт кровь из руки? Я уставился на три своих сустава пальцев: избитые, фиолетовые, красные и жёлтые, покрытые кровью и гноем. 30 октября  Я следил за Райнером через туман. Между его ладоней блеснул нож. Шестидюймовый выкидной нож с ослабленным креплением — как раз такой, как он любил.  —Мы на месте.  Я хрюкнул.  —Ты готов? — бросил он на слабо.  —У тебя есть план?  —План такой же, как всегда. Приходим, предлагаем сделку, если они не соглашаются, надираем их задницы. Избавляемся от копов в метро… ты слушаешь меня?  —Какой сегодня день?  —Четверг. Чёрт тебя побери, Эрик. Что у тебя в бошке происходит? Я уставился на него глубокими тёмными глазницами.  Он вздохнул, расширив ноздри.  —Ты правда так и останешься в этом наряде? Выглядишь как дьявол.  —Скоро Хэллоуин. И я не дьявол. Я, блять, Минотавр. Райнер покрутил нож у себя в руках и протянул его мне, держась за лезвие.  —Зачем это?  —Блять, это заточка. Возьми.  Я осмотрел его с головы до ног через дырочки в маске.  —Я не буду никого пырять. —Это на экстренный случай, — сказал он, буквально насильно заставив меня принять оружие, а затем натянул лыжную маску на лицо. — Пошли.  31 октября  Я оттолкнул книгу от себя через стол.  —Ох, да… Я подумала, что она может тебя помочь.  —Помочь мне? — спросил я. — Она на ёбаном греческом. Я не могу прочесть. —Что думаешь о седьмом чувстве? —Думаю, что это наёбка.  28 октября  —Что читаешь, Эрик?  Следующие слова я адресовал тени, нависшей через моё плечо.  —Развернись и уходи… Постой! — крикнул я. —Баттерс, какой сегодня день?  —Что? А, вторник, Эрик! — защебетал он. — Счастливого вторника!  31 октября  —Наверное, это тебя заинтересует чуть больше.  Тяжёлая книга скользнула по деревянному столу, остановившись рядом с дымящейся кружкой. Я коснулся потёртого переплёта левой рукой. Надпись на обложке давно стёрлась и название разобрать было невозможно. Я открыл её на титульной странице.  —Я не могу это прочесть.  —Ты начал исследовать Средний мир, но в Нижнем и Верхнем мирах тоже предстоит сделать немалое.  —Эй, можешь закрыть свой кран? Я не для того сюда пришёл, чтобы ты устраивала мне свои китайские пытки с кучей воды в твоих словах.  —Что ты слышишь? 27 октября  Лучи восходящего солнца начали проникать в мою сычевальню. Я выключил лампу, под которой лежал один из моих нотных станов, осознавая, что она мне больше не нужна. Моя стена с масками под утренним неярким светом казалась серой, дырки для ртов и глаз отбрасывали на неё тянущиеся вниз тёмные тени. Посередине было свободное место; одной маски недоставало.  Воздух проникал в помещение сквозь щель в стекле, и одеяла на моей кровати зашевелились. Я опознал отчётливый скелет плеч моего лучшего друга.  —Господи, — подумал я вслух. — Мы спали вместе?  Я резко обернулся, когда сдавленный вздох ударил мне в плечо.  —Нет, — рассмеялся уже проснувшийся Кенни, стоящий рядом со мной. — Я почти уверен, ты сидел здесь всю ночь, чувак.  Я обернулся назад, взглянув на кровать. На ней было пусто.  —Тебе что-нибудь снилось? — спросил я.  Он сел на скамеечку. Я подвинулся.  —Ага. Я утонул в пруду Старк.  —Что с нами происходит? — промямлил я, нажимая на клавиши пианино, но не слыша ни звука.  —Я не знаю, — сказал он, внезапно отстранившись. Когда я посмотрел на него, МакКормик перегибался через подоконник, встречая прохладные лучи восходящего солнца. — Тут прошлой ночью была сорока. Получше следи за серебром.  31 октября  —Забавно, как вмешательство одной птицы может изменить судьбы стольки людей.  —Сороки не агенты смерти; они просто воришки.  —Безусловно, — миссис Мовэл кинула в мою сторону одобрительный взгляд.  —Девушка выжила. Девушка из оперы; я просто… я просто запомнил. Они нашли гнездо и украденное серебро.  Я наконец-то посмотрел на неё.  —Вам разве не было, типа, за пятьдесят, когда мы впервые встретились? — Женщина передо мною всё так же была увешена бигуди, кольцами и звенящими серьгами, как раньше…но она была не той женщиной, что всунула мне Червя той грозовой ночью. Она была женщиной с портрета на стене: серые глаза, омраченные оранжевым пятном на правой радужке, две тонкие линии, обрамляющие рот, серо-каштановые волосы, свисающие палками из-под шарфа на голове.  30 октября  Они притащили собак.  Ещё до того, как мы добрались до назначенного места — парковку, освещённую единственным уличным фонарём, словно душа, застрявшая между мирами, — я услышал характерную для псов возню и лязг цепей.  —Сделка, чел, — напомнил я Райнеру.  Он не послушал. Сделка сорвалась, пацаны Райнера выступили из тени в тёмных масках и встретили ребят из Северного Парка без слов, лишь хрюканьем да рычанием. Парковка оживилась в мёртвой ночи; через глаза Минотавра я наблюдал, как тысячи демонов в чёрных масках охватывают собой асфальтированную площадь, словно годами ждали этого жестокого события. Мне было их жаль.  31 октября  —Это неправильно, — сказал я. — Эта ария не должна длиться больше пяти минут.  —Сколько ты уже здесь, Эрик?  Я не знал. За окном поднималось солнце.  —Это неправильно.  —Время забавная штука, в местах вроде этого.  На дне кружки я заметил неровные очертания какой-то увядшей флоры. Я допил жидкость.  —Иван-чай? —Чрезвычайно полезная трава.  Звук журчащей жидкости становился ярче и насыщеннее. Серьёзно — что это за херня? С пола, этот звук доносился с пола позади Мовэл. Я вытягивал шею, я изворачивался, но увидеть не мог.  27 октября  —Прошлой ночью шёл снег.  Я оттащил его от окна.  —Давай проверим.  Воздух снаружи кусался. На заднем дворе тонкий слой инея покрыл траву, скручивая особо длинные стебли в завораживающие кудри Тима Бёртона, напоминающие длинные белые пальцы, торчащие из замёрзшей земли. Над могилой Китти иван-чай разросся, превращаясь в небольшое, покрытое колокольчиками поле синевато-фиолетового цвета. Иней растает, как только солнце взойдёт над деревьями, но пока что у нашей обуви было время прогуляться по промозглой траве.  —Ты серьёзно? — смеялся он.  —Это традиция, — сказал я.  Мне не хватило ссанины на фамилию, так что я остановился на «Эрик» и сделал шаг назад, чтобы в полной мере оценить результат своего труда. Буквы отдавали характерным запахом, смешавшимся с морозным утренним воздухом. Имя Кенни оказалось рядом с моим, и я едва ли смог его распознать. Как для профессионала в граффити, мочой рисовал он плохо, потому что ссал криво, но, думаю, специалистов в этом деле действительно немного.  —Я много лет этого не делал.  —Что произошло прошлым вечером? Послышался шорох одежды, когда МакКормик весьма вежливо убрал подальше свой хер, а затем хруст снега, когда он подобрался поближе.  Я просунул пальцы ему под капюшон, подтолкнул очки своим большим пальцем. —Кайл нагадал тебе карту Смерти.  —Почему ты не ушёл?  —Подумал, что тебе кто-то может быть нужен.  31 октября  —Что ты слышишь, Эрик?  Я почувствовал, как у меня скрутило живот, наклонился на стуле и вырвал на пол. Я ожидал ощутить неприятное жжение с обратной стороны зубов, но не почувствовал рта вообще, именно — лишь новое отягощение рядом с ушами. С нового ракурса я видел больше теней, снующих за спиной Мовэл. Чем дольше я смотрел, тем отчётливее они становились. Коты — целая орда котов. А в центре сидел тот самый с плоской мордой и огромными янтарными глазами, разве что сегодня янтарными они не были, они были красными. И этот звук… Моргнув мне своими мрачными глазами, лунно-серый кот вернулся к лаканию из блюда на полу. Коты пили из блюдца, до краёв наполненного кровью.  —Что ты такое, если точно?  Серый в её глазах становился всё более прозрачным в лучах восходящего солнца.  —Что-то, чем у тебя тоже есть потенциал стать.  —Я устал говорить с вами, Леди.  Однако совершив попытку уйти, я не обнаружил своих ног; я буквально не осознавал их существования, поэтому идея о ходьбе некоторое время крутилась у меня в голове, прежде чем упасть новым грузом у ушей.  Я обернулся к Мовэл.  —Что ты хочешь от меня?  30 октября  Когда Райнер впервые вовлёк меня в драку, мне было 14 и я был ничем большим, чем  толстяком. Я выжил благодаря своему жиру и простому везению. Однако моей целью было перебраться на денежную сторону отношений с Райнером, и мне нужно было где-то начать. Прежде чем получить доступ к какой-либо части наркоторговли на весьма политически развитом рынке средней школы, прежде чем получить какой-либо продукт, и что более важно, его побочные продукты — деньги, власть, но больше, я думаю, власть — мне нужно было проявить себя. А когда я хотел чего-то, когда я разумом и телом отдавался заданию, учился я быстро.  Когда меня поймала полиция, и меня отстранили от занятий в средней школе, Райнер перестал звать меня в драки. Но в последние месяцы что-то в нём изменилось — меня вытаскивали из дома по ночам всё чаще и чаще, в всё более тёмные и тёмные уголки, и я был весь в его распоряжении. Потому что если бы я не был, он бы придумал причину моего, типа, предательства в своём воспалённом мозге, и окончательно бы ёбнулся, чтобы перенять меня обратно.  Первым правилом драк было не приносить оружия — оно было против того, кто его приносил, да и банды не были заинтересованы в том, чтобы оставлять после себя трупы. Но даже несмотря на это, парочка засранцев время от времени всё-таки приносили с собой бейсбольные биты и кастеты на драки. Цели битв были мне неясны: ни одна из сторон ничего не получала, да и не теряла, полиция неизбежно появлялась и единственное, чего удавалось добиться, это подтверждение старой границы. Я полагаю, что кто-то просто надеялся, что в один из таких дней Райнер или кто-нибудь с противоположной стороны, станет небрежным, оставит за собой слишком много улик или даже трупов, и будет пойманным полицией.  Райнеру было что терять больше всех — он был в том редком положении, когда полиция считала его ничтожеством, будучи уверенной, что они искоренили банду, когда поймали и остальных участников в средней школе. Я был лицом операции, пока Райнер продолжал дёргать за ниточки за кулисами. Если бы пошёл слух, что на деле торговля ни капельки не пострадала от публичного унижения Эрика Картмана, полицейские снова начали бы сновать туда-сюда по округу, а у Райнера была одна слабость: я.  Мою маску сбили в одной из первых заварушек, но ночь стояла тёмная и ход войны, кажись, менялся в пользу Южного Парка — отряды наемников Райнера в капюшонах только-только начали одерживать верх над разношерстной командой Северного Парка, также носившей маски, как вдруг раздавался свист и я услышал лязг цепей. Брань волной захлебнула парковку. Я дёрнулся, стараясь вырваться из крепкой хватки мужика, от которого воняло мочой и пивом, вероятно, бездомного и нанятого для того, чтобы сражаться за Северный Парк. Посредственные старшеклассники не знали, что удары по корпусу были эффективнее, чем уродование лица противника. Вся эта штука с ними была театром. Я поцарапал голову об асфальт, упав от удара в область рта, но сильно ранен я не был, если не учитывать разбитую губу и порезанную бровь. Когда мы услышали свист, я был наполовину ослеплён стекающей кровью и тем, как вонючий бомж выбивал из меня душу.  Свист оборвался очень внезапно.  Я вырвался из хватки мужика, когда его на пол повалил лающий пёс. Ровно встал на ноги и помчался к машинам. Ещё одной вещью, что регулярно спасала мою задницу, был мой хорошо отточенный инстинкт самосохранения. Меня в любом случае не привлекала идея проследить за тем, как собака съест лицо мужчины. По всему участку драки прекращались — члены обеих сторон убегали от четырёх или пяти адских гончих, проносящимися со скоростью пули. Они напоминали смесь мастифов и питбулей — незаконное потомство сторожевых собак, выведенных для безжалостного выполнения одной или двух команд, — и хотя дрессировать их было легко, они, кажется, не слишком хорошо отличали обоссаных бродяг из Южного Парка от обоссаных бродяг из Северного.  Двигатели зарычали, возвращаясь к жизни. Уклоняясь от кулаков и клыков, я подобрался к грузовику кузена Райнера по кличке Джунгл.  Схватившись за лодыжку, она потащила меня вниз; мои мозги чудом не оказались на асфальте. Зубы с должным давлением прошли через ткань моих брюк и я пнул атакующего с яростной самоотдачей существа, отчаянно боровшегося за свою жизнь — с той же дарвиновской самонадеянностью, заставлявшей человека пиздить акул и медведей. И мне повезло; каблук моего ботинка пришёлся прямо в нос быдловатому животному и оно отступило с побеждённым воем, тряся головой.  Фургон загружался в нескольких ярдах от меня. Банды собирали раненых и направлялись к машинам.  Я забыл, что псы охотятся стаями.  Я увидел лицо Джанга, сидящего за рулём, когда собачье охотничье дыхание ударило в мою шею сзади. В панике я упал на колени, оперевшись руками о землю, когда пёс набросился на мою голову. Когда он повернул свои глаза на меня, я пригнулся и покатился, надеясь, что тени оживлённого фургона Джунгла будет достаточно, чтобы отпугнуть этих чудовищ — но даже забравшись под грузовик я не ощутил той защиты, на которую я рассчитывал, и в одно мгновение прямо у меня перед лицом появилась ужасно сморщенная морда первой гончей, пока когти второй угрожающе стучали по стенкам авто. Я пытался что-то придумать, но был не в силах даже дышать — вероятно потому, что ещё никогда в жизни не был так напуган. И причиной этому были даже не собаки, — ожидание. Ожидание их атаки, словно я какой-то червь, — такое часто практиковалось в ночных кошмаров, а моя голова в последнее время была настолько ими забита, что я не был уверен, выдержу ли ещё один.  Пёс прополз под машину на животе и постарался ухватить моё лицо; вместо этого он поймал пастью мою руку. Я, типа, зарычал на него, надеясь, что ярость и боль его отпугнут, или помогут мне выбраться.  Я услышал, как Райнер звал меня по имени. Двигатель над моей головой начал дрожать и рычать. Я пытался кричать, но пёс не собирался отступать — навозившись вдоволь с моей рукой он переключился на шею и я обматерил неумение Джунга нормально водить; если бы этот хер знал хоть что-то об аэродинамике, его грузовик не был бы так приподнят на шинах, и я не сидел бы под ним, пока чёртов демон грызёт моё горло. Я схватил животное за его окровавленную шкирку и откатился.  Откинув собаку в сторону, я выбрался из-под фургона и оказался посреди парка. Послышался рёв и вскрик, и в моём поле зрения оказался второй пёс. Он прыгнул ввысь и укусил меня за чёртово лицо, его задняя конечность упёрлась в мой кадык, а верхняя челюсть начала драть мой лоб — и я осознал, что он пытался сломать мне череп, в точности как его давние дикие предки. Райнер снова позвал меня.  Сильные передние лапы и острые чёрные когти копались в слоях моих одежд. Слюна капала мне в ухо. Я ударил пса по голове, но они были приучены кусать и ни за что не отпускать свою жертву. Мне оставалось только одно, честно.  Мастифф всё ещё пытался добраться до моей головы, когда его тело начало медленно слабеть и опускаться на моём. Клыки отчаянно царапали мою шею. Затем собака начала слизывать кровь с моего лица, долго и медленно. И наконец, она умерла.  К моменту, как я сбросил с себя труп собаки и достал окровавленный нож из её груди, парковка уже освободилась от машин. Я встал на ноги и, прихрамывая, направился к забору, стараясь выкинуть образ мёртвого зверя из головы. Это не выглядело правильно — как никогда не выглядело бы правильно сбитое на дороге животное. Почему-то всё, что умирало слишком рано или слишком странным образом казалось извращённым. Словно больше не что-то природное.  Я вытряхнул смесь слюны и крови из уха. Игнорировать сирены стало теперь невозможно. Вскоре бело-синие мигалки осветят мрачную площадь и выкажут стоимость сегодняшней потасовки.  Я слегка пригнулся, чтобы поднять с асфальта свою маску, взяв её за один из длинных, закрученных рогов.  Хотя бы одна тайна была раскрыта: Райнер однозначно пытался погубить меня.  31 октября  —Я просто хочу, чтобы ты слушал меня, Эрик… —Ага, становись в очередь… последний человек, что сказал мне это сейчас сидит в дурке и жрёт собственное дерьмо.  —Редко случается, что у кого-то проявляется такой потенциал и возможности; таких людей, честно говоря, поразительно мало. Слушай меня, и я помогу тебе совладать с силой, что пожирает тебя заживо… —Ой-ой, да Вы же говорите мне именно то, что я хочу слышать, разве не так, Леди? Сколько измотанных подростков уже слышали это от Вас? Или это Вам кто-то сказал подобное? Они тоже говорили, что Вы особенная? Они обещали Вам власть и богатство? —Я вижу, что ты ещё не готов.  —Не, знаете что, забудьте обо мне. Я только что осознал, что я неподходящий кандидат для Вашего блядского циркового высера. Я ухожу. Она улыбнулась мне через стол тонкой, жалостливой улыбкой.  —Как же ты это сделаешь? Дверей ты здесь не найдёшь.  —Это я знаю, — сказал я. — Возможно, я не слишком умён, чтобы принять сделку, которую Вы пытаетесь со мной заключить, но я достаточно обучен, чтобы знать, что солнце не встаёт на западе.  Когда Мовэл отвела от меня взгляд, чтобы посмотреть в окно, я взял кружку с кипреем и швырнул её так сильно, как только смог. Эта ария закончилась.  26 октября  Я посмотрел вниз — во мраке Червь выкарабкался из коробки и встретился взглядом с единственным источником света, с лампой, что заставляла мои ноты сиять и размывала очертания белых клавиш пианино. Существо приподнялось на своих задних лапках и ухватилось за лавочку рядом с роялем своими шестипалыми лапами. Он был слишком мал и слаб, чтобы прыгнуть, но намерения Червя ясно отображались в его глазах, похожих на полные луны — глазах, что с каждым днём становились всё шире и шире.  Я не осознавал, что делаю до тех пор, как мягкие складки Червя оказались под моими ладонями, а затем он начал скатываться со скамейки, стараясь ухватить недоразвитыми когтями за что-либо ради равновесия. Наконец-то он ухватился за мою толстовку.  —На что ты пялишься? Только то и делаешь, что пялишься на меня.  Я снова обернулся к размытым клавишам пианино и спросил у теней в комнате:  —Какой сегодня день?  У голоса не было тенора, текстуры или тона, но я был уверен, что это был Червь.  Что, если бы я сказал тебе, что это сон, и тебе придётся пройти ещё через тысячу таких же, чтобы наконец проснуться? —Сегодня.  Я посмотрел на кровать.  —Я думал, ты ушёл.  —Я всё ещё здесь, по большей мере, — он покинул кровать и направился ко мне через темноту зигзагами, что показалось бы мне странным, не зная я, что он делает это чтобы не грохнуться, избегая весь хлам на полу. Червь изучал пианино. Оттуда, куда он поставил лапы, послышался звук. Я обхватил его туловище и поставил его обратно на пол; он пошатнулся и не оглянулся.  —Он растёт.  —Наверное, он не навечно останется монстром. — Не то, что я. Я всегда им буду. Свет от лампы освещал его голубые глаза. Он сел на скамью.  —Что ты здесь делал?  Я взглянул на пол, туда, где лежала книга о седьмом чувстве. Я вспомнил часть об осознанных сновидениях.  —Пытался заманить свой мозг в тета-волны. Я слышал, что это возможно сделать с помощью правильной музыки.  —Я слышал, что это можно сделать с помощью пейота, — подмигнул мне он.  Я прыснул.  —Точняк.  Я нажимал на клавиши пианино, сам не осознавая этого. Старый блюзовый ритм сочился из кончиков моих пальцев, словно величайшая ирония, воплотившаяся в жизнь; Эрик Картман может творить. Возможно, это были лишь позаимствованные от кучки по большей части забытых афро-американских музыкантов блюзы, но почему-то эти странные, неясные мелодии казались моим ушам правильными; под моими руками они казались такими же естественными, как и очертания хоккейной клюшки или мягкость шерсти Мистера Китти.  —Что это было? —«I Don’t Stand a Ghost of a Chance With You», — сказал я, даже не осознавая, что играю исполнение этой песни джазовым пианистом Теолинусом Монком. — Старенькая, — продолжил я. — Всё равно хорошая.  В бледном свету, я увидел, как он надел свой капюшон и понял, что ему тут же стало стыдно либо же он занервничал. Я стянул его снова, и он уставился на меня.  —Не делай так, — попросил я. — Хотя бы не здесь. Знаешь, Маккормик, каждый в Южном Парке… пожалуй, даже каждый в округе Парк… рано или поздно покидал меня. Но не ты, чел. Вовсе нет. Иногда, — я вдохнул побольше воздуха, отыгрывая последние нотки. — Меня посещают мысли, что ты не из моего маленького мирка.  Мои руки наконец замерли, когда мой лучший друг повернул мою голову и коснулся своими губами моих. Моё скрипучее одиночество сменилось глубокой ночью, и я почувствовал тепло, которого не чувствовал годами.  29 октября  —Эрик… Эрик! Эрик Картман!  Я вышел из ступора, поднял взгляд от книги и понял, что нахожусь на уроке социологии. Морщины на лбу мистера Парадиза скакали и боролись друг с другом за доминантную позицию.  Я вопросительно хмыкнул.  —Твоя машина нелегально припаркована, — сказал он. — Пожалуйста, переставь её и возвращайся в класс. Шустро.  —Э-э-э… Какой сегодня день?  Тени моих одноклассников переглядывались, ёрзали и прыскали.  —Среда, — ответил Парадиз. — Незнание даты, или даже своего имени не даёт тебе права парковаться как будто у тебя руки из сраки растут. А теперь вон отсюда.