Зубы мудрости

Стрелка на напольных часах, щёлкая, приближалась к десятке, как вдруг я услышал какой-то звук — он явно был лишним. —Дверной звонок. —Я ничего не слышал.  Я взглянул на Кайла, что перебирал колоду игральных карт, сидя за передвижным столиком. Стэн трупом лежал на диване и сонно возился со своим ручным радио. Ни один из них не обращал внимания ни друг на друга, ни на меня, но даже несмотря на это подходили друг другу больше, чем Земля и Солнце; они были неразлучны, словно Эскимосы и снег, как задолженности и налоговая инспекция… чёрт, не принеси Кайл с собой эту свою трубку, я был бы трезвее. Стоило Акселю выйти за дверь, как Хонда семьи Брофловски уже была на пути у моему дому, а Стэн стал приходить в себя. Мы договорились на гараж. Кайл кружился по гаражу, купаясь в лучах света от многочисленных лампочек, вставил в магнитофон пластинку какой-то новой инди-группы, по которой фанател, а Стэн передвинул обогреватель поближе к столу. Я сел за стол на перевёрнутый ящик и взял себе миску. —Миленькая трубка, — смутно помню как сказал это Кайлу, учитывая, насколько я тогда был пьян и обдолбан. —Миленький свитер, — ответил он, осматривая толстовку Теда с логотипом «Black Label». — Легковоспламеняющийся материал, а? — И я вспомнил, как Кенни свернулся у меня на диване в позе эмбриона, словно ангел смерти. Ребята всё ещё спорили, в какую карточную игру будем играть, как я услышал дверной звонок. —Ну конечно, Кайл, — сказал я, вставая. — Что ж, давайте вы двое зароете головы по шею в грязь, а я проверю пока дверь, вот и посмотрим, кто из нас тупее. Помимо всего прочего, Брофловски выдаёт очень непристойный жест рукой, даже не взглянув на меня.  Я вышел из гаража в гостиную и закрыл за собой дверь, наслаждаясь домовым теплом. Свет, исходящий из ванной этажом ниже тонкими лучиками пробирался через темноту. Я почувствовал, как меня захлёстывает раздражение — зачем ты роешься в моих вещах, МакКормик — но эта мысль не смогла преодолеть напряжение, жужжающие у меня под глазами, так что вместо того, чтобы злиться, я просто поплёлся к двери, передвигаясь словно обдолбанный зомби, норовящий взглянуть на этот чудесный мир. Кенни увидел меня в зеркале. Он выглядел взволнованным, но мне хотелось смеяться, увидев, какие красные у него глаза. Голубоглазые люди всегда кажутся какими-то маньяками, когда накуриваются. Я прочистил горло. —Вы меня с Червём одного оставили, — пожаловался он. — Было очень темно, и я уже расслабился, а он вдруг как начнёт царапаться… —Зачем ты… хозяйничал там, в ванной? — Ладно, спросить вышло не в точности так, как я ожидал.  —У меня так сухо во рту, чел… мне нужно почистить зубы!  В этот раз я действительно рассмеялся. Эй, как минимум он выглядел так взволнованно из-за того, что беспокоился о неприятной тягучести во рту и болях в горле, а не, скажем, том, что его пырнули ножом где-нибудь на парковке. А ещё — это было мило.  —Ладно, принцесса… зубные щётки в, э-э… э-э-эх, — Я почесал лоб и несколько раз сжал и разжал другую руку. — Святые куриные крылышки, да как оно? Как оно называется? В шкафчике! Щётки в шкафчике!  Когда Кенни вяло открыл правый шкафчик, в дверь позвонили.  —Ого, — сказал Кенни, распаковывая новую зубную щётку и выдавливая пасту. — Кто это? Уже поздно, разве нет? Я отключился часа так на три. —Уже звонили, — сказал я. Он пискнул что-то, подталкивая очки наверх средним пальцем, как делал всегда.   —М-м… я так не думаю, чел. Разве что если это было, типа, очень давно… то есть, в этом случае… может там хэш-сленгер? Подозрительно… —Нет… заткнись, МакКормик, ты несёшь хуйню! Звонили секунд пять назад. Я слышал из гаража. Кенни помотал головой, но сдался, засунув зубную щётку в рот.  —Ну так ты ответишь?  Я отвернулся от источника света к двери. До этого разобраться со звонком казалось невыполнимой задачей — сейчас даже открытие двери казалось непостижимым. Я как будто проходил один из сложнейших уровней в Super Mario Sunshine, когда только-только справился с одним из них, думая, что сделал невозможное и хуже уже не будет, и тут вдруг вылазит тот же самый пиздец, так всё ещё и крутится. И из-за того, что я идиот, да к тому же и обкурен, я рассказал об этом Кенни. И из-за того, что он идиот, да и мы к тому же делим один крошечный, поражённый синдромом Дауна, мозг, он кивал головой и плевался в раковину.  —Да-а, ага, я помню эту игру, чувак. Он попил из-под крана и снова плюнул, а затем вышел из ванной и направился к входной двери.  —Что ж, сделаем это вместе. Два полу-ёбнутых подростка равны одному среднестатистическому гражданину, правильно? «В Южном Парке, наверняка», — подумал я. Кенни встал на носочки и посмотрел в звонок. —Он в знакомой униформе. Вы заказали японскую еду? Хоть бы там была темпура, — он захлопал в ладоши и открыл дверь. —Добрый вечер, ребята, спасибо, что выбираете нас, «Маленькое Токио», — выпалил курьер. —Привет, Пэт. Ты работаешь допоздна. —Привет, Кен. Ага, Такер прогуливает смену. На, забирай свою бала… то есть, вот ваш заказ. —Сколько с меня? — спросил Кенни, забирая пакеты. —Уже оплатили через приложение. —Ох, — сказал Кенни, заходя в дом. — Как же, блять, мило. Я попросил у прыщавого засранца по имени Пэт чек. Отсканировав его, я заметил четыре последние цифры с кредитки Тедди. Назойливый говнюк. —У меня постоянно так, — говорил Кенни из кухни. Куда бы он ни шёл, в том месте загорался свет. — Накуриваюсь слишком сильно и отключаюсь. Отстой.  —И почему отстой? — спросил я, закрывая дверь, когда мотор мотоцикла для доставок Пэта завёлся с характерным грохотом. — Три часика сна в добавку, так ещё и просыпаешься на всё готовенькое, когда еда уже здесь… как по мне, звучит отлично. Я в это время пытался выжить, пока у Стэна и Кайла был вечер «супер-лучших друзей»… каково мне было по-твоему? Стой, дай перефразирую… насколько я по-твоему под кайфом? —Кайл здесь?  —Ты не слышишь, как воняет его сраный гибрид? —Ты поэтому Акселя прогнал? —Аксель ушёл потому что в моём доме не место более чем одному представителю расовых меньшинств. — Это была не вся правда, даже наполовину не правда. Кенни с полсекунды посомневался, открывая верхний шкафчик. Он собрал миски в небольшую башенку и ничего не ответил.  —Что-нибудь снилось? —Нет… я слышал, что если курить много травы, много сниться не будет.  —Что ж, это ложь, — сказал я, несмотря ни на что обрадовавшись, что у него не было плохих вестей, о которых он бы хотел сообщить.  —Забери еды, — сказал он, обходя меня и держа в руках несколько мисок и упаковку палочек для еды. — Гараж, правильно? Б-же, ненавижу музыку Кайла.  —По-моему у вас просто разные вкусы.  Я услышал, как шаги Кенни прекратились, а затем он обернулся ко мне лицом.  —Эрик… это была самая милая и добрая из всех вещей, что ты когда-либо говорил. Особенно по отношению к Кайлу.  Его дыхание мне в плечо, звук керамики, ударяющейся о гранит, когда он расставлял тарелки. Я осторожно осмотрел его руки. Я чувствовал себя, будто он меня, блять, трогал всю ночь. Я чётко осознавал, что я — будучи единственным ребёнком в семье, да и к тому же человеком — просто не привык к тому, чтобы меня касались. Такое происходило лишь когда я был особенно уязвимым — на коленях, блюя, к примеру, — и чувствовал эту странную тоску по людскому утешению. Но это было так странно, так редко, что казалось чем-то извне, чем-то, что проникало в меня — слабостью. Такое было в те редкие моменты, когда я, намекая, приглашал Лексус к себе и она приходила. Думаю, она тоже была в некотором роде социопаткой; она никогда не приходила ради эмоциональной близости. Так что мы двое, один плюс одна, были простейшей математикой. Секс был — я не знаю. Что-то с чем-то, знаете? Словно просыпаться с утра, желая съесть курицу с ореховым маслом — происходит нечасто, и приходится попотеть, чтобы его добиться, но когда цель достигнута, всё становится неряшливо-идеальным. Ебать, мне было 16 — у меня были лишь роскошные золотые кудри Лексус в моих мозолистых пальцах и бесконечное количество вечеров, посвящённых гелю для душа и онанизму, и я уже думал, что знаю, что такое секс.  —Секс это тебе не курица с ореховым маслом, чувак. Я заметил, что Кенни всегда нарушал мои личные границы. Он стал таким тихим — и в этой тишине, видимо, научился новым хитростям. Каждая встреча с ним с момента поступления в старшую школу ощущалась словно знакомая тень, брошенная на позабытую стену, словно имя, что я никогда больше не ожидал услышать, шёпотом пробежавшее по толпе. Хищный зверь в кустах — он таился на обочинах разговоров, неимевших к нему никакого отношения; он наверняка знал все те истории, что рассказывали эти сраные венгерцы ещё до того, как они успевали с ним заговорить. А в газовой камере я наконец увидел частичку старого МакКормика — того, кто кидался желейными мишками в людей, что его бесили, того, кто не стеснялся ругаться матом — но здесь, в темноте, его новая тихость взорвалась. Он был парой охотничьих глаз, сверлящих пустые частички меня; пятиконечной звездой, рисующей спирограф на моих лопатках. Он говорил без слов, говорил спокойным геометрическим языком физического комфорта — языком, которого я не знал. Лексус и я просто были простейшей математикой — Кенни учил меня возводить числа в произведения. «Он умеет вычислять?» — хотел бы я знать. — «Этот новый Кенни, с охотничьими глазами.» —Умею ли я вычислять? — улыбался он. — Ты такой конченный, бро.  «Слишком близко!» — подумал я. — «Ты слишком близко ко мне!» Наконец-то он отошёл. —Да заберёшь ты еду?! —Мы должны? —А? Звук керамики, ударяющейся о гранит, когда он расставлял тарелки — я уже слышал его, или то было лишь предчувствие? —Ты не… — говорил он. — Ты не обязан идти туда, дело твоё… твой дом, но… Он помолчал. —…Думаю, было бы круто потусоваться лишь нам вчетвером. Давно такого не было, верно?  —Если думаешь, что сейчас в комнате будут такие же люди, как и раньше… ты глупее, чем я думал.  —Я такого не говорил… —Когда ты под кайфом, говоришь как твой папа, — сказал я. Эх-х. Я перевёл свой взгляд на шкафчик, а затем на тарелки, и снова на шкафчик и на него. Я не имею ввиду ничего плохого, я просто хочу рассказать ему об этом. Я просто начал замечать такие мелочи, в том числе его сельский диалект, слышный когда мы ссоримся — мы все чувствуем вину за то, что не можем контролировать, видит Б-г, Аксель уж точно — а я помнил, какие вещи его ранят, и что нужно сказать, чтобы закрыть ему рот. Как я уже говорил, если ты рождён убивать — ничто ничто не сможет поубавить твою естественную жажду крови. Худшей частью было то, что Кенни гордился, гордился ритмичным диалектом, который он впитал от отбросов Южного Парка в юности — я запомнил его шумным бунтарём двенадцати лет, который пачкал кончики пальцев водостойкой краской и специально говорил по-английски с чудовищными грамматическим ошибками, словно негр, до тех пор, пока в восьмом классе, то есть за год до посвящения в старшеклассники, даже Стэн не перенял его манеру общения. Я попускал его потому, что мог — потому что такова была моя естественная натура. Кенни определённо не гордился своим полу-дохлым отцом-алкоголиком; он его боялся. —Тебе это нравится, — сказал он, озарив меня улыбкой кривыми зубами, и я увидел самоуверенность в его глазах. — Меня это не трогает, чел… Мой кошелёк опустошить будет пиздец как тяжко, и я знаю, что я ни капли не как мой батя. К тому же… тебе это нравится, не делай вид, что типа мы не говорим как сборище ворчливых селюков, когда собираемся все вместе. Когда гну наконец замечает львицу в высокой траве, для него уже всё кончено. Кенни — это пара хищных глаз, скрывающих острые длинные когти.  —Эй, — сказал он, приближаясь ко мне. — Ты чего лыбишься? Скучал по мне? Я помню, как дышать. Я мог бы нарисовать полноценную диаграмму, задевающую каждую молекулу кислорода, проникающего через трахею в лёгкие, в сердце, в кровоток. Я наверное, смог бы даже понять произвольную и непроизвольную мускулатуру диаграммы. Помнить как дышать это словно листать руководство покупателя — и прямо сейчас я эту брошюрку уронил. Пора составить план побега.  —Господи, Аксель тебе что, вдул, когда я отвернулся? Откуда такое эго? — возмутился я и наконец взял пакеты от «Маленького Токио» со стола. — Очевидно, я не скучал по «эй бро го кончишь мне в рот по старой дружбе» МакКормику, — сказал я, быстро… ладно, относительно быстро (левой-правой, раз-два, Эрик — !)… зашагав в гараж. —Не смей, блять… — и снова звук ударяющихся о гравий тарелок, стоило ему их поставить. — Не смей, блять, убегать от меня, чел.  Он догнал меня и ударился грудью о моё плечо.  —Что на этот раз? Надо мной смеёшься, или над смертью?  —Над обоими.  Я смеялся из-за того, что Кенни сказал мне не убегать от него, ах, если бы только наш мальчик с дежавю был здесь, чтобы напомнить ему, как именно много раз я никогда ни разу такого не слышал.