Зубы мудрости

Кенни глубоко дышал, сжимая руль Пикапа Шевроле своего отца. Восемь белоснежных костяшек пальцев подрагивали под его горячим дыханием, словно заснеженные верхушки гор, и на секунду он представил, как развеивает вечную прохладу Южного Парка теплотой из своих собственных лёгких — сжигая им всю страну, пока на её месте не останутся одни лишь голые кости, грязь и прах — эта мысль нарастала на протяжении всех десяти секунд, пока туман не рассеялся; Кенни мог пережить до десяти тысяч атак в этом Шевроле, но размораживатель лобового стекла вмиг бы дал ему забыть о них. И даже отпечаток руля на его покрасневших ладонях стёрся ещё до того, как он ступил бы на территорию школы. Дверца машины с треском захлопнулась и Кенни ступил на морозную землю, вздыхая и кряхтя. Он опустил таз на каблуки, присев — со стороны сквозь туман можно было увидеть лишь оранжевое пятнышко на фоне белого снега, серого цемента и чёрного асфальта — и натянул капюшон поверх ушей, потуже затягивая шнурки; что-то в том, как мороз оставлял румянец на его щеках, и в тепле, исходящем из-под парки успокаивало его, напоминая ему о безопасных и тесных местечках из его более безопасных и тесных деньков. Но, блять, сейчас оно также напоминало ему о всех тех ужасах, поджидающих его за пределами капюшона, о старшей школе Южного Парка, о летних подработках, о новых выборах губернатора. Кенни достал из машины перчатки, прежде чем захлопнуть дверцу вновь и развернуться на каблуках. В его поле зрение тут же попала сигарета, находящаяся настолько близко к лицу, что он с лёгкостью заметил маленький логотип «Марльборо» на фильтре. Он начал подбирать слова, чтобы отказаться, думая о том, что это, наверное, снова та готка Генриетта; в этом случае Кенни предстояло бы подыскать более эффективный способ отвергнуть сигарету, чем банальный вежливый отказ разделить с ней добрые полчаса молчаливого курения на школьной парковке.  Кенни сощурил глаза и посмотрел вверх, к небу. Капитан хоккейной команды старшей школы был, как всегда, тих на шаг и подкрадывался незаметно, несмотря на свои внушительные габариты. —Ты всё ещё катаешься на старом корыте своего отца, а? Помню, как мы вместе на ней ездили. Не Генриетта. Картман. Картман, оперившийся о капот своей подержанной «Вольво». Картман, направивший свой заскучавший взгляд на Кенни, словно и не прекратил общение с ним почти на всё лето. После минуты неловкого колебания, Кенни всё же опустил капюшон и принял зажигалку. Они не были заядлыми курильщиками, нет; но оба курили, типа. Кенни делал это от скуки — а Картман всегда говорил, что курит, чтобы голова работала, и что он бросит как только захочет. Это не должно было выглядеть красиво, то, как янтарный фильтр сигареты подрагивал в искусанных губах его друга детства, и, вероятно, «красиво» не было правильным словом, — но это завораживало. Это просто завораживало его. —Ты какой-то убитый, чел. Словно сам не свой. —Понедельник же, — сказал Кенни. Он искал себе оправдание, чувствуя, что это, должно быть, его шанс возобновить их дружбу, растопить лёд, что успел застыть за целое лето друг без друга, но всё же знал, что он бессилен против беспорядочных мыслей своего старого друга, какими бы они ни были; он курил ебаную сигарету в восемь утра, его руки дрожали, и он был бессилен.  —Да. И что? —Хз, чел, я ничего на этих выходных не делал — я успею вернуться в строй. —Это не из-за грёбаной домашки, Кенни. —Тогда почему меня спрашиваешь, чел? — он посмотрел на томное лицо Картмана, на его наполовину мёртвые и наполовину прикрытые глаза и клубочек дыма, сорвавшийся с его глупых искусанных губ. — Было бы странно, если бы ты сразу же пришёл в себя после шести месяцев протирания штанов. Картман лишь незаметно пожал плечами и выдохнул через нос. Когда он наконец заговорил, то сделал это тихо, хриплым из-за курения голосом.  —Забей, там явно не шесть месяцев.  А времени прошло много, Кенни знал. Времени прошло так адски много, что каждая клеточка в его теле всеми силами старалась любым способом оказаться рядом с Картманом и перекинуться с ним хотя бы парой реплик, прокатиться с ним в Шевроле, как в старые добрые времена, заехать в Тако Бэлл, до ночи играть в видеоигры, словно никого в мире кроме них двоих не осталось, и ни один звонок на урок, и ни одна нотация не могли бы лишить их этого, научив как правильно жить и что стоит делать. Кенни осознал, что он скучал по Картману, хотя изначально он думал, что ему просто не нравится одиночество. Но он скучал за тем, как наблюдал за отражением в красных глазах Картмана; он скучал по ежедневным полным желчи комментариям и бестактному поведению по отношению к окружающим; скучал по веснушкам, разбросанным вокруг его носа, и тому, каким успокаивающим был его тон.  Если бы он не скучал по нему так сильно, то остался бы. Но ему было больно из-за этой длительной паузы, и находиться рядом с Картманом во время эмоциональной слабости было слишком опасно.  Он выровнялся, оттолкнувшись от машины и оставил своего друга на парковке.  Кенни выдохнул дым в кусты и направился в школу, проходя через ряды машин. Хорошо протоптанная, пусть и грязная дорожка проложила ему путь, освобождая от участи проходить мимо асфальтированной дороги, усаженной деревьями на обочине, от которой так и веяло тоской. Лучи солнца откладывали тени у Кенни на плечах и коленях, и, несмотря на морозец, он всё же наслаждался последними солнечными лучиками. Сегодня они словно разговаривали с ним. Вероятно, очень грубо — но после столь долгого отсутствия общения Кенни, наверное, был бы рад получить взбучку. Но уж последнее, чего он ожидал, так это то, что Картман опередит их и заговорит с ним раньше. Пусть и всего на несколько минут. Бетонный забор отделял школьный двор от остального мира. Кенни покрепче ухватился за надорванные лямки рюкзака, проходя сквозь ворота, пробегаясь глазами по стальной табличке, на которой чёрным было нацарапано приветствие: «Добро пожаловать в Мордор». Его голову вмиг словно пронзил удар, и ему снова пришлось сесть на корточки, зажав голову меж коленей. Идиот. У него словно началась мигрень, словно он уже видел всё это у себя перед глазами, задолго до того, как оно начало транслироваться в реальную жизнь и отдало острой болью в его лобной доли. Если Картман по собственной воле возрождает их общение после долгой паузы, что-то уж точно не так. Что ж, наверное, их компания, в которой четверо, не была столь близка со средней школы. И, когда он говорил или думал так, то в большинстве случаев имел ввиду то, что Картман откололся от всеобщего айсберга, а Кенни стал лужицей у его ног (ну или так он себе это представлял). Система старшей школы была словно открытым рынком для таких, как Картман; никто не знал, что за человеком он был раньше и какую репутацию заработал, никто не знал, что не стоит заключить с ним пари, и многие дети попали в его ловушки, построенные на лжи и шантаже. Но он так не считал ровно до того момента, как Картман резко стал другим в восьмом классе. Его мама получила новую работу, стала следить, чтобы Эрик не отставал от школьной программы, и — Кенни говорил так каждому, кто готов был услышать — он стал очень странным, почти что тихоней, но остался всё таким же опасным. Некоторые говорили, что так гораздо лучше, но Кенни думал, что стало гораздо, гораздо хуже. Без своего детского — и часто взрывного — характера, Эрик перестал быть вредной карикатурной версией зла, и больше стал похож на настоящего злодея. А потом он стал спортивным, стал способным, и внезапно превратился в игрока хоккейной команды, и Кенни вдруг понял, что, наверное, друг из него дерьмо, и что он, по сути, вовсе не заботился об Эрике — да блять, разве они вообще хотя бы тусовались вместе?  С этими мыслями он вышел за ворота и побежал по грязной тропинке к парковке. Чёрный Вольво Седан уже пропал. Кенни остановился у своей машины, и заметил две потухшие сигареты, воткнутые в снег неподалёку.  «Неужели я упустил что-то важное?» — Он думал так. С Картманом он никогда не мог знать наверняка.  Девять выстрелов из пистолета и вступительный бит из трека «50 Cent» вырвали Кенни из раздумий. Он достал телефон и смахнул зелёную трубочку вправо, разглядывая фотографию двоих своих, наверное, любимых идиотов, и прислоняя телефон к уху.  —Привет. —Кенни! — послышался более или менее взволнованный голос Стэна Марша. —Ты, э-э… Чувак, ты пропустишь первую пару.  Плевать.  —Стэн, что за херня происходит? Я только что встретил Картмана… —Ты видел его? Он всё ещё с тобой? Ты можешь сказать ему, что Крэйг не пытался… Кенни перебил его, почувствовав, как разочарование густым комом затягивается в его горле.  —Такер что-то сделал? Стэн, скажи этом сукиному сыну, что я его щас до бесплодия доведу!.. —Чего? Нет! Ничего такого! Он просто… оу, эй, ты слышал о Мистере Китти?  —…Китти? На другом конце провода стало тихо.  —Он умер, чел, — сказал Стэн. — Прошлой ночью. Картман запостил какую-то несуразицу в Instagram, но мы-то всё поняли. А потом на первом уроке Крэйг попытался выведать у него о произошедшем — я не слышал, что конкретно он спросил — и Картман лишь сказал ему оставить его в покое, и, блять, перекинул через парту. Хотелось бы Кенни быть тому свидетелем. —Увидимся завтра, пацаны. —Подожди!.. — остановил его Стэн. — Подожди, чел, ты собираешься его найти? Ты хоть знаешь, куда он делся? —Это неважно. То есть… Нет, не знаю. Но это и правда неважно. — Стэну не понять. Кенни услышал тяжёлый вздох, исходящий с того конца провода, и голос Стэна вмиг сменился другим.  —Я надеюсь, ты знаешь, что делаешь, чувак. —Я… — Я понятия не имею, что мне делать, Кайл. Стэн вновь перехватил телефон. —Не… знаешь, не издевайся над ним, хорошо?  …чего? Стэн явно был не в себе.  —Чувак… —Знаю, знаю, просто… — тяжёлое дыхание Стэна ударило в динамик, и его голос стал выше. — Мы просто хотим, чтобы с жиртрестом опять всё было хорошо, ясно? Голос Кайла же прозвучал холодно и неискренне:  —Конечно, Стэн. Я та-ак сильно беспокоюсь о ментальном здоровье Картмана.  —Нахуй пошёл, Кайл! — воскликнул Кенни. —Эй! Спокойно… — вмешательство Стэна было полностью приглушено выкриком Кайла:  —Почему тебе вообще не плевать, Кенни? —Не говори мне успокоиться, Стэн. Мне ещё здесь постоять и послушать, как Кайл будет его хуесосить, или уже можно идти? — сказал Кенни, зажимая свой телефон между ухом и плечом, наконец залезая в машину. Правда была в том, что у него не было ответа на вопрос Кайла — почему тебе вообще не плевать — потому что он спрашивал себя то же самое начиная с той секунды, как оставил Картмана на парковке. Плевать ему стоило на то, что глупый кошак жиртреста сдох. Плевать ему стоило на то, что их компания распалась; жить стало тише и спокойнее без Картмана, вечно мельтешащего рядом с ними, а в Южном Парке тишины было достичь нелегко.  Но в то же время, Кенни мучала мысль о том, что кто-нибудь другой мог найти Картмана до него, один из его товарищей по хоккейной команде, или из тех новый «друзей», что слетались к нему, словно мухи на дерьмо. Кенни боялся, что эти некто могли каким-то образом изменить Эрика — могли присечь его взрывной характер. В любом случае, у них не было права быть друзьями Картмана. Он был лучшим другом только для Кенни. Так оно и должно было быть, так было всегда — даже есть этот кусок сала испортил его любимую игру в супергероев, когда им было по восемь.  —И ещё кое-что, Кенни. Тебя до сих пор преследуют эти головные боли? Насколько сильные?  Кенни снял ручник. —Если десятка по ощущениям как смертоносный смерч, то, думаю, четыре.  —Кенни, — и снова голос Кайла. — Если тебе станет плохо, позвони, и мы тебя заберём. Не смей водить при мигренях!  Любой другой бы сразу же поехал к Картману домой, чтобы отыскать его. Но Кенни был умён, так что даже не стал рассматривать этот вариант, и тут же свернул на главное шоссе, чтобы объехать все их любимые места: магазины с игровыми автоматами, пруд Старк, кафе, в которых они пили вместе кофе, — где ужинали и завтракали. Он слегка притормозил, проезжая мимо Гань Вань Чи, и в его поле зрения попала здоровенная собака. Лу Ким, владелец заведения и по совместительству хозяин собаки, никогда не ухаживал за ней должным образом, так говорил Картман. Потом он заехал в Тако Бэлл, в Fridays, — и даже объехал кафе-мороженое по кругу в поиске чёрных Вольво. К моменту, когда у Кенни кончились идеи, зажгли фонари. Он был в двух часах езды от дома, его телефон без остановки жужжал, по спине стекал пот, и, опять же, он был бессилен.  Это такая проверка, подумал Кенни. Картман был белым кроликом с часами, и если Кенни на найдёт его вовремя, то Страна Чудес, в которой они прожили каждый момент вместе, так же могла оказаться лишь выдумкой, потому что, как только зайдёт солнце, Картман пропадёт, возможно, не из Южного Парка, но из жизни Кенни уж точно. И это слишком уж смахивало на типичную проверку от Картмана — Кенни ненавидел каждую из них — но в то же время, тот факт, что Картман бросил ему вызов, его напугал; вся его тревожность, погребённая в глуби его души, всплыла наружу пульсированием в висках и кашлем, ведь, как бы сильно он ни ненавидел Картмана — за его молчание, за его отсутствие в его жизни, за его странности — он всё же как-то любил его, думал он. Они были лучшими друзьями. Как минимум, так им казалось. Голова Кенни опустилась на руль. Дождь бил по лобовому стеклу. Он достал свой телефон, игнорируя сообщения от Стэна и Кайла, и напечатал заветный коротенький текст.  «Я сдаюсь. Где ты?» Он ни на что не рассчитывал. Он проиграл, разве нет? Последним действием он лишь признал своё поражение. А когда кто-либо проигрывал Картману, пощада была самой крохотной ячейкой на его колесе фортуны, где вместо призов были пытки; если проигравший был удачлив, его разве что макали носом в дерьмо. Кенни понял, что он проиграл ещё даже до того, как покинул парковку — Стэн же, кажется, никогда не клевал на уловки Картмана, ведь принять его вызов, надеясь на победу, было бы страшной оплошностью. Даже когда они были детьми, Кенни не понимал, почему Кайл бесконечно спорил с Картманом; ведь для последнего он был даже слишком лёгкой жертвой в своей цели: лишить своего оппонента последней надежды.  Машина Кенни была припаркована на обочине пустыря рядом с шоссе, ведущим из города, и лишь тусклый свет фонарей напоминал ему о том, что время продолжало идти. Он начал верить, что дождь лил всю жизнь — Южный Парк был настоящей снежной глыбой, и его единственным шансом растопить лёд было нахождение чёртового кролика с часами, ну, либо же, продажа души Люциферу. Он перестал дышать. Возможность умереть здесь, вдалеке от дома, больше не казалась такой уж нереальной. Каждый луч фонарного света напоминал ему о столбе, в который можно врезаться — да даже дождь мог бы привести его к медленной и мучительной смерти от обморожения… Живот Кенни заурчал. Его биологическая потребность вырвала его из потенциально опасных рассуждений, которыми он был поглощён — уж тело его никогда не позволит забыть, что время не стоит на месте. Кенни захотел достать что-нибудь из багажника, но если бы открыл дверь, то, наверное, выпал бы. Внезапно он не просто потерял надежду; он чувствовал себя опустошённым. Он месяцами это чувствовал, просто не думал об этом достаточно долго, чтобы осознать. Когда наконец подумал, то ощутил ветер, что щекотал глазные яблоки изнутри, дождь, что попадал в кровь, разбавляя её, а чёртова вечная мигрень лишь усилилась в затылке, отдавая в позвоночник и пронзая его скелет. Если Картман хотел, чтобы его нашли, то вся надежда была на Кенни. Он просто никак не мог его понять. И стоило ему начать обдумывать весьма возможную — и, в конечном итоге, безрезультатную, — попытку суицида, как главный экран его телефона загорелся.  «когда-нибудь думал о том, что лучший день твоей жизни уже миновал» Сердце Кенни ускорилось и подскочило к нему в горло. Или, возможно, это был лишь рефлекс, вызванный его пустым желудком, он не знал точно. Первой его мыслью было, что ему пиздец; одно грёбаное предложение, отправленное Картманом было явно недостаточным для того, чтобы найти его самого в диком мире Южного Парка, в Колорадо. Блять, а ведь его может вообще не оказаться в округе Парк. Почему же Картману давать ему надежду лишь для того, чтобы Кенни вновь облажался? Ну а почему нет? Второй его мыслью был лучший день в его жизни.  Двигатель шумно ожил под осторожным руководством Кенни. Дворники завизжали, туда-сюда катаясь по лобовому стеклу, и он взял курс на границу Южного Парка, туда, где горы возвышались на границе с округом Джефферсон, а вместо земли остались лишь реки да ущелья. На самом деле, Кенни ни в чём не был уверен, он лишь вспомнил, как два года назад, незадолго до того, как раскрылась правда о сети наркоторговцев, вынудившая полностью пересмотреть преподавательский состав и исключить Эрика Картмана, их компания договорилась провести день, исключив всех лишних — день без Баттерса, без Венди и без Бебе и без Рэд, день без Крэйга и без Клайда и без Толкина, и без остальных легко забываемых ребят из Северного Парка, которые то и дело тусовались с ними, в большинстве своём из-за Картмана. Но, стоило назначенному дню прийти, как у Стэна вмиг появлялись семейные планы, а Кайл уезжал в свой любимый Израиль, так как был учеником по обмену. Наконец-то одним облачным августовским днём они встретились в пять утра и, запрыгнув в автобус, выехали за город. Вокруг преждевременно стемнело из-за обильного количества облаков, поэтому, когда дорога превратилась в грунтовую, Кенни включил фары. Дальний свет от них вдарил по нависшей линии деревьев, погрузив всё, что находилось за движущейся машиной в непроглядную тьму, как вдруг, наконец осветил небольшой провал в деревьях, служащий входом на небольшой грунтовый участок не вдалеке от леса. Внутри провала стоял Вольво Седан девяносто третьего года выпуска.  Кенни сразу понял, чей он, хотя ему и казалось, что тот идеально вписывается в общую картину, и ничего подозрительного в нём нет. Он провёл пальцами по корпусу столь знакомой машины. Картман всё время назывался её б/ушной и не прекращал жаловаться на неё, но Кенни уже привык видеть эту развалюху частью личности своего друга. На её крыше тросом было привязано крепление для лыж, обклеенное наклейками, что Картман получил за успехи в скалолазании, либо же просто отодрал с пивных бутылок; задний бампер был заклеен толстым слоем изоленты; а на двери со стороны водителя всё ещё красовалась вмятина от морды того ебучего оленя. На плечи падали капли дождя, но парка их не впитывала. Когда он сказал ту вещь, они оба утомились, а ноги дрожали после поднятия на гору. Это был их последний подъём в тот день, и первый раз, как они наведались в это место. Кенни вспомнил, как пошутил про толстяков, выполняющих атлетические трюки; Картман ударил его.  Крутая тропа вилась вокруг подножия горы, ведущая к ущелью, выстилающему большую искусственную котловину. Котловина собирала дождевую и талую воду с гор, поэтому в теплые месяцы это было популярное место для купания у детей округа: уединенное от публики и всего в 45 минутах ходьбы от подножия горы. Однако тропа, по которой Кенни начал тащиться сквозь дождь, вела вокруг котловины и вверх по склону ущелья. Нижние участки тропы были безопасны для прыжков в котловину внизу; но мало кто осмеливался использовать канатные качели в самой высокой точке прыжка. В темноте, под дождём, очертание висящей верёвки нагоняло ужас и становилось причиной появления мурашек на коже. Кенни на секунду остановился, чтобы рассмотреть покачивающийся силуэт, после чего продолжил путь. Этим вечером на уме у него были другие вещи. После нескольких поворотов, всё больше вносящих Кенни в дикую местность, тропа скрылась высоко в ущелье. В тот день именно там они нашли широкий выступ с видом на котловину снизу и на горы, если обернуться спиной. Именно там он часто проводил время с Картманом, спорил и прикалывался с ним, и даже делил свой первый косяк. И Кенни, наверное, тогда даже сказал, что это лучший день в его жизни. К тому времени, как он добрался до нужного места, тени уже начали вырисовывать злобные рожи на скалах, а из-за сильного ветра дождь стал косым. Кенни выкрикнул заветное имя, в надежде найти своего кролика с часами и наконец отправиться домой, но слова были заглушены мощными порывами метрами.  Он не нашёл никого на выступе, где им приходилось сидеть, но, после того, как обошёл всё по кругу несколько раз, заметил, как во рту одной из скал загорелась вспышка, напоминающая огонёк от зажигалки. Подходя поближе, Кенни старался не думать о всех тех стрёмных штуках, что могли сейчас находиться впритык к нему, и всё же оставаться незаметными в этой непроглядной темноте, ведь, он готов был поклясться, иногда его воображение заставляло вещи становиться реальными, но, к счастью, мало какие вещи, что предпочитали рвать и пожирать могли быть причиной зажжённого огонька. Вещи, что предпочитали насиловать и убивать, однако, вполне. —Эрик. Фигура развернулась к нему спиной, но Кенни уже понял, что это именно тот, кого он искал. И всё больше убеждался в этом, подходя ближе, пока не смог увидеть, как темнота прячет выражение лица его друга, а намокшие волосы закручиваются, прилипнув ко лбу. По какой-то причине, когда тишина между ними затянулась, радость Кенни от встречи превратилась в растерянный хохот.  —Ты чем тут занимаешься, чел? — спросил он. Кенни заломил руки и присел на корточки рядом с Эриком. — По ощущением я будто целый день только и делал, что водил. И снова вспышка. Сначала Кенни только лишь рассматривал профиль Картмана, завороженный тем, как его глаза с тёмно-карих становились кроваво-красными под светом от вспышек огня, пока всё вокруг оставалось серым и холодным. Позже его внимание привлёк шаркающий звук откуда-то из тени, и он устремил свой взгляд за взглядом Картмана.  Серый, искалеченный комок морщинистой кожи извивался в грязи.  —Что это за херня!..   Кенни пошатнулся, приземлившись на задницу и схватился за Картмана, чтобы тот покинул, отошёл от этой страшной, извивающейся штуки, но, конечно же, это не сработало. Вместо этого, стоило заду Кенни едва ли коснуться земли, как сильная рука, подхватившая его сзади, вернула его на свет. Капюшон Кенни упал с его головы, и он вновь почувствовал себя бессильным. Его глаза, не желая видеть ту серую штуку снова, всё же устремились на неё и ему подумалось, что под светом она казалась почти розовой, и что под её складками могли скрываться конечности. А потом свет угас, превращая их во всё серое и холодное. Боль во лбу усилилась, подтверждая Кенни, что всё это — лишь его бредовый ночной кошмар, пришедший из глубин его параноидального рассудка. Он медленно выскользнул из хватки Картмана, и тут же почувствовал на себе капающий дождь. Ему пришлось подползти поближе к камню, так как холод начал проникать внутрь пещерки.  —Что ты здесь делаешь? И это что за хуйня? —Мистер Китти мёртв.  Кенни прикусил губу, стараясь сфокусироваться на своём друге, но это было тяжело осуществить, учитывая ту пищащую и изливающуюся штуку неподалёку. Она его отвлекала. Стоит ли ему помочь? Позволить ли умереть?  —Я слышал об этом, но, чувак, нельзя же перекидывать людей через парты. Кенни попытался перевести тему, распалив тёплый огонёк в сердце друга. —Отличную ты выбрал погодку, чтобы объехать весь Южный Парк. Картман обернул на него свои кроваво-красные глаза. —Помнишь, как мы впервые нашли это место?  Тьма стала окутывать их ещё плотнее. Она забиралась вглубь глаз Картмана и застревала под его курткой, заставляя его выглядеть словно олицетворение той пустоты, что чувствовал Кенни; тени давили ему на виски, а камни начали стонать и содрогаться, и на этот раз мигрень сопровождалась холодными мурашками и паникой. Та штука всё ещё пищала где-то в тени; Кенни не знал, как ей помочь — ещё меньше он знал, была ли она его проблемой. —Я помню, — Кенни заломил руки, и провёл большим пальцем одной по костяшкам пальцев другой. — Я сказал, что это был лучший день в моей жизни. И снова загорелась вспышка, но в этот раз Кенни отказался отворачиваться от парня, которого искал весь день. Он бы мог смотреть на него месяцами, честное слово.  —Я хочу помочь тебе, чел, но не знаю, как, — он быстро добавил: — Хочешь уехать отсюда?  Картман оглядел его с ног до головы. После этого он кивнул подбородком в сторону той штуки.  —Я нашёл её тут. Она, наверное, тут и умрёт. Кенни хотел убедить его оставить её здесь. Сейчас или никогда, отвлечь его, чтобы он напрочь забыл о ней, чтобы он вернулся к образу бесчувственного козла, которым его знал весь мир, а не того человека, который внезапно бы исчез, уехав за город из-за смерти своего кота. От мыслей о той всё ещё движущейся штуке кровь стала в жилах. Он уловил некую нерешимость в действиях Картмана; зачем ему было сидеть в глубине этой пещерки на корточках, стараясь решить судьбу этого существа, когда ему стоило жаловаться на свою собственную? Кенни ожидал бы от него именно последнего, но сегодня тот не решался сделать это. Это завораживало, его действия, противоположные его сущности, напоминали оксюморон; неужели Эрик действительно был способен на эмпатию, или же им руководило что-то другое? Кенни знал, что Картман хорошо умел читать чужие эмоции, но имел проблемы с обращением с собственными. Кенни устремил свою взгляд на существо, стараясь понять, что это вообще: уродливый новорожденный кот, слишком маленький даже для того, чтобы назвать его котёнком, слепо извивающиеся во тьме. Что видел Картман? Что заставило его остаться здесь? Да и причины появления здесь этого существа также были неясны; очевидно, что кошка не стала бы карабкаться на верхушку, чтобы родить котят? И, раз уж матери уже не было, не должно ли её потомство к этому моменту также быть мертво? Кенни помотал головой. Мигрень усиливалась и в висках начало пульсировать. Это не к добру. —Чувак, пойдём. Но, когда он притронулся к нему, потянул его за плечо, Картман оттолкнул его с непозволительной грубостью. Кенни ответил ему тем же, отталкивая в сторону, что заставило Картмана споткнуться и немного отступить назад — но, в конце концов, это был Кенни МакКормик — красивый, но болезненно худой — против капитана хоккейной команды, который оступился скорее не из-за силы толчка Кенни, а от неожиданности. Голубо-жёлтые тени на куртке Картмана теперь казались чёрно-серыми. Камни вокруг них перемещались вместе с их движениями, трясясь и стуча, а Кенни чувствовал стук сердца в ушах, лицо в грязи и любимую парку в пыли. Серое существо прекратило двигаться. —Ну и спасай это чудище, отлично, — Кенни хрипло дышал, вцепившись в предплечье, прижатое к его трахее. — Только давай уже сматываться прочь отсюда, пока у меня голова не взорвалась. Картман тут же поднялся с него, освобождая. Кенни встал на колени и стал откашливаться от пыли.  —Я не хочу, Кенни. Это слишком, блять, плохо. Кенни наполовину стоял под дождём и отряхивал плечо от пыли.  —Тогда забирай его с собой, и мы отнесём его в приют.  —Там его просто убьют; ты глянь, каков урод. Кенни подавил желание засунуть голову себе меж коленей. —Тогда что насчёт твоей соседки? Той дамы-кошатницы? Картман остановился, поправляя куртку, кажется, обдумывая что-то, после чего присел на корточки, вставая уже с чем-то в руках. Кенни постарался подавить своё разочарование, но избавиться от потока волнения от одного только вида, как его друг прижимает к своей груди это несчастное животное, он не сумел.  —Я буду звать тебя Червь, — сказал Картман, обращаясь к коту. — Потому что ты похож на червя. Уродливого, серого червя.  Это был просто кошмар. Абсолютный, ужасный ночной кошмар.