Цветочница с плато Мерригод

Ярморочные ленты желтеют на контрасте с пасмурным небом. Сегодня вместо изящных туфелек — тёплые башмачки — милый Гилберт не хотел её отпускать, вдруг простудится. Но украшавшие лавчонки жимолость и альстромерии, венок из тигровых лилий и листьев лавра поверх бирюзовых кос быстро увядали — так для того она выбирала? Красота правда не нужна, родившись слегка невовремя? Возможно. Грязь так неприятно чавкала под ногами. Гилберт просто не хотел, чтобы его маргаритка быстро увяла, но вместо ощущения тепла, вместе с моросью по спине пробегало другое чувство. Охранники, — что чуть ускоряющейся поступью, но успевали за её трусцой, петляющей среди коробок с бусами, отбираемыми Микулией свёртками тканей для тюлей в бальном зале, — и их мечи, которыми они должны её защищать, вселяли страх, липнущий, как намокшее платье к щиколоткам. Но, привнося в ветер красоту смеха, звонкого, будто перелив колокольчиков, убегая, как в салках, Микулия резко отшатнулась, когда охранник нагнал и предложил ей укрыться его плащом. Одно движение — и ей накинут его на голову. Озёрные воды солёней слёз, подступающих к ней в ночи полнолуния… Разноцветные фонари оставляли красочные блики на тех мечах — от кого они должны защитить её? От людей, что были к ней так приветливы, восхищены трудолюбием, тонким вкусом?.. — Может быть. С тех пор, как она стала графиней, они завидовали. А, может, и всегда тихо ненавидели. Как бы то ни было, меньше, чем испачкать башмачки с лоскутками парчи, Микулия хочет видеть тени сомнения в их глазах. Микулия подбегает к торговцам — она обещала присутствовать, жаль, Гилберт приболел, но всё-таки он отпустил её. Она невесома, как не ведавший усталости ветерок, приветливая улыбка сочится деловым энтузиазмом на её юном лице с необычайно утончёнными чёрточками, — она больше, чем игрушка для графа, она помогала с организацией ярмарки, заслужила их уважение. Но их улыбки цвели так приторно, ярче и шире всех жёлтых лент на серых навесах. Потому, что она — графиня. И за всем этим буйством красок фальшь ощущалась ярче печали. У этих вывесок — цвет сокрытия — цвет мимоз. У домов поодаль, на которые она резко перевела потерянный взгляд, — цвет алых гвоздик, сопровождающих похороны, и раскалённых углей, и крови. Цвет и румянца на кукольном лице молодой графини — будто кровь циркулировала сильнее, а в неуклонно гаснущих глазах затлевал неясный огонёк… недопонимания? Откуда она знает про циркуляцию? Странные озарения случались с годами лишь чаще. Она предпочитала считать это интуицией. Себе она доверяла. И всё же ощутила что-то неявное, едва бросив свой первый взгляд на Калгараунд. Гнев, тщетный вызов, надежду, — что ещё сможет превзойти почитаемую здесь женщину. Отбросить обиды, страхи, очистить имя. Своё. Её. Их. Её имя… Чьи же ей снились сны? Её волосы — цвета бирюзы, листвы в переливах инея, — развевались в спонтанных порывах ветра, подобно хаосу в её существе. Что будет если она не сможет его распутать? Если не успеет проснуться. Возможно, жизнь могла бы сложиться иначе, будь у Микулии больше ответов.