Исправление генерала

      Рука Вань Яна крепко сжимала край мяо дао. Капля крови медленно скатилась вниз по коже. Коже бледной, покрытой испариной. Прошлась к вздымающимся жилкам и спустилась под воротник.       Тонкая алая линия блестела на острие отдёрнутого меча, но лезвие окрашивалось всё быстрее, пока каплями не потекли по нему алые реки. Сердце колотилось, а зубы болели от того, как плотно их стиснули, норовясь вот-вот треснуть и разлететься по осколкам.       Вань Ян кинул за спину злостный взгляд и прошипел:       — Отпусти.       — Не пущу, — тут же ответил Лю Бинмо, ещё крепче схватившись за чужое оружие, так, что острие сильнее впилось в его ладонь. Отпускать, однако, было куда страшнее, чем раниться. Таких царапин Третий Генерал совершенно не боялся, в отличие от потери товарища. Вань Ян же, испытав, к чему может привести даже простая царапина, от такого безрассудства только сильнее взбесился. Но руки всё же расслабил. Окровавленный меч убрали от шеи.       На душе вмиг стало только тяжелее. Неужели, подумал Вань Ян, уже и уши начали терять свою работоспособность? Не смог уследить, что его преследовали. И действительно: вокруг, казалось, было совсем тихо. Оттого непривычно. Не шуршали зловещие деревья, не свистел проклятый ветер, не трещали кровососущие жучки. Только пульсация отдавалась в голове с терзающим звоном. А за спиной — товарищ, молчание которого, такое привычное, было теперь непосильно.       — Ты ведь знаешь, что я всё равно умру, — отрезал Четвёртый Генерал. Он не был уверен, когда тот узнал о его болезни, но раз узнал, то, конечно, успел догадаться, к чему всё идёт. И уж точно не стал бы его спасать.       «Нет смысла спасать мертвеца.»       Так сказал сам Лю Бинмо много лет тому назад. Сражение близ северных берегов тогда окончилось успехом. Покрытые белым покрывалом дома казались давно заброшенными. Деревня Линь была бедной, беднее любой другой, и к Северному Морю была ближе остальных.       Лютые морские ветра заставляли покрываться мурашками даже тех, кто был закалён. Однако войска, не обращая на морозь внимания, искали уцелевших и утаскивали мёртвых. Чистый первый снег, точно сияющее девственное покрывало, теперь весь был до грязи истоптан и окроплён алым дождём.       Безлюдные, обветренные улочки, переломанные крыши, обросшие сосульками, что стеклом разбивались о дрожащую землю, и деревья, чёрные, словно созданные из пепла... Их голые ветви, покрытые инеем, словно тянулись к мертвецам, желая утянуть их тела на тот свет. И тел чешуйчатых среди них было больше. Действительно, успешная победа…       Один из выживших солдат, увы, успел подхватить проклятие Фэй. Каждый знал, от старика до малого ребёнка, что от проклятия этого спасения не было. Нападало оно внезапно: передавалось то по воздуху, то через кровь и слюну, а могло и вовсе прийти внезапно, будто так ему вдруг захотелось. Лечения от него по сей день оставалось не найденным: не помогали ни пилюли, ни мази, ни противоядия. Подхватить такое сложно, но раз заразился - рой себе могилу.       Холодные ветра завывали свою песнь. Оружие было сложено, но крики солдат продолжали отдаваться в голове. От драконьего рычания всё ещё вибрировало сердце. Заснеженная деревня обернулась кладбищем.       Весь бледный, солдат стоял на коленях перед Третьим Генералом, и плакал. Плакал, как никогда в жизни, как больше никогда не станет, и умолял помочь ему. Он был одним из тех молодых, что только-только прибыли в армию, и не прошло ещё полугода с тех пор, как впервые он испачкал в крови свои руки. Глаза его были большими, и ничего — совершенно ничего — кроме бескрайней надежды своего главнокомандующего в них не было. Он вверил генералу Мо свою жизнь... и тот кинул ему меч. Его же собственный меч.       «Этот генерал доложит, что его солдат благородно пал на поле боя,» — сказал он без толики жалости. Его призыв юнцу был ясен, оттого пугал.       Белые хлопья били по лицу, бесконечным танцем падали с неба, будто специально желали скорее скрыть неприглядную картину. А скрыть её уже было нельзя. Трупы искалеченных и забытых отчаянных солдат покрывали землю. То были безжизненные куклы, безвременно сожженные на алтаре войны. Глаза их стали стеклянные, неподвижные, тела — давно окоченевшие. Чешуя у северных бойцов заледенела, а мех замёрз, стал жёстким и грязным. Грозилась начаться вьюга.       Вань Ян был с ними. Он в первый раз управлял целым войском, и в первый раз видел, как… Но он не сказал ни слова, о нет. Плотно сжал губы наблюдал, как подносит мальчишка меч к своему горлу. Как трясутся его руки, прогнившие до костей, и как вздымается его грудь в предсмертной мандраже. Мокрые ресницы поблескивали, застывая, и он отчаянно пытался проморгаться, дабы те не слиплись. Лю Бинмо же будто разучился моргать. В упор он пялился на стоящего пред ним, застывший, точно ледяная фигура. Бесчувственная ледяная глыба.       С трепетом держа у горла клинок, солдат смотрел на своего полководца, и ожидал. Ожидал хоть единого слова, хоть маленькой надежды, что спасение придёт к нему в последний момент. И что же он получил от генерала Мо? Что же он получил?..       «Умри героем…»       И Вань Ян, услышав это, словно ослеп. Когда оклемался, то перед ними уже лежал мертвец с перерезанным горлом. Доспехи его потрёпанные измазались в снегу, и снег тот все алел и алел. Здесь, в этой голой зимней пустыне, витала лишь беспощадная и бесчеловечная тень смерти, которая давно заметала любую надежду на спасение. Только холод, тьма и грезы о том, что никогда такие ужасы не повторятся.       Лю Бинмо кратко выдохнул, продолжая глядеть на тело перед собой. Губы его были плотно сжаты, дыхание ровным, а в глазах — ни толики жалости…       Так к чему же она нужна теперь?!       Вань Ян злился ещё сильнее, не находя в человеке перед собой привычного холода. Это был не генерал Мо, и даже не генерал Лю. Тот бы сам заставил его насадиться на меч, теперь… будто сам был готов напороться на него. Этот лицемерный человек Четвёртому Генералу стал отвратителен!       — Это неточно, — наконец сказал Лю Бинмо. Не точно… Вань Ян чуть не рассмеялся ему в лицо. Он обернулся и оттолкнул его подальше, так, что тот чуть не свалился на земь.       — На руку мою посмотри! Не видишь?! — крикнул он несдержанно, пихая разлагающуюся конечность тому в лицо. От зловонного запаха действительно тошнило, хотелось скорее зажать нос, но Лю Бинмо отвращения не высказывал. Наоборот, чем дольше глядел на чужую ладонь, тем жалостнее становился его взгляд. Это Вань Яна взбесило ещё сильнее. Он убрал руку прочь и поднял обратно свой меч, глядя на себя в отражении металла. Выглядел хуже мертвеца, чуть самому жалко не стало. Ну что за умора...       — Она сгниет, а за ней и все тело. Я буду вам балластом. Дай мне, по крайней мере, уйти самому и умереть как…       — Дай-гэ будет волноваться, — вдруг перебил его Лю Бинмо, не позволив закончить. Вань Ян чуть не онемел. Повисла длинная, убийственная пауза.       — …Он переживет, — наконец выдал Канарейка, крепче сжимая рукоять. — К тому же, легче ли будет, если он станет наблюдать, как я медленно умираю?       — Тунши…       Третий Генерал сделал шаг к товарищу. Он протянул ладонь к его мечу, укладывая свою руку на чужую, и… тут же был откинут обратно со шлепком.       — Какого черта ты вообще меня отговариваешь? — Вань Ян крайне негодовал. — Ты лучше всех должен меня понять! Ты сам готов был умереть совсем недавно! Какого черта ты теперь делаешь такой несчастный вид, будто я поступаю неправильно?!       Вань Ян хотел направить свой меч обратно к горлу, но чувство злости и обиды так бурно в нём разыгралось, что острие уткнулось прямо в грудь Бинмо. Почти что в сердце. Одно лишнее движение, и рана обеспечена.       — Ты должен понять меня как никто другой! Почему ты спасаешь меня? Чем отличаюсь я от других? От тебя самого? — жилки выступили на его голове от напряжения, голову сводило от собственного крика, а меч будто сам по себе стремился скорее вонзиться в чужое тело, а Третьего Генерала то будто совсем не волновало. Он оставался неподвижен. Выждав паузу, всё же сказал:       — Ты совсем не отличаешься.       Вань Ян запутался ещё сильнее. Злость на его лице смешалась с непониманием, с обидой, с отчаянием понять этого человека, который будто специально оттягивал неизбежное, неся какой-то бред. Начало даже казаться, что Мо издевается. Специально доводит до крайности, чтобы даже смерть его товарищу не казалась сладкой. Внутри что-то громко треснуло, и он из оставшихся сил закричал:       — Почему тогда?!       И от ответа… выпал из колеи.       — Потому что я ошибался.              Вань Ян не поверил ушам. Это… точно был не Третий Генерал. Тот никогда бы не признал своей ошибки. Лю Бинмо сделал шаг вперёд. Меч пришлось срочно отдёрнуть, чтобы тот не вошёл под кожу. Не имея более препятствий, он подошёл вплотную, едва не заставляя товарища отшатнуться в пропасть. А подойдя, заглянул тому в глаза, не моргая. Вблизи… его глаза бесстрастными и ледяными больше не казались. Вань Ян не мог от них оторваться.       — Я ошибался, позволяя им умереть, — честно сказал Бинмо, переступая через себя. — Я ошибался, когда думал, будто лучше умереть сразу, умереть благородно, не пытаясь искать спасения. Ян тунши был прав — этот генерал упрямый дурак.       Вань Ян молчал. Слова товарища отзывались в нём эхом, далёким и глухим, гнев сошёл с его лица, и он заметил, сняв его пелену, что чужая ладонь по-прежнему истекает кровью. Она же сочится тихонько из чужой груди. Но первым делом он своим рукавом обтёр чужую шею.       Вань Ян был уверен, ему показалось, но… в тусклом свете северных звёзд, скрытых за корявыми ветками, на глазах у Бинмо едва видно блеснула влага.       — Этот генерал думал, что вот-вот умрёт, но вот он я, стою здесь живым. Чем же ты хуже? Неужели не сможет мой тунши пережить простую болезнь? Неужели… ты думаешь, будто тебе кто-то позволит умереть?       Голова у Четвёртого Генерала стала совсем пуста. Он опустил голову себе под ноги, и меч его вновь сделался двумя когтистыми лапами. Сгнившую плоть на руке продувало, и едва удалось сдержать рвущийся острый кашель. Внутри и снаружи всё болело… И всё же он привычно фыркнул, поправляя высокий хвост.       — Когда ты успел стать таким? — спросил он, отходя от края, и спрятал руку обратно под рукав. Лю Бинмо наконец смог спокойно выдохнуть.       — Быть может, я не становился… — шепнул он сам себе, неразборчиво, но от мысли этой отмахнулся, направившись вслед за товарищем. Обратно до лагеря предстоял неблизкий путь. Осторожно поддерживая Вань Яна, когда тот заходился кровавым кашлем, и получая за то оплеухи и грубые толчки, он шёл вперёд по кромешной темноте.       — Так как вы это сделаете? У тебя есть хоть какая-то идея? — спросил Вань Ян, когда перешагивал через толстую корягу.       — Возможно Шу Цзюньцзе что-нибудь знает о подобном, — предположил Бинмо. — Если нет, то поищем знающего в Сюн Лунмэнь. В городе должно быть, по крайней мере, несколько осведомлённых целителей.       Лю Бинмо старался думать в позитивном ключе. Давалось это ему крайне сложно. В словах своих убедить толпу ему было проще простого, однако переубедить самого себя подобными речами — дело совершенно иное. Впрочем, даже Вань Ян от его слов стал веселее. Это селило в нём надежду, будто имеют его слова смысл.       На самом же деле Четвёртый Генерал радовался, что Третий признал себя неправым. Представляя, как тот однажды себя ещё и дураком назовёт, он наполнялся желанием жить. Когда же вдалеке стал виднеться свет, Бинмо оглядел ещё раз железные когти Вань Яна. Тот, заметив, тихо хмыкнул.       — Цзюйбань, — пояснил он, мотая лапами, точно в первый раз их показывает. — Не ожидал, а?       Лю Бинмо же, рассматривая их, гордо сверкающих, лишь пожал плечами.       — Удивился бы, не знай изначально.       Вань Ян сначала подумал было, будто тот строит из себя крутого и невозмутимого. А когда понял, что тот не блефует, то напряжённо нахмурился.       — И много ещё ты про меня знаешь?       — Достаточно, — двояко отозвался генерал Лю. Но прежде, чем успел Вань Ян ещё кое-что спросить, послышались позади шорохи, и оба развернулись. Сжимая в руке тусклый фонарь, их настиг Ван Цайхун. Оба вытаращили на него глаза.       — Дянься, почему вы здесь? — несколько нервно и торопливо спросил Вань Ян. Его же Высочество не спешил отвечать. Взглядом сверил обоих, и, оценив картину, он спокойно проговорил:       — Господин Лю. Будьте добры уделить мне несколько мгновений вашего внимания. С глазу на глаз.       Голос был ровен, тих и статен. Воистину аристократичен. Доселе он так не разговаривал, и потому в Лю Бинмо стали просыпаться зачатки хорошего настроения. Они, к сожалению, рушились об осознание, что принц Ван вновь подверг себя опасности, уйдя в тёмный лес один-единственный, держа в маленьких руках только фонарь.       Два генерала переглянулись. Мо кивнул Канарейке, ничего более не сказав, направляя того в лагерь. Просьбу принца он немо принял, отправляясь в неизвестную ему сторону, в глубины чащи.       Походка Его Высочества поражала своей грациозностью, словно шёл он по ровной городской дорожке и не было под его ногами ни грязи, ни коряг. Волосы дракона, часть из которых собрана в осторожный пучок, ниспадали на его хрупкие плечи. Они волнами развевались от слабого ночного ветра, тёплый свет фонаря играл на них солнечно-медовыми переливами, а запах трав так манил, что Лю Бинмо приходилось прикладывать много усилий, лишь бы не ускориться.       Даже со спины южный принц был олицетворением утонченности и благородства. Всё завораживало и манило в нём, всё располагало к себе: любая деталь его природной красоты совершенна и безупречна. Однако, повернись Его Высочество лицом, и Бинмо вновь бы впал в смуту с самим собой, а тёплое чувство внутри пропало от воспоминаний, какие ужасы заставил пережить кого-то столь наивного, невинного… Напоминанием о том теперь служили лишь уродливые шрамы на запястьях, от которых дянься так и не согласился избавиться.       Наконец, он остановился и повернулся. Тут же в свете фонаря стали блестеть небесные глаза. Лю Бинмо сделал кроткий шаг назад, отводя взгляд в сторону. Повисла недолгая тишина. Наконец, донёсся вновь тот благородный голос, сжимающий душу в трепете.       — Генерал. Ваша рука окровавлена.       — Простая царапина, — Лю Бинмо сжал ладонь, пряча кровь от чужого взгляда, игнорируя жжение.       — … Как и ваша грудь, — продолжил Ван Цайхун.       Лю Бинмо небрежным жестом поправил рубашку.       — Пустяк.       Послышался рваный выдох, полный недовольства. Вслед за ним исчез и блаженный ровный тон.       — Г-господин…       И тут генерал понял, что сейчас ничего хорошего не произойдет. Внутри едва ощутимо кольнуло живот от знакомой манеры. Лю Бинмо, конечно, соврёт, если скажет, будто не ожидал, что Его Высочество может сорваться. Он лишь не полагал, что это произойдёт так быстро. Он глубоко вздохнул. Стало тяжело от осознания, что переубедить его так и не вышло, даже когда…       Лю Бинмо стиснул зубы. Он сосредоточился, переходя на бесстрастный тон.       — Дянься...!       И опешил. Принц в одночасье свалился перед ним на колени и подполз, вцепляясь в ноги, зарываясь в них лицом. Не прошло и доли секунды, как тот зарыдал. Остатки показного благородства рассыпались прахом.       — Господи-ин… — Шайбэй больше скулил, чем говорил. — Господин, простите! Я не могу так, это выше моих сил. Этот никчёмный слуга больше не может притворяться…       Лю Бинмо устало выдохнул. Эта битва была заранее проигрышной, он понимал. Генерал не знал, чего в нём больше, злости или разочарования. Он неустанно боролся за то, чтобы принц перестал считать себя его слугой, чтобы увидел наконец, кто из них должен возвышаться, а кто должен вот так ползать в ногах, но… Независимо от того, как сильно он пытался заставить понять, тот продолжал упрямиться.       Захотелось влепить себе пощёчину. В этот раз он не стал себе отказывать и ладонь со всей силы прошлась по собственному лицу.       «Слабовато,» — вздохнул он, чувствуя жжение.        Шайбэй замер. Осознав, что произошло, вдруг зарыдал ещё сильнее, будто ударили его.       — Господи-ин, не на-адо… — он ещё крепче вжался в его ноги. Лю Бинмо вдруг почувствовал, как его трясёт. Лю Бинмо попытался его отцепить, но не вышло. Внутри всё противно скручивало отвратительным чувством. А дракон в его ногах по-прежнему продолжал завывать, ничего не слушая.       — Почему? — только и смог спросить Лю Бинмо, всё ещё пытаясь осторожно выпутаться, но ему не позволяли. Штанины быстро промокли от чужих слёз и соплей.       — Я правда больше не м-могу, господи-ин, — жаловался слабо Шайбэй сквозь всхлипы, и голос его начинал похрипывать, — Не могу терпеть! Не могу я д-делать вид, что о вас совсем не волнуюсь, что я Драгоценный Сапфир. Я не могу видеть, как вам пло-плохо… Господин, смилуйтесь, пожалуйста! Не хочу я быть п-принцем! Не хочу! Хочу снова ходить за вами и-и заботиться о вас хочу, и-и хочу снова за-заикаться! Хочу дрожать от вашего голоса и делать все, что с-скажете! Так назовите же меня снова слугой, умоляю!       Лю Бинмо от его слов было не по себе. Хотелось бы сказать, что это он от чужих слов должен стоять на коленях и плакать, потому что никак не выходит привести принца в чувство. Повеления Шайбэя, как и такой бурной реакции, он совсем не понимал. Только самому дракону было ведомо, почему всё сложилось именно так. И действительно, в голове Шайбэя всё было совершенно просто и логично. Господин желает от него отречься!       На размышления у него было предостаточно времени. Все дни своего молчания он провёл в раздумьях, анализируя пролетевшие месяцы, с того самого дня, как Лю дае сорвал его казнь. Сорвав казнь, вскоре лишил статуса раба, а после и вовсе перестал обращаться, как к слуге.       Понадобились сутки только чтобы пересчитать, сколько раз он противился попыткам Шайбэя ему помочь, как делал он это много лет, и сколько раз протестовал, чтобы тот не работал… Тогда он это делал мягко, а Шайбэй был окрылён своими мечтами, ничего не замечал. Теперь же, когда Лю дае вдруг сменил методы на радикальные, освежил его своей пощёчиной, и духовной, и физической, всё встало на свои места.       Тогда же, после неслучившейся казни, Шайбэй узнал, что более господин драконов грешниками не считает. И с того дня в голове юного принца не было ни единого эпизода, когда его господин лишил хоть одного его сородича жизни. А шансов таких подвернулось немало.       Господин, казалось, стал с драконами наоборот, сближаться. Сколько раз он бывал в Цветочном Саду? А захаживал ли в Тихий омут, полюбоваться снова дамскими хвостами? А зачем же он, всё-таки, привёл в дом нового слугу, к тому же, водного дракона? Разве это не очевидно?       Наконец, почему он больше не целовал его? Почему больше не желал с ним близости? С того самого дня, как они разделили постель — как он настолько открылся, что показал свой хвост! — ни разу больше его не коснулись так, как хотелось бы… С того дня господин, кажется, совсем ни с кем не спал. Неужели он был настолько плох, что у того совсем либидо пропало?! Неужели он настолько его разочаровал?..       И так, погрязнув в своих размышлениях, Шайбэй пришёл к простому, единственному верному заключению: раз его господин не желает, чтобы он был ему ни рабом, ни слугой, нашёл ему замену и утратил даже низменный интерес… От него, очевидно, вот-вот избавятся!       Но окончательно Шайбэй сорвался, когда господина чуть не убила змея. Нет, не так… Когда он собирался, прикрываясь змеёй, умереть. Когда он, укутывая его в одеяла и тёплые вещи, не позволяя голодать и уставать, сам корил его за спасение жизни. А сейчас… Сейчас утверждал, будто кровь его — пустяк. Будто раны его ничего не значат. Будто сам он…       Лю Бинмо слова слушал его всхлипы, точно околдованный, не шевелясь, а Шайбэй, замявшись, поднял вверх свои глаза, красные и опухшие и, кривясь лицом, шмыгая через слово, слабо прошептал:       — Господин, мне каждая ваша рана — как сотня собственных, а я должен делать вид, что мне всё равно. Это невыносимо…       И Лю Бинмо, на самом деле, его понимал. Понимал… Но от того только сильнее злился. Он снова попытался вырваться.       — Этот господин захватил твоё Море, — напомнил он, пытаясь выбраться из крепкой ватки, но Шайбэй вцепился ещё крепче.       — Плевать...       — Этот господин истязал тебя годами, — чуть громче напомнил генерал, вырываясь, пихаясь прочь, но Шайбэй по земле полз за ним следом, не уступая.       — Совершенно плевать!       Лю Бинмо затрясло. Он перестал вырываться. Наоборот — опустился вниз и кинулся на Шайбэя, опрокидывая того на землю, и крепко вцепился в его плечи.       — Этот «господин» твой народ погубил! — закричал он, со всей злостью, и ожидал шока, страха… Но никак не ответного гневного крика.       — Плевать-плевать-плевать! Дела мне до них нет!       От такого он сам впал в шок. Драконьи глаза засверкали как никогда прежде, и Шайбэй вдруг сам накинулся на него, нависая сверху. О, не замечая собственных слёз, взмолился:       — Хватит! Хватит меня обелять. Хватит делать из меня благородного и хватит делать вид, будто вы — корень всех зол. Я не бедный милый кролик, а вы не коварный лис. Этот слуга соответствует своему господину!       Впервые Третьему Генералу не нашлось, что ответить. Он молча пялился на того, не узнавая его, такого гневного, тяжело дышащего, красного от ушей до пят. С таким острым взглядом, что, казалось, вот-вот стекло треснет на сползших очках. Тишина длилась целую вечность, прежде, чем Бинмо протянул вперёд свою руку.       Пальцы его прошлись по бархатной влажной щеке, по-прежнему горячей, и мелькнуло во взгляде сожаление. Стоило его губам лишь приоткрыться, как Шайбэй тут же перебил, не позволяя и слова вставить.       — Нет! Нет, не смейте. Молчите. Это пустяк, мелочь, это совсем ничего не значит. Этот слуга понимает, вы не нарочно, не со зла, просто по привычке. Я ведь не виню вас ни капли…       — Не оправдывай меня, — упрямился генерал. Трёх этих слов Шайбэю хватило, чтобы взбеситься окончательно. Он замахнулся и со всей силы ударил себя по лицу. У Бинмо сердце чуть не выскочило из груди. Он тут же подскочил с места, очнувшись от транса.       — Что ты?!.       — Скажете, не заслужил? — шикнул ему дракон. И вдруг рассмеялся. — Вы мою империю погубили! Мою страну, мой народ и меня самого. Вы один из самых ужасных людей в поднебесье, и руки у вас все по локти в крови.       Шайбэй выдохнул. Щеку неприятно щипало, почти жгло. Потому он взял человеческую руку, всю окровавленную, ледяную, и приложил себе к лицу. Глаза его прикрылись в блаженстве.       — А я всё равно готов за вами хоть на смерть… Так кто же из нас более отвратителен?       — …       Генералу Лю… оставалось только вздохнуть. Руки его потянулись к чужому телу, невозможно трясущемуся, захватывая его в объятия. Шайбэй замер, чувствуя, как его обвивают господские руки.        Лю Бинмо всё же стало понятно. Бежать от этой мысли больше было нельзя, и игнорировать её тоже, увы, не выйдет. Этот слуга только что высказал ему свои чувства. Прояснил их весьма, весьма ясно.       Цветок у воды, тоскующий от любви, роняет лепестки, а бессердечный ручей продолжает журчать.       Бинмо на сей раз ожидал, что его обнимут в ответ. И его обняли. И он ожидал, что тело чужое расслабится в его руках. И оно расслабилось. Вновь чужие всхлипы стали слабыми. И он ожидал… что Шайбэй позволит себе вольность.       И он позволил.       Утерев свои слёзы, посмотрел на своего господина, точно брошенный пёс, и вдруг поцеловал. Прижался к губам бессовестно и весь сжался, будто его за то ударят, или оттолкнут и накричат. Но этого не произошло.       Лю Бинмо сам нагнулся к нему, отвечая. Руки его огладили мягкие волосы, губы затерзали чужие в ответ. А, отстранившись, стал наблюдать, как клубился в холодном воздухе пар от их дыханий. Глаза его упали Шайбэю на грудь. Крепко сжав его в руках, он накоонился к ней, утыкаясь лицом, и сделал глубокий, глубокий вдох. По Шайбэю даже мурашки пробежали.       — Г-господин?..       Лю Бинмо его не слушал. Он дышал. Глубоко и много, внюхивал в себя душистые ароматы, будто высасывал их. Всё тело пробирало от долгожданной эйфории, и на душе стало вновь хорошо, а в лёгких так привычно сладко… И слуга, осознав, что тот творит, утомлённо вздохнул.       — Господин, у вас на самом деле есть некоторая зависимость… — пробормотал, вытягивая из-под шубки небольшую связку. От одного взгляда на неё защипало в носу.       Благовония. Целая куча, на любой вкус и цвет.       — Вам всего-то стоило сказать, что х-хотите покурить.       И на губах, мягких и нежных, вновь расцвела улыбка. Лю Бинмо и сам едва усмехнулся. Он, наконец, понял.       Пока он рядом, этот дракон будет упрямо искать способ ему услужить.       Потому, выискивая в голове иное решение, генерал Лю взял одну из палочек, более длинную, и, позволив слуге поджечь её, закурил. Тело преисполнилось небывалого блаженства и начало расслабляться. Продолжая вдыхать сладкие запахи, Лю Бинмо опёрся о ствол дерева позади и прикрыл глаза.       Шайбэй тихо сидел рядом с ним, потирая глаза. С приходом ночи похолодело, морозом обжигало лицо и уши. Даже рога от него неприятно покалывали, а стёкла очков слегка запотели. Просидев с тишине до тех пор, пока благовоние не сменилось третьим, дракон, накрутив на палец золотистую прядь, всё же тихо сказал.       — Господин, знаете… А я вам однажды солгал…       — В самом деле? — Лю Бинмо приоткрыл глаза. Шайбэй слабо закивал, хоть признаваться в этом было и стыдно и неловко.       — Ну, может, не совсем, — он постарался подобрать слова. — Вы, помнится, спросили, а если бы всё-таки меня казнили в тот день, почему бы северные драконы могли вдруг взбеситься, а я тогда вам не сказал, почему же…       Лю Бинмо оживился. Он приподнялся и стал внимательно слушать. Даже аромат вокруг стал ярче. Шайбэй же сделал паузу. Щёки его залились ещё пуще румянцем, а на губах появилась лёгкая смущённая улыбка. Ладонь легла на грудь, где за слоями тёплых одежд, у самого сердца, покоилась на шее ожерелье с маленьким изумрудом, ярким и сияющим, точно живой.       — Полагаю, потому что старший брат меня очень любит, — наконец, признался Его Высочество.       …       Весь мрачный лес в одночасье затих. Не дули ветра, не шуршали листья, не обжигал мороз, и кровь перестала течь. Весь мир замер вокруг, и только чужие слова продолжали оживлённо крутиться в ушах.       Честно говоря, Третий Генерал ожидал услышать всё, что угодно. Кроме этого…