Delicate for you

Дисциплина и регулярность — вот два инструмента, которые делают из любителя специалиста. Если прибавить энтузиазм («Бог внутри» — «en teo») и отнять зависимость от чужого мнения, то можно получить порой и гения. Леви у себя гениальность не подозревал, но всеми фибрами души чувствовал жажду исключительности. Он никогда и никому не говорил об этом, даже сам не догадывался, что его настырные похождения по тренировкам и все перенесенные телесные и душевные муки — это невыраженное желание получить признательность. Все началось еще в детстве, когда его якобы в поощрение сравнивали с более усидчивыми, смелыми, умными и быстрыми (вставить нужное). «Смотри, как он может. А ты чего?». «Ты совсем не стараешься. Почему у других получилось, а у тебя нет?». Время шло, а Леви так и не смог дать верные ответы. Почему у других все получается, а у него нет? Ему и в голову не приходило, что у него тоже что-то получается. Свои заслуги признавать его не научили, зато выдрессировали так, что он бежал вперед, как гончая, без оглядки и четкого понимания зачем. Он бежал из ласкового теплого сентября в мокрый холодный октябрь. Со следами недосыпа под глазами и твердым убеждением, что он совершил ошибку. Не нужно было идти на поводу у своих чувств. Не нужно было давать надежду Эрвину. За две недели они ни разу не встретились. Леви жил в промежутках между университом и театром, а Эрвин пропадал невесть где и с кем, и как бы Леви ни корчил из себя равнодушного, внутри что-то вяло ныло. Что-то именуемое одиночеством. Тщательно подавляемое, унизительное, разрастающееся внутри целым деревом с торчащими острыми ветками, царапающими грудь. Одиночество было вопиющим, и его легко можно было обменять на что-то другое, но гордыня, страх и убежденность в том, что лучше и безопаснее жить в своей раковине, подавляя желания и чувства, делали свое дело. Леви не искал встреч с Эрвином, не делал шаги вперед, но вопреки всему ждал. Дни плыли один за другим, однообразные, трудные, омываемые бесконечным косым ливнем. У Леви было время на раздумья. Скорее всего, ему не стоило связываться с Эрвином, потому что он в конечном счете всегда соглашался со всеми его выходками. Сколько раз Эрвин вырывал его из рутины будней и увозил в неизвестность? Пока не так много, но в будущем таких случаев обещало быть больше. Нет опаснее человека, которому хочет подчиниться даже самая строптивая натура. Нет хитрее человека, приручающего не силой, а лаской. Нет уязвимее человека, впервые в жизни получившего недостающую ласку. Леви все чувствовал и осознавал, разложил все мысли по полочкам и решил переждать бурю в укрытии. Он зарылся в учебе, погряз в житейских проблемах, чтобы остыть и вернуть себе то самое кристально чистое сознание, отторгающее чувства и привязанности, но стратегия оказалось в корне неверной. Вместо того, чтобы остыть, Леви воспылал. Но Эрвин не объявлялся. Леви начал подозревать, что тому просто надоела игра в кошки-мышки и он отпустил корабль в свободное плавание. Леви то отдалялся, то искал точки соприкосновения, а Эрвину, скорее всего, не сдались эти качели. Такому солидному человеку, как он, наверняка нужны стабильность и типичный семейный уют, а что мог предложить Леви? Ничего, но он все равно чего-то ждал и лелеял надежду, что все в один миг наладится. Он или охладеет к Эрвину и забудется, или наберется смелости и поддастся. Так он прожил до середины месяца. Эрвин как будто исчез. Ни весточки. Его имени не было ни в списках спонсоров университетких мероприятий, ни в заголовках СМИ (Леви гуглил). Он явился и исчез, как мираж, такой же нереалистичный, медовый и призрачный. Все их маленькое и короткое совместное счастье было похоже на сладко-тянучий сон, а Леви так не хотелось просыпаться… Он попрекал себя за эту слабость. Эрвин ничего ему не должен, и Леви особо ни на что не уповал и не планировал оправдывать ничьи ожидания, так ведь? Он юн, ему еще много нужно успеть, впереди у него карьера, туры, Бог знает что еще. Любовь в его плотное расписание втиснуть невозможно (это он так себя отговаривал), поэтому не стоило давать Эрвину ложную надежду. Да и самому себе в ней придется отказать, надежда — это привилегия для сильных духом. А он пока не сильный. Но это пока. Так что ему было не до Эрвина. Не стоило думать об Эрвине. Нужно было все забыть и жить как прежде, монотонно и предсказуемо. Подумаешь, он искал его в интернете. Подумаешь, пару раз проходил мимо фонда. Подумаешь, скучал. Если бы не учеба, он бы растворился в этом промозглом сером месяце. На последней вечерней репетиции Леви был немного рассеян и получил несколько замечаний, но это только радовало — он не пустое место, от него еще что-то ожидали. Фарлан тоже был в зале, и к нему было приковано чуть ли не все внимание профессора. Леви крайне придирчиво присматривался к его танцу и, к большому сожалению, не заметил ни единой осечки в движениях. Было ли это следствием чудодейственного члена профессора Мёрфи, сложно сказать. Но неоспоримый факт — Фарлан стал танцевать еще лучше, словно он ничего не весил и его плоть состояла из пуха. Этакая хрупкая канарейка. И принадлежала она одному взрослому мужчине, который, не таясь, любовался ею, как автор своим изобретением. Любовался, но ни капли ее не любил. Леви кое-что знал о жизни. Например, что один плюс один равно два, а когда любят, то смотрят на человека совсем не так, как профессор смотрел на Фарлана. Он — автор, и ему под силу сломать то, что он сам и создал. По репетиционному залу прошла волна восхищенных и огорченных вздохов, но Фарлан как будто их не слышал. Он очнулся, лишь когда профессор кашлянул в кулак. — Между пальцами мало воздуха. Подъем ослаб. — Шаг за шагом стучала трость. — Нужно стараться, мистер Черч. Фарлан только плечами пожал и как ни в чем не бывало сел на пол к своим сокурсникам, смотрящим на него с сочувствием. Леви долго сверлил его взглядом, пытаясь разгадать, что в нем такого особенного и что приглянулось профессору. Безусловно, Фарлан был красив, строен, но выделить в нем что-то еще было сложно. Он весь был нейтральным, блеклым, без особых увлечений, без особых целей и умений, кроме безукоризненного владения своим телом, и оттого огорчение из-за его превосходства было ярче. Леви никак не мог понять, почему именно этот человек заслоняет ему солнце. После окончания тренировки по пути в раздевалку он услышал, как Мёрфи ворчал на Фарлана за пропуски, и завис. — Что вам надо? — профессор придирчиво проводил взглядом уходящую свору танцоров и уставился непонимающе на Леви. — Вы свободны. — То есть, — Леви ощутил тяжесть в руках и ногах, — он не тренировался? — То, что он делал, нельзя назвать подготовкой. Фарлан изволил явиться на две репетиции из двенадцати. Не новость, а выстрел на поражение. Леви ощутил, как лишился чего-то важного, и для кого-то это могло показаться глупостью или излишней драматизацией, но он только что понял, что всегда был и будет позади своего недруга, потому что для достойного результата ему едва хватает двенадцати занятий, в то время как другим иногда и два — много. Справедливо ли? Он завидовал чужому таланту и ненавидел себя за это. Ему придётся всю жизнь выжимать из себя максимум, чтобы достигнуть чьего-то минимума. Природа не наделила его ничем выдающимся, но сетовать на это было бессмысленно. Леви был хорошим танцором, гибким, ловким, запоминающимся, у него даже было нечто вроде харизмы, что притягивало некоторых людей, но все это было сугубо результатом упорного труда, который вряд ли когда-то окупится. Стоила ли игра свеч? Он впервые задумался об этом. Не рано ли? Ему всего двадцать. Его путь только начался, столько всего предстоит впереди. Но он был так шокирован и подавлен, что временно потерял способность логично мыслить. От зависти он едва мог дышать. Зависть хуже злости. Злость сподвигала на новые подвиги, а зависть втаптывала в землю. — Вы напрасно расстраиваетесь, — от Мёрфи, как обычно, невозможно было ничего утаить. Он терпеливо подождал, пока закроется дверь за последним танцором, и немного понизил голос: — И так же напрасно сравниваете себя с ним. Мы все от рождения не равные. Вам пора перестать бессмысленно разрушать свое тело лишними репетициями. Вам никогда не стать кем-то другим. Вы — это вы, навсегда. Леви как будто услышал приговор и увидел перед собой плаху. Вам никогда не стать кем-то другим. Вы — это вы, навсегда. С этим ему следует либо смириться, либо на своем примере доказать обратное. — Может, вы правы, — Леви сжал кулаки. — Я пойду. Не переодевшись, он схватил сумку с вещами и отправился в главный университетский зал. Как и ожидалось, зал пустовал. Леви слышал объемное эхо своих шагов, проходя мимо длинных рядов кресел, и забрался на сцену. Зрительские места были погружены в глубокую тьму, а над сценой горели лишь две яркие лампы вместо ослепительных софитов. Леви долго стоял посередине и смотрел в пустоту. Унять дрожь не получалось. Мерзкая липкая зависть покрыла каждый сантиметр его кожи и сдавила легкие. От этого срочно нужно было избавиться. Леви включил музыку на телефоне, положив его на пол, и начал подражать Фарлану. Он запомнил каждый его взмах, в градусах каждый изгиб его способного тела, и утонул в своих чувствах. Любой вошедший мог принять его за сумасшедшего, кружающегося под оглушительную музыку, но он танцевал не один — с самоненавистью. Недовольство и отчаяние были до того велики, что он он начал ощущать их физически, в районе солнечного сплетения. Ему сложно было дышать, но еще сложнее — танцевать, как прежде. Тело дрожало то ли от усталости, то ли от переизбытка гнева. Леви показалось, что еще немного, и его душа вырвется из этой беспомощной, слабой оболочки, а мясо, кости и жилы разлетятся по всему залу. Ты ни на что не годен. Ты ничего не можешь. От тебя скоро избавятся. Тебя забудут. Не важно, как ярко он блистал в прошлом — в настоящем о нем мало кто помнит, а в будущем его как будто нет. От собственной никчемности хотелось выть. Музыка все играла и играла и будто бы становилась громче, охватывая пространства за пределами зала. Пол протестующе скрипел и пищал. Удары сердца отскакивали в барабанные перепонки. В конце концов, Леви припал к полу, подвернув лодыжку, и, бесшумно и без слез, просто содрогаясь всем телом в мятежных конвульсиях, обнял себя за колени. Через минуту в тишине раздались одинокие резкие аплодисменты. Леви быстро поднялся на ноги и попытался разглядеть зрителя, но тот словно был призраком. — Браво. — Кто вы? — Леви сделал шаг назад. — Сюда нельзя посторонним. — Восполняю пробелы в образовании, Щелкунчик. Никогда не разбирался в балете. Будто из дымки, из темноты показался светловолосый мужчина с бородой и неспешно подошел к сцене покачивающейся походкой. Он был хорошо и невычурно одет, внешне тих и спокоен, но в глазах его плясали черти. Взгляд был тяжелым, мутным, скользил по фигуре Леви, словно допытываясь до чего-то. — Что вам надо? — Леви было не по себе. Мало того, что его застали в такой интимный момент, так еще и разглядывали оценивающе и как-то… неправильно. Незнакомец не спешил отвечать. Он достал сигарету из кармана замшевой куртки и смело закурил, пристально глядя на Леви через тонкие стекла круглых очков. — Здесь нельзя курить. — Только рыдать? Леви надменно вздернул подбородок. Его лицо было сухим, но оправдываться он не стал. — Проваливайте, — злобно прошипел он. — Пенсионерам тут скидки не делают, смотрите балет через телевизор. — Щелкунчик, не злись, — незнакомец выдавил хладнокровную улыбку, больше похожую на оскал. — Я просто понаблюдал за твоим перфомансом. Нельзя? Но ты так красиво танцуешь. Как феникс. — Я буду злиться, — Леви проигнорировал похвалу. — Имею право. Вы на вопросы не отвечаете, только пялитесь. Чего пялитесь-то? — Хорошие шорты, такие же хочу. — Вам их носить противозаконно. Незнакомец скрипуче рассмеялся и выпустил прогорклый дымок изо рта, смешивающийся с его терпким парфюмом. — Какую непокорную штучку Эрвин себе отхватил. Имя Эрвина резануло слух. Леви словно оказался в одной клетке с хищником, который отчего-то не спешил набрасываться на добычу, а заигрывал с ней. Наверняка чтобы усыпить бдительность и в неожиданный момент разорвать на клочки. — Вы знаете Эрвина. Кто он вам? — спросил Леви, стараясь сохранять беспристрастный вид. Мужчина, в своей манере, не сразу ответил на вопрос. Сначала он затянулся, затем лениво оглядел темный зал и лишь потом, взглянув на Леви, поправил очки на переносице и сказал: — Старый знакомый. — Это не прояснило ситуацию. Все с вами ясно. Леви засунул телефон в сумку и спрыгнул со сцены, собираясь уйти, но незнакомец бесцеремонно схватил его за запястье. — Тише, не кипятись. — Спятил? — Леви пихнул его локтем и вырвался из грубой железной хватки. — Отстань от меня. — Ты знаешь, где Эрвин? — Не знаю, — Леви осекся и закипел. — И знать не хочу. Плевать на него, плевать на тебя, плевать на всех. Твои сигареты воняют, ты меня бесишь, я сваливаю. Закрыв за собой плотно двери, Леви слетел по лестнице вниз, быстро переоделся в кладовке и по уже изученному маршруту и уже с веской причиной двинулся к офису Эрвина. Разумеется, он убеждал себя, что всего лишь сообщит тому о встрече с его странным приятелем и больше ни-ни, но сердце так радостно и тревожно билось всю дорогу, как будто он шел за чем-то обещанным и долгожданным. Пожалуй, и впрямь долгожданным. Сколько он продержался? Две недели. Да, две недели — это вечность в его случае. Появление безымянного в очках не выбило Леви из колеи, но порядочно насторожило. Ноздри до сих пор щекотал сигаретный дым. Сигнал об опасности. А тот смех, плотоядный мутный взгляд, непонятная ухмылка… Ну и жуть! Странные у Эрвина приятели, конечно. Прямо у лифта Леви встретил Майка. Тот хотел сделать вид, что не заметил его и пройти мимо, но Леви вцепился в него всеми клешнями: — Постойте, — он даже не удосужился поздороваться и прижал его чуть ли не к стенке. — Мне нужно рассказать Эрвину… — Его тут нет, — словно ушат ледяной воды вылили. Неужели правда исчез? — А где он? — Леви не поверил. — Не могу сказать, — апатично ответил Майк ледяным тоном, — но могу передать ему любые ваши слова. — Нет, не надо. А когда он вернется? — Неизвестно. — Вам и неизвестно? — Леви сердито и часто задышал. — В чем проблема? Где он? — Не могу сказать, — повторил Майк и отодвинул Леви, прочистив себе путь до лифта. — Если понадобится, Эрвин сам выйдет с вами на связь. — Откуда? С МКС? Эрвин оброс сотней загадок за каких-то две минуты. Леви вышел из офиса в полном смятении, замерз, сел в метро и всю дорогу до Браунсвилла думал о нем и странном незнакомце, неизвестно как пробравшимся в университет. Куда Эрвин мог запропаститься? Да, он делец, у него наверняка много встреч, событий, но почему его сотрудники хранят в тайне его местонахождение? Закрались плохие подозрения. Леви переваривал их долго, и за плохим малопитательным ужином, и стоя под душем, и лежа в теплой кровати, слушая барабанную дробь дождя. Он вроде как понимал, что ему не обязательно искать Эрвина и что-то от него требовать, но разумные доводы имели меньше веса, чем обыкновенное желание вновь увидеть его. Леви не сразу сознался в этом себе. Сначала шли тысячи выдуманных утешительных причин, почему он должен встретиться с Эрвином. Затем был составлен список контраргументов, почему он не должен встречаться с Эрвином. И лишь в самом конце, уже засыпая, Леви признался, что ему попросту его не хватает. Новый день обещал быть непростым. Хотелось поставить весь мир на паузу и прийти в себя, отоспаться и добраться до гармонии. Но реальность неумолима. Ее предстояло пройти. Предстояло проснуться рано утром, сшить себя по кусочкам и продолжить. Главное, не опускать руки. После трели будильника Леви, ни секунду не поленившись на мягкой нагретой простыне, наскоро привел себя в порядок и пошел к метро, попутно злясь на себя за то, что он задумал. Под ногами шуршала пестрая хрустящая листва. Небо было окутано черными грозовыми тучами. Выли сирены. Звучали акценты. Вокруг было такое разнообразие звуков и ароматов, но Леви ничего не замечал. В голове жужжали, словно рой пчёл, сомнения. А точно ли Эрвин будет там? Не посчитает ли он его глупым влюбленным мальчишкой? Последнего Леви никак не мог допустить. Пусть Эрвин догадывается, что он к нему неравнодушен, но ни в коем случае не смеется над ним и не считает его слабым. С легким мандражем Леви приехал в конный клуб и без труда разыскал Эдди. Он не собирался всерьез заниматься верховой ездой, он бы попросту не выдержал такой нагрузки, но уделить час неспешной прогулке ради одной конкретной цели он вполне мог. Эдди встретил его радушно, казалось, внутри него неиссякаемый светоч — всегда бодр, доволен, в умиротворении. Прямо как Эрвин. — Леви? Давно вас не было видно, — он отложил какой-то инвентарь. — Как поживаете? — Здравствуйте, — Леви пожал протянутую руку. — Все отлично. Можно будет сегодня взять Лоло? — Конечно. В любое время, мистер Смит запретил вам отказывать. — Кому еще запретил? — Он запретил говорить об этом, — с виноватой улыбкой ответил Эдди. — Могу лишь сказать, что таких не много. И опять — секреты. Леви переоделся и встретился с Лоло на песочном манеже. Спрашивать об Эрвине он не стал, но Эдди, как будто почуяв, что он чем-то расстроен, сполна компенсировал отсутствие Смита рассказами о нем. Вот уж кого нельзя было пускать в разведку. Из его уст Леви узнал, что Эрвин бывает в клубе как минимум раз в десять дней. Что его с малых лет обучал верховой езде лично отец, теша себя надеждами, что тот продолжит его дело. Что Эрвин редко появляется без сопровождения. Что он обладает чутким слухом и не любит громких звуков. Что он переменчив и может изменить любое свое решение в последний момент. Что он любит сладкое и ненавидит жару. За полчаса на Леви вывалилось столько информации об Эрвине, что ему показалось, что Эдди намеревается написать его биографию. — Мне кажется, вы преданы ему, — сказал Леви, забираясь в седло. — Он помог мне, когда отвернулись все остальные, — Эдди отвел глаза. Откровенничать он мог про других, про себя же говорил мало и кратко, и Леви не стал его тормошить. Вместо этого он прогнал Лоло по кругу, стараясь быть максимально осторожным, но уверенным, чтобы лошадь безропотно подчинялась ему. Леви не собирался оставаться в клубе надолго. Пользоваться чужой добротой невзаимно было совестно. Во время объезда он увидел женщину, идущую вдоль забора следом за ребенком, сидящим на пони. Других детей на территории клуба Леви ни разу не видел. Эдди перехватил его озадаченный взгляд и поспешил пояснить: — Клуб только для совершеннолетних, но мистер Смит балует своего внука. — Внука? — Леви тревожно зашевелил извилинами. — Чей это сын? — Эрвина. Леви вновь посмотрел на ребенка, но уже не с ленивым любопытством, а с некой опаской. Издалека сложно было оценить, насколько он похож на Эрвина. Волосы мальчика были каштановыми и кучерявыми, а сам он худеньким и хрупким. Лица Леви не успел разглядеть, но Эдди зачем-то сказал, что у Арне большие голубые глаза, прямо как у всех Смитов. — Арне живет с дедушкой? — уточнил Леви, растерянно глядя вслед ребенку. — Время от времени, если Эрвин сильно занят или куда-то уезжает, — Эдди помрачнел, осознав, что взболтнул лишнего. — Леви, можно я задам вам личный вопрос? Леви кивнул. Новость о ребенке так ошарашила его, что попроси Эдди сделать его что-то безумное, он бы согласился, не раздумывая. — Эрвин вам не рассказывал о том, что он был в браке? — Эдди напряженно застыл. — Нет. И на семьянина он не похож. — Наверное, я сказал вам много лишнего. — Если надо, я не скажу Эрвину, что узнал все от вас, — щедро предложил Леви. — Но расскажите мне… Не надо. Ничего лучше не говорите. — Пожалуйста, не думайте, что он собирался скрывать от вас сына, — Эдди почти умолял, терзаемый чувством вины за то, что развязал свой язык. — Арне бывает в клубе чуть ли не каждый день, а вас Эрвин ждал тут очень часто. Понимаете? — Если он знал, что я рано или поздно пересекусь с Арне, то почему не познакомил нас заранее? Леви попытался прикинуть возраст мальчика, но ничего не вышло. — Я не знаю, Леви. Возможно, кто-то из вас еще не был готов к знакомству. Или Эрвин хотел, чтобы вы узнали все сами. Чем он руководствуется… Не моего ума дело. Лучше спросите у него все лично, он как раз рад вам сегодня. На последнее фразе Леви завертел головой и увидел Эрвина, стоящего неподалеку возле деревянной ограды манежа. Живого, невредимого, ни капли не изменившегося с их последней встречи, кутающегося в то же самое черное пальто и зябко потирающего руки. Эрвин с него глаз не сводил. Смотрел неотрывно, бережно, задумчиво, как будто что-то решая. Леви ощутил, как сердце ухнуло в пятки. Почему-то это так расстрогало его и испугало, словно он в самом деле увидел мираж. Он медленно подвел лошадь к ограде, но первым не заговорил. Губы будто склеились, язык прилип к небу и все слова выпорхнули из головы. Где же ты был? Эрвин заставил его скучать, но уже в новом смысле. — Как ты? — Эрвин почувствовал его волнение и мягко, бело улыбнулся, собрав мелкие морщинки в уголках своих красивых глаз. — В шведском языке есть такое слово — «Smultronstalle». Дословно — земляничная поляна, а по смыслу — место, где тебе хорошо. Раньше моим Smultronstalle был этот клуб. — А сейчас? — наконец голос Леви прорезался. — Похоже, что ты. Всего тридцать секунд рядом с ним, а все рецепторы уже обострились. Леви был как на иголках. Он не улыбался, не краснел, не хмурился и не закатывал глаза. Ни один мускул на его лице не дрогнул. Руки крепко сжимали поводья. Сердце сверлило. Он окоченел и ожил, лишь когда Эрвин спустил его с лошади. Стало ясно, почему он так ждал его. Леви получал от него признательность, но только для этого ему не приходилось прилагать усилий. Им не любовались, его любили. Эрвин умел. Взошло солнце и разогнало тучи.