Delicate for you

Артист должен быть пылким и жадным до своего дела и, конечно же, дисциплинированным, иначе ничего выдающегося из него не получится. А еще он должен быть чуточку развязным, чрезмерно обаятельным, немного заносчивым, но при этом благодарным. Эти нехитрые нравоучения Леви вдалбливали в голову долгие годы, что, разбуди его посреди ночи, он без запинки расскажет кто есть зверь такой артист и что он должен. Он слушал об этом в детстве, когда мама за руку приводила его в балетную студию. Он слушал это в балетной школе, где его нередко отчитывали перед другими. Он слушал об этом и сейчас, имея за спиной неплохой опыт в перфомансах. — В вас же нет ни страсти, ни трудолюбия, — причитал Мёрфи, когда занятие подошло к концу. — Вы как рыба в аквариуме, смотреть скучно. — Но все-таки вы смотрите, — заметил Леви, открывая бутылку воды. — У меня нет выбора. Вот выгоню вас, тогда мои бедные глаза отдохнут. — Я правда настолько плох? — Плох? Ужасен, Леви. — Но я стараюсь. — Стараний мало. Нужно голодать по тому, что вы делаете, а вы, очевидно, переели. При слове «голодать» у Леви заурчало в животе, и он стыдливо опустил глаза, хотя Мёрфи, конечно, и так все знал. Все танцоры сидели на диетах, никто не делал из этого великую тайну. В каждом шкафчике для вещей лежала заветная баночка с ампулами для похудения, больше вредящая, нежели помогающая. — И перестаньте морить себя, — преподаватель брезгливо сморщился, сжав рукоятку трости сильнее. — Вы и так в форме, а мне танцующие кости не нужны. Вам поручить партнершу страшно, уроните и покалечите ее. Леви никак не отреагировал на последнее. К оскорблениям у него постепенно выработался иммунитет. Единственное, о чем он думал, это о мягкой кровати, на которую он упадет, как только пересечет порог спальни. Упадет и заснет младенческим сном, а всякие рыбы, кости и Мёрфи останутся где-то далеко. Это был его последний рабочий день и завершить он его хотел спокойно, без скандалов, поэтому не стал пререкаться и вышел из университета, не проронив ни слова. Даже пейзажи окраин Браунсвилла, которые обычно вызывали у него тоску или тревогу, в этот раз показались уютными. Леви не шел, а плыл. Ноги были ватными, подкашивались. Чудо, что он добрался в таком состоянии до квартиры, не споткнувшись о многочисленный мусор на тротуарах. — Ты поздно, — небрежно бросил Фарлан, проходя мимо по коридору, когда Леви открыл дверь. — Твой возлюбленный назначил мне дополнительные тренировки. — Он не мой и не возлюбленный. — Так это все-таки ради роли? — спросил Леви, снимая лоферы. — Хотя, нет. Ты ведь был утвержден еще месяц назад. — Не лезь не в свое дело, — Фарлан скрылся на кухне. — Меньше знаешь — крепче спишь, слышал о таком? — Что с твоими глазами? — А что с ними? — Зрачки — точки. Ты сдурел? — Не вмешивайся. Я расслабился разок. Леви заперся в своей комнате. Такое соседство было довольно утомительным. Фарлан был не просто бывшим лучшим другом. Он был тем, на кого Леви равнялся. Зависть долгое время обращена была именно на него — Фарлана хвалили, берегли, выставляли вперед, как предмет особой гордости, что было вполне заслуженно, а Леви всегда стоял позади и молча восхищался. Он и подумать не мог, что этот человек, за которым он все время гнался, на которого смотрел, как на светило, однажды подло поступит с ним. Было обидно, больно, противно, но Леви вроде как справился. Даже не переехал от него и не припоминал ему о случившемся. Рана постепенно затянулась. Предательство не забылось, но побледнело, как старый шрам. В какой-то мере, это умение — забывать и принимать — тоже заслуга балета. Леви проходил и не через такое. Бывали дни, когда он тренировался до потери пульса, а в перерывах мотал сопли на кулак и писал эссе, чтобы не получить нагоняй и не оказаться в списке отстающих, что и привело к преждевременной черствости. Ему было всего двадцать. Почему он ничего не чувствовал, когда его звали на свидания? Почему у него не возникало желания познакомиться? Почему у Эрвина все это было? У остальных? Почему Фарлан, эгоист в высшей степени, влюбился в преподавателя? Фарлан, будто услышав его мысли из соседней комнаты, агрессивно чем-то загремел и вытащил из раздумий. Леви отряхнулся, залез под холодное одеяло и пролежал так, свернувшись калачиком, до обеда. Даже проснувшись, как и всегда, ровно в семь, он не покинул нагретого места и просто лежал, смотря то на стену, то на потолок. Без музыки, без фильма, без телефона. Никаких отвлекающих маневров. Он лежал в полной тишине, слушая лишь свое дыхание. Мозг и тело были перегружены, и в то же время его изъедала скука. Когда телефон завибрировал, Леви вздрогнул и с подозрением уставился в экран. — Мистер Голдман? — он пытался скрыть удивление, но вышло плохо. — Что? Раз срочно… Да, хорошо. Я собираюсь. Внезапное вторжение профессора в его единственный выходной насторожило. Тот что-то промямлил про срочную новость и попросил приехать, и Леви не мог отказать. Голдман нередко делал ему одолжения. Наскоро собравшись, Леви выскочил на улицу и зажмурился от яркого солнца. Голую шею щекотал теплый ветер. Погода была совсем не осенняя, хотя листья на некоторых деревьях уже покрылись медной желтизной. Сидеть в тесной комнате в такую волшебную пору было издевательством над самим собой, и Леви пообещал себе исправиться. В университете, возле кафедры, он обнаружил странного человека. Высокого, накаченного, с суровым лицом и щетиной. Просто проскользнуть мимо него не получилось, верзила остановил его: — Мистер Аккерман, пройдемте со мной, пожалуйста. Профессору Голдману уже не требуется ваша помощь. Леви почуял неладное. — Что происходит? — Я — Майк Захарис, ассистент мистера Смита. Мне нужно отвезти вас к нему. Он попросил позаботиться о вас. Как напыщенно-то. — Зачем присылать за мной кого-то? — Ради вашей безопасности. — Или собственного хвастовства, — Леви отмахнулся: — Передайте мистеру Смиту, что я не сажусь по первому зову ни в чьи машины. Уезжайте. Я прибуду куда надо сам и вовремя. Но Майк настаивал: — Я не могу вернуться без вас. — Я не баллон с кислородом, так что это вполне возможно. Дайте мне адрес, и до встречи. Но аргумент не подействовал. Майку пришлось распинаться добрые полчаса, чтобы уговорить Леви доехать до Смита вместе с ним. В ход шли самые лестные, строгие и жалостливые уговоры, и в конце концов Леви принял предложение и сел рядом с ним на переднее сидение уже другой машины, очевидно, принадлежащей не владельцу фонда. — Откуда у вас столько терпения? — поинтересовался Леви, глядя на дорогу и пролетающие мимо здания и светофоры. — Меня предупреждали, что мне будет оказано яростное сопротивление, так что я был готов, — без намека на улыбку произнес Майк. Выглядел он уж очень неприступно, как громила при входе в ночной клуб. Разве что о манерах не забывал и отвечал одинаково вежливо даже на самые дурацкие и наглые вопросы, которыми от скуки мучил его Леви. — Вы всегда пользуетесь таким ужасным гелем для душа? — Всегда. — А рубашки сами выбираете? У вас линия плеча неправильная. — Я учту это, спасибо. — Эрвин что-то рассказывал вам обо мне? — Намекнул, что вы несносный. Майк тяжко вздохнул и попробовал сфокусироваться лишь на дороге, но Леви все никак не отставал от него. Просто он чуточку развязен. — А можете тогда ему намекнуть, что он очень подлый, раз вытаскивает из кровати человека в его единственный выходной? — Я постараюсь донести это до него. — Куда мы едем? — Это должно быть сюрпризом. Ага, как же. Леви скривил губы. Знал он эти сюрпризы: сначала потешат своё эго каким-то пафосным рестораном, а потом вскользь предложат окончить вечер в отеле. Есть и другие варианты, но этот пока самый реалистичный. Избавьте его от сюрпризов. — Даже намека не будет? — он продолжал кошмарить Майка. Тот держался стойко: каменная физиономия, ровный голос, даже голову не поворачивал. — Не будет. — Окей, в каком это районе? — Я не могу ответить. — Начинается на букву «Р»? — Леви, я не могу ни на что вам ответить. Проявите терпение. «И благоразумие» — читалось по глазам. К счастью, они почти прибыли к месту встречи, иначе бы выдержка Майка лопнула, как струна, и неизвестно чем бы это обернулось. — Можете отстегнуться, мистер Аккерман. Леви молча выполнил указание, то ли ошарашенно, то ли недоверчиво озираясь по сторонам. Для встречи Эрвин выбрал ипподром, находящийся в специализированном загородном клубе. Он занимал обширную зеленую территорию вместе с прудами и редким лесом. Воздух был до того свеж и чист, что у Леви с непривычки заболела голова. Сказать, что он был удивлен — ничего не сказать. Может, поражен? Нет. Скорее, он был смущен. Смущен своей клеветой на Эрвина. Того, видимо, тоже тошнило от этих сценариев с поесть-заумно побеседовать-переспать. Захлопнув дверь машины, Леви потянулся, разминая плечи, и прошел за Майком в конюшни, где все уже было подготовлено. Такой расклад его пока полностью устраивал. Если бы Эрвин затащил его в какое-то именитое заведение, которых уйма на Манхэттене, он бы развернулся и ушёл, увидев одну лишь вывеску. Менее всего Леви хотел тратить свое драгоценное время на рестораны и тому подобное. Ипподром — другое дело. Небанально, ново, интригующе. Майк проводил его до конюшни и представил уже немолодому тренеру. — Добрый день, я Эдди. Это был мужчина с проседью в волосах и мягким выражением лица. За его спиной были расположены стойла с жеребцами различного окраса. Внимание Леви привлек белый, запертый за дверцой с серебряной табличкой «Марс». Эдди, проследив за его взглядом, одобрительно кивнул. — Это конь мистера Смита. Марсом его назвали из-за воинственного характера. Буйный очень, долго приручали. — Я могу его оседлать? — спросил Леви, не решаясь подойти к Марсу. — Лучше повременить. Я выбрал лошадь попроще. Но, чтобы начать, нужно переодеться. Вот там, — Эдди указал на одну из дверей, — лежат комплекты со снаряжением. Как будете готовы, выйдите ко мне, и я начну обучение. — Где Эрвин? — на ходу уточнил Леви. Он мог бы заняться ездой и без него, но его отсутствие было как минимум странным. — Прибудет с минуты на минуту. — Допустим. Леви наскоро переоделся, и Эдди подвел к нему серую лошадь — Лоло. Все вместе они вышли на большое поле под навесом, где их поджидал, сидя на деревянной скамье, Майк с ноутбуком на коленях. Эрвина с ним не было. — Начнём с азов, — Эдди помогал ему застегивать шлем. — Я проговорю правила безопасности и научу вас седлать лошадь. Главное, не переживайте, хотя, вижу, вы и так спокойны. Леви в самом деле был предельно спокоен и сосредоточен. Сказывалась спортивная выправка. Да и лошадей он неплохо знал, хотя никогда и не катался на них из-за неоспоримого запрета балетных учителей. Сколького он еще лишился из-за своего выбора? Хотелось верить, что не так уж много. — Главное, не показывать им свой страх, — рассказывал Эдди. — Они очень хорошо читают эмоции. Умные создания. А теперь попробуйте забраться, как я показывал. Пока Леви практиковался, а Эдди заливался соловьем о своих любимых питомцах в клубе, незаметно для всех прибыл Эрвин. Он уже скинул тесный костюм и переоделся, но так и не вывел на поле своего Марса, который, увидев хозяина, обрадованно заржал. Вместо этого он что-то небрежно бросил Майку, а тот на него зашипел, не уводя взгляд от экрана: — Эрвин, пора бы уже успокоиться. Ты зря тормошишь следователя. Иди расслабься, что ли, со своим Щелкунчиком. Эрвин удивленно приподнял брови, услышав прозвище, но не возразил и прошел к Леви и Эдди. — Привет, — он быстро пробежался глазами по «обмундированию» Леви и поджал губы. — Прости, я задержался. Но ты время даром не терял, смотрю. Как тебе Лоло? — и перевел взгляд на Эдди. — Эдди, спасибо, дальше мы справимся сами. — Она не пытается сожрать мою руку, уже хорошо, — проконстатировал Леви. — Это ваш клуб? — Нет, отца. У меня есть только одна лошадь. Ты видел Марса? — Да. Прожигающий взгляд. Значит, вы еще и жокей. — Тс, — Эрвин насмешливо сузил глаза, — обычный наездник. Я дилетант почти во всем. — Вы еще и креативные приглашения присылаете, — Леви не мог не съязвить. — Ты подкинул задачу — я нашел решение. Все честно. — Как вам только удалось подбить на это Голдмана? — Я был его любимым учеником. Твоя альма-матер — и моя тоже, но я учился на другом направлении. Эрвин посмотрел куда-то в сторону. — Предлагаю небольшую прогулку, погода отменная. Я возьму Марса, а ты на Лоло, сойдет? Если боишься пока ехать один, можешь со мной. В любом случае, я подстрахую. — Я поеду на Лоло, — Леви заерзал на жестком седле. — Отлично. Забрав из стойла Марса, Эрвин помог Леви покинуть закрытый ипподром и выехать на зеленую поляну, усыпанную дорожками из мелкого гравия и песка. Неловкости между ними не было никакой, но со стороны Леви сквозило явной настороженностью, которая, впрочем, была адресована ровно ко всем незнакомым людям. Эрвин относился к этому с пониманием, он сам знал, чем может обернуться безосновательное доверие. — Если честно, я думал, что ты откажешь мне опять и не приедешь, — сказал он, ведя лошадь вперед. — Серьёзно? — подобная открытость ввела Леви в ступор. — А мне казалось, вы донельзя самоуверенный. — Твою крепость самоуверенностью не взять. Вряд ли тебя бы это впечатлило. — Это точно. Вы со всеми так быстро знакомитесь? — Нет. Но ты мне нравишься, и я хотел бы узнать тебя ближе, если ты не против. Но ты мне нравишься. Очевидно, но вслух? Прямолинейность Эрвина вряд ли можно было назвать вопиющей, но впечатление она оставляла. Леви привык, что люди вокруг него достигают поставленной цели окольными путями и разговорами с намеками, а тут — так просто и в лоб! Это было по-странному приятно. Немного пугало, немного сбивало с толку, но приятно щекотало нервишки и чуть-чуть трогало сердце. Возможно, располагала еще и атмосфера. Клуб был очень живописным, цветущим, состоял из красивых белых зданий, окруженных полянами, трибунами и беседками. На какое-то мгновение Леви забыл, что находится в Нью-Йорке. И, к слову, Эрвин не был похож на типичного городского жителя, не было в нем присущей всем горожанам суетливости и нервозности, не было следов усталости из-за бешеного ритма жизни. Он был очень расторопен, лёгок, и этим сильно отличался от всех остальных. — Итак, ты танцор балета, — сказал он. — Полагаю, тоже любишь искусство. Кто ты еще, Леви? Леви — человек не с единой личностью — задумался. Фантастический рассказ о беспечном детстве вылился бы в уши Эрвина без запинки. Родители-фермеры были бы заменены родителями-интеллигентами с сетью стоматологических клиник. Детство с шоколадом и кино лишь по праздникам стало бы детством, в котором было все и по первому зову. Лишь часть про закрытую частную школу оставалась бы неотредактированной — врать тут и не пришлось бы. Леви и впрямь отправили в престижное частное заведение, чтобы ему легче было обустроить свое будущее. Это было странным временем. Одноклассники не упускали возможности подшутить над ним, и порой жестоко, но он быстро научился давать отпор. Примерно так же быстро, как и врать. К двадцати годам Леви уже вывел основные правила лжи: она не должна быть длинной, не должна быть сложной и не должна быть напрасной. Если все соблюсти, то ложь примут за правду. Но обманывать Эрвина не хотелось. Не так явно. Леви выдохнул: — Я тот, кто никогда не катался на лошадях. Увильнул. — Значит, мне удалось тебя впечатлить? Хотя бы немного? — с надеждой спросил Эрвин. — Это вам удалось еще в тот вечер. Откуда вы знаете мое имя? Не диалог, а поединок. И чтобы выйти из него победителем, нужно перехватить инициативу. Эрвин от такого натиска вопросами даже немного утих. — Я видел тебя на афише. — Почему картины? — Сначала это было обычным увлечением под влиянием моей мачехи, — ответил Эрвин, подогнав своего Марса немного ближе к Лоло. — Так-то она работает в юриспруденции, но любит и понимает искусство и привила эту любовь и мне. — Почему Макларен? — распрос не прекращался. — Это спортивная тачка, а вы явно не гонщик. — Не знаю. Просто нравится. — В городе разве не удобнее, допустим, на БМВ? Тоже неплохая. — Леви, мало кто любит что-то и кого-то по дельной причине. Я люблю Макларен просто потому. «И в меня вы влюбились просто потому» — мелькнуло в голове Леви. Претензий у него к такой позиции не было. Он ни разу в жизни не встречал человека, который полюбил другого за то, что тот круто говорит на испанском или мастер спорта по лыжам. Любовь просто возникала. И Эрвин возник перед ним словно из воздуха. Весь такой внезапный, деловитый, настойчивый и очень обаятельный. Наверняка он осознавал, каким люди воспринимают его, и ему это нравилось. Не мог от него ускользнуть изучающий взгляд Леви, цепко обводящий его крепкую фигуру с макушки до пят. — Все в порядке? — на всякий случай уточнил Эрвин. — Лучше смотри на дорогу. Если упадешь, мне голову оторвут за тебя. — Сомневаюсь, — угрюмо буркнул Леви. Прошли времена, когда за него боролись и беспокоились. Почти год он танцевал на подмостках, и вряд ли кто-то хотел вновь вытащить его оттуда на первую линию. Эрвин почувствовал его настроение и рискнул проявить небольшое участие в нем. Именно рискнул. Обычно таких людей, как Леви, попытки посочувствовать и помочь очень злят. — Ты правда так сильно любишь балет, что готов отказаться от обычной жизни ради него? Ты ведь почти не вылезаешь из студии, судя по тому, что ты мне рассказал. Леви не разозлился. Лишь опустил глаза и стал серьёзнее. — Ты бежишь вперед либо как можешь, либо как нужно. Скорее всего, исход будет разным. Понимаете, о чем я? Эрвин понимал. Опять. — А куда ты бежишь? В глазах Леви зажглись огоньки. — Я хочу новую главную роль в этом сезоне. У меня осталось мало времени. — Значит, главные роли у тебя уже были, — Эрвин внимательно анализировал услышанное. — Были. — Что может помешать на этот раз? — Я сам. Дело было не в том, что он не мог достичь высокой планки. Дело было в том, что однажды он уже достиг ее, но не удержался, упал, а подпрыгнуть вновь так высоко уже не мог, как бы ни старался. Объяснить это Эрвину было сложно, тот вертелся в той сфере, где каждый шаг — это новая прослойка твоего фундамента, и со временем ты лишь укрепляешь свои позиции, а у Леви никогда не было и не будет никаких гарантий. Возможно, грядущий танцевальный сезон будет для него последним, если чудо не случится. Голова показалась тяжелой из-за печальных мыслей. Леви срочно понадобилась встряска, и он с удовольствием устроил ее себе сам: — Эрвин, вы вляпались, — неожиданно выдал он. — В каком смысле? — Вам оторвут голову. Эрвин не успел и глазом моргнуть, как Леви вдруг ускакал вперед, напрочь забыв про безопасность. — Леви! Стой! Ты что творишь? В ответ — свист ветра. Чрезмерно обаятелен. Эрвину цокнул языком и стремглав помчался за непоседливым наездником. Ветер бил ему в лицо, и он с трудом видел, куда мчался Леви. Его спина, обтянутая белой кофтой, мелькала то справа, то слева. — Только не убейся! — просил Эрвин. Леви как нарочно ехал все быстрее и быстрее. Жажда какого-то толчка, чего-то порывистого и яркого перевесила здравый смысл. Голос Эрвина он почти не слышал. Все расплылось, он сам не ведал, куда мчит и зачем. С непривычки ноги даже заболели, но ему было все равно. Воздух был таким опьяняющим, а скорость будоражила. На секунду он расслабился, повернул голову в сторону, и вдруг чистое голубое небо с плывущими перьевыми облаками оказалось перед его глазами. Подоспел Эрвин и опустился рядом. — Что-то хрустнуло? — забеспокоился он, заглянув в расфокусированные глаза. — Болит? — Нет, — Леви осторожно приподнялся на колени, оперевшись об Эрвина, и с его помощью расстегнул шлем. — Порядок. — Это было очень безрассудно. — Я не жалею. — О, нет. Второй раз я не позволю провернуть тебе этот трюк. — Но мне понравилось. Эрвин ненадолго завис и, что-то обдумав, взял Леви за руку и подвел к Марсу. Лоло забрал быстро подоспевший конюх. — Залезай, — прозвучала команда. Уверенность Леви при виде строптивого коня рассеялась. — Я передумал. Мне не понра… Прочитав по лицу желание спасовать, Эрвин ловко подсадил его наверх и сел впереди, взявшись за поводья. — Эй! — Держись за меня, — с задором предупредил он. — Иначе некому собирать твои кости. Едва Леви обхватил его за талию, не успев придумать аргументированное возражение, он пустился во всю прыть, чтобы надолго отбить жажду адреналина у новоиспеченного жокея. Тот прижимался к нему так рьяно и крепко, что у Эрвина взмокла спина из-за его жара. Было страшно. Захватывающе. У Леви сбилось дыхание и запрыгало сердце, но не от испуга, а от восторга и крышесносного ощущения свободы. Так же он ощущал себя, когда в финале под громкий оркестр исполнял последний пируэт. На этот момент забыты были все предательства, выговоры, и даже усталость улетучилась. Эрвин хоть и не видел его лица, но чувствовал его настроение и смело гнал Марса к одной из беседок возле озера. Он часто бывал там один — подходящее место для уединенной работы — и хотел показать Леви еще один уголок своей жизни. — Ты как? — спросил он, когда они остановились, и протянул бумажник. — Подержи, пожалуйста. — Ног не чувствую, — Леви потер икры и бездумно засунул бумажник в карман. — Завтра сдохну. Но это было круто. Из беседки открывался вид на бирюзовое озеро с высокими камышами и деревянным пирсом. Эрвин, оперевшись локтями об ограду, увитую густым плющом, бросил взгляд в самую даль и почувствовал слева какое-то движение. Леви сел на скамейку и, поморщившись, вытянул ногу. — Если тебе понравилось, то приезжай сюда, когда хочешь, — щедро предложил Эрвин. — Лоло и Эдди в твоем распоряжении в любое время. — Меня нельзя подкупить, — Леви это не оценил. — Не утруждайтесь. — А это похоже на подкуп? — Эрвин развернулся к нему, ощутив неприятный укол. — Не знаю. Я плохо различаю человеческие мотивы. Я уже обжёгся. Боюсь вновь довериться, боюсь своих чувств, возникающих из-за вас. — Обменяться номерами все еще не хочешь? — последовало новое предложение. Что могло остановить Эрвина Смита? — Нет. Одно тихое твердое «нет». — Что насчет ужина? — При свечах и с вином? — губы Леви изогнулись в ухмылке. Немного заносчив. — Я думал об облепиховом чае, — спокойно возразил Эрвин, — но если настаиваешь… Не настаивал. Есть ли на свете что-то более осеннее, чем трапеза на свежем воздухе с душистым ароматом облепихи и теплым пушистым пледом? Идиллия прямо-таки. Идиллия, которой у Леви никогда не было. Если бы не его врожденная колючесть, он был бы расстроган всеми жестами Эрвина в этот день. Придумал авантюру с приглашением, романтику с лошадьми устроил, а под конец усадил на мягкое кресло и укутал ноги, чтобы не замерз. И свечи зажег! Надо же было подтрунить над его язвительным выпадом… — Эрвин, откуда вы? За ужином, проходящем на открытой веранде в окружении золотолистых кустарных клёнов, интервью возобновилось. Леви грел руки о фарфоровую чашку чая и смотрел на Эрвина как будто сквоь завесу дыма. Этакий загадочный джентельмен пожаловал в его жизнь. Джентельмен в самом деле: разлил чай, разрезал ягодный пирог и не упустил возможность сделать комплимент. «Острее твоего носа только твой язык, Леви. Как лезвие». — Швеция. Но я давно там не был. — Так вот где клепают таких заботливых. На Севере. Как вы в Нью-Йорке оказались? — Приехал с родителями, — Эрвин не ел, а только ковырялся в тарелке. — Мне было четырнадцать. А откуда ты? Леви чуть вилку не выронил. — Эм… Любое упоминание про убогий, но родной Стерлинг Сити было унизительно. Леви проглотил болезненный ком правды вместе с вкуснейшим куском пирога. — Мои родители остались в Хьюстоне. — Ты живешь один? — Эрвин совершенно не подозревал, какую душевную бурю вызывали его заурядные вопросы. — Или с кем-то? Со стрессом, комплексами, амбициями и одним несносным одногруппником. — Ну да, один, — Леви предпочел сменить тему и бросил взгляд на Майка, сидящего за одним из столиков в старой компании ноутбука. — Это ваш ассистент или личный водитель? — Ассистент, — Эрвин развернулся к Майку и искренне отрезюмировал: — Мастер на все руки. Проницательный, сообразительный. Я должен ему. — Он везде за вами следует? — Практически. Нельзя предугадать, понадобятся ли мне его услуги или нет. Леви отвел глаза. Показалось, что в интонации Эрвина проскользнула фальшь, но кто он такой, чтобы осуждать подобное? У каждого есть право на тайны, а уж у Эрвина оно неотъемлемое, с его-то бизнесом. — Леви? — Эрвин заглянул ему в глаза. — Что? — Леви осторожно опустил чашку чая. — Ты милый. — Вам нужно придумать что-то более правдоподобное. — А ты видишь себя другим? — Эрвин хитро сощурился и слегка наклонил голову набок. И пока Леви что-то молча обдумывал, сохраняя серьёзное выражение лица, он разглядывал его, ощущая что-то большее, чем обыкновенное любопытство. Что-то, заставляющее его время от времени замирать от восхищения. Сколько же в нем нерастраченной нежности? Лепестки губ, молочная кожа, мягкие темные пряди. До всего бы дотронуться. Понимает ли он свой магнетизм? Столько шипов отрастил, а все равно трепетно от него. На афише этого не было. На афише было бледное худое лицо с глазами-ледышками и тонкими бровями, притягательное и в то же время отталкивающее своей холодностью. На афише Леви был неуловим, призрачен, безнадежно далёк, а в реальности он сидел напротив и словно сиял изнутри. — Прости. Сбил тебя с толку, — Эрвин по-доброму усмехнулся. — Устал? — Немного, — Леви украдкой посмотрел на наручные часы. — Мне пора. — Конечно. Отвезти Леви снова пришлось Майку. На своей кандидатуре Эрвин не настаивал. — Это ведь устраивает тебя? — он проводил Леви до машины и открыл дверь. — Да, порядок, — тот торопливо юркнул внутрь. — До встречи, — Эрвин напоследок улыбнулся. — Никаких встреч, — возразил Леви, потирая ушибленную ногу. — В следующее воскресенье я планирую разлагаться на кровати. — Могу предложить тебе поразлагаться в более интересном месте. И не забудь: ты всегда здесь желанный гость. — Я подумаю. Захлопнув дверь, Леви достал из кармана бомбера наушники, но вдруг что-то его кольнуло. Он опустил окно и обратился к Эрвину со всей искренностью: — Спасибо. В конце концов, он благодарный. Как учили. Эрвин понимающе кивнул ему, а спустя пять минут его силуэт остался позади, утопая в вечерней темноте. — Куда отвезти вас? — Майк с неизменно серьезной миной включил навигатор. — Э-э, — Леви чуть не взболтнул свой адрес, — до университета. — Понял. Пристегнитесь, пожалуйста. Включить музыку? — Все равно. Леви вставил наушники, прислонил голову к окну и задремал самым сладким сном, которым обязательно вознаграждает организм после активного дня на свежем воздухе. За их отъездом Эрвин наблюдал издалека, задумчиво и меланхолично, стоя возле конюшни. Но Зое, второй сподручный, не позволила ему долго скучать и встала рядом, достав телефон из брюк. — Я проконсультировалась с юристом. Выводы вас не порадуют, Эрвин, — ее голос был низким и предупреждающим. — Касательно этого законы в штате не совсем конкрентные и… — Тебе не нравится эта идея, — догадался Эрвин. — Потому что у нас могут возникнуть проблемы. — Они в любом случае у нас возникнут, нам не привыкать. Зое издала раздраженный стон. — Вы невозможный. — Мне совесть не позволяет бездействовать. — Вам не кажется, что слежка — это уже крайняя мера? — Зое не имела никакого желания участвовать в новой авантюре своего босса. — Могут быть последствия. Вы понесете ответственность. Мы можем придумать что-то другое. Эрвин издал тихий нервный смешок, хотя лицо его было печально. — Что еще мы не придумали за шесть лет? Скажи. Зое нечем было возразить. — Готовь к завтрашнему дню бумаги, — диктовал Эрвин. — Я не знаю, сколько обычно занимает времени слежка до первых результатов, но если на это уйдет год, то пусть будет год. — Как скажете, — Зое вздохнула. Холод спускался на землю, и оба поёжились. — Может, выпьем? — Эрвин поднял глаза наверх, где должны сиять звезды, но вместо них висело оранжевое пятно электричества. — У меня есть виски, ты любишь. — Наконец-то хорошая идея из вашей светлой головы, — Зое тут же повеселела, как будто ей уже протянули наполненный бокал. — А я думала, что ночь вы проведете в другой компании. Как там Майк его назвал? С Щелкунчиком. У вас типа высокие отношения, ночуете раздельно? — У нас типа не отношения, — передразнил Эрвин. — Мы едва знакомы. — И где вы подловили такого? — Такого? — Он сука. — Он трудоголик. — Все трудоголики суки. Я знаю. Я с вами знакома. Эрвин негромко рассмеялся и ушел вместе с Зое в бильярдную. Предстояла тяжелая работа. Настоящее испытание психики и везения. Эрвин, нечего таить, волновался. Его затеи почти всегда носили отпечаток риска, но новое дело — игра в русскую рулетку. Настал черед Леви думать о том, кто он такой.