Delicate for you

У каждого человека есть две личности: первой он хочет быть и всячески подражает ей, а второй он является и ее нередко скрывает. Окружающие видят лишь их синтез. Личность, которой Леви хотел быть, вынудила его напялить дорогущий кашемировый кардиган, шелковую белую рубашку и узкие брюки, завершив образ повязанным на шее твилли. Наряд вполне подходил для форума в университете, посвященного живописи шестнадцатого века, но приносил дискомфорт. Леви все время поправлял воротник и кончики шарфа, все время одергивался и нервничал. Такова была цена его притворства. Личность же, которой он был, донашивала бы вещи, купленные матерью по скидке. На форуме все вели себя соответственно мероприятию: чинно, спокойно. Профессора прогуливались между стендами с репликами картин в окружении коллег и своих любимчиков из студентов. Несчастные, которых пригнали сюда ради эссе, статей и выступлений, топтались в центре огромного зала, не зная, куда себя деть. Леви не принадлежал ни к тем, ни к другим. Он держал дистанцию и плавно, почти грациозно (ох, если бы не дурная привычка постоянно что-то поправлять) передвигался от стендов к креслам, благополучно избегая столкновений со знакомыми. Он был единственным, кто пришел сюда не по долгу, а из чистого любопытства. У него был выбор: коротать этот вечер в комнате своей дешевой квартиры или провести его в более приятном месте, где играет хорошая музыка и обитает приличное общество. Понятное дело, второй вариант оказался предпочтительнее, потому что личность, которой он хотел быть, была из себя вся такая интеллигентная и возвышенная, что плюнуть некуда. С этим раздвоением он жил уже несколько лет и не жаловался. Иногда это было увлекательной игрой, из-за которой он чувствовал себя шпионом, выведывающим тайны разных слоев общества. По вечерам, после выступлений, его окружали мужчины в дорогих костюмах и приятные женщины в бриллиантах, ему предлагали бокалы игристого, называли милым юношей (это с его-то вечно недовольным лицом!), куда-то приглашали, на что-то намекали… Ух, голова кружилась. А Леви, получив свою порцию восхищения, незаметно выходил из гримерки и угрюмо топал к метро, надеясь, что не встретит там никого из знакомых. Ну, все той же причине — потому что личность, которой он хотел быть, о метро слышала лишь отдаленно, как о голоде в Африке или климатической катастрофе. Негоже ему было появляться в таких злачных местах, как Нью-Йоркское метро с крысами и сумасшедшими. — Я ожидал, что вы придете, мистер Аккерман, — его заметил профессор по истории искусств. Леви кротко кивнул ему и быстро спрятался за спины прохожих. Ни с кем из профессоров он не был близок, но преподаватель по истории искусств, мистер Голдман, вызывал у него что-то вроде симпатии из-за того, что ко всем студентам относился одинаково справедливо. Не то что преподаватель по танцу. Тот третировал Леви с особой жестокостью, но, к счастью, подобные мероприятия стабильно игнорировал. На одной из стен были выставлены репродукции третьекурсников. Под каждой картиной было дано ее краткое описание. Леви остановился напротив реплики и слегка наклонил голову набок, внимательно всматриваясь в детали. Он так засмотрелся, что не услышал приближение целой своры профессоров, которые встали справа от него, чтобы тоже разглядеть картину. — Я видел оригинал в Лондоне, — заявил кто-то. — Эта реплика крайне точна. — Точное копирование — не показатель мастерства, — последовало возражение. Леви недовольно вздохнул и развернулся, чтобы тихо улизнуть, но не успел он сделать и шага, как его втянули в разговор: — Мистер Аккерман, гордость факультета, — то ли насмешливо, то ли по-доброму протянул декан, мистер Док. — Вам нравится? — Да. — И это все, что вы можете сказать? Ощутив на себе укоризненные взгляды, Леви сдался. Ему хотелось побыстрее уйти, и поэтому он выложил все, что думает, не утаив даже раздражения, чтобы желание разойтись по разным сторонам стало взаимным: — А что я могу рассказать? Главу из учебника? Опять скажете, что у меня нет своих мыслей. А если я действительно озвучу свои мысли, вы опять назовете их глупостью. Уже третий год Леви не мог выбраться из этого замкнутого круга. Он всегда и везде был хорош. И всегда — недостаточно. В особенности его убедил в этом декан во время промежуточных экзаменов. Ему приносило какое-то особое удовольствие наблюдение за тем, как Леви из кожи вон лезет, чтобы получить наивысший балл, который ему не поставят принципиально. Потому что место под солнцем уже занято. Потому что есть те, кому повезло с семьёй больше. — Испугались вопросов? — Вы меня сейчас экзаменуете? Леви раздраженно закатил глаза. Это вышло случайно и неосознанно, но этого неосторожного жеста хватило, чтобы вызвать неодобрение у преподавателей. Не такого поведения они ожидали от «гордости факультета». — Не будем вас задерживать, — мистер Док шагнул в сторону, уступая дорогу. — Вы имеете право на свое мнение, все в порядке. Не нужно воспринимать вопросы как нападки. Леви молча проглотил замечание. От ответного удара его сдерживало четкое понимание, чем это чревато. Его недолюбливали, это было ему хорошо известно, из-за чего приходилось часто сдерживаться и в крайних случаях обходиться вздохами и стискиванием зубов. Но в этот раз что-то пошло не так. Декан не ограничился едкими словами и как-то пошутил, вызвав смех у своих коллег. В том, что шутка была о нем, Леви не сомневался — недаром все искоса поглядывали на него. Конечно, он вновь промолчал, но внутри от гнева все горело, и дело было не в насмешках, а в том, что подобные придирки были ежедневными, а терпение имело свойство заканчиваться. Но больше профессоров его разозлил молодой мужчина, одетый менее официально, в черные брюки и рубашку с закатанными рукавами, демонстрирующую татуировки вплоть до локтей. Леви впился в него придирчивым колючим взглядом и на мгновение обомлел. Одет с иголочки, холёный, выспавшийся, уверенный — анамнез состоятельного отпрыска был собран за считанные секунды. Классический Nepo baby, но уже не baby. Леви таких опасался, уж слишком часто они думали, что им все подвластно, и пренебрегали окружающими. Сам Леви, конечно, не был образцом добродетели, но даже ему было не по себе от такого рода людей. Уж больно они… липкие. Хотя, этот мужчина напрашивался на исключение из правил. Внешность светлая, отчасти мягкая, но веяло от этого незнакомца силой и даже агрессией. Он не просто стоял рядом с профессорами, а так же улыбался. Улыбался и смотрел ему в глаза, не скрывая заинтересованности. Смотрел и сканировал каждую его черту: остроту лица, белизну кожи, худые бёдра. Сканировал и… Он ведь тоже смеялся над ним? Пустяк? Ну уж нет. Грех был велик. Леви фыркнул и отвернулся, чувствуя, как его спину провожают взглядом. Такой красивый и такой невыносимый. Покинув зал, Леви добрел до своего учебного корпуса и поднялся в репетиционную, где оставил сумку. Было уже восемь вечера, но корпус не пустовал. Туда-сюда сновали «будущие звезды». Некоторые подолгу смотрели Леви вслед. Какая-то девушка робко попыталась с ним поздороваться, но ее писк остался без внимания. Когда Леви только поступил в университет и его имя еще не было вписано ни в один контракт мало-мальски приличного театра, он так же благоговейно смотрел на старшекурсников с синяками под глазами и сухими губами — в маленькой среде студентов они были как минимум богами. Мало кого удостаивали своими взглядами, молча бродили по коридорам и изредка появлялись на потоковых лекциях. Бывших школьников это впечатляло. А потом они выросли, сместили этих неземных старшекурсников и поняли, что презрительный взгляд — это броня, а молчание было скорее вынужденным, потому что в разгар выступлений сил ни на что не оставалось. Наконец настал черед Леви ловить на себе восхищенные взгляды младшекурсников, безуспешно пытающихся познакомиться с ним. Он относился к ним без неприязни, но не подпускал к себе, ровным счетом как и остальные девяносто девять процентов человечества. Не потому что сноб спесивый. Просто устал. Он-то до своего корпуса еле дополз. Было шумно. В одном из кабинетов танцевали бледнокожие рппшники с сухими губами и без светлого будущего. Изнеможденные тела вертелись на старом паркете, проделывая всевозможные изящные «па». Обычно Леви был в их числе, но сегодня он так выдохся, что поздней тренировке предпочел бестолковый форум, да и боль в ноге мешала ему тренироваться с прежней самоотдачей. Несчастный случай. В его недолгой карьере их были десятки, но именно этот подкосил сильнее всего. Сумка терпеливо дожидалась его на скамейке возле кабинета преподавателя. Леви, подхватив ее за ручку, собирался уйти, но подозрительные протяжные звуки за тонкой стеной остановили его. В голове сразу всплыли непристойные, но правдивые мысли. Леви понял, что происходит в кабинете горячо нелюбимого мистера Мёрфи, и решил, что лучше уйти быстро и незаметно, хотя ему до жути было интересно, кто на этот раз стал его подстилкой. Это было в духе сценической среды: страсти, измены, случайные связи. Леви крутился в этом уже третий год и хорошо знал всю подноготную балета. Сам же он избежал любовных приключений только благодаря своему тяжелому характеру, с которым никто не мог поладить. Дверь кабинета отворилась неожиданно и невовремя. В коридор вывалился запыхавшийся Фарлан Чарч и, увидев Леви, чего-то испугался. Навряд ли самого Леви. — Проваливай, — грозно прошипел он. У Фарлана была отличительная черта — ранимость. Леви хорошо знал бывшего друга и догадывался, что тому было очень стыдно за то, что его услышали. Когда-то он сам насмехался над теми, кто ложился под кого-то ради лишней партии, а сейчас… Закономерное падение. Конкуренция ломает даже самых стойких и принципиальных. Леви и насчет себя-то не был уверен, что он когда-нибудь не поддастся искушению и не выберет легкий, но грязный путь. — Все и так все узнают. Как и всегда, — расслабленно ответил он. Ну а чего? Сплетников много, стены тонкие, у Леви иногда язык без костей… — Не узнают, если никто не сболтнет лишнего, — Фарлан заметно злился. Скалился. — Поэтому… — Я разочаруюсь, если ты трахаешься с этим подонком не из-за выгоды. Ты ведь не встречаешься с ним? В прошлом году все говорили, что он… — Вы не пропустили ни одного слуха, мистер Аккерман, — ехидно усмехнулся мистер Мёрфи, показавшись из-за двери своего кабинета, опираясь на трость. — Но пропустили вечернее занятие. Леви инстинктивно напрягся, сжав ручку сумки сильнее. Мистер Мёрфи был настоящим славным ублюдком. Не молодой, но в прекрасной форме и с большим самомнением. В его представлении он был как минимум вторым Дягилевым и требовал от всех не просто старания, а жертвенности во имя искусства. В каком-то смысле это было правильно, но профессор все равно производил жуткое впечатление. Он не напрашивался на повышение и никогда не метил на административные должности — Боже упаси! Но его власть на кафедре была абсолютной. Перед ним заискивали профессора помоложе и его избегали профессора постарше. Стук его трости многих доводил до паники. Все поголовно думали, что когда-нибудь его трость попробует себя в роли оружия, и потому обходили профессора, учтиво потупив глаза. Леви такую церемонность считал излишней и был единственным, кто изредка подавал голос, спорил и даже нахально смотрел Мёрфи в лицо. А тому это нравилось. Но симпатия не означала послабление, и Леви получал выговоров в два раза больше, чем остальные, но угомониться не мог и продолжал спорить. — Моя нога до сих пор болит, — возразил Леви. — Я знаю, — тон мистера Мёрфи всегда был один и тот же: пугающе спокойный. — У троих в группе тоже есть травмы, но они танцуют, а вы увиливаете. — Всего один раз. — Всего? Вы пропустили целую тренировку. Это непозволительно для того, кто претендует на главные роли. Фарлан незаметно исчез. Все внимание мистера Мёрфи было направлено на нерадивого студента, который чувствовал, что позволил хищнику подобраться к нему слишком близко. — Еще один пропуск — и вы лишитесь стипендии, — предупредил профессор, нисколько не смущенный тем, что тот, кого он отчитывает, знает, что он нарушил служебную этику, начав отношения с учеником. — А чтобы загладить вину, я предлагаю вам поработать сверхурочно. Каждый будний день я буду ждать вас после вечерней репетиции. Все ясно? — Предельно, — процедил Леви. Все было ясно. Он будет так уставать, что начнет ночевать в корпусе. — И также… Внезапно мистер Мёрфи оказался прямо перед ним и поднес руку к его лицу. Леви нахмурился, но не отступил. — Милая мордашка и гибкое тело — не залог успеха в танце, — прошелестел преподаватель, проводя большим пальцем по его щеке. — Еще важен нрав, и у вас он отвратный. Вы так высокомерны, даже на преподавателей смотрите презрительно. Вы сейчас стоите напротив, а я читаю по вашим глазам: «старый извращенец». Но я всего лишь ответил взаимностью на чувства вполне взрослого человека. Фарлан сам пришел ко мне. Не выдумывайте сплетни и не осуждайте. Прочь. Получив толчок в плечо, Леви немного растерялся, но собрался с мыслями и вышел из университета в странном настроении. Его определенно расстроила новость о сверхурочных, да и в целом вечер был какой-то неудачный, но в то же время он ощущал некое спокойствие. Мир танца — давно его мир. Долгое время Леви не понимал, почему мать отдала его в балет. Он был далеко не самым послушным и мягким ребенком. Напротив. Всем учителям было тяжело с ним: нелюдимый, грубый, вспыльчивый. Это лишь краткая выжимка из полного перечня всех его черт. И как такого можно было отдать в балет? Оказалось, что как раз такие и выживают там. Конкуренция и нагрузки были сумасшедшими. Брань на ежедневной основе, строгая критика, пинки, завышенные требования и постоянные сравнения обтесывали нелепых детей и нескладных подростков в утонченных и стойких сценических лебедей. Леви принял эту жестокость балетного мира как данность. Вот почему он был так спокоен, несмотря ни на что. Изнуряющие занятия и колкие слова были для него нормой. Из университета он вышел, окончательно успокоившись. Сентябрьская ночь встретила его приятной прохладой и шумом улиц. Университет располагался в сердце Нью-Йорка, всего в паре километров от знаменитого Бродвея, и возле него всегда толпами сновали то туристы, то офисные работяги, то курьеры с неподъемными сумками и рюкзаками. Шум стоял триста шестьдесят пять дней в году, и Леви давно свыкся с ним. Ему даже чем-то это нравилось: вечное движение, трение колес об асфальт, множество акцентов, яркие огни. Романтично. Дребезг и сияние. Когда-то он мог лишь мечтать о таком, сидя в своей комнате на отшибе техасской фермы. Кругом было пусто, лениво. Из-за этого он ненавидел каникулы, но мать настаивала, чтобы он всегда проводил их дома, а дом… Сейчас он так далеко от дома. И он обязательно постарается забыть его. Леви вздохнул. Возвращаться не хотелось. Не только в Техас, но и в свою комнату в неприглядном Браунсвилле тоже. Ему надоели орущие соседи, их ругань, а более них — собственные мысли, вызывающие бессонницу. В последнее время Леви раскис. Энтузиазм спал. Учеба больше не увлекала его так сильно, как прежде. На репетициях он часто скучал и был невнимателен, из-за чего и получал все травмы. Он знал, что это такое — выгорание — и знал, чем его нужно лечить, но парадокс был в том, что времени и сил на лечение у него тоже не было. В интернете советовали завести новые хобби, отношения или отправиться в путешествие, но все это для него было непозволительной роскошью. И думать было нечего. Он и так еле жить успевал, а уж отношения и хобби… Поджидали его на перекрестке. Леви завернул за угол университета и наткнулся на чёрный макларен, за рулем которого сидел тот светловолосый мужчина в татуировках, которого он видел на форуме. И казалось, что его машина стояла там не просто так. Леви хотел пройти мимо, но взгляд пересекся со взглядом — искра, буря, новая проблема. Мужчина вышел из машины и осторожно подошел к нему. — Ты уходил расстроенным. — Какой вы внимательный. — Меня зовут Эрвин. — Угу. Останавливаться Леви не стал, и Эрвину пришлось идти за ним, чтобы не прерывать диалог, который, мягко говоря, не клеился. — А твое имя? — допытывался Эрвин. — Зачем оно вам? — Леви ускорил шаг. — Я не собираюсь знакомиться. — Это окончательный ответ? У меня ни шанса? Ох, у кого, а вот у Эрвина шансов было откровенно полно. Приятный тембр голоса, высокий рост, широкие плечи… Леви не успел еще разглядеть его подробно, но самому себе не лгал — Эрвин был симпатичен. Но только это было некстати. Да и таких симпатичных навалом было, Леви от недостатка внимания не страдал. — Послушайте, — Леви в очередной раз закатил глаза. Вторая дурная привычка. — Шесть дней в неделю с утра до ночи я учусь. У меня лекции, репетиции, просмотры и выступления. По воскресеньям я умираю. Социальные сети я не веду. Я не даю свой номер телефона и не отвечаю ни на чьи сообщения и звонки. Меня невозможно затащить на свидание. Не тратьте своё время. Едва ли Леви понимал, что он не просто обозначил ситуацию, а бросил вызов. — Хорошо, Леви, — мягко произнес Эрвин, точно промурлыкал. Его английский был с акцентом. Мелодично, немного шепеляво, завораживающе. — У меня есть предложение. Выдели мне всего одно воскресенье, и я попытаюсь скрасить его тебе. Обещаю, я не буду настаивать на дальнейших встречах, если тебе не понравится. Договорились? Я знаю, что ты страшно занятой, но дай мне все-таки шанс загладить свою вину. Я ведь отчасти и расстроил тебя сегодня. — Не берите на себя много. Меня расстроить пока никому не под силу. — Пусть будет так. Ты согласен насчет воскресенья? Эрвин не скрывал, что ему очень важно добиться положительного ответа. Он смотрел так прямо, что Леви пришлось прятать глаза, чтобы не поддаться. — Я даже не знаю вас. — У меня свой фонд. Я продаю и собираю картины, иногда у нас проходят аукци… — А с этого момента поподробнее, — «картины» и «свой фонд» мигом вскружили голову. Не то чтобы Леви был падок на такое, но как минимум это было любопытно. — Какие картины? — Преимущественно те, от которых тащатся состоятельные китайцы и домохозяйки верхнего Ист-Сайда, — не без иронии ответил Эрвин. — Интересно. Ваши занятия тянут на тридцать два года. — Мне двадцать девять. — Эрвин, на всякий случай: у меня есть девушка. — Ничего страшного. Я богатый бисексуал, я потяну вас обоих. Лед треснул. Леви не улыбнулся, но его глаза подобрели, а плечи расслабленно опустились. Он мог лгать кому угодно, но не себе — с каждой секундой, проведенной рядом с Эрвином, ему легчало. Как будто он не получал сегодня выговоры и не донимал себя дурацкими мыслями. Как будто он был в порядке. Как будто он правда мог кому-то запасть в душу. Мог ли? Непередаваемые ощущения. И очень пугающие. Ему резко захотелось исчезнуть, хотя эта иллюзия легкости бытия и влюбленности была так сладка и трепетна… Эрвин понял, что контакт произошел, но не подходил близко и говорил с прежней осторожной интонацией. Он знал, какое впечатление он производил на людей. Многие перед ним терялись или слишком ему докучали, угождая. Кто-то воспринимал его как слишком серьезного и настойчивого человека. Что есть, то есть, но для Леви хотелось показать другого себя. — Я могу проводить тебя, если ты не против, — предложил он. — Против, — прозвучало ожидаемо. — Хорошо. Но раз уж ты согласился на один выходной со мной, дашь мне свой номер? — Нет. Стена была невидимой, но очень осязаемой. — Как тогда я смогу забрать тебя на свидание? — Эрвин ухмыльнулся. — Это мне и самому интересно, — издёвка. — Удачи, Эрвин. Леви резко свернул в переулок и пропал из виду, оставив после себя флёр загадки. Эрвину ничего не оставалось, кроме смирения со своей участью. Один разговор дал ему понять, что просто не будет, ну а его, справедливости ради, сложности и не пугали. Недолго постояв посреди тротуара между высоток, Эрвин вернулся в машину в мечтательности, успев замерзнуть. — Смит, — после вибрации из динамика донесся недовольный мужской голос, — я знаю, что ты занят, но ты просил в таких случаях звонить лично. — Что случилось? От хорошего настроения не осталось ни следа. Эрвин мгновенно помрачнел и вцепился в руль, хмуро разглядывая прохожих через стекло. — У нас есть новая информация о Жизель. Тебе не понравится. Имя колыхнуло. Эрвин стиснул зубы. Сколько он уже не слышал этого имени? Больше года не было вестей. Он глубоко вздохнул и надавил холодными кончиками пальцев на висок. — Понял. Через час в доме, Майк. — И еще, — Майк на короткое мгновение замешкался, — кто тот парень, с которым ты только что говорил? Мне занести его в какой-то список? Какие будут инструкции? — Ты всегда следишь за мной? — Эрвин неподдельно удивился. — Конечно. Ты платишь мне за это. — Да, но… Не надо заносить его ни в какие списки. Чем меньше о нем будет известно, тем лучше. Ты понял меня? Поразмыслив, Эрвин добавил: — Он точно не должен ничего знать. — Он не может быть угрозой, — не согласился Майк. — Делай, что тебе говорят, — возражения, как и всегда, не принимались. — И освободи мне воскресенье. — Но наш новый клиент Лэй Ваньчжоу… — Подождет. Займите его чем-то, спихни на Ханджи. Воскресенье у меня должно быть свободным. Зое, конечно, будет ворчать, но Эрвина сейчас мало что волновало, кроме предстоящей встречи с Леви. Тот так раззадорил его упрямыми отказами, что Эрвин едва мог думать о чем-то, кроме него. И чем его зацепил этот человек? Он как будто светился изнутри. Какой-то тайной. Наблюдать за ним издалека было одно удовольствие. Леви был похож на персонажа какого-то своего выдуманного фильма. С гордо поднятой головой, идеальной осанкой, строгим взором. Прохожие на него засматривались. Даже те, которые очень спешили. Как будто актер сошел со сцены в реальную жизнь. Эрвин тоже любовался им, но что-то внутри него беспокойно клокотало, какое-то сомнение. Кто он такой?