Граница наших жизней

Тепло медленно разливается по горлу тонкими струями, так же плавно, как стекают по стеклу окон дождевые капли. Проспиртованный аромат звонко бьёт по мозгам, отдаваясь пульсирующим жаром в груди. Очередной винный бокал пустеет, но лицо президента менее мрачным не становится. Тёмные глаза, подобно грозовым тучам стреляют острыми молниями взглядов то на барную стойку, то на бутылку, то на давнего приятеля, задумчиво глядящего на него в ответ. Кажется, своими неоднозначными, пьяными философствованиями он окончательно сбил с толку товарища, что тоже в стороне не оставался, ведь его бокал был уже наполовину пуст. — Я честно... Так и не понял, что тебя в этом так удивляет? Ну... Понравился тебе какой-то человек, ну так давно пора, ёмаё! Тебе за сорокет, Володя, а ты всё считай в девках шатаешься. Тебе твой мозг сам прямым текстом всё говорит, — Закончив фразу мужчина уверенно кивнул. Его выражение лица было похоже на искажённое лицо древнего философа с картин известных художников. Какой-нибудь физик открывший новый закон, новую истину для него – простого смертного. Владимир скептически окидывает того взглядом и тяжело вздыхает. Ему вновь приходиться попросить добавки у бармена, чтобы лишний раз не огрызнуться на товарища. Иногда его раздражал эта прямолинейность в нём. Но в прочем это совсем не удивляло. Евгений такой же, среднестатистический альфа и вряд ли мог понять всю глубину его переживаний. Не мог, но очень старался, за что Володя был ему очень благодарен. Годы определённо сблизили их, будто родных братьев, что всегда знали друг друга и злится за такие мелочи уже не было сил. Зеленский качает головой: — Во первых никто мне не понравился, а во вторых... Ты это сейчас серьёзно? Ты меня будто первый день знаешь! Его интонация показалась Евгению наигранно обиженной и тот непонимающе поднял взгляд на сурового друга. Спорить с ним теперь казалось чем-то забавным и даже несколько азартным, зная, что пьяный Володя это всегда опасность номер один, а пьяный Володя–Президент... — Да ладно тебе! Ну, что я, не понимаю что-ли! Не хочешь – не говори, я не заставляю... — Мужчина в знак поражения развёл руками — Красивый хоть? — Женя! — Владимир оскорблённо воскликнул. — Да с чего ты взял, что он мне нравится! — Ну так, если бы не нравился, ты бы мне сейчас про него не рассказывал битый час, — Он с долей издёвки вскидывает бровь, словно спрашивая "разве я не прав, Володя?" И он невероятно прав. Всё это кажется ему ужасным, совершенно глупым и неестественным. Как... как такое вообще могло произойти с ним? Как он позволил себе эту слабость? Как посмел положить глаз на альфу? Всё это так нелепо. Владимир ощущал себя невероятно паршиво, будто бы хуже, чем жалких несколько дней назад, когда боль и жар скручивали его тело в агонии. Всё это сейчас кажется ему пустяком по сравнению с медленно приходящим осознанием. В такие моменты ему хочется крепко приложиться обо что-нибудь головой, что бы лишний раз не позволять себе погружаться в размышления. Одно лишь слово "понравился" вызывает в нём дрожь и невероятную панику. И что же теперь прикажете с этим делать? Стоит ли ему поговорить об этом с ним? И как тогда об этом сказать, с чего начать и как закончить? А может быть всё совсем наоборот? Ему совсем и не стоит говорить с ним. Может быть стоит на время ограничить контакт с этим человеком и всё пройдёт? Всё забудется, как страшный сон. Он проснётся в один чудесный день, поняв, что нежеланные мысли покинули его голову, забрав с собой все переживания и недопонимания. Зеленский был бы невероятно счастлив, окажись всё так просто. За накрывшими его с головой размышлениями Владимир совершенно не сразу расслышал, что его уже звали по имени не в первый раз. Голос Кошевого звучал обеспокоенно. Друг медленно убрал руку с его плеча, когда внимание гаранта вернулось к нему. — Извини, — Сухо пробормотал Зеленский, вновь сделав глубокий глоток спиртного. Теперь вино казалось ему уж слишком слабым напитком для столь тяжёлого разговора. Разговора с самим собой. — Слушай, — Вновь окликнул того Евгений, выждав, когда товарищ соизволит повернуться к нему. Взгляд Владимира излучал абсолютную пустоту, словно тот и вовсе смотрел сквозь него, но всё же он кивнул, показав, что не только слышит, но и слушает его. — Отнесись к этому проще, можно, даже, с юмором. Ну что плохого в том, что тебе понравился другой человек? Для меня это говорит только то, что с ориентацией у тебя всё в норме... — Женя! — Мужчина выглядит раздражённым и даже несколько оскорблённым — Ты ещё сомневался во мне? Ну спасибо, друг. — Ну извини-извини, — Владимир довольно сухо отреагировал на извинения и достав из кармана зажигалку, молча закурил. Он действительно выглядел напряжённым и похоже эти мысли всерьёз беспокоили его — В конце концов, если тебя это так напрягает просто поговори с этим человеком. Может быть он к тебе так же неравнодушен, а ты нервничаешь? — Этого я и боюсь, — Тяжело вздыхая пробормотал мужчина, отмахнувшись, когда его переспросили. Идея поговорить совершенно не внушала доверия и никак не отзывалась в его сердце ничем, кроме страха. Он совершенно не понимал: к чему приведёт такой разговор, да и приведёт ли к чему либо? Неизвестность безумно напрягала и отталкивала. — Володя. Ну ведь не все такие, как тот. Внутри всё сжимается от накатившей мерзости, словно текущей по всем его венам. Владимир невольно сжимается изнутри, делая глубокую затяжку. Дым упорно пробирается в лёгкие, обжигая изнутри, но почему-то легче не становится. Наверное, потому что он не простил? Наверное потому что он всё ещё помнит. Помнит и тот проклятый вечер и его грязные руки на своём ещё юном теле. Всё это было так мерзко и страшно, в особенности для юноши, кому едва-едва стукнуло восемнадцать. Несмотря на то, что это считается возрастом "согласия", это было слишком рано для него. Его слишком рано познакомили с такими вещами. Его слишком рано заставили изменить своё мнение об окружающем мире. Слишком рано. — Не все, но очень многие, — Владимир Александрович с неохотой выдыхает очередное кольцо дыма и устало смотрит на приятеля. Всё это слишком сложно, а сложности ужасно выматывают. Его вновь ободряюще гладят по плечу, но отчего-то ему совсем не легчает. Володя определённо не верит, что он может быть таким. Он совсем не выглядит таким... Бесчеловечным. Ему неимоверно хочется верить, ведь не зря же Володино сердце откликнулось ему. Не зря. Но отчего же тогда так тяжело? Владимир впервые осознавал, что ничего не понимает. Он запутался. Он не знает: что ему делать? И никто сейчас ему не поможет. Никто, кроме его самого.