Unforgettable meetings

      Улицы забиты толпами людей; кокетки в пышных платьях, сделанных на заказ из шёлка, муслина и бархата, подчеркивавших их женственность, с идеально тонкой талией и выбеленными лицами шли под руку со своими кавалерами — мужьями или же любовника, одному Богу известно. Их спутники разодеты в сюртуки и камзолы, дорогие золотые манжеты выглядывают, а на голове красуются различного вида шляпы: чёрные или коричневые, боливар или же просто шляпа-цилиндр — полное разнообразие.       Середина лета считается началом так называемого "сезона", на котором юным барышням и господином искали партию. Балы проводились буквально каждый день, выматывая тем самым не только прислугу, но и само привилегированное сословие.       Благо, что этот "сезон" не грозил мужчине, так как заставить ходить его на балы все равно никто не сможет, и он мог спокойно проводить свои деньки у друзей, играя в шахматы, покер или бильярд.       Идеально лакированные полуботинки настукивали какой-то ритм, известный только этому человеку. На голове шляпы нет, что достаточно удивительно, но это не делает его менее привлекательным; волосы аккуратно и красиво уложены назад, хотя видно, что те немного вьются. Чёрный сюртук идеально подчеркивал его величественный стан. Спина, как и подобает настоящему аристократу, пряма, плечи расправлены, что свидетельствует о уверенности в себе. Глаза темно-карие, почти чёрные, глядят прямо в душу и пробираются к самому сердцу, похищая и овладевая им. Очарование одной небольшой улыбки с хитрецой достаточно для покорения тех самых кокеток, что теперь только и смотрят своими огромными глазками на Дазая Осаму.       Одна рука опирается на трость, сделанную на заказ из слоновой кости, на конце оправленной металлической скобой с драгоценными камнями, такими любимыми Дазаем, — сапфирами.       Любовь к этой драгоценности была у него с самого детства, что не странно для его семьи — они могли себе такое позволить. Этот камень пролез и завладел Дазаем сам, своим ярко-голубым свечением будто изнутри, тем, как он изумительно переливался на солнце, отдавая ультрамарином.       На пальце большой перстень — семейная реликвия и, к сожалению его владельца, не имел такого же прелестного синего оттенка — камень по середине имел малиново-красный цвет. Этот драгоценный камень — гранат — считался своеобразным оберегом и передавался из поколения в поколение.       Мужчина ждёт, посматривая на часы, висящие на золотой цепочке на пиджаке, пинает мелкий камешек своей тростью и вздыхает. Если он сейчас пропустит первую встречу с Накахарами, кои приходились теперь родственниками Одасаку — его хорошего старого друга, то в век не отмоется от этого позора. Сам Дазай Осаму, наследник и аристократ от роду, в коем были и генералы, и друзья самих королей, опоздает на чаепитие с такими же по званию как он, то это может заставить поползти слухам. А они уж точно ему не нужны.       Прождав ещё пару таких долгих сейчас для него минут, мужчина наконец видит карету и своего кучера. Он практически чувствует, как солнце протягивает к нему свои руки, одаривая ещё большим жаром, а от этого становится ещё хуже. Благо, что он не признаёт шляп, находя их несуразными, иначе бы Дазай так и расплавился под солнцем, растекаясь по плитке главной площади города.       — Мистер Твен, сегодня вы дольше чем обычно. – Дазай говорит это с небольшой горечью и досадой, мол, он так надеялся приехать вовремя (хотя учтём то, что в обществе Дазай известен как тот, кто никогда не приходит вовремя. Об этом все знают и уже смирились с такой некомпетентностью мужчины), а его самый любимый и лучший кучер его подвёл в такой важной ситуации.       Дазай садится в карету поудобнее, располагая свою трость между ног, чтобы та не мешала.       — Трогай, – приказывает он своим серьёзным голосом с нотками обыденности. Именно таким он разговаривает с прислугой, с продавцами и кутюрье, в общем-то, со всеми, кто так или иначе не имеет значение в его жизни. – Марк, у меня сегодня важная встреча, поэтому побыстрее, пожалуйста.       Кучер сразу же трогает, прокричав: "Да, господин Дазай".       Лошадь мчится достаточно быстро, а в воздухе периодически можно услышать звук хлыста, которым и подгоняют несчастное животное. Вообще-то, лошадь по имени Виола — весьма благородное имя даже для человека — была удостоена всех самых лучших благ жизни, которые только могут быть у лошади. Её кормили самым благородным овсом, который только был на складе в особняке Дазая, а сам он частенько по утру выезжал на ней на природу, пока ещё туман не сошёл, а висел лёгкой дымкой в воздухе. При вдохе так и чувствуешь свежесть в легких, который тот окутывает, сами же частички воды освежают свободную рубашку, делая её прохладной.       В карете не так жарко, как снаружи, но и не так прохладно, как могло бы быть. Он задергивает шторку, висящую на окне, ибо сейчас солнце слишком уж ярко светит ему прямо в глаза. Да и чего он не видел по дороге на летнюю дачу Оды Сакуноске, где бывал по крайней мере около трех-четырёх дней в неделю, особенно летом. Эта дорога ему знакома очень хорошо, прямо как дорога до их с Одой любимого паба "Люпин" — места весьма благородного, так и веющего прекрасной атмосферой. Они часто посещали это место, когда Сакуноске ещё был холост, а Дазай... а что, в принципе, он?       После свадьбы с одной из известнейших и красивейших особ высшего света Лондона — Коё Озаки, что случилась всего около трех месяцев назад, с его старым добрым другом, жизнь Дазая не сильно и изменилась, за исключением, конечно, уже не такого частого посещения паба вместе с Одой. Кажется, семейная жизнь Сакуноске несколько не стесняла, хотя, как может быть иначе, когда ты женился по любви? А по сегодняшний день, Осаму ещё ни разу не виделся с семьёй невесты, хотя был очень наслышан о ней. Семья Накахар — синоним благородства и преданности государству и королю. Но в кругу аристократии также известна тем, что абсолютно все её выходцы вступают в брак только по любви. Дазай даже на одном из балов слышал о каком-то их далёком деде, который якобы был заинтересован в мужеложстве. Но слухи — всего лишь слухи.       Лошадь останавливается и Дазай вылезает, разминая ноги и спину, что слегка выглядит вызывающе, как бы выразились посторонние люди, видящие его со стороны. Но, слава Богу, таких нет и он один стоит у летней усадьбы. Твен отъезжает подальше, загоняя лошадь в конюшню и останавливаясь побеседовать с его приятелем — конюхом Оды.       Дверь тот час распахивается и из неё вылетает девушка, весьма молодая, но не совсем юная. Её рыжие волосы собраны в аккуратную и удобную причёску, но даже так, при таких волосах, она выглядит притягательной. Платье не настолько пышное, но все равно изысканное, из шёлка нежно-желтого цвета, что блестит на свету. Атласные башмачки стучат по ступенькам веранды, чуть ли не в припрыжку спускаясь по ним. Подхватывая подол своего наряда, она быстрым шагом направляется к Дазаю, приветливо улыбаясь.       — Ох, мистер Дазай, рада вас снова видеть, – наплевав на все правила этикета, она обнимает его с той же дружественной улыбкой. Дазай передвигает свою трость в другую руку, приобнимая её за плечи, слегка покачиваясь.       — Рад видеть вас тоже, мисс.. ох простите, так непривычно, миссис Озаки. Вы как всегда прекрасно выглядите. – он берет её ладонь в свою, крутя как в вальсе, а та, в свою очередь, слегка хохочет, но поддаётся порывам танцев: тому, что она безумно любит, тому, в чем ей нет равных.       На веранде показывается мужчина, слегка сонный, в кюлотах и просторной рубашке.       Дазай в этом доме уже не гость — он фактически часть семьи, здесь его всегда ждут, как родного и встречают крепкими объятьями и чаепитиями в беседке, находящейся в такой волшебной березовой роще.       Ода проводит рукой по волосам, придавая им более-менее ухоженный вид. Сразу видно, человек не любитель пропустить дневной сон. Ботинки наспех одеты, а рубашка мятая из-за сна, в некоторых местах чуть приподнята. Он спокойно, как и подобает человеку голубых кровей, спускается по ступеням, поправляя на ходу рукава, слегка их закатывая.       — Наконец-то, Дазай, я уж думал, ты не приедешь. – Коё чуть отходит, давая своему мужу также обнять гостя. Ода хлопает Дазая по плечу и ловко выхватывает трость того, крутя ею в воздухе. – Всё носишься с этой палкой?! Тебе же всего двадцать два. – мужчина смеётся своим охрипшим голосом ото сна.       Дазай же даже не пытается забрать свою трость обратно, мирно стоя на месте, слегка устало улыбаясь.       — И это мне говорит человек, спящий в обед?! – он смеётся, потирая свою шею, что затекла от долгого сидения. – И, прошу заметить, Одасаку, мой титул не даёт мне возможности находиться мне без этой, как ты выразился, палки. И она мне нравится, что также является причиной.       — Твоя любовь к сапфирам бесконечна, я бы назвал это зависимостью.       Возможно, диалог на свежем воздухе продолжился бы, но под таким жаром стоять просто невозможно, особенно Дазаю. Коё гостеприимно приглашает их в дом, чтобы попить чаю.       Как только дверь хлопает, то приятная прохлада, наконец, окутывает Дазая. Он расслабляется, снимая все атрибуты верхнего наряда. В этом доме Дазай может чувствовать себя самим собой. Домашняя атмосфера здесь начинается ещё с аккуратно подстриженного сада, в котором растут многочисленные магнолии, маки и красные розы, так любимые хозяйкой этого особняка. Мужчина остаётся в рубашке с объёмными рукавам и чёрной жилетке, которая сидит на нем просто превосходно. Дазай среди женщин как раз славился своей фигурой: вроде высокий, но не худощавый, плечи прямые и не очень широкие — в общем, ничего лишнего. Только одни руки чего стоили: тонкие белые пальцы, на запястьях видны синие дорожки вен, также как и на внешней стороне кисти рук.       Своими полуботинками он стучит по начищенному паркету, идя в главную гостиную. Там уже, суетившись вместе с одной из служанок, Коё составляет прелестный букет из ромашек, васильков и фиалок — именно тех луговых цветов, которые Дазай любит больше всего. Возможно, по мужчине не видно, но именно таким пристрастием к цветам и, в общем, к растениям, он с Коё и нашёл общий язык. Они оба любили эти милые луговые букетики, их лёгкий цветочный запах, нежность маленьких лепестков. А книги о "языке цветов" у каждого из них хранились в домашних библиотеках.       Дазай потянулся, вытягивая руки вверх и скрещивая их в замок, хрустя костяшками пальцев. Он стоит в дверном проходе, слегка на него опираясь, и смотрит на юную пианистку, что сидит и хрустит шоколадным печеньем. Кёка, так звали девочку, была третьим и самым младшим ребёнком в семье, а также единственной, кроме самой Коё, кого знал Дазай. Девочка для своих лет была достаточно серьёзной, но это не мешало ей быть очень милым ребёнком. В своём лёгком домашнем платье она сидела на пуфике, её волосы были распущены, но несколько прядок было поднято у лица и обрамлено лентой, концы которой спадали по всей длине волос. Доев сладость, она подняла головку, вытирая салфеткой губы от крошек и, улыбаясь, поздоровалась с Дазаем.       — Здравствуйте, мистер Дазай, – девочка кивает головкой, подскакивает и бежит к пианино, что стоит прямо посередине помещения. Инструмент, сразу видно, дорогой, начищенный, отчего и блестит. – Смотрите, я сама придумала свою мелодию.       Дазай кивает головой, намекая показать свое умение, подходя ближе и садясь на кресло, что стоит ближе всего к инструменту.       Музыка наполнила гостиную. Такая весёлая мелодия, с которой Дазай сразу же провел ассоциацию. Весна. Именно эта пора такая же весёлая, но в тоже время спокойная, наполненная утренней свежестью и щебетом пташек. Ловкие детские пальчики перебирают клавиши, а сама Кёка прикрывает глаза от удовольствия, получаемого при такой любимой игре на пианино.       Мужчина сидит на кресле, закидывая ногу на ногу, а руки скрещивает на животе, откидываясь на спинку мягкого кресла, наслаждаясь мелодией. Его голова откинута и повернута в сторону большого окна, выходящего на сад. Сама мелодия коротка, но так красива, юна, как и сама её исполнительница.       Девочка заканчивает игру, поворачивается корпусом к Дазаю, а её маленький беленький пальчик отбивает по клавише какой-то известный только ей ритм. Она ждёт наконец реакции своего первого слушателя (конечно же, по её мнению, Коё с Одой не в счёт), нетерпеливо качая одной ногой.       — Ну как? – она поджимает губу от волнения, а в её глазах так и кипит любопытство.       — Ох, моя дорогая Кёка, это было одно из волшебнейших выступлений. У тебя прекрасно получилось передать красоту этой музыки. – Дазай наконец смотрит на неё, его руки поднимаются с живота и он начинает аплодировать Кёке. Вот они, овации, которых так хотела юная пианистка!       — Спасибо, спасибо, спасибо, – она быстро-быстро тарахтит, почти пищит от накатившихся эмоций, и бежит к Коё похвастаться своими достижениями.       Вот только на повороте её кое-что останавливает и, кажется, это "что-то" — очень важное. Крик радости девочки слышен во всем доме, а может и ещё дальше.       Дазай вскакивает и ошарашенно смотрит в сторону прохода, выходит из гостиной, встречаясь с Коё, которая тоже не особо понимает, что случилось. Они видят, как Ода быстро спускается по лестнице, примыкая к ним. Уже быстрым шагом направляясь к выходу, они останавливаются.       Коё радостно шагает на встречу незнакомцу, обнимая его со всей своей любовью, а Сакуноске приобнимает того за плечи, прошептав: "Давно не виделись".       Незнакомец, наконец, когда от него все отходят, полностью закрывает дверь. На нём шляпа-боливар, но необычная: на ней, ближе к полям, висит серебряная цепочка, а сам головной убор цветом благородного тёмного шоколада. Мужчина, даже не так, парень в костюме такого же цвета (Дазай впервые отмечает, что это единственный человек, которого он видел, коему шёл этот оттенок), ботинках на каблуке, которые предназначались для верховой езды. На его руке весит сюртук, снятый сразу же по возвращению в прохладу дома. Рубашка чуть вылазит из кюлот, а ярко-рыжие волосы, такие же как у Коё, выглядят растрепанными, что и помогает сделать Дазаю вывод о том, что незнакомец правда ехал верхом. Он снимает шляпу и встряхивает головой, перекидывая одну длинную прядь волос на плечо, и глазам гостя открываются руки, которые покрыты чёрной кожей перчаток.       Голубые глаза незнакомца поднимаются на Дазая, сверкая в непонимании, но через секунду улыбка уже изгибается в ухмылку. Лицо его здорового светло-бежевого цвета, нос слегка вздернут, а на самом его кончике можно рассмотреть несколько веснушек, которые при тщательном рассмотрении можно заметить на щеках и переносице. Сами глаза, как подумал Дазай, "словно сапфиры", а может ещё красивее и ярче. Ближе к зрачку они становились сероватыми, но по краям были словно воды Тихого океана, а когда незнакомец злится, Дазай уверен, в его очах можно наблюдать точно такую же бурю.       — Приятно увидеться, мистер Накахара.., –Дазай запнулся, но его лицо все также сохранилось холодность, не выдавая эмоций. Подходит ближе, становясь на одном уровне с Одой.       — Накахара Чуя, а вы мистер Дазай Осаму, как я полагаю, – рыжий осматривает мужчину с интересом, будто никогда не видел подобных людей. Хотя это мысль может быть несколько правдивой.       Буквально сразу же после небольшого знакомства, точнее, простого "обмена" именами, Коё дружелюбно предлагает все же выпить всем чаю, ибо фирменный пирог с клюквой сам себя не съест. Уже потом, закончив небольшое чаепитие, съев кусочек пирога, которого так настаивала попробовать хозяйка, Дазай расположился в том же кресле возле пианино, ставя локти на ручки мебели из дуба.       Его вид можно было описать лишь "благородством", которое так и веяло от мужчины. Такие манеры, умение держаться в обществе, познания в различных науках и не только, послужило хорошую репутацию Дазаю, и служит по сей день.       Накахара поднимается, поблагодарив за прекрасное угощение свою сестру и Оду, переводит мельком взгляд на Дазая и этот взгляд полон... раздражения? Да, пожалуй, это именно оно. Эта напыщенная персона выводит Чую из себя только одним своим довольным видом, словно рыжий увидел Чеширского кота, объевшегося и наслаждающегося жизнью.       Он отодвигает стул и подходит к инструменту, прислоняясь телом к его крышке, нога чуть выдвинута назад, а руки скрещены на груди. "Какая же занимательная картина!", – думает Дазай, краем глаза поглядывая на только что подошедшего человека. Теперь он просто обязан, увидев в глазах то самое цунами, довести его до самого высшего балла по шкале разрушения.       — Мистер Накахара, я так понимаю, моё общество вам более угодно, раз вы сами подошли ко мне, – вид такой надменный, что так и хочется воткнуть в эти глаза по серебряной десертной ложке, а лучше, вообще взять вилку, а то и нож, чтобы наверняка.       — Кажется, наоборот, вам все тут наскучило, а в вашем обществе, – Чуя выделяет, – я не нуждаюсь.       — Какая жалость, а ведь вы мне сразу понравились! Знаете, я ведь коллекционер, –Чуя непонимающе смотрит на мужчину, а в его голове происходит несколько нестыковок данной темы разговора, –драгоценные камни — моя жизнь, – он вертит перстень в руке.       — Зачем вы мне об этом рассказываете?       — Если бы вы были камнем, я бы продал все свое состояние, чтобы владеть таким экземпляром, – глаза недобро прищурены, ожидая реакции рыжего.       Но тот лишь фыркает и демонстративно отворачивается к окну, не желая продолжить разговор. Поэтому Дазаю приходится оторваться от своего мягкое насиженного места и встать рядом с Накахарой, который будто специально не замечал его присутствия.       — Вы очень приятный собеседник.., – ну вот, Чуя начинает слышать насмешку. Ох чует он сердцем, что этот человек ему принесёт столько проблем. – ..знаете, как говорят в России, слово - серебро, а молчание - золот.., – он не успевает договорить, как на его ногу наступают, сильно надавливая каблуком. Чуя проделывает все это с таким каменным и отстраненным лицом, что Дазай готов поклялся и поставить все свое состояние, он будет смеятся через слезы. Но эти надутые слегка щёки мужчина находит весьма милыми.       — Ещё одно слово и вы останетесь без ноги, – чтож, угроза вполне серьёзная, поэтому Дазай закрывает рот, хотя хотел сказать какую-то очередную колкость, и проводит большим и указательным пальцем по своим тонким губам, привлекая тем самым к ним внимание человека напротив. Секунда — и нога исчезает, Дазай может выдохнуть.       — Мне нравится ваша необузданность характера. Таких людей в наше время ой как непросто найти. – в его голове уже нет усмешки, там только суровость, но непонятно только откуда.       — Думаю, мне пора, предупрежу остальных. – отходя от него, Дазай улыбается уголком рта.       На улице только-только начинает смеркаться, но ехать до его собственной усадьбы около 2-3 часов, поэтому нужно начинать выезжать.       Уже стоя в просторной прихожей, полностью одетый и готовый, Дазай прощается по очереди с каждым членом семьи: чуть кланяется Коё, жмёт маленькую ручку Кёки, также как и Оде, только более крепко. Только вот Накахара стоял во время всей этой процессии в стороне, даже не сказав и слово. Кажется, гордость кое-кого задели.       Через некоторое время они остались в прихожей одни: Дазай стоит, опираясь на свою любимую трость, и смотрит на против себя, где стоит Чуя, что скрестив руки на груди, отвечает взглядом на взгляд. Вся его поза говорит о недовольстве и раздражённости.       — Надеюсь, мистер Дазай, не увижу вас вновь, – он небрежно смахивает ладонью в кожаной перчатке, что не снимал ранее, в его сторону и поворачивает голову. Его брови нахмурены, а в глазах целый ураган и буря: такой невероятное зрелище, от которого Дазай не может оторвать восхищенного взгляда. Вот чего он добился. И, знаете, он доволен проделанной работой.       — Надеюсь, мистер Накахара, увижу вас вновь, причём в скором времени, – улыбка на его лице так невинна, что Чуе становится тошно.       Рыжий поворачивается к нему.       — В каком таком смысле? – мимика лица показывает искреннее удивление. Даже губы уже не так зло сложены в раздражённую ухмылку. – Я уезжаю буквально послезавтра, а как мне известно, вас это время в городе не будет.       Последнии слова Накахара особенно выделяет, подходя к мужчине напротив на несколько шагов ближе.       Дазай кладёт обе руки на металлический наконечник своей трости и гордо поднимает голову.       В такие моменты Дазай чувствует себя превосходившим в несколько раз оппонента человеком, что не может не радовать его самолюбие.       — Ваши источники умалчивают то, что завтра состоится бал по прибытию одной очень важной особы — Фёдора Достоевского.       — А мне то какое дело? – рыжий хочет поскорее закончить этот разговор.       Гость, который должен был покинуть особняк ещё пару минут назад, наконец, открывает входную дверь, разворачивается в пол-оборота и выходит на улицу, задержавшись в дверном проёме.       — Мистер Накахара, я тот, кто есть в этом списке, как и ваша семья, – он отрывает трость от земли и машет ей в сторону Чуи, – в том числе, и вы.       Хитро улыбнувшись, он бросает "Доброй ночи" и уходит, оставляя ошеломлённого Накахару обдумывать все это. Он, в свою очередь, даже попрощаться забыл.       Перед глазами все стоит образ мужчины, невероятно привлекательный, а в ушах его сладкий, как грех, голос, но при этом чуть грубый. Как сладостная пытка для него. Как он может думать так о мужчине, особенно о таком, как этот дьявол?!       Направляясь к карете, где все это время послушно ждал кучер, Дазай думал о воле случая и о непредсказуемости жизнь, которая может подбросить все, что ей угодно, и то, что ты этого уж точно не будешь ожидать.       Между тем запряженная лошадь чуть продрогла от ночного холода; месяц бледнел на западе и уже был готов погрузится в облака, висевшие на ночном небе. Хороводы звёзд чудными узорами сплетались на небосклоне и после одна за другой исчезли на темном своде. Везде было тихо, только редко набегает прохладный ночной ветер, забираясь из приоткрытого окна в карету, освежая мысли мужчины о завтрашнем бале. Прикрытые глаза его уже начинали болеть от переутомления.