На открытом сердце (Open-heart)

В прощении скрыта сила: не изменить прошлого, но исцелить будущее

Ошибки, ошибки, ошибки. Иногда кажется, что вся жизнь состоит из последовательности ошибок и способов вытащить свою задницу из их последствий. Крупные повороты не туда запоминаются надолго. Навсегда точнее. Санджи помнил каждый свой большой промах. И почти каждый раз рядом было верное плечо товарища по проёбу. В детстве и ранней юности это была Нами, которая почти всегда занимала соседний стул в кабинете директора интерната и соседнюю скамейку в обезьяннике их местного участка. После, через несколько лет, которые почти стоили Блэклэгу жизни, компаньоном по ночным попойкам, пьяным мордобоям и прочим проступкам, о которых в почтенной старости не хочется рассказывать внукам, стал один из его лучших друзей. Он же потом, по самой ужасной, непростительной случайности стал его мужем. Горячее тело давило сверху, а ладони знакомо скользили по коже. Слишком знакомо. Губы мягко касались губ, шеи, груди. Слишком знакомо. Это была нежность и ласка, обёрнутые в касания. Это была мольба прощения, скрытая в поцелуях. Но отвечали им совсем не нежностью. Длинные пальцы впивались в плечи, царапая смуглую кожу. Тонкие губы не касались мягко, они на пару с зубами оставляли яркие метки и следы, оставляя лёгкое жжение вместо трепета. Их касания были совершенно разные. Эйс ласкал, а Санджи специально делал больно. Эйс извинялся, а Санджи наказывал. Эйс всё ещё любил, а Санджи этим пользовался и… наказывал. Мой брат не виноват, что я заболела. Такая наша судьба. Я люблю его и просто буду рядом, сколько смогу. Санджи резко выдохнул от того, как язык широко лизнул шею. Эйс виноват. Виноват! Это только его вина и его ошибка. А это всё… просто ответ. И Санджи имел на это право. Я не вправе его винить хоть в чём-то. Вправе! Санджи вправе! Его растоптали и унизили. Ему разорвали сердце… Блэклэг рыкнул от потока идиотских мыслей, не вовремя заливших сознание, и сильнее вжался в мужское тело… Сердце? Или Эго? «Наш мальчик, мы любим тебя и всегда на твоей стороне. Ошибки – только твой жизненный путь. Мы можем простить и быть рядом с тобой, пока ты идёшь по нему», — смуглый мужчина в чёрном одеянии пастора обнял высокого белобрысого подростка. Да хватит! На самом деле подобные мысли в такие моменты мучили его постоянно, заполняя разум, и набатом стучали в ушах словами: «ЭТО НЕПРАВИЛЬНО». Но его уязвлённое самолюбие и эгоизм постоянно побеждали. Санджи резко сбросил Эйса с себя и, повалив на кровать, оседлал бёдра бывшего мужа. — И как же тебя так угораздило? — спросил врач, крепко придерживая пациента за локоть и шагая по палате. Неслучившийся инвалид поджал губы, решая, стоит ли делиться с доктором такой информацией. — Мы были под прикрытием и… мой напарник ошибся. Нас раскрыли. — И ты чуть не помер. Дааа… — язвительно протянул хирург. — Хороший у тебя напарник. Офицер повернул голову так резко, что врач отшатнулся. Тёмно-серые глаза блеснули холодной, пугающей яростью. — Хороший. У доктора перехватило дыхание. Когда-то он часто видел подобный взгляд у разных людей. Взгляд, который означал «сейчас я сожму твоё горло и буду жать, пока ты не сдохнешь». Взгляд, который означал, что человек пережил столько дерьма, что ему уже нечего терять. Взгляд означал, что доктору пришло время заткнуться. — Извини, Маримо. Они ведь все простили, а Санджи мстил. Они шли дальше, а Санджи законсервировался там… год назад. Они любили, а Санджи… Блэклэг резко оторвался от исцелованных губ. Он не мог простить. — Джи? Санджи медленно моргнул, глядя в тёмно-карие глаза. Немного непонимания, бесконечное желание, теплота и… и вот оно. На самом дне тёмных глаз непроходящая боль. Да, Блэклэг мстил за предательство самым изощрённым и мучительным образом. Он давал надежду. — Зачем? Подушечка большого пальца неожиданно мягко прошлась по смуглой скуле, немного цепляя длинные ресницы. — Зачем ты пускаешь меня, Эйс? Тёмный взгляд сразу же изменился. Боль, ютящаяся в глубине ка́рей радужки, хлынула наружу. — Потому что ты приходишь. Они оба в полной жопе. Санджи тяжело выдохнул и упал на кровать рядом с Портгасом. Тонкие пальцы потянулись к пачке сигарет и зажигалке. Он ведь тоже может… может вскрыть свою консервную банку и идти дальше. В голове какого-то хера всплыла порезанная рожа копа. Изыди, не до тебя сейчас. В сумраке комнаты вспыхнул маленький огонёчек. — Почему ты предал меня? — хрипло спросил Блэклэг, пуская дымное облачко в потолок. Эйс повернул голову в сторону вопроса. Сегодня всё было не так. Чуть больше года назад, после «инцидента» Санджи молча собрал вещи и ушёл, так же молча передал документы о разводе и так же молча через два месяца ночью пришёл к нему. Тогда на какое-то мгновение Эйс наивно подумал, что у него есть шанс, но он сильно ошибся. Блэклэг (уже на то время без приставки Портгас-), воспользовавшись им, как последней шлюхой, снова молча ушёл. И так было постоянно на протяжении всего года. И Эйс привык, и, несмотря на боль и пустую надежду (которая, как известно, дохнет последней как бы её не топтали), какой-то зависимой частью своей души каждый раз ждал прихода бывшего мужа. Но сегодня всё было не так. Весь год Эйс хотел поговорить с Санджи. И вот сейчас, когда тот наконец-то сказал за ночь больше десяти слов, оказался совершенно не готов к разговору. — Странно… ты не хотел слушать объяснений. Санджи глубоко затянулся. — А теперь хочу… Объясняй, оправдывайся. Я хочу знать, — сорвано проговорил Блэклэг и закусил щёку. Он не хотел звучать как истеричка, но так и не пережившая очередную травму психика, наспех сшитая белыми нитками, сейчас рвалась от небольшого тычка и требовала срыва, скандала и битья тарелок. — Ты вообще любил меня? Эйс удивлённо моргнул и развернулся к Санджи всем телом. Вот этого вопроса он совсем не ожидал. «Да ты, кажись, втрескался», — с хитрым прищуром сказал ему Луффи, после того, как познакомил с молодым студентом медицинской школы. Эйс с братом даже спорить не стал. Всё так и было. Перед высоким стройным блондином невозможно было устоять. Да Портгас, собственно, и не пытался. — Я любил тебя с первой минуты. Как только посмотрел твои глаза, — тихо проговорил Эйс, вглядываясь в профиль Блэклэга. — Их свет сразу мне в душу запал. Санджи хмыкнул и потянулся к пепельнице на тумбочке. Эйс так её и не убрал. — А глаза моего стажёра тоже тебе в душу запали? Портгас провёл ладонью по лицу и откинулся на спину. Ну вот оно и началось. Выяснение отношений. — Я даже не помню, какого они были цвета. Санджи снова затянулся и удивлённо приподнял брови. — Как же так, мистер Портгас, Ваш адюльтер длился четыре месяца, и за всё это время Вы не рассмотрели с кем спали? — едко спросил Блэклэг и, потушив сигарету, зразу же взялся за следующую. — Раз стрела Амура не пронзила неожиданно твоё сердце, ради чего всё это было? Захотелось острых ощущений? Эйс медленно лизнул и закусил нижнюю губу. Видимо, сегодня у них ночь откровений. И почему-то он нутром чуял, что она последняя. — Захотелось понять, каково это… Санджи повернул голову и внимательно посмотрел на бывшего. — Каково это что? — Каково это… когда тебя любят. Блэклэг поморщился и отвёл взгляд. Ну конечно, во всём виноват он. В семейном конфликте всегда выигрывает тот, кто первым состроит из себя жертву. — А со мной ты этого не понимал? — хмыкнул, видимо, «агрессор» в их паре. Эйс глубоко вздохнул и прикрыл глаза. Созависимость в голове орала диким котом, что если он не заткнётся прямо сейчас, то Санджи уйдёт навсегда. Но молчать больше не было смысла. Это как вырвать зуб – быстро и дико больно, но потом должно зажить. Должно же? — Ты никогда не любил меня, Джи. Нет, конечно, как друга, может, даже брата – да… Но никогда не как мужа, — Эйс говорил почти шёпотом, будто на самом деле не хотел, чтобы слова выходили в пространство. — В списке твоих приоритетов я занимал место какое? Седьмое? — наружу вырвался болезненный хмык. — Где-то между утренним кофе и ужинами с Луффи. Блэклэг дымно выдохнул и не ответил. Эйс ошибался. Ужины с Луффи были выше. — И знаешь, я был готов сражаться за твоё внимание и с кофе, и с Зеффом, и с твоими друзьями… но клинику я никогда бы не победил… а в какой-то момент ты стал просто невыносим. Я будто жил с куском скалы… с раздражительным куском скалы. С тобой что-то происходило, но меня ты посвящать не считал нужным. А я… я просто хотел быть для тебя важным… хотел почувствовать, что значит быть на первом месте… — Портгас сильно закусил щёку, борясь с желанием разреветься в лучших традициях мелодрам. — А он… он просто подвернулся. Ты стал невыносим. Вероятно, каждый, кто переживал кризис отношений, мог слышать эту фразу. «Ты стал невыносим», – слышит «он», тот, кто так устал от любимой супруги и быта, что всё чаще прячется на работе или в ближайшей пивнухе. «Ты стала невыносимой», – слышит задолбавшаяся «она», пережившая постродовую депрессию и пробившая все стеклянные потолки, когда в очередной раз откажется выполнять супружеский долг. Ни условный «он», ни допускаемая «она» никогда не поймут, когда в них появилась эта «невыносимость». Она налипает, будто снежный ком, постепенно, как жир на подбородке второй половинки, и выливается наружу безразличием. Санджи точно знал, когда он стал невыносимым. Он помнил день и даже час. Второго ноября, шесть утра. Когда он услышал звук отбойного молотка от развернувшейся под окнами большой стройки. Простой звук большого города, словно переключил что-то внутри и выпустил наружу спрятанный в глубине сознания давно забытый страх. Звук, что разом вернул слишком много прошлого. С этого дня он перестал нормально спать, начал пить и стал невыносимым. Они оба в полной жопе. Консервная банка эгоизма и самолюбия, в которой год консервировался Блэклэг, сейчас болезненно вскрывалась и острыми жестяными краями драла душу. Эйс ведь правда старался, а Санджи не видел. Эйс сражался за отношения, а Санджи принимал как должное. Эйс любил, а Санджи… Длинные аристократичные пальцы нашли смуглую ладонь и крепко сжали. — Нам нельзя было жениться, Эйс. Портгас, тяжело выдохнув, повернул ладонь и переплёл пальцы с когда-то мужем. Он прав. Они ведь были друзьями, иногда… даже друзьями с привилегиями. Но Эйс любил, а Санджи любил не в том качестве. Вероятно, так бы всё и продолжилось, если бы в их жизни не случилась пьянка в Лас-Вегасе и мужик в костюме Элвиса под «Viva Las Vegas» в месте, чем-то отдалённо напоминающем церковь, властью, данной штатом Невада «и рок-н-роллом», объявил двух вусмерть пьяных парней мужьями (при свидетельствовании третьего, который уснул на скамье, не дождавшись клятв верности). «Ну это же просто прикол», — думали все трое. Да, так оно и было. Вот только проснувшись наутро в гостиничном номере в жёстком похмелье, Санджи обнаружил спящего на полу Луффи с недоеденным хот-догом в руках. Но тогда Блэклэга привлёк совсем не шедевр фастфуда, а то, что завёрнут тот был в свидетельство о браке. Официальное свидетельство о браке. Они решили попробовать быть семьёй, раз так вышло. Эйс думал, что это его шанс. Санджи думал, что это случайность и она ничего не изменит. Но это была ошибка. Эйс любил слишком, а Санджи недостаточно. Они не сошлись пропорциями. — Прости меня. Эйс повернул голову к Санджи. Тот смотрел на него. — За что, Джи? — Я долго тебя мучил, — тихо проговорил Блэклэг, с трудом проглатывая комок в горле. Он не хотел, чтобы так вышло. — Ты дорог мне, Эйс, очень дорог, но не так, как тебе хотелось бы. Признавать свои ошибки тяжело. Ещё тяжелее за них извиняться. Душа, израненная острыми краями защитной оболочки эгоизма, истекала кровью раскаяния. Пора это заканчивать. Ведь на самом деле Санджи был единственным, кто не отпускал. Он затянул Эйса к себе в банку и топил его в своей обиде. Только он один виноват, что они оказались в тупике и не могли двигаться дальше. — И ты прости меня, Санджи. Портгас отвернулся и прикрыл глаза. На ресницах осела влага. Как там говорил им тогда Элвис? Сегодня вы поедете по дороге любви вместе. Их дорога мало напоминала любовь… хотя она тоже была. Иногда болезненная, недостаточная и удушающая, но была. Их общий путь закончился тупиком, в котором они пробуксовали больше года. Но сегодня он продолжился и разделился на две дороги, которые шли в разные стороны. Было больно, но ведь должно зажить… да? Длинные пальцы отпустили смуглую ладонь. Санджи поднялся с кровати и потянулся за рубашкой. — Ты больше не придёшь? Эйс повернулся к Блэклэгу и смотрел на обтянутую белой тканью спину. Санджи застегнул последнюю пуговицу и взял брюки. — Я очень постараюсь, — тихо проговорил он, всовывая длинную ногу в штанину. — Может, мы сможем… со временем общаться как раньше. Эйс прикусил губу, пытаясь задавить рвущуюся улыбку. — Сходим выпить куда-нибудь? Санджи обернулся и впервые за всё время их измучивающей войны искренне улыбнулся бывшему мужу. — Не так быстро, ковбой, — с усмешкой отверг предложение Блэклэг и накинул пиджак. — Увидимся, Портгас. И кстати… — он снова посмотрел в тёмные глаза. — Ты был на четвёртом месте. Эйс всё-таки не сдержал улыбки. — Увидимся, Блэклэг. — Вот такая вот хуита вышла, — тихо проговорил Блэклэг, глядя в потолок палаты. Собеседник хмыкнул и убрал кислородную маску от лица. — А я так и знал, что вы разойдётесь, — со знанием дела хрипло проговорил утыканный трубками пациент. Санджи недовольно покосился на внезапного «оракула». — Почему это? — Потому что ты мудак, — как само собой выдал доходяга, пожав плечами, и снова вдохнул из пластиковой маски. Санджи раздражённо дёрнул бровью. Ну да, если он ожидал эмпатии, то пришёл не по адресу. Наркоманы на самом деле самые прямые и честные люди, пока дело не касается выпрашивания дозы. — Справедливо, — недовольно проворчал Блэклэг. — Не, ну серьёзно, — едко хмыкнул пациент. — вот мы с тобой знакомы сколько? Лет десять? У тебя стояло всегда только на работу и чтоб диагноз пострашнее и кровищи побольше. Блэклэг скривился. — Фу, херню несёшь. Потрескавшиеся губы растянулись в ухмылке. — Это правда, чувак. Ты был хуёвым мужем. Просто признай, кончай ныть, сделай выводы… и пыхни — доморощенный психолог в больничной ночнушке и с кожей модного желтушного оттенка протянул свою кислородную маску, будто это был косяк. — Хорошо у вас бадяжат… Санджи принял предложенную «шмаль» и вдохнул сладковатый газ. Закись азота быстро прошла в нос и, казалось, окутала мозг тонкой пеленой эйфории. Уже ставшая хронической головная боль тут же ушла. — Ты, я смотрю, выводы сделал, — едко пропыхтел в маску Блэклэг и, снова вдохнув, передал её назад. Пациент усмехнулся. — Я сделал главный вывод, Сан-Сан. За свою грёбаную жизнь я совершил столько ошибок, что теперь боюсь за них ответить. Так что то, что происходит сейчас – самая лучшая для меня развязка. Боженька милосерден, — игриво двинул полинявшими бровями «баловень Господень» и, откинувшись на подушку, надел кислородную маску. Санджи внимательно смотрел на смертельно больного. Тот немного ошибся… они были знакомы чуть больше двенадцати лет. Тогда ещё студент медицинской школы подрабатывал в рехабе. Там он познакомился и даже пытался помочь многим интересным личностям, в том числе и Дрейку Диасу. С некоторыми вышло. Они были в ремиссии и чистыми больше десятка лет и даже вели вполне себе нормальный образ жизни (за исключением некоторых безобидных привычек). С Дрейком так не получилось. В следующий раз они встретились лет через шесть, когда Санджи был самым молодым трансплантологом больницы Mount Sinai, а Диес – смертником с крайней степенью цирроза, который клялся памятью покойной матери, что не употребляет (помните мы говорили, что наркоманы – самые честные люди? Забудьте). Тогда доктор Блэклэг, то ли из-за общего прошлого, то ли слепой веры в человечество (хотя, вероятнее всего, из-за банальной юношеской глупости и наивности) поверил и добился трансплантации. Дрейк выздоровел и даже исправно ходил на контроли. Месяцев восемь. А потом пропал. И вот он снова появился здесь с угробленной героином уже второй печенью, умирая на самом деле в страшных мучениях (но, спасибо легальной медицинской дури). Санджи не удивился и даже легко простил наркомана (правильно, он же ему не изменил) хотя Дрейк своим появлением принёс кучу проблем самому Блэклэгу, которому теперь предстояла жёсткая групповуха с советом по трансплантации, которая маскировалась названием «слушание о врачебной ошибке». Но Санджи не злился. На мёртвых не обижаются. — И что теперь? — прохрипел Диас, приподняв маску. Врач моргнул, выныривая из своих мыслей. — Ну, ты, скорее всего, умрёшь в течение недели, а я буду объяснять совету, как протащил тебя тогда на трансплантацию, — тихо проговорил Блэклэг, делая мысленную пометку умолчать, что сделал он это при помощи, тогда ещё только вступившего в должность, главного врача, которого бессовестно обманул. Дрейк сипло засмеялся. — Да это я знаю. С Эйсом у вас что? — Ты умираешь, а тебя волнует моя личная жизнь? — Санджи со вздохом поднялся со стула. В голове приятно плыло. Диес хмыкнул и поднял воспалённые глаза к потолку. — В смерти нет ничего интересного, Сан-Сан. Однажды она просто придёт за каждым, и дальше ничего не будет. Так что ты живи, доктор Блэклэг, — необыкновенно живые глаза взглянули на Санджи. — Но только живи, а не существуй, иначе ты даже смерти будешь неинтересен. Мурашки побежали под форменной рубашкой. Было ощущение, что Дрейк уже его не видел. Санджи нервно улыбнулся. — Какая глубокая мысль… как ямка миллиметра на три. — Ты всё-таки мудак, Блэклэг, но я там замолвлю за тебя — усмехнулся Диас и устало прикрыл глаза. Санджи поджал губы. Было ощущение… Доктор сжал иссохшую руку старого знакомого. — Увидимся, Дрейк. — Это вряд ли, Санджи. Твою ж мать! Светловолосая голова упёрлась в крышу низкого порше. На ногах стоять было крайне тяжело, дверь открыть невозможно, а сесть в машину вообще выше любых сил. Окись азота, купавшая измученное бессонницей сознание в лёгкой эйфории, встретив на улице дополнительный кислород, утопила разум в тотальном опьянении. Блэклэг не мог сморгнуть туман, с трудом удерживал тело прямо и не мог поймать ручку, которая, казалось, убегала от него по чёрной блестящей двери. Да, блять! Пальцы, наконец, ухватили «беглянку». Победа! Санджи самодовольно хмыкнул и открыл дверь. Та закрылась. Мутные голубые глаза недоумённо моргнули. Сейчас не понял... Он снова дёрнул ручку, но дверь уже не поддалась. Что за херня? Собственно искомая «херня» стояла в полушаге, имела зелёные волосы и упиралась в дверь большой ладонью. — Ты куда собрался, пьянь? Блэклэг с трудом повернул голову на хмурящегося копа. В глазах двоилось. Нет, ну двух Маримо он не выдержит. Губы растянулись в совершенно пьяной улыбке. — В запой. Чудесное место. Бывал? Зоро осмотрел Блэклэга. На вид тот был совершенно пьян. Но от него не пахло алкоголем. Крепкие челюсти сильно сжались. Док обдолбан. По-хорошему, взять бы его за шкварник и сунуть в психушку, прокапаться. Но, во-первых, Ророноа не имел к Блэклэгу никакого отношения, во-вторых… жизнь доку ломать всё-таки не хотелось. Офицер покосился на дорогую машину. Ну, за это корыто его тоже пускать не стоило. А значит, нужно его вырубить окончательно и дать проспаться. Зоро ухмыльнулся. — Приходилось… давай-ка я тебя довезу в этот «Диснейленд». Завитушка на брови заинтересованно дёрнулась. — Ты что… выпить со мной хочешь? — Почему бы и нет? Санджи прищурился. Как говорят японцы, «гейша под саке сакуре своей не сёгун». Если отбросить язык поэтический и выразиться более конкретно, это звучит как: «пьяная дама пиз... чести своей не хозяйка». К чему это? К тому, что Санджи полностью попадал под это высказывание. В состоянии сильного «подшофе» Блэклэгу даже столб казался сексуальным. А всякие лишайники и подавно. — Ну уж нет, коп, я с салагами не пью… тем более тебе нельзя. Длинные пальцы снова дёрнули ручку. Большая ладонь никуда не делась. — Завитушка, ты, кажется, не понял, —промурчал Ророноа, сладко улыбаясь. — У тебя только два варианта. Либо я везу тебя в бар, либо везу в участок на освидетельствование на наркотики. Вот ведь ганд... нехороший Маримо. В участок ему точно нельзя. Санджи снова повернулся к копу и ухмыльнулся. Ну что ж… он сам напросился. — А ты умеешь уговаривать, дуро-коп. Мало что бывает отвратительнее похмелья. Особенно будничного. Особенно если настигло оно в чужой постели. Санджи минут пять смотрел в белый потолок, совершенно не понимая, где находится. Он точно не дома… и не у Луффи (иначе в потолке была бы огромная вмятина от шара для боулинга)… тогда где он, чёрт возьми? Голубые глаза скользили по довольно аскетичному убранству комнаты. Светлые стены, серые шторы, большая кровать и прикроватная тумбочка с одиноко стоящим будильником. Такими кто-то ещё пользуется? Может, он у пенсионера заночевал? У Ло, например. Блэклэг ядовито фыркнул и тут же нахмурился. Во-первых, к горлу подкатил отвратительный комок, и срочно захотелось узнать, где у представителя поколения бумеров сортир, а во-вторых, это было бы нихера не смешно. — Очухалась, Пьяная Красавица? Да ну нет! Дыхание застряло в горле где-то рядом с последствиями вчерашнего веселья. В светловолосой голове носилось только два вопроса: кто виноват и что делать? какого хера и есть ли на нём одежда? Напрягая все возможные органы осязания, Блэклэг определил, что под одеялом он всё же был одет. Уже хорошие новости. А может, он просто уже до чертей допился… зелёных? Санджи крепко зажмурился. — Ты чего это делаешь? Это точно кошмар! Грёбаная похмельная галлюцинация! — Надеюсь, что ты исчезнешь, — хрипло пробормотал неудачливый пьяница, приоткрыв один глаз. «Галлюцинация» насмешливо фыркнула и вышла из тени дверного проёма в поле зрение голубого (и всё ещё слегка мутного) глаза. Чёртов коп выглядел возмутительно свежим, но Санджи привлекло даже не явление Маримо, а полный стакан воды в его руках. — Хм, интересно, как я могу исчезнуть из собственной квартиры? Да и… аспирин тогда исчезнет со мной, Завитушка, — с деланным огорчением вздохнул Зоро, глядя на постепенно растворяющееся в стакане лекарство. Блэклэг, как мог, приподнялся на локтях. В ушах сразу же застучало, и вместо спасительной воды захотелось увидеть тазик. — Дай сюда, и никто не пострадает, — прошипел воинственный алкоголик, потянувшись к живительной влаге дрожащими пальцами. Наглый коп издевательски прижал стакан к груди. — А волшебное слово? Санджи рыкнул, изо всех сил стараясь сморгнуть яркие пятна перед глазами. — Я спас твою задницу. Слышал? Целое волшебное предложение, — процедил Блэклэг, сверля садиста хмурым взглядом. — Ты мне до конца жизни аспирин носить должен. Ророноа тяжело вздохнул, протягивая стакан. — Пока твоя алко-кома нас не разлучит, — с ухмылкой сказал Зоро, наблюдая как док, будто верблюд на водопое, жадно пил воду. — Завитушка, ты меня разочаровал. Только я подумал, что нашёл нормального собутыльника, как тебя вынесло со второго стакана. Санджи закатил глаза. — Пошёл ты. Просто я не такой алкаш, как ты, — пробурчал «нитакусик», утирая влажные губы. Он мучительно нихрена не помнил. Ни второй стакан, ни даже первый. А это плохо. Голубые глаза внимательно оглядели ухмыляющегося копа. — И что… ты воспользовался моей отключкой и затащил в своё логово, мох-извращенец? Тёмная бровь издевательски приподнялась. — Отключка? — Зоро закусил щеку, пытаясь не рассмеяться. — Ночью ты был довольно активен… детка. Блэклэг сильно закашлялся, подавившись неизвестно чем (совестью наверное). Да нет… Точно нет? Конечно нет! Он полностью одет и точно не занимался ничем… таким. Санджи быстро покосился на довольно внушительную фигуру Маримо. Нет, ну такое он точно бы запомнил. Да и, судя по довольной роже копа, тот не предавался философско-мировоззренческой рефлексии на тему пошатнувшейся гетеросексуальности. — Не неси чуши, — просипел Блэклэг, утерев выступившие от кашля слёзы. Ророноа в лучших традициях Бродвея сокрушённо вздохнул. — Ах, значит, те слова, что ты мне говорил, были неправдой? Все вы, мужики, одинаковые. — К-какие слова? — Санджи нервно сглотнул. Маримо, косясь хитрыми серыми глазами, ехидно оскалился. — Что я любовь всей твоей жизни. А вот это он мог. Ой, блять, мог. Блэклэг страдальчески скривился. Как говорится, что у (периодически) трезвого на уме (спрятанное на дальней антресоли подсознания, как старые дедовские лыжи), то из пьяного льётся бесконечными неконтролируемыми преувеличениями. Санджи глубоко вдохнул. Так, главное не паниковать, иначе представитель семейства кактусовых учует страх и вынесет ему мозги ещё изощрённее. А им и так было непросто. Они думали и, превозмогая пары этилового спирта, вынесли довольно логичное умозаключение: «если бы Санджи выдал нечто подобное такому доблестному солдату токсичной маскулинности, как дуро-коп, он уже лежал бы с перебитым хребтом в какой-нибудь канаве». Блэклэг согласно кивнул своим мыслям и последующему выводу. Чёртов лишайник просто издевался над его кратковременной амнезией… козлина. Санджи хмуро глянул на совершенно довольного его похмельным мучением копа. — Прости, Мох, наша ночь была ошибкой, — пробормотал док, похлопывая по карманам в поисках сигарет. Желание курить было настолько сильным, что уши, казалось, мечтали повторить форму бровей. — Ты разбил мне сердце, — Ророноа фыркнул, протягивая Санджи его сигареты, зажигалку и мобильник. — Только попробуй здесь закурить, и я скормлю тебе всю пачку. Тонкие губы растянулись в кривой ухмылке и сжали фильтр тонкой сигареты. — Ммм, да Вы, месьё, знаете толк в извращениях. Извини, я пока не готов пробовать в постели что-то новое, — промурлыкал Блэклэг, наслаждаясь терпким вкусом табака на языке. Сейчас бы многие задали вопрос: «почему Санджи не спросил, какого чёрта у Маримо делали его вещи?» и он абсолютно был бы согласен с вопрошающими, но у доктора Блэклэга было как минимум три причины, по которым он этого не сделал: 1) его мозг решил, что и так сегодня достаточно поработал и перешёл в режим автопилота; 2) желание закурить было сильнее желания задавать вопросы; 3) его взгляд упал на допотопный будильник. 9:20 Санджи нахмурился. Не может быть так поздно. «Слушание завтра в девять тридцать. Опоздаешь, я тебя сожру». 9:20 Наверное, он просто стоит. Точно! Эта херня явно ещё Хатчинса видела. 9:21 Ёб твою мать! Санджи резко подскочил, пытаясь выпутаться из одеяла. В следующий момент произошло две вещи. Первая – одеяло победило, напрочь спутав ноги вставшего Блэклэга. Вторая – пленник, как самая настоящая тургеневская барышня, пронзительно взвизгнув, рухнул в руки Ророноа. Ту-дум… Большие ладони крепко сжали узкую талию. Слишком узкую для мужчины. Ту-дум-ту-дум… Пальцы почти соприкоснулись. Это вообще нормально? Ту-дум-ту-дум-ту-дум Ророноа кожей чувствовал горячее дыхание на лице и удивлённо моргал, гладя как дерзкий Завитушка краснел, как девица до самых корней волос. Это было даже… миленько? Тудумтудумтудумтудумтудумтудумтудум Блэклэг, как змея вывернулся из захвата и рванул из комнаты в коридор, буквально на ходу впрыгивая в свою обувь. Зоро тяжело выдохнул. Сердце зашлось, как бешеное. Что за… Может… от того, что на него такое «счастье» так неожиданно упало? Наверное. Блятьблятьблять! Санджи судорожно пытался запихнуть туловище в пиджак. Что ж такое-то? Лицо горело, как у девственницы перед первым разом. Из головы выветрились все мысли по типу: как он доберётся до клиники без машины или в каком он вообще районе? Была единственная — быстрее сбежать от Маримо и от совсем незнакомого ощущения сильных рук на своём теле желательно куда-то в сторону Аляски. Единственное, что хоть как-то успокаивало было то, что коп, похоже, находился в настоящем мужицком ахере и за Блэклэгом не попёрся. Подрагивающие тонкие пальцы легли на ручку входной двери и… Видимо, желание покинуть убежище офицера было настолько сильным, что ручка опустилась сама. И входная дверь открылась сама. И следующее, что увидел Санджи, были удивлённые чёрные глаза. Прямо за дверью стояла незнакомая черноволосая девушка с ключами в руке и изумлённо осматривала застывшего в проходе Блэклэга. Тот точно так же смотрел на симпатичную японку (а может и не японку. В своём понимании национальностей он был уже не уверен). Хотя нет… не на неё. Больше всего внимание Санджи, как врача, как мужчину и как человека, выходящего с утра из чужой квартиры с видом потасканной пьяной портовой проститутки, привлекло то, что девушка была глубоко и бесповоротно… беременна. «Недель тридцать пять», — пронеслось в голове (однажды) гинеколога. Следом вдруг подумалось, что Господь всё-таки решил ему припомнить те, уже почти забытые двести баксов. Санджи закусил щёку. Нет, он, конечно, ни о чём таком не думал, не представлял и вообще личная жизнь Маримо ему совершенно неинтересна, просто… просто… В груди что-то болезненно кольнуло. От нервов, наверное. Трещины на четвёртой стене исчезли, будто их и не было. Блэклэг выдохнул. — Извините… Он аккуратно обошёл девушку и почти бегом двинулся к лестнице, спиной чувствуя внимательный черноокий взгляд. Наказание за ошибки часто накрывает неожиданно и теми способами, которых совсем не ожидаешь. Санджи крепко затянулся. А может, то, что он постоянно ошибался, и было его наказанием? Ууу, Иисусе, а ты, оказывается, жёсткий злопамятный тип. Дым поднялся в утреннее синее-синее небо. Санджи, прищурившись, проследил за полётом маленького сизого облачка и всмотрелся в небесную синь. Её глаза были такого же цвета? С каждым годом он помнил всё хуже. Небо было безоблачным и недвижимым. Небу было совершенно похер и на ошибки, и на наказания, совершенно похер, что Блэклэг стоял на тротуаре где-то в районе Литтл Токио и курил, глядя в небо, игнорируя разрывающийся на все лады пейджер в кармане пиджака и тупую боль за рёбрами. Небо равнодушно. Будь как небо, Санджи. — Луффи, забери меня с Сент-Маркс, — ровно проговорил в трубку Блэклэг, услышав в ответ только «лады, Сан-Сан». Луффи никогда не задавал вопросов. Он никогда не спросил бы, что делал его друг утром с дикого похмелья в районе японской диаспоры, совершенно точно не являясь азиатом. За это Санджи любил Луффи. И любил небо. Небо тоже не задавало вопросов. Небо просто было и будет, даже если всё человечество вымрет, а на земле начнется апокалипсис. Потому что небу всё равно. Всё равно на войны, политику и финансовый кризис. Плевать на похмелье, пронзительный писк пейджера и странно-привлекательных зеленоголовых копов-будущих отцов. Небо бесчувственно. Будь как небо, Санджи. —