OSHIBANA

Blackwater — Backwhen

«Скажи мне, хризантема, почему

Ты ветерка весеннего не любишь? Наверно, лучше замерзать одной

В холодный день осенний у ограды,

Чем с прочими цветами отцветать

И вместе засыхать под ярким солнцем?»

«Ответь мне, хризантема, почему

Ты не цвела при ветерке весеннем, Когда ж деревья голы, небо мрачно,

Во всей красе раскрылся твой цветок?

Я знаю, в одиноком постоянстве

Ты можешь противостоять зиме!»

«Бамбук в снегу» 1978, 190; 169

10 лет и 3 месяца и 3 дня назад

Китай/Тяньцзинь

Пост охраны на въезд в международный морской порт.

До отправки груза 2 часа 19 минут.

      Изотермический фургон скрипнул колёсами, продвигаясь вперёд на соседнее место, и был снова поставлен на ручник. Водитель, мужчина лет сорока с засаленными редкими волосами, потянул свои затёкшие от долгой поездки дряхлые конечности, насколько позволяло маленькое пространство кабины. Он обрушил кулак на примыкающую стенку фургона, которая находилась за единственным рядом сидений водителя и пассажира. Убедившись, что тишина всё ещё висела в воздухе трёх часов утра, уставший после долгой поездки мужчина кинул взгляд на табло у металлической коробки с заспанным охранником внутри.       «121», — гласили мигающие рыжие цифры в одной из строк электронного прямоугольника. Столб с массивным табло лениво покачивался от ночного ветра со стороны почти спокойного моря. Мятая бумажка с похожим номером предусмотрительно была всунута в паспорт водителя. Ночные очереди двигались намного быстрее дневных, благодаря более бодрым шевелениям «сонных мух» пропускного пункта, которым даже в самую свободную смену было чертовски лень отодрать задницу от ободранного стула в своей будке. Приподнятое настроение подпитывал проглядывающий вдалеке ночной пейзаж, состоящий из горизонта с кусочком моря, но простирающаяся красота резко портилась видом высоких небоскрёбов цветастых даже в ночной темноте контейнеров на территории порта.       В этом году апрель радовал своей погодой. В отличие от прошлого сезона, теперь было почти на пятьдесят процентов меньше дождей, но нешуточные ветра вносили свои коррективы, ломая несчастные деревья и планы. Одно из таких острый на язык водитель фургона проклинал половину пути до пункта назначения, чудом успев затормозить перед рухнувшим на трассу куском древесины. Не хватало ещё и за разбитый фургон рассчитываться.       Выполнить чёткий приказ привести груз в сохранности — как два пальца обоссать.       Машина, имевшая потрёпанный жизнью вид и самый физиологически неправдоподобный рисунок краба на двух ободранных бочинах, стояла на небольшой горке подъезднóй дороги прямо перед возвышающимся серым забором, заглушив двигатель. Высота ограждения доходила до крыши квадратной будки, куда был всунут мечтающий о долгом и сладком сне охранник, у его ноги, лениво подёргивая кончиком мохнатого хвоста, лежал служебный пёс.

«122»

      Мужчина по имени Джеймс, как гласило водительское удостоверение, завёл двигатель и нервно заёрзал дрыщавой задницей по истёртому почти до дыр сиденью. Стоявшая впереди машина скрылась за автоматическим шлагбаумом, а маленькая пластмассовая фигурка гавайской девушки мерно покачивала бёдрами на пыльной панели прямо над местом бывшей магнитолы, когда-то вырванной с мясом.       Ожидание нервировало, когда груз имел способность портиться.       Ветер усилился, и табло закачалось с новым порывом энтузиазма. На лобовое стекло уже накрапывал начинающийся дождь, который грозился перерасти в ливень. Только этого не хватало.       Ещё двенадцать часов назад Джеймс не мог и подумать, что так вовремя подвернувшаяся подработка смогла бы вывернуть его наизнанку со всех сторон. Трижды заставив остановиться на прибрежном шоссе по пути к порту Тяньцзинь, его желудок со смачным привкусом желчи изверг своё содержимое прямо под ноги выпрыгнувшего из кабины водителя. Тогда мужчина сплюнул, хлопнул по нагрудному карману, параноидально проверяя наличие чёрного блокнота с ленточкой-закладкой, и отправился дальше, пять минут утирая свой лоб, покрывшийся испариной. Возможно, в тот момент у него имелся шанс на спасение, но теперь перед постом охраны бедняга Джеймс явно находился в полной заднице.       Ленточка-закладка с потрёпанным кончиком оставалась на одном и том же положенном ей месте — на странице тридцать два, где ровным почерком было выведено два имени, время и дата. Уголок страницы оказался небрежно согнут для подстраховки, чтобы найти необходимую информацию без промедления. А на счету Джеймса во всю томилась приличная сумма аванса за заказ, которую мужчина, в свою очередь, уже мысленно спустил на выпивку несколько раз.

«123»

      Фургон затрещал, завыл и вполне резво завёлся. Влажной от начинающегося волнения рукой водитель снял колымагу с ручника и медленно подъехал к белой черте на асфальте перед проклятой охранной будкой.       Его очередь.       — Паспорт, документы на машину, — громко пробасил сонный охранник, со вздохом вставая и направляясь к фургону с криво нарисованными на боках крабами-уродцами. Краска с рисунка уже давно отколупалась бы, стоило только поддеть ногтем. У ног мужчины в поношенной форме плёлся не менее сонный пёс, даже во мраке ночи в животном можно было угадать овчарку.       — Мне выходить? — Джеймс приоткрыл дверь машины. Яркое изумление на лице незнакомца, вызванное беглой речью на, как казалось бы, чужом для европейца языке, всегда откликалось особой гордостью в душе водителя, который жил здесь с самой юности.       — Да, откройте и задние двери, мне необходимо осмотреть содержимое фургона.       Густой мрак между редкими пятнами уличного освещения вспышкой разрезал свет от фонарика, ослепляя Джеймса, на что он, бормоча ругательства, крепко зажмурился и вздохнул, вытащив себя из душной кабины. Мужчина потёр босую ступню о ногу, поправляя задравшиеся засаленные штаны, а после ловко нырнул стопой обратно в чёрные шлёпки. Очень хотелось сплюнуть. Прохладный морской ветер пробирался под тонкую одежду, вынуждая водителя поёжиться, он с трудом сдержал новый зевок и оглянулся, осматривая территорию на наличие камер. Количество мыслей в голове ровнялось абсолютному нулю. Пожав плечами на собственные размышления, Джеймс смерил недовольным взглядом медлительного охранника, осматривающего кабину фургона, когда тот как раз открыл бардачок.       — Чисто, — пробухтел работник.       Природная стихия набирала силу, несколько раз угодив крупными дождевыми каплями точно в глаз водителю.       Джеймс зябко поёжился. Ветер был достаточно промозглым, а сам он являлся безмозглым идиотом, раз выбрал для такой погоды настолько неподходящую одежду. Как же хотелось сплюнуть себе под ноги, сжавшийся желудок всё сильнее сковывало волной подступающей тошноты. Стоило отклонить эту работу и остаться в постели, чёртов желудочный грипп… Волнение за заказ легко маскировалось под надуманные проблемы. По крайней мере он всего лишь посредник, это ведь не страшно, правда?       — Двери фургона, пожалуйста.       Лениво шаркая о пока ещё сухой асфальт, мужчина послушно поплёлся к задним дверям изотермической колымаги, пока подошвы шлёпок звонко бились о потрескавшиеся пятки. Странное чувство беспокойства поселилось в центре живота рядом с пупком. Джеймс корил себя, будучи спросонья и с затуманенной большими деньгами головой, он совершенно не подумал запомнить, с каким именно грузом ему предстоит работать. Сумма оплаты могла покрыть чуть ли не полугодовые расходы, включая больничные счета и коммунальные услуги. Джеймс не думал долго над выгодным предложением, но теперь, если ситуация пойдёт не по плану, ему придётся импровизировать, в чём он был необыкновенно плох.       Что именно таилось в фургоне? Возможно, там могли оказаться наркотические вещества в коробках из-под овощей или же нечто куда хуже, и как только подобное могло ускользнуть от одурманенного деньгами разума? Мужчина даже не взглянул на чёртову накладную или… мысли путались от беспокойства. Какая грёбаная живность в потайном отделении и какое-то непонятное дерьмо в тарах.       Водитель, взмокнув, звякнул металлической заглушкой — ржавые по нижнему краю двери фургона со скрипом гостеприимно распахнулись. Охранник встал плечом к плечу Джеймса, запуская своего четвероногого друга в фургон — теперь его время хорошенько поработать. Было достаточно рано, а точнее — поздно, честно говоря, работник порта еле держался на ногах. Он крепко зажмурился, а после широко распахнул глаза, перелистнув предоставленные документы, и направил свет фонарика в глубину. Стенки и потолок, покрытые отражающим материалом, весело заблестели.       — Такая вонь, это пиздец, друг мой. Вы ехали с самого Пекина? — спросил охранник, с недоверием осмотрев стоявшие рядами коробки для морепродуктов. Он слишком брезговал, чтобы проверить товар лично. — Вашими крабами я бы не рисковал даже дышать.       Пространство фургона имело «двойную стену» у водительской кабины, которая скрывала за собой по-настоящему дорогостоящий груз. В темноте не было возможности разглядеть уловку, да и уже усиливающийся дождь играл на руку.       Только Джеймс оказался глупым и невнимательным посредником.       Ах, да. Крабы.       «Королевские крабы нынче так востребованы», — подумал он тогда, беря заказ.       Прикрывали ложную стенку груды полупустых коробок неясного содержания, где, как предполагал охранник, и томились отвратительные морепродукты. Но за всем этим дерьмом скрывался действительно ценный груз ценой в сотни тысяч долларов. Запертый в узком пространстве ребёнок за перегородкой дёрнулся от пробивающегося в расщелину света, словно очнувшись. Стенка была испещрена дырками от ржавчины и пробитых отверстий для пропуска воздуха. Словно через решето, проникал белый луч света фонарика, падая на грязное и бледное, покрытое липким потом лицо мальчика. Драгоценный товар, не теряя ни секунды, примкнул к стенке, жадно пытаясь разглядеть происходящее и надышаться свежим воздухом. Кусок материи, выполняющий роль кляпа, больно тёр язык и дёсны, а узел давил на затылок.       Голоса, это были голоса!       Мальчик переместился, припадая к одному из отверстий носом и глубоко втягивая воздух.       Где-то в хаосе из запахов можно было расслышать нотки моря.       Тяжёлые дождевые капли падали на крышу фургона, создавая громкий шум. Пёс встревоженно поднял голову и переступил с лапы на лапу, после сразу же уткнувшись влажным носом в отверстие, располагающееся не более, чем в сорока сантиметрах от пола в ложной стене.       Хвост овчарки счастливо заболтался, а язык прошёл по кончику носа ребёнка, который чуть выглядывал.       За перегородкой раздался сдавленный всхлип, но слёзы так и не появились на сухих глазах. Тягучий морок никак не хотел покидать голову мальчика. Он попытался вытащить из-под себя онемевшие ноги, но места оказалось слишком мало, чтобы вытянуть их. Колени жгло болью, как и кожу на босых стопах. Мальчик содрогался, словно от сильного жара, и тщетно пытался утереть стекающую с подбородка слюну о ткань пижамной кофты. Сил не оставалось даже на дыхание.       Пахло тухлой рыбой и чем-то похожим на аммиак.       Джеймс откровенно начинал заводиться, нервно почёсывая смуглую шею. Он промок почти до нижнего белья. Раздражение отдавалось вибрацией в теле, пока времени становилось всё меньше, а чёртов медлительный охранник даже не собирался заканчивать осмотр, только надвинул козырёк от чёрной бейсболки на глаза, пытаясь сделать очередную пометку. Водитель в позади стоящей машине закурил, наблюдая.       «Блядство», — прозвучало в кабине соседнего фургона.       — Банни, займись делом, — мужчина прикинул на пса, радостно виляющего хвостом у перегородки.       «Чёрт», — подумал тогда Джеймс, запрыгивая по ржавым ступенькам-подножкам в фургон.       — Ты, блядская псина, — прошипел он, загораживая собой заинтересовавший животного объект. — Какого только…       — Банни! Сэр, пожалуйста, отойдите!       Мальчик отпрянул от перегородки и ссутулился. Всё тело сильно ломило, а ноги начинали дрожать от подступающей паники. Он попытался осмотреть узкое пространство вокруг себя и наполнить сжавшиеся лёгкие глотком кислорода, но незамысловатый трюк получался через раз.       Когда некоторое время назад растерянный мальчик очнулся от громкого удара кулаком в стену, он не мог отделить реальность от липкого сна, пока раскалывающаяся голова лежала на чём-то мягком и тёплом. Юный разум попросту не мог понять, что именно с ним происходило, почему родная детская вдруг стала походить на нечто совершенно незнакомое.       Взвившийся от страха мальчик взвизгнул, а тряпичный кляп сильнее врезался в израненные уголки губ, он крепко зажмурился от новых ощущений — босая ступня коснулась чего-то теперь уже прохладного, но мягкого. Мужские голоса за стенкой нарастали, срываясь на крик. Собака тяжёлыми лапами прыгнула на перегородку под звонкий лязг. Дождь, казалось, мог пробить и так местами ржавую крышу фургона.       Страх липкими лапами затягивал в свою бескрайнюю бездну.       Почему он ничего не мог вспомнить?       Попытавшись подняться на колени, обессиленный пленник вновь плюхнулся на жёсткий пол фургона, в связанные за спиной руки до первых капель крови впивалась грубая верёвка. Свет от фонарика скользнул по лицу снова, позволяя на мгновения резкой вспышки увидеть окружающее пространство. Высокий вскрик оказался заглушён чужими голосами. Рядом, прямо на грязном и покрытом чем-то влажным полу, лежало ещё одно тело в самой обычной цветастой пижаме. На глазах же второго пленника находилась тряпичная повязка, а его грудь мерно поднималась и опускалась. Он спал.       Ошарашенный мальчик хлопнул слипшимися от грязи ресницами, даже не пытаясь отвести взгляд от безвольного создания почти у своих ног.       Он просто не мог перестать смотреть.       Горячие слёзы скатились с покрытых пылью щёк. Царапину на скуле остро обожгло солёной влагой.       Звуки за перегородкой снова приняли агрессивный характер, мальчик подполз к ржавому отверстию, смаргивая слёзы. Попытки разглядеть хоть что-то оказались тщетными — всё было заставлено белыми коробками, окутанными синим пластиком с различными эмблемами. Обеспокоенный служебный пёс начинал суетиться всё больше, потираясь мохнатым боком о ложную стенку. В фургоне раздавался громкий скулеж, сливающийся с высоким воем.       Озлобленный Джеймс, стоявший рядом и подгоняемый возможностью получения штрафа за опоздание, с агрессией ударил ногой в хлипкую стенку, от чего, казалось, вся машина забренчала ещё больше.       Его заебал этот цирк.       Когда свет фонарика в последний раз лизнул изнурённое лицо притихшего мальчика, ребёнок чётко осознал, — точка невозврата пройдена, а стены детской теперь лишь сладкое воспоминание.

No One Ever Called Me That — Dario Marianelli (OST Third Person)

9 лет, 10 месяцев и 1 день назад

      Было достаточно сложно проникнуться искренней любовью к своенравному растительному миру: душистым травам, нежным цветам, величественным деревьям, в чьей прохладной тени хотелось скрыться от дневного зноя. Эта любовь походила на взаимоотношения детей и оливок, подростков и джаза. Красота, безусловно, привлекала и манила, но как же тяжело строились отношения с тем, что не желало поддаваться контролю. От своенравного зелёного мира всегда ожидался только коварный жук под тканью льняных шортов.       Пока не повзрослеешь — не поймёшь.       Многие говорили, что все люди всегда делились на три типа: первые — находили свою отдушину в выращивании цветов, а те, у кого благоухали красочные орхидеи и бурно цвели аристократичные розы, вовсе вызывали вздохи чистого восхищения.       Второй же тип — люди древесных растений и трав, их щедро одаривали любовью владельцы изумрудных крон, но, как бы эти счастливчики ни старались обзавестись прекрасным цветком среди разнообразных фикусов, он всегда заканчивал свой путь увяданием.       Третий тип — те, кто ненавидел.       И Сокджин искренне не понимал их.       Небольшая кухонька, с виду походившая на декорации из любимого омегой английского детектива, заливалась нежным утренним светом. Ни одно растение не оставалось без ласки тёплых лучей солнца. На подоконнике квадратного окна, обрамлённого послушными плющами и сочными традесканциями в висячих кашпо, ластились под нежные прикосновения света полевые цветы в пузатой вазе.       О, это определённо была любовь с первого взгляда, и речь здесь, конечно, шла не только об одном человеке, но и о драгоценной для сердца Сокджина вазе, которая выглядела так, словно изготавливалась трепетными руками старого мастера, вложившего частичку собственной души в бесценное творение. Покрытый белой глазурью сосуд красовался изысканной росписью толстой кистью, сочной краской цвета бушующего моря. В вазе, сливаясь с ясным утром, гордо стояли три алых хризантемы и две золотистые — в самом сердце букета.       Кроме растительного мира ещё одной отрадой для омеги всегда была кулинария. Будь то приготовление малютки меренги или же мастерски запечённый лосось. Это была любовь, заставляющая его сердце трепетать. Она позволяла отвлечься и по-своему отдохнуть, за увлекательным делом душа не чувствовала тревоги. Казалось, весь мир возможно было сузить до взбивания белоснежного белка.       Но ещё больше он любил видеть улыбку того, для кого он мог готовить. Сокджин всегда желал приносить счастье, отдавать частичку своего тепла, себя.       Сокджин — омега, что пах свежестью Райского сада в цвету, как раз дорезал соломкой половину рыжебокой морковки, когда телефон трелью оповестил о новом сообщении. От кого: bigbro Я сожру своего следующего пациента, если ты не ускоришься.       На шутливую наглость мужчина только фыркнул и стал энергичнее покачивать округлыми бёдрами в такт играющей музыке, ловко доставая стикеры в форме сердца и ручку из кармана красного фартука (именно на этом аксессуаре с оборками для готовки красовалось очаровательное вышитое спелое яблоко, и когда-то Сокджин на мизинцах торжественно пообещал ни при каких обстоятельствах не раскрывать очаровательный талант к шитью своего не менее очаровательного истинного). Немного поразмыслив, мужчина задумчиво постучал колпачком по губам, а после размашистым почерком вывел на одном из сердечек короткую фразу.       «Не подавись», — заботливо гласила подпись.       Стикер оказался приклеен на контейнер с едой, который сразу же отправился в хлопковый мешочек с завязками.       «Этот говнюк никогда не научится заботиться о себе», — пронеслось в голове омеги.       Несмотря на идиллическую картину утра, с самого раннего пробуждения, посреди привычной рутины на душе скреблись шипящие кошки. Но после того, как за спешащим на работу Намджуном закрылась входная дверь, казалось, беспокойство полностью охватило разум, обнимая напряжённое тело большим пуховым одеялом. Этот день обладал чувством мечущегося в клетке дикого зверя. Как бы Ким ни старался отвлечься, его не отпускало тягостное чувство и с течением дня оно только становилось сильнее.       Что же могло пойти не так?       Совершив все незамысловатые утренние процедуры и даже несколько дел, полностью собранный омега растерянно замер посреди прихожей, воззрившись на собственные ноги, обтянутые в этот раз одинаковой по цвету парой носков. О, идеальный до мельчайшей детали Намджун чертовски гордился бы им за подобный выбор.       — Стоит обязательно написать об этом, — отметил вслух райский омега, влезая в ботинки из мягкой кожи и сразу же снимая их вновь.       Очередная навязчивая мысль о проверке квартиры перед выходом вынудила взволнованного неприятным чувством Сокджина всё же выдернуть все электрические приборы из розеток, после чего, зажмурившись, он закинул холщовую сумку на плечо и выдохнул, почти бегом направляясь снова в прихожую. Мало ли что. Немного помявшись, омега обернулся ещё раз, с трудом удержавшись, чтобы не пройтись ещё раз и не дёрнуть ручки закрытых в сотый раз окон.       Это была небольшая, но светлая и даже просторная квартира. В ней имелся добротный деревянный пол из паркетной доски, который всегда оказывался скрипучим предателем, отделанные белой декоративной штукатуркой стены и шерстяные узорчатые ковры с милыми кисточками. Сокджин очень гордился своим маленьким семейным гнёздышком. А какой любовью он проникался к широким деревянным подоконникам, служившим местом отдыха, и старым оконным рамам в тон. Об этой маленькой детали омега мог говорить бесконечно, как и об открывающимся виде из окон. Всё было в гнёздышке определённо идеально, а римские шторы райский омега подбирал с такой ответственностью, словно от этого зависела жизнь, и если не его, то определённо — целой Вселенной.       Собравшись с мыслями и силами, подбадриваемый встречей Сокджин подхватил связку ключей с керамической тарелки для мелочей на узком комоде в прихожей и вихрем вылетел из квартиры, сопровождая своё действие громким хлопком входной двери. Декоративные длинные перья, стоящие в высокой вазе около комода, боязно задрожали от такого напора.       Юный омега, чьи тёмные волосы превращались на кончиках в нежные завитушки, с самого детства недолюбливал больницы, от них колючие мурашки табунами пробегали по его спине и бокам, а колени предательски подкашивались. Сколько Ким себя помнил, он всегда являлся слишком чувствительным и эмоциональным существом, легко и неосознанно проецирующим чужую боль на себя.       Немного потоптавшись перед безлюдным входом и покрепче прижав к себе сумку с обедом для брата, Сокджин зажмурился и широким шагами направился в пустующее отделение приёмного покоя местной больницы. Раздвижные двери гостеприимно расступились, пропуская вперёд. Здесь всегда царило определённое спокойствие, а пациенты являлись редкими гостями, всё же жизнь в пригороде имела свои существенные плюсы.       Только в редкие дни здесь могло произойти что-то более серьёзное, чем недомогание у соседки-старушки. В некоторых коридорах ещё чувствовался запах краски.       Пройдя к длинной стойке регистратуры, райский омега остановился и осмотрелся, ища взглядом знакомую фигуру. Солнечная улыбка расцвела на пухлых губах от далёкого весёлого щебета, а после и от самого вида знакомых девушек, возвращающихся к стойке с руками, полными бумажных папок. Можно было уверенно заявить, что прошедшее Рождество подарило Сокджину много новых знакомств. Ему частенько доводилось бывать здесь по причине абсолютной безрукости одного паршивца, с кем райскому омеге посчастливилось иметь крепкие семейные узы. После окончания обучения дорогой брат проводил на работе столько времени, что иногда попросту не успевал нормально выспаться между сменами, а о приготовлении сытных обедов не могло идти и речи. О, Сокджин так сильно гордился им.       Этот альфа, что был действительно заботливым старшим братом, частенько получал заботливо приготовленный обед, который он не променял бы ни на одно блюдо из самой дорогой говядины. Домашняя стряпня — самая душевная, и это определённо истина. Райский омега же вовсе не был против, находя спокойствие в заботе о других. Иногда Сокджин заглядывал в стены новенькой больницы на несколько минут, чтобы только передать коробку со свежеиспеченным печеньем и другими лакомстами, только бы порадовать дежурящих знакомых. О, эти люди определённо стали ему хорошими друзьями после одной Рождественской вечеринки, на которой всегда стеснительный Джинни обернулся шумным весельем после одного стаканчика фруктового и безалкогольного пунша. Новые знакомства — определённо прекрасная вещь.       Его любили. Ну, и его старшего брата — чуть-чуть.       — Лили! — улыбающийся Сокджин аккуратно коснулся плеча подошедшей к стойке девушки-беты, которая, отдав некоторые карты, увлекла дорогого друга в крепкие объятия радостной встречи.       Лили была хорошей знакомой, третий стакан пунша тогда сотворил чудеса.       — Джинни! — Лили засияла. — Если ты ищешь Мингю, то он сейчас подойдёт.       Не успев и рта раскрыть, Сокджин крупно вздрогнул и оглянулся, замирая от пронзительного воя сирены. Он прижался к стойке, попытавшись слиться с ней, чтобы не мешать работе спешащего персонала. Происходящее напоминало эпизоды медицинских сериалов, которыми Сокджин часто баловался по вечерам вместе с любимым супругом. Только вот в жизни всё это было совершенно иначе.       Происходящее вокруг больше походило на какой-то сумбур, и не в силах сориентироваться в хаосе, перепуганный омега неосознанно зацепился взглядом за окровавленную фигуру мужчины, мелькающую среди суетящихся медицинских работников. Неприятное колючее ощущение охватило Сокджина, сдавливая до хруста грудной клетки. Пронизывающее чувство дежавю показалось самым настоящим проклятием.       Он точно где-то уже видел этого человека.       Пропустив спешащую бригаду врачей, которые громко переговаривались между собой, дрогнувшими руками бледный Сокджин поставил на край стойки причину своего визита. Уже повернувшись, чтобы уйти, райский омега замер, зацепившись за две совершенно одинокие маленькие фигурки, которые, словно воробьи после драки, прижухли на местах для ожидания вдоль стены около входа. Ещё когда только распахнулись двери приёмного покоя, Сокджин случайно заприметил двух потерянных созданий, цепляющихся друг за друга, словно утопающий за последнюю надежду, они тенями проскользнули в светлое помещение следом за парамедиками. Казалось, никто и не думал обратить внимания на странную парочку, будто не замечая её. Это вызывало беспокойство, дети казались невредимы, но чертовски перепачканы. Крошка, казавшийся на вид более взрослым, словно стараясь защитить, охватил руками другого омегу и прижал его к себе. Просторный холл погрузился в тишину, а сами дети источали пугающее спокойствие.       Оглянувшись и убедившись, что никто не собирался заняться этими птенцами, уверенный Сокджин широким шагом направился к местам для посетителей.       Воспоминание о поступившем мужчине легко коснулось разума.       — Привет, — тихий и ласковый голос полнился спокойствием, и Ким осторожно опустился перед детьми на корточки, от чего колени тихо щёлкнули. Он снял с плеча холщовую сумку и положил рядом с собой на кафельный пол. — Это был ваш папа?       Отрешённые создания воззрились на взрослого перед собой почти сверху вниз без капли страха, так и не предприняв попыток разлепить сухие потрескавшиеся губы, чтобы что-то сказать. Младший мальчишка начал болтать ногами. Они выглядели чертовски измождёнными.       — Может, это был знакомый для вас? — ещё раз попытал счастья омега, с трудом проглотив слюну. — Что скажете?       О, Господи, эти глаза.       С громким скрипом в голове Сокджина крутились шестерёнки, ситуация выходила до смешного сюрреалистичной. Подождав с минуту хотя бы минимальной реакции, вздохнувший омега достал телефон и покрутил его в руках, не решаясь позвонить своей паре или проверить новостные сводки. Складывалось впечатление, словно он уже где-то видел эти детские лица. Возможно, они мелькали на пакетах трёхпроцентного молока. В некоторых странах на упаковках молока печатают объявления о пропаже людей. Объясняется это тем, что молоко пьют все, значит фотографии пропавших увидит каждый второй. Охваченный адреналином Сокджин вновь вздохнул, ещё раз обернувшись, чтобы убедиться в отсутствии персонала. Вокруг было безлюдно, за исключением недоумевающего Мингю, выглядывающего из одного из многочисленных кабинетов где-то вдалеке, из-за чего табличка с названием осталась неразличимой. Райский омега весело подмигнул мужчине и твёрдо решил воплотить свою самую безумную идею, какая только могла появиться в его голове. Он развернулся к детям и, досчитав мысленно до десяти, бодро защебетал:       — Хотите конфетку? У меня полно таких, они мои любимые, — улыбающийся омега вытащил два шоколадных батончика из большой сумки и протянул лакомство детям на раскрытой ладони. — Я не кусаюсь, я хороший, а эти конфеты невероятно вкусные.       Он чувствовал, что был обязан сделать это, чего бы оно ни стоило.       Малыш, до этого жавшийся к боку своего старшего брата, смерил незнакомца подозрительным взглядом, но всё же осторожно забрал предложенное лакомство, за что сразу же получил не сильный, но ощутимый тычок локтем под рёбра.       — Скажи «спасибо», Тэ-Тэ, — прошептал старший.       — Спасибо, — для большей убедительности крошка закивал, прижав батончик к груди, словно необыкновенную ценность.       Сокджин тепло улыбнулся.       Малыш, подумав, спрятал лакомство в карман куртки и вновь приютился у брата под боком. Дети выглядели не слишком ухоженно, но и не очень плохо. Это явно были две маленькие омеги, хоть и слишком юные для проявления истинного аромата, но некоторые сладковатые нотки отчётливо прослеживались в прохладном воздухе помещения.       — Меня зовут Джинни, и я совершенно такой же, как и вы, — добродушно улыбаясь, он осторожно коснулся покрытых свежими царапинами рук мальчиков, медленно поглаживая. — Может, вы голодны? Я могу вас накормить. Что вы любите?       Два птенца сразу же воодушевлённо встрепенулись, удивившись, и в больших детских глазах заблестел неподдельный интерес, а животы издали звук самого большого во всем мире кита.

*

      Около получаса спустя мелко подрагивающий от возбуждения Сокджин уже находился на полпути своего безумного плана, мчась на Вольво через виадук. Шины издавали неприятный резкий звук, наезжая на железные стыки дороги. Бросив внимательный взгляд в зеркало заднего вида, где в отражении прекрасно просматривались со всей заботой пристёгнутые ремнями безопасности двое детей. Уставшие крошки не выглядели слишком маленькими и одновременно казались недостаточно взрослыми. Малыш постарше — так решил омега — тихо сопел на плече младшего, обхватывая себя руками. Поёрзав на кожаном сидении, Сокджин прочистил горло и, стараясь не потревожить чужой сон, спросил.       — Сколько вам лет? — поворотник опустился и зашёлся равномерным щёлкающим звуком. На перекрёстке собиралась пробка.       «Вечно так», — подумал Сокджин.       — Мне шесть, — с улыбкой проговорил бодрствующий крошка, чьи глаза сонно слипались; он упирался подошвами потрёпанных ботинок в спинку пассажирского кресла, но Сокджина это ничуть не злило, даже умиляло, — а моему брату девять.       В тёплом салоне машины повисла тишина, а пробка никак не хотела двигаться. Пожевав в нерешительности щёку, мальчишка, стесняясь, добавил:       — Меня зовут Тэхён, но обычно Минни называет меня Тэ-Тэ, — маленький омега кивнул самому себе, — а моего брата зовут Чимин. Он очень серьёзный, и мы не родные. Я…       Сокджин снова расплылся в светлой улыбке.       Дорогой супруг определённо его убьёт.       — А что мы будем кушать? — раздалось сзади.

*

      Квартира встретила новых жителей настоящим домашним уютом, улыбающийся Сокджин ловко помог сонным детям снять обувь и куртки, поморщившись. Господи, он просто обязан купить этим созданиям нормальную, достойную одежду. Крохотная куртка несколько раз упала с крючка, в конце концов оставив на той свою петлю. Пока братья мыли руки в ванной комнате на быстро соображённой подставке из первого попавшегося ящика, Сокджин мельком взглянул на себя в зеркало. В глазах разгорался лихорадочный блеск, а на лбу его отражения будто сияла яркая неоновая надпись: «Во что же ты ввязался, милый?»       «И носки купить тоже», — отметил он про себя и воззрился на короткие, не подходящие по размеру и с разными рисунками детские носки, которые явно не принадлежали к одной паре.       По какой-то причине, несмотря на происходящее, чувство тревоги начинало угасать, и этому не находилось рационального объяснения. В его доме чужие дети. Которых он… похитил? Взяв с открытой полки чистое махровое полотенце для рук, засучивший рукава райский омега смочил его уголок под тёплой струей воды, начав со всей трепетностью стирать следы от пыли с лиц детей. Ему также потребовалось время на обработку незначительных царапин.       После сытного ужина разомлевшие от безопасности и горячей еды братья оказались вновь отправлены в ванную комнату, но теперь для принятия душистой ванны. Стрелка часов медленно подползала к семи часам вечера, а Сокджин так и не придумал достойного оправдания для своего поступка. Скоро должен вернуться Намджун, а фразы «я так чувствую, дорогой, это мой внутренний голос» явно будет недостаточно.       В который раз за вечер вздохнув полной грудью, светящийся омега посвятил себя новым делам, решив искупать сразу обоих птенцов, которые сейчас напоминали очаровательных попугайчиков-неразлучников. Старший мальчишка красовался детским пластырем в форме сердца на пухлой щеке, у другого же омеги пластырь с забавным жёлтым птенчиком закрывал ссадину на лбу. Дети выглядели вполне довольными жизнью. Но за всё время знакомства они не произнесли и больше трёх десятков слов, несмотря на то, что крошка Тэхён с трудом сдерживал весь поток своих мыслей. Старший же омега только поблагодарил за еду, сохраняя молчание или переговариваясь исключительно с розовощёким братом.       Они не пуганы.       Сокджин, открыв флакон с любимой ванильной пеной для ванны, вылил в тёплую воду добрую половину содержимого. Когда пышная пена огромной шапкой поднялась выше бортиков, он проверил ладонью температуру и довольный результатом, развернулся к крошкам. Зеркало уже полностью запотело. Дети тихо переговаривались, подпирая косяки двери. Они старались не отпускать рук друг друга.       — Молодые люди, — обратился к ним омега, — я доверяю вам принятие ванны, как взрослым молодым мужчинам, поэтому, пожалуйста, пройдите сюда.       В несколько шагов Ким поменялся с детьми местами, отходя к дверям и пропуская гостей в объятия пара.       — Полотенца на деревянную стойку, я постучу, когда вам нужно будет закругляться.       Как только за гостями закрылась дверь, сбитый с ног событиями Сокджин бессильно прислонился к деревянному полотну спиной и сполз вниз, рухнув на пол и прижимая острые колени к груди. О, это выходило за все грани понимания, даже по самым безумным меркам. Тёплые ладони с силой растёрли румяное лицо. Этим вечером просмотр любимого сериала не вписывался в график.       Сокджин приподнял рукав кашемирового лонгслива и посмотрел на часы. Оправдания так не нашлось.       Уже долгое время омега не вскакивал на ноги настолько быстро, казалось, ему даже хорошенько вступило в спину. Подгоняемый волной страха Ким со всех ног кинулся в прихожую, почти поскользнувшись носками на деревянном полу, и громкое ругательство смешалось со звоном чужой связки ключей. В одном Сокджин был уверен точно — дети чисты, переодеты и укутаны в новенькие пуховые одеяла, а самое главное, полностью увлечены действием, происходящим в мультике на экране планшета.       — Что с тобой? — изумлённо поинтересовался Намджун, едва переступив порог дома. Пока он избавлялся от верхней одежды, стаскивая ботинки за задники, омега в нескольких шагах успел перейти от пугающей бледности до жгучего румянца, а после почти поддаться нахлынувшей панике. Сокджин засуетился, тщетно пытаясь принять обычный вид.       — Пообещай мне, что ты не будешь злиться. Я точно помню, мы давали клятву в вечной любви, — запыхавшийся от нового витка беспокойства омега машинально расставил руки, пытаясь спрятать то, что находилось за его спиной. Он забыл закрыть чёртову дверь спальни.       — Ты что, принёс кота? — мужчина вздёрнул брови со смешком. — Это большая ответственность, милый.       — Это… — помялся омега. — Немного больше, чем кот.       — Щенка?       — Ещё немного больше.       — Больше щенка?..       — Да, совсем чуть-чуть… — дрожащими руками Сокджин попытались изобразить размеры ожидавшего его супруга сюрприза. — Ты и не заметишь!       Хмурый Намджун отбросил ключи на блюдце, начиная поджимать пухлые губы. Он сделал несколько шагов к возлюбленному, отчего тот попятился, и словно стал меньше, защищаясь. Видимо, недавний разговор о пушистом друге стал катализатором для полёта фантазии Сокджина.       — Джинни, дорогой, что это? — осторожно подбирая слова, спросил Намджун, наступая увереннее и быстрее. — Только не говори, что это несколько щенков и коробка с котятами!       — Ты обещал не злиться на меня!       Не прошло и пары секунд, как омега, успешно закрывающий собой весь путь по длинному коридору к спальне, оказался в конце концов легко отодвинут в сторону. Хранивший напряжённое молчание ошарашенный Намджун воззрился с высоты своего роста на двух мальчишек, больше похожих на белые коконы. Они сидели, прижавшись друг к другу посреди свежезаправленной постели, подогнув ноги под себя и не обратив внимания на хозяина квартиры. Только после возникших на экране планшета титров омеги без энтузиазма всё же взглянули на закипающего мужчину. Один из братьев, который представился Тэхёном, прочистил горло.       — Здравствуйте, — воспитанно заявил он, серьёзно сведя густые бровки к переносице.       — Добрый вечер, — запоздало пробормотал тихим голосом мужчина и добавил: — Извините, что помешал.       — Ничего страшного.       Намджун мягко закрыл дверь комнаты, и впился вспыхнувшим гневом взором в своего супруга, который, казалось, становился одного цвета с декоративной отделкой стен в их доме.       — Это не похоже на грёбаных котят или щенят. Ты что, похитил детей, дорогой? — как можно тише взревел алеющий ушами Ким. Его ноздри широко раздувались. — Почему у других истинные приносят в дом пушистых хомячков, а ты, моя любовь, вот это?!.. Какого чёрта, Джинни, в нашем доме делают чужие дети?!       — Вот именно, детей! — взвизгнул Сокджин, защищаясь. — Не смей ругаться в доме при детях!       — Что ты устроил здесь, омежья Дева Мария?! — длинный палец уткнулся во вздымающуюся грудь. Казалось, ещё немного и дым повалит из ушей обоих супругов.       — Мне так сказал внутренний голос, здесь нет логичных объяснений, — возмущённый Сокджин упёр руки в бока, приняв оборонительную позу. Он с чувством зашептал: — Я их спас, как спасают щенков! Мне что, следовало оставить детей посреди приёмного покоя, чтобы они попали в руки каких-то ублюдков? Так нельзя, Намджун, я сделал всё верно, они в безопасности.       — Ты хотя бы узнал, что это за дети? Я-то знаю, любовь моя, а ты? — уже спокойнее произнёс возлюбленный. Его взгляд смягчился. Как же… как же сильно он любил его! Весь гнев разом растворился, словно по щелчку пальцев. Шумный вздох растаял в воздухе, когда уставший мужчина пятернёй заправил непослушные пряди назад. Это всё действительно было в духе Сокджина.       Дверь спальни со скрипом приоткрылась, явив детскую взъерошенную макушку.       — Что такое, малыш? — спросил тут же притихший омега, напуская на себя крайне доброжелательный вид и болезненно щипая супруга, едва тот успел произнести хоть звук.       — А можно тёплого молока, пожалуйста? — стеснительно спросил Тэхён, краснея мягкими щёчками. — Два стакана.       Очаровательный крошка открыто взглянул на каждого взрослого, чьё дыхание на миг исчезло от вида пронзительной лазури в обрамлении пушистых ресниц.       — Без пенки, — кивнул альфа. _______________________ Согласно восточной легенде, хризантемы появились на свет благодаря дракону. Он, пытаясь украсть у людей солнце, схватил его в свои лапы. Но небесное светило сильно обожгло зверя, и он разорвал его на куски. Каждый из них стал прекрасным цветком.