Цветы, растущие сквозь камень

1

Первый раз в жизни Фукудзава получил цветы в подарок лет в шесть, когда впервые побывал на фестивале Танабата. Праздник лета, искусства и, как утверждают легенды, встречи двух разделённых судьбой влюблённых среди звёзд. Небольшой городок мерцает огнями открывшихся лишь на день празднества лавочек и бенгальских свечей. Толпа отдыхающих жителей гудит в ожидании главного события всего праздника — фейерверка, что всполохами раскрасит чернильное небо во всевозможные цвета. Пока родители и друзья торопятся написать свои желания на тандзаку и повесить их на дерево, ведь если не успеть до фейерверка — не сбудется, Юкичи отходит от них, стараясь уловить вечерний ветерок на контрасте с теплом, исходящим от людей. Гэта стучат по камням мостовой, постепенно удаляясь от звуков живой музыки. Задумавшись, мальчик врезается в незнакомую девушку. Она одета в простое, но очень аккуратное кимоно, а в правой руке у неё — небольшая плетёная корзинка, полная розовых космей. Этот летний цветок растёт в предгорьях, и, похоже, она собрала так много для того, чтобы продать на сегодняшнем фестивале — в качестве недолговечного напоминания о дышащем июльским теплом вечере. К удивлению Юкичи, девушка не злится на то, что он зазевался — даже наоборот, она широко улыбается ему и протягивает небольшой букетик цветов из своей ноши. Маленький Фукудзава и рад бы принять предложенные цветы, но тут же вспоминает, что у него с собой нет ни одной монетки. Отец учил, что всё в этой жизни чего-то стоит, и даром ничего не даётся. Только он собирается сообщить о своём бедственном положении продавщице цветов, оборачиваясь на неё с грустным видом, как она практически читает его мысли. — Нет-нет, возьми просто так. Это подарок, в честь праздника, — девушка снова улыбается, ещё лучезарнее, чем раньше. Мальчик робко принимает из её рук цветы и внимательно рассматривает с разных сторон. Стоит ему осознать, что он даже не поблагодарил незнакомку, и Юкичи сразу вскидывает голову в поисках доброй цветочницы. Вполне ожидаемо, что её и след простыл — она навсегда потеряна в гудящей как рой пчёл толпе. На языке цветов розовая космея означает теплоту сердца. Возможно, это неспроста.

2

Он уже час разглядывал грязно-белую стену напротив. В те отвратительные дни, когда работа была исключительно и только у Мори, Фукудзаве приходилось находить себе такие занятия, чтобы и от скуки не умереть, и у проводящего операцию врача под ногами не путаться. Выходом из положения оказывалась медитация — по крайней мере, на некоторое время. Незамеченная будто спящим с открытыми глазами Юкичи, мимо прошмыгнула Элиза. Один раз, второй, и ещё один. Кажется, возилась с горшком, ножницами и бумагой. Теперь Фукудзава следил за ней с прищуром: приглядывать за детьми не входило в его обязанности, но оставить взбалмошную девочку бегать по подпольной клинке, где в углу что не скальпель, то запрещённый препарат, было бы крайне опрометчиво. Закончив неясную беготню, девочка подходит к сидящему телохранителю с абсолютно ангельским выражением лица. А в руках у неё — довольно большой в обхвате венок из пышных, розовых и некрупных цветков на жёстких стеблях. — Это вам! — и протягивает ему поделку. Не то чтобы Юкичи готов расплыться в улыбке от счастья, — девочка зачастую его раздражает, — но он от души благодарит юную Элис. Стоит ему только протянуть руку для того, чтобы взять подарок, как с другого конца клиники материализуется Мори чуть ли не с воинственным воплем. — Фукудзава-доно, не смейте брать это в руки! Бросьте сейчас же! — кричит Огай, влетая в свой кабинет. — Глупый Ринтаро, опять всё испортил, — Элис бурчит и отходит, дёргая на себя венок. Мори ухитряется, лавируя между коробками с препаратами и прочим медицинским скарбом, отобрать рукой в перчатке цветы у девочки и обернуться к Фукудзаве — очевидно, ради поучительной лекции. — Вы что, ботанический справочник в жизни не открывали? Это же олеандр, крайне ядовитое растение — достаточно прикосновения или глубокого вдоха для отравления. А я ведь не силён в лечении биохимических ожогов! Не хотелось бы так нелепо устранить своего собственного телохранителя. Ещё и перед учителем Нацумэ потом объясняться… — Мори, привычно излишне говорливый, отчитывает Фукудзаву за «неповторимую безрассудность». Юкичи же тем временем наблюдает за венком в его руках. Молочного цвета этиловые перчатки все в красных и бордовых пятнах — операция только недавно закончилась. Чья-то кровь мажется по розовым лепесткам и создает одновременно отталкивающее и поэтичное зрелище. Огай замечает чуть рассеянный взгляд, направленный на венок в его руках, и без размышлений выкидывает его в мусорное ведро с надписью «Отходы класса Б». Вслед за цветами летят и использованные перчатки. Мори слегка отряхивает руки, пытаясь избавиться от ощущения резины на коже. — Да уж, Фукудзава-доно, отравить вас совсем не сложно. Я учту, а вы будьте аккуратнее, — с усмешкой отмечает врач, выходя из кабинета — у него ещё остались незаконченные дела. — Постараюсь, — бормочет себе под нос Юкичи, но Огай уже точно не слышит обещания. В некоторых толкованиях, олеандр — угроза смерти. Фукудзаве остаётся лишь с досадой ухмыльнуться треклятому символизму.

3

— Считаю, тебя можно поздравить. Теперь у тебя есть лицензия на работу с одарёнными, — наставник Нацумэ откидывается назад на кожаном офисном кресле — точно таком же, как и одиннадцать других в конференц-зале. Его голос прекрасно слышен в недавно опустевшем помещении. В ответ на это Фукудзава только хмыкает и встает со своего места. В окна бьёт закатный свет, слегка мешая усталому взгляду ориентироваться в пространстве. Собеседование с комиссией из отдела по делам одарённых прошло на «ура», — не без содействия Нацумэ, очевидно, — но оставило самого Юкичи абсолютно выжатым. Его нельзя было назвать неряшливым или безответственным, но работники отдела были до трясучки дотошны и придирчивы. Хуже них самих, пожалуй, только охрана на входе: олицетворение вопиющей бесполезности, а от Фукудзавы чего-то требуют. Как же прекрасно, что он давно сообразил, что государственная служба — не его стезя. Окидывая взглядом зал, он замечает, что помимо двенадцати кресел, такого же количества стаканов с нетронутой водой, вальяжно расположившегося во главе всего этого клерковского великолепия наставника и стеклянного стола, на отражающей поверхности последнего лежит завернутый в тонкую белую бумагу букет голубых гортензий. Его принёс Нацумэ, и он был предназначен для одной из женщин, состоявшей в комиссии. Фукудзаву одновременно насмешило и насторожило то, что, хоть она и поблагодарила дарителя, но демонстративно отставила букет подальше от себя и нарочно оставила в конференц-зале. Была то аллергия, личная неприязнь или что-то еще — не важно. Очевидно лишь то, что участнице комиссии он был совершенно ни к чему. Юкичи переводит взгляд с Нацумэ на цветы и обратно. — Забирай, — отвечает Сосеки на немой вопрос, — Можно сказать, заслужил. Мне от них всё равно никакого толку. После этих слов учитель смотрит на цветы и морщит нос, точь-в-точь как кот. Фукудзава в упор не понимает, к чему ему самому букет гортензий, но совсем не хочет оставлять растения здесь засыхать в полном одиночестве. С этими мыслями он берет в руки букет и неловко вертит его туда-сюда. Закатное солнце вновь задевает жалюзи, и Юкичи понимает, что пора возвращаться домой — он и так провел здесь больше времени, чем планировал. К его собственному удивлению, чувство эйфории и победы не накрыло его сразу после положительного ответа комиссии. Напротив, ответственность постепенно ложилась всем своим грузом на его плечи: теперь он не просто часть города, а одна из основных структур-столпов, которой придётся бороться со вселенским злом местного разлива — по крайней мере, так ему это виделось сейчас. Вежливым жестом он пропускает учителя вперёд и после него сам подходит к выходу из зала. Уже стоя в дверях, Сосеки задаёт крайне тривиальный вопрос: — Как назовёшь? — Ещё не решил. Наверное, «Вооруженное Детективное Агенство». — Звучит глуповато. Мне нравится, — с усмешкой подытоживает Нацумэ прежде чем выйти из зала. Фукудзава знает, что это — самое близкое к похвале, что он может услышать от учителя. А еще он знает, что букет будет неплохо смотреться на подоконнике в гостиной. На языке цветов голубые гортензии означают искренность и надежду. Для Фукудзавы же они — новое начало.

4

Фукудзава озадачено смотрит на цветущую ветвь в руке Мори. — Ты идиот? Зачем было срывать? — наконец спрашивает он. — Да брось ты, Юкичи! Зато она очень красивая, — отнекивается врач. — А теперь ещё и мёртвая, — парирует Фукудзава. — Сакура всё равно облетит через пару дней, а так мы с тобой сможем рассмотреть её вблизи. В общем, вынести главное из её скоротечности! — Мори говорит с серьезностью лектора, даже поднимает один палец вверх для придания важности своим словам, но сразу после окончания фразы его разбирает приступ смеха. Фукудзава не убежден его доводами, но оставляет попытки спорить. Праздник всё-таки. Сегодня выходной, и в парке очень много отдыхающих. Дети, школьники, взрослые, старики — все пришли насладиться цветением японской вишни. Весеннее солнце уже играет между ветвей деревьев, подмигивая прохожим, но его обманчивого света и непостоянного тепла недостаточно, чтобы согреть землю, скованную месяцами холодов. Если бы об этом написали хокку, двое сидящих под деревом увидели бы в нём себя. — Зачем ты вообще позвал меня сюда? — Юкичи недоумевает. — Потому что считаю тебя своим другом, — Мори отвечает без намёка на шутку. — Даже если это так, на фестиваль принято ходить с семьёй или парой, — почему-то именно сейчас, в постепенно опускающихся сумерках, Фукудзаве жизненно необходимо знать ответ на свой вопрос. — Как бы там ни было, ты всё равно самый подходящий вариант, — подытоживает Огай, укладывая голову на плечо сидящего рядом Юкичи. Метод действительно работает — теперь Фукудзава сидит неподвижно, прикусив язык, лишь бы не спугнуть не до конца понятный ему, но определённо интересный момент. На довольно раннем этапе своей жизни Фукудзава убедился, — или убедил себя, — что он крайне не приспособлен для поддержания близких отношений с людьми. Но вот он здесь, на празднике, вместе со своим соратником в борьбе за спокойствие города, наблюдает за падающими в реку цветами. Скоро вся река будет покрыта нежно-розовыми и белыми раскрывшимися бутонами, будто сахарной пудрой. На языке цветов сакура означает привязанность и удачу. Фукудзава не любит быть к кому-то привязанным, а Мори не верит в удачу или судьбу. Тем не менее, они встретят этот праздник вместе.

+ 1

С порога директор заметил, что обстановка в агентстве неожиданно радостная и суетная. — Куникида, что-то случилось? Заместитель главы детективного агентства лихорадочно пытается организовать и настроить на рабочий лад почему-то разливающую вино в девять утра Йосано, задумчивого Одасаку и весёлого Джуничиро. Как только ему удаётся вырваться из водоворота всеобщего сумбура, он отвечает вошедшему: — А вы не слышали? — Куникида выглядит так, будто обьясняет старичку как пользоваться телефоном, — Босс Портовой Мафии, Мори Огай, умер. Очень правильно предположить, что звон пустоты в беспрерывно работавших мозгах Юкичи чертовски громкий. — Умер? — как дурак переспрашивает Фукудзава. — Да, наконец-то! — вклинивается в диалог Йосано. Куникида продолжает официозным тоном вносить ясность и рассказывать подробности дела, но его уже никто не слушает. Фукудзаве впору бы осадить своих подчиненных, сказав, что смена главы может вызвать лишние трудности с Мафией, а про себя расстроиться, что Мори погиб не от его руки — этакий укол профессиональной совести. Но Юкичи ни одна из этих вещей в голову не приходит. В нём борются две стороны: одна из них — Директор, который всего себя посвятил противостоянию Мафии, а другая — простой человек, со своими собственными внутренними контроверсиями, тысячами чувств, шрамами прошлого и мечтами о будущем. И человек-Фукудзава чувствует себя опустошённым, с противным сквозняком, будто заползающим в громадную дыру в груди. Это как с сильными ранениями — в первые секунды боли нет, чувствуешь только шок и лёгкое волнение от того, что нечто определённо изменилось. Он, будто оглушенный, ищет опору, и находит её в виде ручки собственного кабинета. Вдох, выдох, не терять лицо. — Не радуйтесь слишком сильно. Проблем от Мафии может только прибавиться, — десять слов, стоившие Юкичи количества выдержки, сравнимого с Токийским заливом. Дверь захлопывается у него за спиной чуть громче обычного. Внутренний вихрь начинает укладываться, пыль смятения опускается, обнажая руины души. *** Дверной колокольчик дважды издаёт слабую трель, возвещая о новом посетителе магазина. — У вас есть белые хризантемы? — Фукудзава задает вопрос прямо с порога. — Коненчо! Сколько вы хотели бы? — улыбчивая женщина за прилавком незамедлительно отвечает. — Шесть. Теперь продавщица цветочного магазина смотрит на него с сочувствием, но ничего не говорит. Фукудзава не хочет её жалости, но лишь потому, что не считает себя этой жалости достойным. Он убедил себя, что цветы на могилу являлись исключительно официозным жестом. Он ещё даже не определился, как относится к этой смерти — его лихорадит от полного безразличия и пустоты до несвойственных ему вспышек гнева или липкой тоски. Наверняка он самый нерадивый скорбящий, какого только видел белый свет. Вернувшаяся из подсобного помещения с букетом женщина истолковывает его задумчивость по-своему. — Вам в бумагу завернуть? — значительно тише спрашивает она. В его жизни никогда не было ничего правильного и классического, поэтому сейчас, когда он идёт навещать одну конкретную могилу, солнце ярко светит, люди гуляют, смеются и наслаждаются жизнью. Фукудзава слишком спешил сбежать из-под сострадательного взгляда продавщицы цветов и не попросил завернуть букет в бумагу — как следствие, почти все прохожие считают своим долгом обернуться на него с интересом или грустью, а некоторые даже имеют наглость шептаться со своими близкими о его «прискорбном положении». Не то чтобы это сильно задевает Юкичи, но он, как и всегда, предпочёл бы не привлекать к себе внимания. Теперь он преодолел скрипучую калитку городского кладбища и полдюжины рядов разного рода мест захоронения. Какие-то из них ухожены и чисты, а другие очевидно заброшены и позабыты. Правду ведь говорят, что человек умирает дважды. Первый раз — когда перестаёт дышать, а второй — когда о нём забывают. Мафия похоронила бывшего босса без особого престижа: единожды упавший с пьедестала обратно уже не поднимается, особенно если высота пьедестала — полсотни этажей. Простенькая надгробная плита, гравировка с именем и один не очень свежий букет гвоздик. Даже без подписи «Помним, любим, скорбим». Потому что никто не любит и не скорбит, хотя помнить будут многие. Просто формальность. Но с чего бы Фукудзаве возмущаться о формальностях? Он сам утонул в их хитросплетениях и позволил им пронизать себя тонкими иглами. Только одну вещь не удалось директору агенства привить себе — умение врать. Особенно тяжело врать самому себе, когда никто не видит. Юкичи вообще-то не понимает концепции разговора с могилой. Ему нечего ей сказать, ведь человек уже не услышит, а камень слова всколыхнуть не могут. — Поздравляю, ты выиграл наше с тобой пари. Шесть белых хризантем, как и договаривались, — Фукудзава честный человек и держит слово. Он не говорит с холодным куском гранита о том, что должен слышать человек — он всего лишь возвращает долг. На языке цветов белые хризантемы означают правдивость и верность. Мори определенно выбрал цветы на свою могилу со вкусом, но Фукудзава едва ли об этом догадывается.