Колыбельные

             Бывает ночь, как день. А бывает день, как ночь... Когда всё подобно повторяющемуся тёмному сну, не дающему покоя и постоянно зудящему из подсознания. Тогда даже бодровствование превращается в сущий кошмар: грань между реальностью и сном стирается, и уже не понятно, живёшь ты наяву или же существуешь в потёмках своего разума.       Всё то долгое, невыносимое время, что он провёл в этом месте, Митяй чувствовал себя именно так. Тем не менее, не считая мрачных мыслей, ему никогда не было скучно. Он был слишком озадачен тем, чтобы попросту не помереть с голоду, и потому занятие всегда само находило его. Он пил воду из горного ручья, ловил проворных тритонов и саламандр, а когда тех найти не удавалось, приходилось жевать мох с валунов. Так как-то он и перебивался несколько дней, которые, как было сказано выше, казались ему чем-то совершенно нереальным, оторванным от его прошлого. В теперешнее настоящее же было очень нелегко поверить.       Совсем не о такой самостоятельной жизни он мечтал...       Когда он услыхал родные голоса братьев и сестры, в нём словно что-то перевернулось. Во-первых, он понял, что всё ещё жив. Во-вторых, Митяй не мог и представить, как будет рад. Как он на самом деле скучал... Это было чудо.       Но чудо длилось недолго. Увы, сейчас им снова пришлось разделиться, и это его нервировало, но благо, что хоть один из братьев сопровождал его. В противном случае Митяй бы уже давно свёл с ума остальных своим подныванием: — Дурацкие пещеры... Дурацкие камни! Меня уже от них тошнит! Не надо было разделяться! Не надо было уходить от единственного выхода, что мы нашли... Сколько вот мы бродим?       Волк закатил глаза – козлёнок за всё это время не сделал ни одного шага. Это он его терпеливо таскает то на спине, то на руках, а когда есть возможность — садил на плечи. Только при таком танце у него ничего не затекало... Но вот Митяй всё недоволен, а продолжается это его недовольство очень и очень давно... Примерно с того момента, как прошла его молчаливая фаза.        — Нас завалит камнями, или воздух закончится, или еда.... Тут совсем негде раздобыть пищи... А если мы застрянем без еды, кого-нибудь из нас придётся съесть... — маниакальный, мечущийся взгляд Митяя заставил остальных поёжиться. Но в то же время и задуматься.       Непроизвольно волк и два козлёнка покосились на крупного и очень даже мясистого Петрико, а тот, видимо вновь витая в облаках, всё прослушал, и с недоумённой миной уставился в ответ: — Что?... Что?! — Успокойся, Мить — Астер встряхнул головой, прогнав наваждение, — Не надо только устраивать панику. Мы ходим всего-то... Час или... Ну, может полтора. — Вот! Видишь, мы даже не знаем, сколько тут торчим! — оскалился тот на очередную попытку его усмирить.              Серый уже начинал подумывать над тем, чтобы лечь здесь и сейчас на полу, задрав усталые лапы. Конечно, он тоже давно уже не жеребец, чтобы устраивать такие марш-броски на десять миль, потому с трудом волочил сапоги по земле с характерным звуком. Но непрекращающийся бубнёж, от которого ни спрячешься, ни убежишь, его достал куда больше... — Митяй, всем было спокойнее, пока ты был в отключке...— наконец не выдержав, встряхнулся Серый, будто собака после купания. Соответственно, Митяя тоже нехило помотало – на то был и расчёт, — Не хочешь ещё немного вздремнуть? Могу даже тебе колыбельную спеть. Правда, наверняка у меня получится не так хорошо, как у твоей мамы, но чего не сделаешь ради десяти минут тишины...       Другой же, оправившись после головокружительной встряски, захрипел от обиды.       И в это время где-то рядом заулюлюкал Петрико: — Митяй, тебя уже готовы на руках качать, лишь бы ты помолчал. — Да ну вас всех! — козлёнок поднимает голову, едва не ткнув Серого рогом в лицо, но тот успел таки спасти свой зоркий глаз, — Я не напрашивался с вами! Это вы...! Агх, не важно... — и вновь неосторожное движение, грозившее теперь оставить волка без носа.        — Не мог бы посидеть смирно, будто ты обычный послушный ребёнок, пока я тебя несу? Хотя б попытайся сделать вид, что не хочешь сделать мне во лбу пару дырок!...        — Это... Это нечаянно... — донеслось сдавленное и как будто даже виноватое бормотание. — За нечаянно бьют отчаянно! — парировал мужчина на повышенных тонах, — Не верти, бога ради, головой!       Снова неуверенный лепет: — А вы свою не подставляйте под рога...       Промолчи он, Серый бы, возможно, это проглотил и пошёл себе дальше, терпя болтливую ношу. Хотя бы какое-то время. Но как в вековом дубе дятел продалбливает дыру, так же Митяй продолбил в терпении волка большую брешь.       Оглушительное эхо разнеслось по всему туннелю: — Рад бы, да ты же сам идти не можешь! Я что, так многого прошу? Лишь вести себя так, будто тебя здесь и нет! — он быстро и неаккуратно избавился от лишнего груза, глупо хлопающего глазами. И ушёл. Митяй не ожидал, что он уйдёт! — Ну что, доволен? — прошипел младший брат. — Не доволен! — Митяй от негодования весь раздулся и нахохился, подобно важному, упитанному воробью на тонкой веточке, — Я не виноват, что этот... Этот...       В горле что-то совсем пересохло, встал ком. Или же он просто не осмелился теперь ругать волка... В любом случае, Митя через несколько секунд сказал совсем не то, что собирался: — Да он вернётся! — Он вернётся? — приставляя ладонь к щеке, тихо спрашивает Астер у осла. — Понятия не имею, — развёл тот руками, — В прошлый раз он так на две недели пропал. Если бы Рассул за ним не пошёл, думаю, мы бы его вообще месяц не видели... — Так чего ты стоишь! Иди за ним, пока он не ушёл далеко! — заорал Митька, порядком напрягшись после его слов.       Петрико собрался нырнуть в отвлетвляющийся туннель, но остановился. Отдаляющийся звук шагов вдруг стал громче. Это значит, что Серый идёт назад. Сам. — Я же говорил! — обрадовался черновласый, — Он бы не оставил тут нас одних!...       И он был прав. Серый по своей натуре не мог бы совсем уж бросить кого-то. Тот раз не в счёт. У него были срочные неотложные дела... Здесь же нет у него дела важнее, чем вытащить этих детей на поверхность. Да, даже этого детя.       Но так просто смириться с произволом козлёнка он не собирался. Он и так уже как только можно было и не можно затоптал свою волчью гордость, и теперь она молила, чтобы он сделал хоть что-то, чтобы совсем уж не опуститься до пресмыкания.        — Чего он ждёт? — спрашивает Митя у ребят, косясь на волка, который не сказал ни слова, оказавшись вновь перед ним.       Мужчина сложил руки на груди, сверля мальчика строгим взглядом. Но стараясь не выглядеть угрожающе или как-то уж совсем пугающе, как он любил это делать обычно. — А сам подумай, — буркнул Петри, — Извинений он ждёт. — Ну так извиняйтесь уже и пошли! — Мы?! — в унисон крикнули оба. — А кто, я что-ли! Я вообще уже перед ним извинялся! Должно было и одного раза хватить! — Это не так работает, Митяй, — Аст стал массировать переносицу, предчувствуя долгие объяснения, к которым его брат, конечно же, не прислушается. — Знаешь, нам, наверно, лучше пока отойти, — Петрико ненавязчиво кинул руку козлёнку на плечо, осматриваясь, — Может, тогда они, наконец, о чём-нибудь договорятся... — А ты прав, — хмыкнул мальчик, — Хорошая идея. Удачи, Мить. — Что?! Не оставляйте меня с ним!       Но те уже бодрым (так раздражала эта бодрость) шагом скакали прочь, буквально бросив бедного Митяя на произвол судьбы. Хуже! Бросили в компании волка!       Ему ничего не оставалось, кроме как изподлобья посмотреть ему в лицо: — Ну и? Ругать, кричать будете? Мне то что... Я вам не какой-то блохастый племянник – слушать не обязан. — Не обязан. — Так... — Митя чуть-чуть привис, поскольку уже подготовил свою речь, если начнётся спор. Но его не последовало, — Ладно... Значит, вы можете снова меня понести? — Не обязан.       Митяй, вдумавшись в смысл его слов, опешил: — Вы что, только два слова знаете?! — Когда устаёшь, говорить вообще не хочется. Но знаешь, я как-то пока что терпел. А теперь вот не хочу! Я же тоже тебе ничего не должен. Не извиняйся, и я не буду тебе помогать – вот так это работает. В обе стороны, — в конце он не сдержал хитрой улыбки, которая сильно задела самолюбие козлёнка. — Что, опять?... — обречённо взглянул он сначала куда-то наверх, потом вновь на Серого, — Простите пожа-алуйста... — Ну отчего ты такой вредный? — улавливая его не искреннюю интонацию, вздыхает волк и вновь прислоняется к стенке. — Да кто бы говорил вообще... — Посмотри вокруг, — кивнул он по сторонам, — Что ты видишь?       Митяй недоумённо моргнул. — Пещеры вижу. Вы что, опять издеваетесь? — С недавних пор я стал говорить с тобой предельно серьёзно. Вспомни, как вывих тебе вправлял. Что я тебе тогда сказал?       Козлёнок задумчиво упёрся взглядом в пол. Потом промямлил: — Что хотите помочь... — Я не солгал. Я хочу помочь, и даже сейчас хочу. Но ты мне мешаешь это сделать, как будто не понимаешь, что стоит на кону. Это не только твоя жизнь, но и жизни твоих братьев, сестры. Даже матери. Не будешь мне обузой, значит и не будешь тем, кто их погубит. Но мы можем пойти и по длинному пути... И даже тогда, хочешь ты того или нет, я доделаю дело. Но уже на своих условиях... — Зачем вы вообще пришли? — спросил вдруг тихо Митяй после паузы раздумий, держа руки сложенными на груди, как если бы ему было очень холодно, — Какое вам дело... до меня? Если я лишь обуза...       Серому пришлось смягчиться. Он отвернулся боком и спокойно проговорил: — Меня попросили.        — Кто? — немного наивным голосом в ответ. — Твоя мама, конечно. Она очень хочет тебя вернуть...       Митяй отчего-то вздрогнул, то ли пытаясь подавить в себе желание вновь заплакать, то ли от неприятного ощущения, что кольнуло в груди: — Я всё это время думал, что она рада... избавиться от этой ноши. — Хн, для неё ты априори не можешь быть балластом, — закатил мужчина глаза, наблюдая за нахмуривающимся всё больше козлёнком, — Будь ты хоть десять раз бесполезен, ни одна мать не бросит своё дитя. А я... Что ж, я просто отношусь к этому с солидарностью и уважением. — Но это... — он чувствовал себя не в своей тарелке, открыто говоря это Серому, но почему-то и промолчать не смог, — Но это уже случилось. Она больше не относится ко мне так, как раньше... Она оставила и меня, и остальных, потому что устала, — а после добавил ещё более сердито: — Это случилось после того, как вы тут появились. Вся ваша стая... Это вы забрали её у нас.       Волк мгновенно скривился: — То, что мамуля перестала тебя баловать, не значит, что она и любить тебя перестала... Всё как раз наоборот. — Да что вы вообще понимаете?! — Побольше твоего уж! — Если и правда что-то понимаете, попробуйте тогда объяснить! — продолжал мальчишка с иронией, — С чего это я должен быть наказан?! Я делал ровно то, что должен был!       Серый сделал крайне невпечатлённое выражение лица: — Заборы ломал? — Защищал! Я защищал свой дом! — выпаливает тогда горячо козлёнок, — От нас?        Митька от этого неудобного вопроса почему-то стушевался. Уже где-то на подкорке он осознавал противоречивость всего этого. Волк, вроде как, ему помог. Но вроде как и чуть не задушил... Но вроде как и не просто так, а за дело. И теперь не разобрать вообще, что думать! Митяй уже не знает, как к нему относиться! — Ну, не конкретно от вас... Возможно, я немного поторопился, — вскоре вновь заговорил он, но менее уверенно: — Откуда мне было знать?! Все говорили, что вы что-то замышляете! Я же не мог пойти и спросить напрямую, хороший вы или нет! Вы бы в обоих случаях ответили, что хороший... А я не могу ждать, пока петух в глаз не клюнет!       Митяй негодовал. Все говорили, что он должен быть защитником. Как только не стало отца, на него набросились: «Теперь ты в доме за главного! Ты должен стать защитником и опорой! Ты старший мужчина!» От него все чего-то ждали, все чего-то хотели. Взвалили такую ношу ответственности, что не каждый взрослый бы выдержал... Ему пришлось разбираться находу. Пытаться быть тем, кого в нём видели, или хотели видеть окружающие.       Он просто хотел стать полезным.       Но ему никто не объяснил, как быть взрослым. Как стать защитником, как стать мужчиной. Он шёл вслепую сам, наобум, будто в густом тумане... И наделал, конечно же, достаточно ошибок.        — Я тебя понял, — выдыхает Серый спокойно, — Но и ты пойми: без доказательств никто обвинениями не кидается. Понаблюдай ты немного со стороны, сам бы понял, что никакого коварного плана у нас нет и не было...       Митяй сейчас стал выглядеть крайне потерянно. Даже, как ему казалось, нелепо. Он не мог больше пока придумать ничего внятного, поэтому просто перевёл взгляд на свои босые, пыльные ноги, смешно раздвигая и сдвигая пальцы.       Он ведь так старался всё сделать правильно! Так, как ему говорили...              Теперь Серый отчётливо видел перед собой обиженного несправедливостью ребёнка, считающего, что во всех его бедах виноваты пришлые... Ребёнка, что просто не смог разобраться в этом мире сам, ведь взрослые такие странные и непоследовательные... Сначала они велят тебе одно, а потом уже говорят другое. Отчитывают за то, что делают сами. Не слушают, не понимают мотивы... А если б понимали, тогда бы точно где-то в этом мире было на одного счастливого козлёнка больше.               — Ты поэтому удрал? — спрашивает мужчина, мысленно настраивая себя на терпеливость. Он уселся рядом с Митькой на пол, по привычке достав трубку... Но вспомнив, что детям не очень то полезно дышать табаком, убрал назад во внутренний карман. — Никто не ценил то, что я делал... Ни Марта, ни мелюзга. Ни даже мама. И противные соседи... Все только и делают, что ругают, и критикуют, и советуют. А я не хочу советов, мне и так нормально... Я и так из кожи вон лез, чтобы делать всё, как надо! — Иногда не всё, что мы считаем правильным, действительно правильно, — волк всё же от скуки высыпает в свою ладонь из мешочка табак и подносит к носу, втягивая аромат. Курить хотелось страшно, но перспектива задохнуться в закрытом пространстве его мало привлекала, поэтому он пока мог только обонять и пробовать на вкус.        — Ну, возможно, я действительно не всё делал верно... — смущённо пробубнил мальчик.              Серый, наконец, расслабился: ему выпала чудная минутка, когда никто не едет на его спине. А этот дурманящий аромат... Так что он растопырил ноги и принял вальяжное положение: — Славно, что в тебе хватает духу это признать. У меня ушло больше времени... Я раньше тоже считал, что все вокруг плохие, один я и моя стая... Ну, до недавнего времени. А теперь я, как бы это... более просветлённый... — он чуть подумал, почёсывая затылок, и добавил: — Не так страшно признавать, что был не прав... Мы ведь всю жизнь учимся. И даже я со своим опытом тоже кое-чего подхватил у... — У кого? — с хитрым любопытством переспросил Митя, когда волк сделал вид, что забыл, о ком собирался сказать. — Тц, у соседки... Тобишь матери твоей, — фыркнул он нехотя, — Но вообще у неё всем бы следовало поучиться... Понял? Она, вообще-то, хотела вырастить из тебя достойную личность. Не эгоиста или какого-то хулигана! А ты уже сразу разобиделся на неё!       Пока волк говорил, Митяй неосознанно повторил его неэлегантную позу: так же расставил ноги, а руки свесил с согнутых коленей. Он почувствовал себя уверенней, будто заговорил с волком на одном языке: — Значит, мама... Она правда хотела сделать меня лучше? — Уж насколько я знаю — да, — Серый задумчиво упёрся взглядом в потолок, развивая мысль: — Я сам... Достаточно долго не понимал её мотивы. С чего вдруг ей приспичило помогать каким-то там проходимцам, которых она в глаза не видела раньше... Мне казалось, что это какая-то хитрая западня... Но потом до меня допёрло, что доброта – не всегда стратегия. У твоей мамы доброта — это стиль жизни. Ты хотел знать причину? У неё её не было. Не было никогда никакой причины, чтобы помочь кому-то... Это просто... Ну, не знаю... Всеобъемлющая любовь... Вот так как-то.       Очень давно он перестал верить в какие бы то ни было возвышенные чувства. Просто потому, что долго их не встречал. Он забыл о том, что такое вообще существует. Что кто-то без скрытых мотивов способен на добрые поступки, на жертвы, на дружелюбие. Но Маша... Она делает всё это, и как бы он ни старался, найти какую-то несостыковку в её поведении у него не получилось. Наверно, слишком мало ещё времени прошло, чтобы сказать наверняка, но...       Он вновь стал верить.                     Митяя сейчас распирало от гордости за мать, но в тоже время ему стало как-то печально-неловко. Будто он упустил что-то важное, а сейчас нашёл слишком поздно. И не понимал, как обходился без этого раньше.        — Довольно лясы точить... — проговорил мерно волк, вставая и отряхиваясь, — Давай попробуем снова, только без этих всяких...       Митя глянул на пугающе большую, по сравнении с его, протянутую ладонь. Но всё же протянул свою, и тогда Серый помог ему встать на одну ногу. Вторую же Митяй всё ещё выставлял вперёд, стараясь не касаться земли. Он посмотрел на неё с печальным вздохом, болезненно прищурившись.             Волк тоже обратил внимание. Он собирался что-то сказать ободряюще, но Митяй успел раньше: — Знаете, вы уже так долго меня несёте... Думаю, я мог бы попробовать пойти сам, но с небольшой помощью...       Кивнув, Серый перекинул его руку через плечи и вновь вопросительно взглянул на козлёнка. Тот поморщился, наступая на больную ногу. Но, стиснув зубы, заявил: — Нормально! Я потерплю.              Так они нагнали Петрико и Астера, которые ждали их не так далеко, как думал Митя, чтобы не слышать их разговора. — Подслушивали? — наморщил он нос. — Что ты! Понятия не имею, что вы там обсуждали... — поднял плечи Петрико до уровня подбородка, — Так что в итоге? — Мы нашли компромисс, — Серый переглянулся с мальчишкой, — Можете не переживать. — Ещё б вы не нашли... В противном случае мы бы тут застряли навсегда, — с нервным смешком выдал ослик, — Ну тогда это... в путь дорогу!