Колыбельные

      «Всегда держитесь друг за друга. В противном случае, по одиночке вас всех просто перебьют» — это было первое правило, которое вдолбил парням в головы Серый. И он сделал это не случайно: если его не будет, если с ним что-то... Они должны уметь постоять за себя и за других.       Именно эта фраза отпечаталась в их головах, словно чернильный штамп на посылке.       И хоть парни нередко относились к своему младшему товарищу с нисхождением, терпимостью к его наивной простоте, Нэл был для них вовсе не обузой. Он был чем-то большим, чем просто глуповато-милым другом... Намного большим. — Всё, пошли, — только что барабанивший пальцами по коленке Рассул вскакивает с места и решительным шагом направляется к двери, — Я так больше не могу! — Ну и что ты собрался делать? — Петри еле успевает его остановить, навалившись на дверь, как только рысёнок немного её приотворил, — Вломишься с криками «верните моего друга»?! — Может и так! Всё лучше, чем сидеть здесь и дрожать! Для тебя это, быть может, и в порядке вещей, но гордые хищники никогда не прячутся в норах!       Он не обиделся на его слова, напротив, нашёл в них для себя что-то поэтичное: — Гордыня, алчность, зависть – вот в сердцах три жгучих искры, что во век не дремлют... Так Данте писал. — Достал уже! — Рассула его спокойствие и невозмутимость только сильнее распалили, — Можешь хоть раз по-нормальному поговорить?! — Я имею ввиду, что ни к чему хорошему твой порыв не приведёт! — Петрико убирает руку с двери и переносит её на плечо другу, мягко похлопывая, — Остынь уже, «гордый хищник»...       Тот ничего не отвечает, скидывая с себя его ладонь и снова возвращаясь на прежнее место. Он занял напряжённое положение в старом кресле, подперев рукой лоб. Взглядом уставился на половицы, что удивительно быстро вновь покрылись слоем пыли.        — Он бы этого не хотел. — Чего? — не поднимая головы, переспрашивает рысь удручённо-мрачным тоном. — Чтобы мы тоже в это влипли. Нельзя просто пойти и стребовать своё, иначе нас сочтут сообщниками. И мы не можем пробраться в сарай, куда увели Нэла — слишком много помощников, сторожащих его. Вдвоём мы со всеми ними точно не справимся, а значит нужно действовать как-то иначе... Только я пока не придумал, как. — Превосходно, — саркастично тянет Расс, понурив плечи и голову ещё ниже. — Но! — вдруг воскликнул, — У нас есть преимущество: попугай не знает, что нас было трое... То есть, четверо. — Лучше бы этого засранца поймали, а не нашего Нэла...       Петрико качает головой: — Это не важно. Всё уже случилось, и теперь надо искать решение. — Серый – вот наше единственное решение. Если он не справится со стражей, то точно сможет перетянуть на себя их внимание. А мы проберёмся внутрь и... — А что потом? — перебивает осёл, — Даже если всё получится, нас всё равно будут искать. И придётся остаток жизни провести в бегах... Снова. Ты этого хочешь?! — не дожидаясь ответа, Петрико продолжает своё рассуждение, потирая переносицу: — Да и потом, Серый спустит с нас шкуры прежде, чем это сделает кто-то из приспешников попугая... — Тут я с тобой, в кои-то веки, согласен, — Рассул, наконец, выпрямляется и смотрит на него, — Тогда что ещё мы можем сделать? — Если нам нельзя позвать помощь и нельзя самим заявить о себе, остаётся только ждать, когда попугай первым подаст голос, — предчувствуя возмущение друга, Петри спешит объяснить, — Он же не просто так держит Нэла в сарае так долго. Если бы он хотел, давно бы уже поднял всю деревню на уши и устроил самосуд толпы. — Что он задумал? — Не знаю. Тут может быть множество вариантов. Я больше склоняюсь к...       Послышался тихий стук в дверь — Дядя вернулся с рыбалки? — Зачем бы ему тогда стучать? — Петрико насторожился, — Я пойду проверю, а ты... Ты будь наготове.       Ослик крадётся к порогу, хоть это у него всегда получается из рук вон плохо из-за копыт. Но его неуклюдесть всегда компенсировалась умом и сообразительностью, так что сначала он додумался вы глянуть в окно.       На пороге стоял незнакомый баран, нетерпеливо пристукивая носком сапога по полу и комкая в руках какой-то конверт. Он то и дело оглядывайся по сторонам, и довольно скоро заметил наблюдающую за ним тень за окном. — Чёрт, увидел... — ослик отскакивает в сторону и вжимается в стену. — Кто там? Жители с факелами и вилами? — Хуже. Один из помощников нашего потенциального врага, — Петрико на несколько секунд зажмурился, чтобы собраться с мыслями и решиться, — Ладно, я с ним поговорю. Ничего страшного, просто мирые переговоры...       Он дрожащей рукой тянется к ручке. Медленным движением приотворяет дверь, оставляя небольшой просвет, чтобы высунуть голову. — Д-да?       Баран смотрит на него сверху вниз с каменным выражением лица. Не проронив ни слова, он вручает Петрико конверт, а тот едва смог выдавить: — Что это?       Баран молчит, сверля его своими жутким горизонтально-вытянутыми зрачками. — Эм... Вам нужно что-то отдать?       Ни слова. — Ну, ладно тогда... Кхм, спасибо?       После этих слов странный посланник, наконец, разворачивается к нему спиной и удалятся прочь. Петри смотрит ему вслед, ожидая какой-то подвох, но ничего такого не произошло. Он закрывает дверь и сползает по ней спиной, расслабляясь. — Кто там был? Как он вообще узнал, что мы здесь... А это что? — Рассул по его указанию был рядом, чтобы в случае чего среагировать, но прихожего не видел, — Конверт? — Письмо, — ослик вдруг выпучил глаза, — Конечно! Вот, что ему от нас нужно! Рассул, у нас есть шанс всё исправить! ***       У Серого этим утром было странное чувство... Нет, скорее, предчувствие. Предчувствие чего-то не шибко приятного, не смотря на то, что из-за безоблачной погоды на улице пели соловьи, а день предвиделся на удивление тёплым. Обычно в этот сезон уже начинают проливаться первые дожди, а ещё недельки через две так вообще заморозки пойдут...       Но это всё потом, а пока он ещё может понаслаждаться светом и теплом летнего солнышка. Ведь как только начнёт холодать, им придётся точно не сладко... Уже не побегаешь так легко к озеру, не половишь руками в воде ни раков, ни лягушек.       К зиме надо готовиться.       Он только вернулся с утренней рыбалки, но времени ещё было навалом, а перспектива сидеть без дела дома совсем не представлялась приятной. Вот он и решил смотаться наконец на рынок да посмотреть, что может пригодиться. — Я пошёл, — кидает он им, переступая порог, — Точно со мной не хотите? — Не, дядь, — с усталой улыбкой мурлыкает Рассул, пряча за спиной облезлый кошелёк, — Сегодня без нас. Лень как-то... — Как знаете, — он был заметно удивлён их спокойствием сегодня, — Но ярмарка у нас будет ещё всего лишь несколько дней, вы так всё проспите. Особенно это касается Нэла... Как он спустится, уведомите, чтоб не терял. — Ладно, как скажете, — на его лице заиграла нервная улыбка, но Серый списал это на недавний инцидент с площадкой...       Хотя это не объясняет остального. Чегой-то они сегодня такие послушные? И тихие... — К речке ночью купаться бегали небось? — А? А-ага. Простите уж, — Расс виновато чешет затылок, всё ещё держа вторую руку за спиной.       Им деньги сейчас были нужнее. И нельзя, чтобы Серый узнал, что у него в сумке лежит пустышка — мешочек, набитый мелкими камнями. — Да ладно, — махнул он рукой, хохотнув, — Мне то что. Плавать вы, вроде, все умеете. Не младенцы уже!       Пусть бегают, куда хотят. Главное, чтобы с козой не пересекались...        ***       Не теряя времени, волк сразу заходит в самый широкий и длинный торговый ряд. Тут было всё: от серебрянных ложечек и фарфоровых чашек до кожаных сапог. Вокруг него выстраивались другие палатки, предлагающие более специфичные вещи и услуги. И, конечно, прилавков с едой было везде полно, и приходилось буквально ломать себя, чтобы не накупить всяких плюшек-ватрушек. — Заходи, друг, для тебя особое предложение! — Эй, красавец, не хочешь примерить? — У нас то, что вам точно придётся по вкусу!       У Серого складывалось впечатление, что он попал на съезд старых друзей, где все его знают и пытаются втянуть в свою авантюру. Забавно, что на рынке он чаще всего чувствовал себя нормально. Слегка раздражал шум, но... Торгашам плевать, волк ты иль не волк, у них есть только одна нелюбимая каста — бедные. Ну а остальных принимали чуть ли не за родного брата или зятя.              Для начала Серый подходит к раставленным возле кривовато поставленного шатрам телегам и повозкам. Вот уж точно, чего ему не хватало при строительстве площадки: руками таскать деревья заколебёшься! А ведь скоро им дрова придётся заготавливать и дом утеплять.       В общем, на будущее присмотрел он по цене неказистую на вид, но вместительную деревянную тележку. Остановился.       Тут как тут возле него оказался продавец, и волк не церемонясь напрямую спросил: — За пятисотку отдашь? — решил он прощупать почву.       Молодой человек, а точнее барсук, удивлённо таращится на него, как на душевнобольного: — Хах, тут минимум две тысячи! Написано же на ценнике! — Ладно, тогда за косарь, — Серый целеустремлённо и упрямо продолжал гнуть свою линию, что, конечно, не очень хорошо располагает окружающих, но ему то какое дело? Главное деньжат сэкономить...       Но оставить у себя побольше средств планировал тут не только он. — Эй, папаша, ты в своём уме? — уже недовольно спрашивает барсук, — Хочешь, чтобы я просто так тебе в два раза цену урезал? Если не шутишь, так шёл бы отсюда по добру, по здорову... — Какой я тебе папаша?... — Серый подходит и смотрит ему в глаза, нависая сверху стеной. Обстановка заметно после этого жеста накаляется... На них даже начинают обращать внимание окружающие. — Такой, который не видит ценник на расстоянии метра от своего носа, — продавец делает шаг ему навстречу, словно принимая вызов. Кажется, что их взгляды на стыке образуют искры, как при ударе металла о металл.       Гнетущую атмосферу чувствуют все вокруг, и оживлённая торговля становится менее оживлённой. И продавцы, и покупатели замерли на своих местах, прикованные любопытством и страхом. — Ах так, да?... Тогда послушай-ка меня, сынок, — Серый уже переходит на угрожающее полурычание, когда вдруг чувствует на своём плече чью-то руку.       Его недоумению не было предела: рядом с ним, будто бы из под земли выросла, стояла Маша! Вот значит, о чём его предупреждало предчувствие...       Будто её мистического появления было мало, она, как ни в чём не бывало, с милой улыбочкой начинает говорить с барсуком: — Простите его, мистер. Он совершенно не умеет держать себя в руках! — выдаёт она и затем говорит вполголоса, прикрывая с одной стороны рот ладонью, – Ну, знаете, как это бывает в этом возрасте... Перемены в характере. Сварливость и стариковское упрямство в его годы абсолютно естественны. — Э, я всё слышу! — у Серого от таких оскорблений достоинства вздыбилась шерсть на загривке, а по рукам прошлась мелкая дрожь, но Маша, игнорируя его потуги прекратить над собой унижение, продолжает переговоры: — Вот! Видите?! Он очень остро реагирует на такое... Стесняется возраста. Думаю, вы меня понимаете.       Барсук, на удивление, заглотил наживку: — О, ещё как! У меня престарелые родители. Отец, кстати, очень похож на вашего друга, — смеётся, полностью переключаясь на новый разговор, — Никакого покоя от него! Только и делает, что ходит по дому, шлындая тапками, и ворчит: «где моя еловая мазь, где мой жилет с оторванными пуговицами»! Я ему говорю, давай новый купим, а он: «нет, я его тридцать лет носил и ещё тридцать лет носить буду!»       И тут, как говорится, Остапа понесло. — Ох, как это знакомо, — Маша страдальчески вздыхает, но при этом сохраняет доброжелательность в голосе, — Привязанность к вещам. Мой тоже никак не хочет купить приличную одежду вместо затасканной куртки! Ходит, как оборванец, а мне краснеть!       У Серого челюсть так и отвисла. Ну, коза! Ну, погоди! Это уже точно перебор.       Да она просто издевается...       Он это запомнил. Он с ней потом ещё поговорит... Никто не смеет оскорблять его стиль. Он так видит мир, он так чувствует, и такое нарушение границ дозволенной критики он уж точно не оставит просто так. — Да, тяжело, конечно, — подытоживает коза, — Но думаю, что нельзя их в этом винить. В конце концов, мы и сами легко можем стать такими же с годами. Время никого не щадит... И надо надеяться, что даже тогда нас будут любить и заботиться, как вы заботитесь о своём отце. — Ох, дорогая, вы правы, — барсук совершенно в другом расположении духа снова обращается к Серому: — Простите, сэр, не хотел вас задеть. Я всё понимаю... — Да вы...!        Но не дав Серому договорить свою очень удачно начатую красноречивую мысль, в этот самый момент раздаются фанфары. От пронзительных труб у него (да и у половины присутствующих наверняка) заложило уши. Забумкал барабан, следом за ним взяли быстрый ритм литавры. Звучали недовольно волторны, добавляя музыке какой-то трагичной величественности. — Первый концерт бродячих музыкантов, — в перерыве между самыми громкими аккордами пытается объяснить барсук, — Каждый год всё громче и громче... — Наверное, у них постепенно садится слух от своих выступлений, — язвительно предполагает Серый, прочищая ухо мизинцем, — И долго они будут глотки драть?...       Вопрос был больше риторический, но торговец на него любезно отвечает: — Кто знает. Может, до обеда. А может и до самого вечера, — он снова переключается на Машу, витиевато пройдясь по её милому личику взглядом, будто хочет рассказать неприличную сплетню или даже секрет, — Советую вам прийти сюда через пару дней. Прибудут самые знаменитые группы, вроде «Витлз» и «Диких гитар». И лучше займите места пораньше, а то потом к сцене даже подойти не сможете. — О, спасибо вам за совет, — Маша мягко берет его руку и сжимает в ладонях, — Вы такой приятный человек! — То же самое могу сказать о вас, дорогая! — барсук аж расплывается, как снеговик весной, — Все спешат, и никому нет дела до того, что там у маленького скромного торговца... А вы довольно милая особа, — и вдруг добавляет грустно после пары секунд раздумий, — Я даже завидую вашему приятелю. — Чего? — волк же поднимает одну бровь, не понимая, чего этот торгаш, пялясь на него, лыбу давит. Никак он не мог подстроиться под резкую перемену в тоне их разговора. Из-за этой чёртовой козы всё с ног на голову встаёт, и крутись, как хош! — Не переживайте, я всё понимаю, — он совсем уж осмелел и пихнул Серого в бок локтём, — У меня вот двоюродная тётя живёт с бобром. Ей все говорили «да куда ты, ничего у вас не выйдет!», а она никого не слушала и живёт теперь в огромном доме-плотине. — Какое мне дело, с кем там живёт твоя тётя? — рычит, — Ты телегу мне продашь или нет?!...       Женщина еле удержалась, чтобы не хлопнуть себя рукой по лбу. Ну что он, на отшибе родился?! Неужели нельзя подыграть?!       К её счастью, барсук лишь посмеялся, и тогда она решила больше не тянуть, а пойти вабанк.        — Ох, где твои манеры, Серый?! Простите его, пожалуйста. Правда не знаю, какой-то нервный он сегодня... Наверно из-за того, что год неурожайный вышел. Ворчит, что зиму не переживём, что у нас даже телеги нет, чтобы дрова и стоги перевозить... — Остапа несло, — Ну, нам, пожалуй, уже пора. Нужно уйти пораньше, чтобы делать остановки на отдых... У друга моего спина больная, нужно щадить здоровье, — в завершение своей печальной тирады Маша с неподдельным и столь неожиданным, и от того почему-то тоже печальным восторгом говорит: — Мы очень рады за вашу тётю. Передавайте ей привет и поздравления!       Хоть волк и знал, что это лишь игра (и что она уже зашла довольно далеко), даже он проникся этим образом оптимистичной милой леди, не унывающей от тяжёлых жизненных обстоятельств... Ну а барсук и подавно. Но этого всё ещё было мало.       Маша с грустной улыбкой говорит что-то в духе «прощайте» и делает вид, что уходит, утягивая за собой опешившего от её наглости соседа.       Проходит всего пара секунд, когда барсук кричит вдогонку: — Дак давайте я вам телегу дам! Зачем надрываться, дорогуша?!       Серый боковым зрением видит, как на лице козы растягивается коварная ухмылка. Ему даже показалось, что она подмигнула ему. А впрочем, возможно, так и было.       Маша поворачивается, надевая изумлённую маску: — Правда? Но у нас совсем не осталось денег...       Повергая Серого просто в какое-то остолбенение, барсук с радостью предлагает: — Да ничего, я и так отдам! У меня этих тележек завались! — Ну, я даже как-то не знаю... Мне право очень неудобно! — ломается коза. — Одной больше, одной меньше — какая разница?! Что убудет от меня, если я сделаю доброе дело? — Ох, остались ещё всё-таки порядочные люди на этом свете!... Ну ладно, так и быть, — Маша не долго думая, чтобы он не перехотел заниматься благотворительностью, соглашается, — Как нам вас благодарить?! — Ну что вы, не стоит, — торговец же краснеет и по-идиотски улыбается ей.       Вмиг пропадает образ несчастной. Хрупкая леди превращается в резкую простушку: — Мы будем вспоминать вас каждый день, — она быстрым движением оказывается возле него, долго и очень уж энергично, даже агрессивно, жмёт руку, — Вас и ваших родителей, которые подарили миру такого замечательного человека с большим сердцем!       Это продолжается где-то с полминуты, и наконец Маша разжимает сильный хват, а затем невозмутимо укатывает телегу.       Мозг Серого просто отказывался воспринимать произошедшее. То, что она сделала, было похоже на какую-то магию, волшебство или гипноз! Но ведь так не бывает! Не может быть у неё настолько развита сила убеждения.       Но раз так, теперь следует быть ещё осторожнее... — Вам с ней очень повезло, сэр, — рядом с задумавшимся волком оказывается торговец, и уже вообще не сомневаясь и не боясь каких-то последствий хлопает его по спине. Ну а после удаляется куда-то по своим барсучьим делам...       Волк даже не успевает рявкнуть или хоть просто возразить его словам. Что значит «повезло»?! Это ему-то?! С ней вот?! — Ты в землю врос там, что ли? Эй, ау!       На переферии вновь зазвучал голос Маши, как раздражающее бряцанье, как жужжание комара. От её самодовольной ухмылки волосы на голове рвать хотелось: стоит себе спокойно, будто ничего не произошло! Будто это он тут дурак, ничего не понимает! — Какого дьявола ты здесь забыла?! Зачем влезла?! — плотину негодования и скопившихся вопросов прорывает, — Мы же договаривались, коза! У тебя что, память отшибло?! Или ты всегда игнорируешь данные обещания?! — Не за что, — лишь выдаёт она, разводя руками.       Серый не ожидал, что коза не станет оправдываться, поэтому после пары секунд раздумий решительно заявил ей в лицо: — Вот именно! Не за что, поняла?! Я тебе ничего не должен! — Ну, да. Само собой. — Вот так! Ты знаешь, что у тебя барсучий нос, коза?! И его не надо совать не в своё дело, если никто не просит! Тебе ничего за это не перепадёт! — Знаю.       Его вновь поражает её невозмутимость и хладнокровие... Оно не наигранное: настроение легко читалось в её глазах, и сейчас они были спокойны, точно море в штиль.       Внутри Серого же нарастал шквальный ветер, громыхала буря из смешанных чувств. — Зачем?... — вконец обессилив от того, что ничего внятного не лезет в голову, он задаёт общий вопрос в надежде, что Маша сообразит лучше него, что ему надо услышать. — Не знаю, — уклончиво отвечает она, — Смотря что ты имеешь ввиду... — Ну хорошо! Зачем притворяешься, будто хочешь быть мне другом? Зачем лезешь к моим ребятам? Зачем врёшь?! Зачем приняла условия договора и всё равно делаешь всё по-своему?! Зачем ты издеваешься надо мной?!       Маша бросает перед ним телегу, отряхивает руки, будто после непыльной работёнки: — О, если ты так это воспринимаешь... Боюсь, я уже никак не смогу тебя переубедить...       Спорить бесполезно... И потому она отступила. Снова. Возможно, уже навсегда, раз даже этот широкий жест не помог исправить ситуацию. Ради этого ей пришлось тут чуть ли не вытанцовывать с бубном, и даже это не убедило волка в её добрых намерениях! Так что ещё ему надо? Что ещё он хочет услышать?       Что же ещё она может сделать?...       Она уходит так же незаметно, как и появилась, растворяясь в толпе незнакомцев. Серому почему-то запомнился её последний украдкий взгляд... Там было то же разочарование, что он видел в её глазах ночью на мосту. Он и представить себе не мог, насколько потускневшими они могут сделаться. До этой поры... Но почему? Она словно махнула рукой на всё вокруг, на него и... сдалась.