Колыбельные

      Второй день ярмарки был куда оживлённей. Из окрестных деревень, хуторов и маленьких городишек съехались первые торговцы, гости и просто те, кто ищет отдыха. В основном в числе продавцов были ремесленники и фермеры, предлагающие простые бытовые вещи и продукты, но именно они и расходились в первую очередь, как горячие пироги.       Кстати о пирогах. — Подходи! Подходи! Свежий бублик надкуси! — Здравствуйте, — Маша, оглянувшись по сторонам, быстро юркнула к прилавку, — Пряники по чём? — По пятьдесят, — пухлая женщина, напоминающая свою же выпечку, растягивает улыбку по румяным щекам.       Но козу эта приветливость ничуть не задобрила. Она возмущается: — В прошлом году было всего тридцать пять! — Так год неурожайный, милочка, пшеницы нынче не уродилось. — Ладно. Возьму за сорок. — Эй, эй! Свежайшая выпечка! Гляди, какая корочка у хлеба! Меньше чем за пятьдесят не отдам. — Ладно, — Маша непринуждённо пожимает плечами и делает вид, что уходит.       Двигая руками, она будто бы случайно задевает сумку на поясе, в которой звякает что-то металлическое. Монеты.       Это работает, словно волшебная дудочка крысолова. — Стой! — окликает её продавщица, — Так и быть, такой очаровательной даме сделаю скидку. — Чудно, — Маша живо разворачивается, подавляя хитрую ухмылку, — И пирог ещё, пожалуйста. — Пироги по сто двадцать. — Восемьдесят, — она давит на неё какой-то неведомой аурой, пригвоздив несчастную женщину к прилавку. — Тц... За сто, так и быть. — По рукам, — Маша, с лицом абсолютно невинным и даже миловидным, сгребает в корзину десять пряников и пирог, — Доброго вам дня! — Доброго... — с досадой произносит продавщица, — Что ж такое... Ну что за день!       Со вкусностями мама возвращается к своим любимым и ненаглядным деткам. Те встречают её, но не очень-то радостно. Младшие будто бы стали побаиваться напрыгивать на неё с объятиями, как это было раньше...       Ей иногда казалось, что она поступает с ними слишком жестоко. Слишком... холодно. Её козлятки к такому не привыкли, для них, как для изнеженных цветов в оранжерее, лёгкое дуновение ветра может стать губительным. Но потом, вспоминая Серого, Маша думала: «не, не такая я уж с ними и строгая». Потому что если её методы — прохладный бриз, то методы волка — настоящий мороз.       Коза ставит корзинку на стол: — Ребята, всем по одному прянику.       Дети на неё непонимающе уставились распахнутыми глазами: — По одному? — По одному. — Но в прошлом году мы ели два...       Она вздыхает: — А в этот раз будет так. — Остальное на потом? — интересуется Тога, но получает только укоризненный материнский взгляд. — Не всё же в этом мире для вас... Надо и с другими поделиться. — Это с кем например? — недовольно спрашивает Митька, сидя на подоконнике позади остальных. — Ну, хотя бы с соседями... — С волчьими отпрысками?       Маша грозно упёрла руки в боки и стала походить на закипающий чайник: — Так, не поняла! Ты что-то хочешь возразить?! — Нет, ничего... — Митяй отвернулся, вновь переводя внимание на пейзаж за окном. Тоскливо было и тошно от одной мысли, что где-то там веселятся его друзья, а он тут... Вот он и ёжился больше, чем обычно.       Несмотря на то, что ярмарка приезжала именно в их деревню не каждый год, Маша не разрешила козлёнку пойти с ней. Остальные остались со старшим братом лишь из жалости, но он знал, что долго они не продержатся, и уже на следующий день побегут без него смотреть представления уличных музыкантов...       Вдобавок ко всему, у мамы появились новые любимчики... Просто кучка оборанцев — и это их она жалеет?! К ним ходит каждый день и отдаёт пряники, предназначенные родным детям?!       Вот, что думал обо всём этом Митька, когда рушился его привычный мир... В один миг всё перевернулось с ног на голову. В один миг рухнул тёплый и доброжелательный дом, который он знал. И теперь вместо заботы ему наотвали суют пряник в рот, лишь бы он заткнулся и отстал...       Несправедливо! Это несправедливо! — Ну всё, я пошла, — Маша нарезала ароматный вишнёвый пирог, собрала оставшиеся пряники в кулёк и уже подошла к порогу. Козлята проводили её с плохо скрываемой тоской и грустью в глазах – пирог они, видно, попробуют не сегодня... — Скоро буду, не скучайте.       Стоило двери закрыться, как Митя спрыгнул с подоконника и заходил взад-вперёд. — Ага... Как же. Будет, только не с нами... — Ты чего? — испуганно косится на него Гога, никогда не видевший брата таким озлобленным. — Ну и дурак ты! — он останавливается и прикрикивает на него, крепко сжимая ладони в кулаки, — Неужели не ясно: она к своим ненаглядным сиротам побежала. А на нас теперь ей плевать! Кинула она нас! — Не говори так! — топнула ногой Марта, — Мама никого не бросит! — И ты туда же! Дура наивная! — он корчит ей гримассу, и девочка не выдерживает, грозясь: — Совсем страх потерял! Я маме расскажу! — Да пожалуйста! Жалуйся, сколько хочешь! Всё равно меня здесь уже не будет! — К-как это? — Гога подходит к нему, хлюпая носом, — Ты же не уйдёшь?!       Митяй не подумав это ляпнул, но теперь, когда все на него уставились, ожидая ответа, он сделал уверенное лицо и громко отчеканил: — А может и уйду! Буду сам жить, а! Как вам?! — Братец, у тебя крыша поехала, — спокойно сказал ему средний из мальчиков, отложив в сторону недорешанный сканворд. — Это у кого это поехала?! Тебе в зубы прописать?! — Лучше прописи пропиши... Совсем головой не думаешь. Что ты есть будешь? Где спать? Тебя в первый же день убьют разбойники. А если нет, то ночью замёрзнешь... — Ну и пусть! — крикнул он ему через плечо, быстрым шагом проходя через центр комнаты, отпихивая братьев, — Я лучше умру, чем это терпеть буду! А вы сидите дальше, как дураки, и ждите, когда вас бросят! — Из всех нас ведёшь себя по-дурацки только ты! Никто нас не... — мальчик не успел договорить: в щёку ему прилетело что-то тяжёлое.       Темноволосый швырнул в него статуэтку с полки, и, к счастью, та оставила после себя небольшой ущерб в виде ушиба, а не выбила зуб или чего похуже... — Спятил?! — его за руку хватает Марта, — Ну всё, допрыгался! Я тебя в чулане закрою! — Попробуй поймать сначала! — с этими словами Митя вырывает руку и на всех парах бежит к лестнице на чердак. Следом за ним пускается в погоню старшая сестра и братья, желающие лицезреть итог их битвы.       Мальчик забирается наверх, и видя, как Марта наступает на ступеньку следом, быстро захлопывает дверцу. Замка тут нет, так что он складывает сверху сломанные стулья и всё, что найдёт на чердаке. — Митяй! Митяй, открой, кому сказала?! — снизу начинают долбить и кричать, пока он отходит назад от своего сооружения.       Надолго этой баррикады не хватит. Нужно что-то делать, что-то придумать... — Попался! — скинув с крышки все вещи, Марта таки забирается на чердак, но... поздно.       Пусто и тихо. По углам клубится тьма, и только через пыльное окошко попадает блеклый дневной свет. Сейчас оно распахнуто настежь, и можно легко догадаться... — Он всё-таки сбежал... — тихо констатирует средний брат, поднявшись к ней, — Невероятно! — Но... Это же плохо! Что нам делать, Аст?! — Не переживай. Побегает маленько, перебесится и вернётся... С ним всегда так. — А если мама узнает... Нам и влететь может. — Не узнает. Скажем, что он спать пошёл, — мальчик поправляет рубашку, к которой так и норовит примагнититься чердачная пыль, поднявшаяся от их прихода, — Положим подушек под одеяло... А когда он вернётся, сделаем вид, что ничего не было. — Ладно, так и поступим, — Марта выдыхает, прикладывая ко лбу ладонь, — Хорошо, что ты такой сообразительный у нас... Не то что этот!...       Козлёнок опускает голову: — Ты знаешь, почему он такой. — Ну ты ведь нормальным вырос! А Митя... — Митя был старше меня, когда случилась... беда. Я почти ничего не помню, а он — да. Поэтому ему тяжелее. — Тц, ну и что?! Я тоже, между прочим, всё помню! — она крепко сжала кулаки и отвернулась, пытаясь не показывать намокшие глаза, — Но не веду же себя, как... как... — Сказочный дурак? — грустно улыбнулся ей Аст, кладя руку на дрожащую спину. Марта немного успокаивается: может, прав брат. Не стоит сейчас переживать только потому, что Митя снова учудил. Не первый и не последний раз с ним так.       Не последний ведь, да?              ***       Приближаясь к первым цветастым шатрам, можно было лучше различить музыку и гул голосов: люди ходили толпами, перетекая от одного места к другому, то притормаживая, то ускоряясь при виде чего-то интересного.       Поначалу в этот поток попал и Митька. Он еле-еле поспевал за общим темпом, но чаще попросту жался по краям, чтобы его случайно не затоптали.       Он совсем не так себе представлял...       Ему было, кажется, шесть, когда родители впервые взяли его на ярмарку. Тогда отец посадил его на плечи и носил, показывая самые интересные места. Но тут мальчишке приходится самому прилагать усилия, чтобы поглазеть на самое интересное, будь то артисты в странном гриме, мимо проплывающее облако из воздушных шаров, диковинная заводная игрушка или просто разноцветный прилавок душистых специй.       Тем не менее, всё это Митяй рассматривал с невероятным восторгом, повторяя про себя злорадно: «а вот если бы я остался, ничего бы из этого не увидел!»       Старший сын козы был очень гордым — прямое сходство. Он не просто считал себя умнее братьев и сестёр, но ещё и умнее многих взрослых. Часто Митька проходил возле участков, сунув руки в карманы шорт, и наблюдал за сгорбившимися на грядках соседями. И зачем им это? Просто купите вы себе эту капусту!       Как что-то купить, и откуда вообще берутся деньги он, правда, пока не задумывался... — Эй, малой! Поди сюда, не бойся! — его окликнул незнакомый голос, и Митяй оглянулся: звал козлёнка какой-то незнакомый гусь за прилавком. — Чего вам? — угрюмо спросил он, подойдя ближе. — Бери яблоки! Вкусные, сладкие! — Можно? — недоверчиво спрашивает козлёнок, однако улыбка быстро сменила его напускную серьёзность, когда продавец кивнул: — Можно, — гусь кидает ему фрукт и странно подмигивает.       Но Митяй не обращает внимание и смачно надкусывает яблоко. Сладкий сок бежит по губам, и ему приходится наклониться, чтобы он стекал по подбородку и капал на землю, а не на одежду. В таком забавном положении он делает два шага от прилавка, на прощание кидая: — Спасибо, дядь! — Ты куда? — голос приветливого гуся мгновенно меняется, он сводит лохматые брови, — А платить кто будет? — Платить? — ошеломлённо уставился на него козлёнок, и из его открытого рта едва не вываливается кусок яблока, — У меня денег нет. — Пусть родители заплатят! — Но вы сказали, что можно взять! — Заплатив, конечно! Ты думал, что я тебя просто так угощаю?! Это ярмарка, парень!       С этими словами гусь вышел из-за прилавка и стал с недовольным шипением надвигаться на Митяя, а тот попятился назад, предприняв последнюю попытку решить всё мирно: — Вот, возьмите назад! — Зачем мне твоё надкусанное яблоко?!       Попытка не увенчалась успехом, и тогда козлёнку пришлось дать дёру. Распихивая прохожих в разные стороны, перепрыгивая ящики и бочки, а иногда случайно роняя и то и другое, он помчался прочь от злосчастного прилавка с запретными плодами. Ну а гусь преследовал его недолго: товар без присмотра оставить он всё равно не мог.       Но он решил напоследок припугнуть, чтоб неповадно было: — Я тебя найду, мелкий воришка!       Митяй, конечно, не хотел воровать. Это вышло случайно! И он не мог просто пойти домой и признаться во всём, а потом ещё и попросить денег... Тогда бы она точно его разлюбила, заперла в чулане и стала морить голодом, чтобы точно чужие яблоки хомячить отучился...       Перепуганный этой мыслью до чёртиков, Митяй продолжал бежать. Бежал и бежал, путая следы, ныряя в разные торговые ряды... И наконец выдохся. Но страх заставил его не просто остановиться, а забиться в щель, в дыру...       Так он и оказался в большом жёлтом шатре.