Колыбельные

      Минувший день оставил после себя прогорклый привкус. Кто бы мог модумать, что всё произойдёт так быстро… Без особого повода ненависть закрутила их в безумном танце, и чтобы его прервать, должно случиться, по меньшей мере, чудо…       Сначала Серый ликовал. Конечно, ведь он наконец показал этой зазнавшейся мамаше, где раки зимуют. Поставил на место всю нешуганную козью семейку… Он ведь так долго мечтал об этом.       Так почему ему теперь совсем невесело?       Ближе к ночи его сковало что-то удушливое, тяжёлое. Какое-то гаденькое чувство, будто он окунулся в тухлую воду.       Да что ж это такое?!       Наверное, просто нужно выйти подышать свежим воздухом. Немного отвлечься. И это мерзкое ощущение пройдёт, точно пройдёт. Он ведь сделал всё правильно, теперь всё по-честному… Это разве не справедливость?        Серый вышел на улицу. Ночью можно — никто его не увидит. Гуляй хоть до восхода солнца, броди, где вздумается. Свобода.       Будь его воля, наверное, жил бы в лесу один. Ведь только так можно обрести равновесие, чтобы жить спокойно. Чтобы от него наконец все отстали. Но судьба распорядилась иначе и вручила ему сначала осиротевшего племянника, а затем ещё двух приблудышей бонусом… Тоже осиротевших по разным причинам. И теперь волк уже просто не мог быть одиночкой, не хотел. Не знал, как жить иначе.       И всё-таки он всё ещё был одинок, даже среди своей небольшой стаи. Они ещё дети, с которыми нельзя поговорить о многом: о жизни, о былых временах, о страшной участи, уготованной каждому. Нельзя с ними обсудить какие-то неурядицы и проблемы — у них же ветер в голове всё ещё гуляет! Одним словом, не мог он пока ещё с ними говорить по душам.       Так что для Серого лучшим компаньоном в душевных поисках неизменно была только луна, всегда молчаливо сопровождавшая его на нелёгком жизненном пути. — Ясно, — пробормотал он, то ли посмотрев на чистое небо, усыпанное звёздами, то ли подводя итог размышлений в своей голове.       Ночь и впрямь была ясной. Такой ясной, что можно было различить даже самые отдалённые домики на фоне чёрных деревьев. Он медленно бродил по тропинкам, наконец-то рассматривая живописные окрестности не с высокой башни. — Какого чёрта… — вырвалось у него невольно, когда он проходил мимо озера. В мягком лунном свете он видит очень уж знакомую фигуру на мосту, — Что она тут только забыла…       И правда. Что коза одна делает ночью у озера? Тоже прогуливается или…       В голову ему стрельнула неприятная мысль. И отмахнуться от неё оказалось не так уж и просто. Всё-таки, он видел, какая у неё непростая жизнь… И хоть коза везде и всюду светит своей улыбкой, вдруг это просто наигранная маска?       Серый притаился за кустами. Неужто и правда решила свести счёты с жизнью?       Не его проблемы. Сама виновата.       Коза всё стояла, оперевшись руками на перила. Неподвижно, словно мраморная статуя. Голубоватый лунный свет и правда делал её похожей на что-то неживое и таинственное.       Будто случайно Серый подошёл ближе. Он стал слышать обрывки каких-то фраз… Оказалось, что коза говорит сама с собой: — Кажется, я жестоко ошиблась… Что мне делать? — А мне-то откуда знать?       Он сам не понял, как оказался у начала моста. И как у него вырвались эти слова. Почему, почему он просто не прошёл мимо?! Эта коза обещала его (и неоднократно) проткнуть рогами, так зачем он полез на рожон?! Неужели ещё надеется как-то исправить, выровнять их взаимоотношения?..       Не-ет, она его ненавидит, и с этим уже ничего не попишешь…       Возможно, он просто хотел удостовериться в этом. В том, что она не будет больше никогда вести с ним мирную беседу. — Ты?.. — каким-то непривычно хриплым голосом говорит она, — Что, пришёл поиздеваться?       Ну да, ожидаемо. Теперь она только и ждёт от него какой-нибудь подлянки… — Отнюдь, — спокойно отвечает он, поворачиваясь к ней спиной и облокачиваясь на перила, — Как будто мне заняться больше нечем, кроме как спорить с козами…       Он всё ждал, когда же она выйдет из себя, когда закричит и прогонит его, осыпая проклятиями… Но этого всё никак не происходило. Она даже не повернулась к нему, когда Серый подал голос. — Если не станешь глумиться, тогда зачем пожаловал? — равнодушно произносит она, всё также глядя в воду.       Он уходит от ответа: — То же могу спросить у тебя, — пытается он говорить непринуждённо и даже с усмешкой, как будто ничего не происходило, — Что, решила поплавать? Я конечно всё понимаю: пятеро детей, дом, хозяйство, но… — Так ты подумал, что я пришла сюда топиться? — в её голосе промелькнули нотки удивления. — Да нет, — отмахивается Серый, но чтоб уж наверняка удостовериться… — Но кто ж вас, коз взбалмошных, знает?       Краем глаза он видит, как она запрокидывает голову. Что бы это значило? Она действительно рассердилась, или смеётся над ним? Если уж выбирать, то лучше первое… — Не ожидала… что тебе не плевать на чужие жизни.       Она сказала это с таким презрением, с таким пренебрежением, что Серому действительно стало очень обидно. — Ну, знаешь ли! — не смог он сдержать возмущения, — Если ты волк, это ещё не значит…       Маша вдруг перебивает: — А это тут при чём? — Да как при чём, — теперь он её не понимает, — Вы ведь во всех бедах вините нас. — А… Ты верно подумал, что раз тебя невзлюбили, так это потому, что ты волк? — Ну конечно! Почему же ещё? — недоумевающе воскликнул он, нервно закуривая трубку, — Чуть что, так сразу у всех волк виноват… — Ну, видно не у всех… Да будь ты хоть волком, хоть козлом, хоть сусликом — не важно! — Как это не важно?! — А вот так! Ты не думал, что тебя не любят не потому, что ты волк, а потому, что ты — сварливый, угрюмый, вздорный, бессердечный сухарь?       Сказать такое ему в лицо было не просто смело — это было пипец как смело… И как она нашла столько красочных прилагательных, чтобы описать его? — М-да, а ты не из робких, — произносит он, одаривая её мрачным взглядом, который в призрачном свете казался чуть ли не зловещим, — И не боишься ты мне такое говорить? — А чего мне бояться-то? — уверенно выдаёт тётя Маша, заставляя его впасть в ступор, — Не съешь же ты меня теперь, в самом деле, коль пришёл сюда проверять, не стану ли я прыгать в воду.       Это тупик. И что дальше делать то? Упёрлась рогами и всё тут! Не боится, не уважает его, хоть ты тресни!       Серый действительно вспылил. Не от её слов, а от бессилия. От того, что какая-то коза, чёрт бы её побрал, без тени сомнения говорит с ним на равных. Так, будто он вообще не волк, а мышь полевая! — Совсем не боишься? — он вдруг оказывается с ней на мосту, практически дышит в спину, — Неужели думаешь, что рога и копыта тебе помогут?       Но Маша даже ухом не повела. Прямо позади неё был хищный зверь, который в силах если не порвать её вклочья, то точно попортить милое личико. Может, она этого просто ещё не понимает? — Совсем, — коза поворачивается и снова смотрит прямо ему в душу этим взглядом… Без капли сомнений, испуга или чего-то, хотя-бы издали напоминающее страх, — Ведь если тронешь меня, тут же вся деревня ополчиться против тебя и твоих ненаглядных волчат, — она молчит пару секунд, а затем добавляет с наглой издёвкой: — Ты ведь не хочешь, что б вас выставили, как провинившихся дворняг?       Когда она угрожала ему впервые, он подумал, что это просто показуха. На их ссору ведь смотрели все соседи: она не могла ударить в грязь лицом перед ними. Но если вспомнить, если подумать, в ту ночь, когда он разведывал обстановку у их дома и услышал её пение, она вышла к нему, и тоже без толики ужаса высказала в лицо своё недовольство. Иной бы заперся покрепче, а то и забился бы в угол в ожидании рассвета…       Но не тётя Маша. — Даже не знаю, смелая ты, или просто глупая, — выдыхает он, отходя на пару шагов к другому краю с перилами. — Точно не глупее серого волка, который в первый же день вздумал браниться со всеми, — коза от него гордо отворачивается. — Тц, как будто мне этого так уж хотелось… Ты, верно, не понимаешь. — Чего же я могу не понимать? Я знаю, что наши дети повздорили, и что ты обозлился на нас из-за того, что мы не стали перед вами стелиться… Извинения не в счёт. Но ты продолжаешь точить зуб на моего сына… — голос её снова из спокойного переходит в суровый, — Однако знай, что каким бы он ни был, тебе на съеденье я его не отдам, даже не мечтай! — Пха, на съеденье?! — он уже не знает, смеяться ему или плакать от таких заявлений, — Ты правда решила, что я хочу сожрать твоих козлят? — Ну… — Маша замялась. Теперь, когда она озвучила вслух свои опасения, они стали казаться ей нелепыми. . — Фу, как примитивно… — Серый скорчил гримассу отвращения. Она поняла это, даже не поворачивая головы. — А про козлячье рагу?! — припомнила женщина крайне сердито. — Да я ж просто пошутил! — хохотнул он. — Пошутил?! — Да! Ну и хотел припугнуть твоего сынишку немного… — Немного?! Да он теперь отказывается от тушёных овощей! — Маша неожиданно стукнула кулаком по перилам, — И это называется припугнул?! Что не так с твоим чувством юмора? — Оно в порядке. Такое же, как у всех волков, — ехидно скалится Серый, — Да ладно, это ему на пользу пойдёт. Научится старших уважать… А если вдруг опять вздумает из рогатки палить по спящим соседям, я его снова… — Минутку… — Маша прервала его, обернувшись, — Он в тебя выстрелил? Из рогатки? — Тебя это удивляет? — невесело признаёт он, машинально потирая рассечённую переносицу, — Могу сделать для тебя ещё парочку таких «открытий». Или после того, что было днём, ты ещё думаешь, что твои козлята на такое не способны? — Не надо наговаривать на всех них… Митяй и правда повёл себя жестоко, но остальные… Они не… — Ой, да ладно, коза, — саркастично протягивает он, выдыхая горький дым, — Они все стояли и смотрели. А потом влетели в драку, так что среди них невинных нет. — Среди твоих оболтусов тоже, — Маша легко парирует, — Это ведь волчонок налетел на Митяя с кулаками… — Его зовут Нэл. И что б ты знала, он даже ни разу не ударил твоего… Слишком добрый для драк и перепалок. Сколько я его ни учил, он всё равно нормально за себя постоять не может… Не говоря уже об остальных двоих. — Хочешь сказать, что твои шалопаи на самом деле паиньки? — хитро улыбнулась она, явно принимая его слова скептически. — Может они и шалопаи, но вот только точно не хулиганы, — серьёзно отвечает Серый, наблюдая за изменениями в её лице, — У них никогда не было ни большого дома, ни просторной игровой площадки, ни высоких качелей, но они всё равно добры и готовы помогать друг другу.       Услышав это, тётя Маша ненадолго притихла. И правда, ситуация совсем не в пользу её детишек… Иногда, возвращаясь пораньше домой, она обнаруживала, что старшие игнорируют младших, а те, чтобы хоть как-то развлечься, наводят в доме беспорядок. А ещё пару раз она заставала их драки… А что ещё происходило, когда её не было дома?       Разговор помог ненадолго отвлечься от самокопаний. Но в конце концов он привёл её обратно к тому же… — Ладно, ты был прав… Я плохая мать. Ну что, доволен? — с её розовых щёк уходит краска, и всё лицо кажется теперь каким-то безжизненным. В чёрных опущенных ресницах затаилась горечь.       Нет, совсем не этого он хотел добиться… Совсем другое ожидал, а теперь то гадкое чувство вернулось и заскреблось в груди с новой силой.       Что это? Неужели муки совести? — Я не смогла уследить за собственными детьми, не смогла донести до них, что хорошо, а что плохо… Они лгали мне, глядя в глаза, притворялись, что слушают… Какая же я дура, — она как-то грустно, почти истерически засмеялась, закрывая ладонью глаза, — Мне даже лгала старшая дочь, которой я доверяла приглядывать за младшими… А сегодня оказалось, что она только прикрывала их от меня. Какой же нужно было быть слепой, чтобы не увидеть…! — Ты не плохая мать, — вдруг перебивает её поток самооскорблений Серый, — Просто мать, которая слишком любит своих детей. Это не плохо, просто они очень уж к этому привыкли… Но ведь избалованность не приговор, всё ещё поправимо. Так что хватит, ещё успеешь себя возненавидеть. Лучше подумай, что сделать, чтобы исправить ситуацию. — Я… — словно опомнившись, неловко проговаривает она, — Прости, не следовало… вываливать это. У тебя своих забот полон рот.       Серому даже показалось, что она испугана. Сейчас? Почему? Боится, что он станет её за это презирать? Он же не какое-то чудовище, чтобы насмехаться над несчастной козой! Хоть и мог бы, но не станет — у волков тоже есть свой кодекс чести… — Да всё нормально, дурёха, — закатывает он глаза, вздыхая, — Как дитя малое, чесслово!       На её бледное лицо возвращается тёплая улыбка. Вернул ей всё-таки фразочку, серый плут… — Значит, это был не сон. — Что? — удивляется он, — Конечно нет. С чего ты взяла только… — Потому что это было странно. — Ничего странного. Кроме того, что ты зашла ко мне со спины и напугала… — Напугала? — чёрт, её это развеселило ещё больше. А впрочем, пусть пока радуется, — А ты помнишь, почему я вообще вышла? — Потому что инстинкт самосохранения отшибло?       Маша лукаво улыбается, пытаясь его поддеть: — Нет. Потому что ты подпевал. — Я? — усмехается он, — Вот это тебе точно приснилось. — Нет-нет, я помню. Это точно был ты! Твоё завывание сложно с чем-то перепутать! — Это кто ещё завывал?! Это я-то?! Сама фальшивишь, будто чайка где-то умирает. — Ага! Так ты всё-таки признаёшь!       Теперь кажется, что она вообще на него больше не сердится… Лишь беззлобно дразнит, проверяет на прочность: — Ну и? Почему ты выл у меня под окнами?..       Серый и правда не ждал такого вопроса, хотя он должен был напрашиваться сам собой… Ну правда, почему? Иногда он совсем не отдаёт отчёта в своих действиях. И как объяснить это до раздражающего любопытной козе? — Инстинкт, — выпаливает он после некоторой неловкой паузы, — Мы, волки, знаешь ли, очень музыкальны. — Серьёзно? Так на луну вы поэтому воете? — Что за глупые стереотипы?! — его аж передёрнуло, — Конечно нет! Это просто давняя традиция предков, но сейчас так никто не делает… И всё равно продолжают ползти нелепые слухи. — Что за традиция?       Хотелось ответить «любопытной Варваре на базаре нос оторвали», но тогда их разговор потеряет последние нотки серьёзности и станет действительно каким-то детским. — Ну? — нетерпеливо говорит она, сверля его взглядом. — Да так я тебе и сказал… — Ладно, скряга. Не хочешь — не говори… И про колыбельную тоже, — Маша многозначительно обвела его взглядом, а затем странно замолчала…       Ему стало не по себе от мысли, что коза ему не поверила. Надумает вот себе всякого… Нет, лучше уж он скажет правду. Не так это и страшно… — Я услышал знакомую мелодию и… В общем, не смог устоять. — Что? — тётя Маша распахнула глаза от изумления, — Она тебе нравится? Тебе нравятся колыбельные? — Не все, — неохотно отвечает он, — Только эта. — Почему так? — она смотрит на его недовольное лицо и добавляет, — Да ладно, это же не какой-то вселенский секрет, волк! Что от тебя убудет? Или ты просто хочешь казаться очень загадочным? Тогда ладно: сделаю вид, что заинтриговал.       Дразнит, берёт на слабо… А он ведётся, как какой-то несмышлёный мальчишка. — Ничего я не хочу… Просто в этом действительно нет никакой тайны, которую ты ожидаешь услышать, — он выдыхает клубы дыма, которые в лунном свете кажутся белыми и очень мягкими… Однако ж запах у них всё тот же — тошнотворный, — Не люблю я всякие истории, где мы злодеи.       Маша непонииающе моргнула… Уставилась на него, как баран на новые ворота. Вот же недогадливая коза! Или она только сделала вид, чтобы помучить его подольше? В любом случае, пришлось разъяснять: — И ладно сказки, ладно частушки, но… даже колыбельные. Ну, знаешь, «придёт серенький волчок и ухватит за бочок» или «тише, тише, рядом волки»… Неужели с самых пелёнок детям обязательно это внушать? А потом они вырастают и…       О, теперь, судя по взгляду, она начинает понимать… — Поэтому мне не пели колыбельных. Кроме этой. — Мир полон тишиной… — шепчет она под нос едва различимо. — Мир полон тишиной, да…       Он смотрит на неё несколько секунд, а она смотрит на него. Иным, жалеющим взглядом… Серый поёжился: если она теперь будет относиться к нему, как к какому-то несчастному калеке, лучше б он помалкивал. — Что ж, полагаю, пора расходиться, — говорит он, потягиваясь… Маша видит, что его лицо вновь принимает этот непроницаемый вид, а глаза закрываются на железный засов, — Всего вам… — Спокойной ночи, — всё-таки говорит она, глядя на удаляющуюся от неё спину волка.       А он кидает ей в ответ лишь угрюмое «угу». Ну и тип… Казалось, что наконец-то они нашли общий язык, и на тебе! Надо ж было ему всё испортить в конце… Или это она сунула нос, куда не следовало, залезла своими копытами в ранимую волчью душу? Кто ж теперь знает. Поди разбери, что у этого соседа на уме…