Колыбельные

      Они долго стояли на расстоянии десяти шагов друг от друга. Рассматривали, будто хотели убить взглядами. Но так не могло продолжаться вечно... хотя бы потому, что бедный Митяй уже практически задыхался.       Маша шагнула вперёд, медленно и чётко произнося: — Опусти его на землю.              Козлёнок тут же заулыбался: — Слыхал? Убери свои грязные лапы, пока снова не получил! — А вы помолчите, Дмитрий Харманович, — неожиданно и резко прервала его коза, — Ещё неизвестно, кто здесь получит.       Мальчик свёл брови домиком и притих... Не ожидал он такого.       А Серый, напротив, был очень даже рад. Он спросил, вложив в голос столько сарказма, сколько смог: — Неужели справедливость всё-таки восторжествует? — Я же сказала: неизвестно, кто здесь получит, — Маша отвечала несвойственным себе низким тембром, — Но я уже так думаю, что все. Если ты немедленно его не отпустишь.       Волк ещё несколько секунд смотрел ей в глаза: теперь они напоминали два тёмных омута без бликов. В её мрачном выражении лица залегла скрытая ярость, угроза и... разочарование. Казалось, что любой, кто сейчас на неё косо посмотрит, вскоре превратится в дырявый шашлык.       Проверять это не хотелось. — Стоять, — Серый опустил козлёнка на землю, но тут же крепко ухватил за плечо, когда тот попытался сбежать, — Мы ещё не закончили.       Митяй больше не дёргался. Понимал, что если вдруг что, ему и голову оторвать могут. И не факт, что это сделает волк. Возможно, этим с удовольствием займётся потом мама... Он никогда её такой не видел. Никогда не слышал, чтобы она с кем-то так говорила. Не просто с недовольством, а действительно угрожающе. Неужели она всегда была на это способна? — Хм, так что будем делать? — крикнул ей Серый, поднимая не занятую руку, — Будем и дальше стоять? Или попытаешься убедить меня всё простить твоим отпрыскам?       Маша выдержала паузу, прежде чем серьёзно сказала: — Нет. Они провинились, и для них должны быть последствия. Правила одинаковы для всех...       Козлята шокированно переглянулись, вытаращив глаза. Такое же выражение лиц было у младших подопечных Серого: они ожидали чего угодно, даже то, что коза действительно поднимет волка на рога... но не того, что согласится с ним. После всего, что было. Что могло измениться? — Надо же, — воскликнул он, — Смотрите, кто тут поумнел! Не изменяет ли мне слух? Можешь сказать погромче? Хочу ещё раз насладиться этим чудным моментом!       Маша тяжело вздохнула, даже зарычала, хоть ей, как козе, было это не положено. Но, как говорится, с волками жить – по-волчьи выть. — Слушай, эм... — начала она, но запнулась. Называть сейчас его просто «волк» было глупо после того, как она, вроде как, ему уступила. Пока что. — Серый, — учтиво подсказал он, давя эту довольную улыбочку.       Бесит. Бесит до невозможности!       «Терпи, Маша. Терпи», — повторяет она про себя, — «Это для всеобщего блага». — Серый... Ладно. Мы должны как-то уладить конфликт... Думаю, стоит начать с починки забора. — Пф, плевать мне на забор. Думаешь, поставишь три палки на место и всё? Все всё забудут и станут жить припеваючи душа в душу?       Маша чувствует, что пожалеет об этом вопросе, но всё же спрашивает: — Чего ты хочешь? — Извинений. Так, чтобы все это видели и слышали, — опускает голову, глядя на неё исподлобья пронзительно. Он чувствует, что вот-вот вытянет крупную рыбу, поэтому уже победно улыбается. — Хорошо, — она была готова с этим смириться. Не так уж и страшно, могло быть куда хуже, — Прости меня... Признаю, была не права... — Не-не! — мужчина перебивает её, наигранно возмущаясь, — Не мне. Им.       Серый указывает на свою шайку, жавшуюся за его спиной. Женщина переводит на них взгляд: — Ребята, я перед вами виновата. Я просто хотела думать, что... — Маша на мгновенье замолчала, поймав себя на том, что пытается оправдаться.       Что бы она им сказала? Что логичнее было поверить своим детям, нежели каким-то беспризорникам? Может и так, только это могло бы сработать, если бы она не видела, что сделал Митяй. А она видела. Давно уже видела. — Надеюсь, вы сможете меня понять и простить, — она говорит это действительно искренне. Настолько, что троица чувствует себя крайне неудобно и начинает играть в переглядки. — Что вы, не стоит! Мы всё пони... Ауч! — начинает говорить Рассул, но тут же получает подзатыльник от Серого. Остальные видят это и отступают на шаг назад. — Никакой жалости к врагу, — цедит мужчина сквозь зубы, чтобы уж точно дошло до всех, даже до племянника.       Ребята утихли и едва ли не виновато поникли головой. Лишь Нэл, который каждое слово дяди воспринимал как закон, как заповедь, покорно кивнул и вновь заулыбался: — Мы подумаем над вашими словами. Возможно.       Серый довольно оглядывается, выкуривая трубку, и чуть приподнимает Митяя за локоть: — И этот пусть тоже.       Козлёнок непонимающе заморгал. Ему сейчас было трудно соображать в таких условиях: мозг ещё недостаточно вновь насытился кислородом, а рука побелела и затекла в крепкой когтистой хватке. Он в отчаянии взглянул на братьев, на старшую сестру, которая наблюдала за всем издалека... и на маму. Но та не шевелилась. Лишь внимательно, но строго на него смотрела, изредко вздыхая. — Мить, — первым подал голос Гога, хоть его и считали самым пугливым из всей пятёрки, — Сделай, что он просит.       Слова волка совсем не были похожи на просьбу. Он просто не умел просить...       Тем не менее, Митя разомкнул сухие губы. Он уже устал бороться. Может, если бы его поддерживала мама, он бы ещё попытался пободаться, ну или хотя бы пнуть волка разочек-другой между ног, но... Теперь не хочется. — Простите, дядя Серый. Я больше так не буду, — тихо-тихо говорит он, опустив потухший взгляд.       Почему-то только сейчас он стал похож на... на ребёнка. Обычного, такого же, как и все. Без этой нагнанной самоуверенности, без пафоса, зловредности... И непомерного эгоизма. Просто мальчик. Маленький и беззащитный в его сильных руках. — Хм, ну что ж, — хмыкает Серый после нескольких секунд раздумий в тишине, — Топай к своим. И скажи спасибо мамочке.       Митяй уже даже не поверил, что его отпустили. Ему потребовалось полминуты, чтобы осознать это.       Медленно, так, будто идёт на эшафот, он подошёл к Маше. Но та не обратила на него особого внимания, не бросилась с объятиями и причитаниями. Лишь мельком осмотрела руку и шею, где красовались красные следы. — Жду завтра в восемь у забора, — кидает напрощанье Серый, подняв руку, — Прихватите гвозди и молоток.        ***        Маша знала, что дети любят фантазировать и приукрашивать правду. Но фантазировать одно, а лгать, глядя прямо своей матери в глаза – совсем другое... Знала она и то, что мальчишки бывают теми ещё задирами и драчунами.        Почему-то женщина думала, что всё это не про её козлят.       Сейчас они сидели за обеденным столом в полной тишине. Впервые. Она просто не могла говорить, даже смотреть на них было тяжело, иначе вновь накатывала обида и злость.       Ну почему всё обернулось именно так? — А... а где пирожки? — дрожащим голосом спросил кто-то из младших. — Обойдётесь сегодня, — мрачно произносит она, не поднимая взгляда от тарелки, наполненной до краёв уныло-серой кашей. — А-а завтра будут? — переспрашивает жалобно. — Не будет! — выпаливает она резко, будто некий внутренний зверь, которого долгое время морили голодом в заточенье, сорвался с цепи, — Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра! Вы хоть понимаете, что наделали?!       Козлята молчали, опустив взгляды в тарелки – не могли смотреть маме в глаза, потому что больше не находили в них прежнюю заботу и любовь. — Ты! Ты, Митя! Зачем ты туда пошёл?! Зачем полез на рожон, тебя ведь могли... — женщина больше не могла этого выносить. С отчаянного крика она переходит на всхлипы. По веснушчатым щекам скатываются крупные капли слёз, — А ты, Марта? Ты же оставалась всегда за старшую... Почему же ты их отпустила? Почему пыталась меня обмануть, удержать? Ты же знала, что это до добра не доведёт, так неужели желала брату зла?... — Мама... я... я... — глаза её тоже наполняются влагой, девочка судорожно и часто дышит носом, пытаясь выдавить из себя хоть какие-то слова, но её перебивает Митя: — Я сам решаю, куда мне идти, потому что я старше неё! Не нужна мне сестра, чтобы везде таскалась и присматривала за-       Его обрывает хлёсткий удар по губам. Мальчишка не понимает, что произошло, и поначалу смотрит куда-то в сторону... Но когда боль проявляется, он медленно поворачивает голову: Маша, задыхаясь от ужаса осознания того, что только что сделала, испуганно смотрит на своего сына. И тут же вскакивает со стула, пытаясь подойти и обнять, но Митя выскальзывает, крича истошно: — Это несправедливо! Несправедливо! Я только защищал нас! — и выбегает из дома, с грохотом захлопывая дверь.       Маша в оцепенении падает на стул. У неё не осталось сил. ***       Кухню и столовую с западной стороны дома озаряет закатное солнце. Тени деревьев удлиняются, будто пытаются достать и схватить того, кто будет проходить мимо. Утащить куда-то глубоко-глубоко под землю, чтобы опутать корнями. Как в страшной сказке.        Но страшные тени растворяются, когда опускаются сумерки. Последний луч болезненно-красного светила потухает за горизонтом, и выходят первые звёзды на розовом небе.       Ночью можно различить все созвездия, если конечно погода ясная. Они нависали над головой, будто кто-то сделал чертёж белым мелом на куске угольной ткани и обернул им всю долину. В городе таких звёзд Маша не видела никогда.       Иногда она вспоминала старые времена и думала, а что если бы они не стали уезжать? Что если бы остались? Бессонными ночами, коих после потери мужа было много, она мучала себя этим вопросом. А мучительным он был из-за напрашивающегося ответа: скорее всего, он был бы жив и здоров. Скорее всего, он сейчас был бы с ними, и уж точно не допустил бы такого...       Харман знал все созвездия: он не был астрономом, но работал в обсерватории и часто слышал лекции. Именно он научил её находить по звёздам стороны света и мог часами болтать о далёких планетах. Волей-неволей Маша всё это запоминала и теперь уже сама рассказывала детям о бескрайних просторах космоса. — Здравствуй, — она устремляет взгляд к этой бесконечности, — Извини, давно я к тебе уже не приходила... Наверное, не стоит тебе рассказывать, как у нас дела. Ты и так наверняка всё знаешь...       Первые пару лет она приходила к мосту у озера, чтобы поговорить с мужем. Когда они только приехали, он сказал: «О, это место прекрасно! Так и выглядит космос», потому что и сверху, и снизу были звёзды – они отражались в тёмной воде. И они часто бывали здесь, пока не родились близнецы – Гога и Тога.       Так на какое-то время пришлось расстаться со звёздами... Ей – ненадолго, ему – на вечность. Но Маше не хотелось так думать. Она надеялась, что он, наконец, смог увидеть свой космос. — Кажется, я жестоко ошиблась... Что мне делать?... — шепчет она, глядя в тёмную воду, усыпанную белыми огоньками. — А мне то откуда знать? — вдруг отвечает ей Серый, материализовавшись у начала моста.