герой погибнет в начале повести

когда Монти протягивает Луне маленький пакет зип-лок с тусклыми разноцветными таблетками, то парню кажется, что именно тогда всё пошло по пизде. сначала он мнётся и перебирает в пальцах свои пепельные прядки, а потом как-то очень странно выдыхает. но всё же берёт, и они закидываются. они живут в каком-то захудалом бедном городишке, что находится за Детройтом, обогнать деревушку, чуть наверх и вы на месте; лето тут иногда палящее, а зима отстойная, кругом безработица, дыры в асфальте и если завернуть налево и поехать до упора на поломанной машине отца Монти, то можно увидеть разруху и помойку. они помнили время, когда были ещё маленькими, как гуляли где-то в мае по городу, он цвёл яркими красками, а солнце падало за горизонт, пожираемое перламутровыми облаками; после дополнительных уроков ехали на перегонки на велосипеде и прыгали с тарзанки в чистое-чистое озеро; как по выходным выбирались с отцами на лодке и ловили здоровущую такую рыбу, руками даже не покажешь, и бежали к матерям, хвастаться. но проходя через заброшенные заводы, в прошлом разразившиеся в пожаре и захватившие на последок счастливую жизнь города и его счастье, пали, вдалеке валяется бездомный, который обмочился, и Луна мечтает сбежать отсюда. он был замечательным мальчиком, порядочным сыном и даже круглым отличником, приносил со школы выполненное домашнее задание на все сто баллов и весёлыми наклейками со смайликами, в подарок от учительницы; с тёмными волосами и лисьими карими глазами с танцующими лучиками внутри, но, когда Монти, тот добрый милый мальчишка из деревни со старым потрёпанным скейтом и порванными кедами, с большой забавной семьёй перекрасился в красный и предложил ему затянуться косяком, то он потерялся и стёр свою личность окончательно — окунулся в пепельный, стал прогуливать школу, в глазах всё потухло, кожа тонкая, словно пергамент с ветками сирени — ярко выраженными венами, и однажды, совершенно случайно, находясь в приступе ломки толкает собственную мать на пол. та встать не может, суставы совсем старые и колени слегка покалывает, Луна смотрит отрешённо, не верит самому себе и его словно одеялом окутывает мелкая дрожь. — мама, прости, я.. «всё в порядке, милый» она улыбается по-доброму, по-матерински ласково, а парню резко становится мерзко, противно от самого себя, ему кость поперёк горла встала под названием ненависть, и он чуть от неё не задыхается. а потом начинает трястись сильнее, уже не сдерживая крупных капель слёз и убегает в страхе. он сожалеет, но не в состоянии что-либо с собой сделать. у Глэмрок какая-то модная стрижка, (была, если быть точнее, десять лет назад) папина кожаная куртка с цепями и пурпурные очки в золотой оправе в форме звёзд, он громкий и эгоцентричный, а ещё до ужаса уморительный, особенно когда под кайфом. парень хороший, только зачем-то носит заточку в кармане, да и в маленький подарок ещё грубый. именно с такими мама Луны запрещала ему общаться и постоянно остерегала. целовала сына в пухлые щёки и снимая кепку, гладила по не успевшим ещё высохнуть тёмным волосам, когда тот возвращался поздно с того чистого-чистого озера с красивыми чудными рыбками и пластырями на ногах. сейчас она судорожно заглатывает спёртый воздух, подрагивает мозолистыми пальцами, перебирая деньги у себя в кошельке, считает сколько осталось и медленно подходит к запертой двери. «выпусти меня, мама, пожалуйста» ножом разрезает пыль в тишине, а женщина неестественно моргает и мотает головой, это было настолько тихо и (не)искреннее, что в груди образуется отвратительное насекомое, которое хочется раздавить, но никак, это и есть жалость. — ну как же, милый, нельзя, ты же ещё.. а потом удар в дверь, неестественное сдавленное мычание и угрозы. — если я тебя выпущу, то ты опять пойдёшь с тем Монти куда-то в тёмные переулки, как же ты не понимаешь, — она не успевает договаривать, дверь потряхивает, а по стене расползается паутинка треснувшей штукатурки, — я же люблю тебя. а Луна чуть ли не воет зверем, его мышцы сводит, кости ломаются, а на виски до звёзд в глазах давит с такой силой, что ему кажется, что он сходит с ума. — это последнее, что у нас осталось, мне ещё нужно отдать долг Клэр, я ей несколько месяцев назад занимала, хотя обещала вернуть через неделю, а ты опять купишь какую-то дурь. она даже переносит кухонный стол к двери, чтобы наверняка, сжимая лёгкое платье в цветочек уже убегает из квартиры, а на прощание ей слышится что-то ненавистное и кажется пожелание смерти. Луна медленно сползает на колени и хрипло плачет. — старая дура, — он тыкает в замочную скважину булавкой и с силой отодвигает дверь с несмазанными петлями, стол неприятно скрипит, и парень хмурится. в комнате пусто, прохладно и злоба витает в закрытых от солнца шторах, его глаза быстро бегают из стороны в сторону, и правда, все деньги забрала с собой, но Луна всегда был сообразительным. — и тупым, — Монти смеётся громко, чуть запрокидывая голову назад, — моего бедного малыша опять наказали и закрыли в коморке, как безжалостно! — закройся, — Луна улыбается и зажмуривается от яркого солнца, — держи давай нормально этот телевизор, а то упадёт. они бегут вниз по горке, передвигая журнальный столик на колёсиках с чёрным телевизором, серебристая гравировка Sony ловит белые лучи и отражается радугой, а люди с удивлением ахают и странно переглядываются. — ха-ха! на абордаж! — Монти коротко спотыкается, отчего Луна хватает довольно-таки тяжёлый ящик, — это старьё, сладкий, ты уверен, что нам за это что-то дадут? Луна молчит. — ну, — он хмуро осматривает телек, проверяет хорошо ли закреплены провода, — это последняя модель, надеюсь, что выдадут тридцатку. седой мужчина выглядит измученным и усталым, он пялится долго на парней и Глэмрок даже кажется, что тот не моргает, совсем сбредил старик. — ну пожалуйста, дедуль, не ломайся, — Монти поднимает вверх очки и вскидывает руки, будто презентует нечто прекрасное, что могло создать человечество вообще когда-либо, — смотри какая красота, самая последняя модель, честно-честно! ни единой царапинки, ни пылинки — р а р и т е т! старьёвщик кривит усами. — мамой клясться не буду, я же не придурок какой-то, — он обратно надевает свои очки и поправляет свою кожаную куртку. — пятнадцать, — отвечает мужчина. — ты издеваешься? — Луна насупился и нагибается вперёд, но его за плечо хватает красноволосый, — да давай двадцать пять, хотя бы. — восемнадцать, — отрезал старик. — ладно, может, двадцать два? — Монти старается улыбаться, правда. — девятнадцать, — он смотрит своими старыми голубыми глазами на них и парню по-прежнему кажется, что тот не моргает. ну точно с ума сошёл. — пиздец, — Глэмрок опускает плечи, — ладно. // они смеются по-тупому, у них трясутся руки и еле как передвигают ногами, которые они вообще не чувствуют. Луна делает последний глоток пива из бутылки, а потом с силой бросает её в грязное озеро, а на берегу валяются дохлые рыбы. они забываются в экстазе, в чём-то непорочном и грязном, Луна копошится в воспоминаниях и видит лишь маленькие обрывки и осколки, а после ничего-ничего. они теряют свои последние сигареты и ползают под заборами, чтобы найти их, а Монти будто специально включает фонарик на своём раздолбанном телефоне и это всё выглядит неправильно, не то, что вы подумали, честно. Луна подмечает сразу и бьёт того по широким плечам, но им обоим до ужаса смешно. смешно так, что они хотят исчезнуть. — а что стало с Фредди? — парень смотрит на пугающее его небо, лицо и губы онемели. — а он взял свои шмотки и уехал с этого города. он, пожалуй, единственный, кто смог это сделать. небось, счастлив сейчас где-то, живёт в красивой квартире и имеет стабильную работу. — а ещё дышит чистым воздухом, — насмехается Луна, но потом продолжил как-то тихо, — я тоже мечтаю сбежать отсюда. — в этом городе мечтать нельзя, — Монти испускает вздох, сидя на сухой пожухлой траве. ответил так грустно и так прискорбно, а от этой фразы у его друга внутри что-то ломается. когда Луну отпускает, но не до конца, он заходит в круглосуточный магазин, находившийся близ реки. на улице очень темно, фонари мигают, и звёзды, как говорил зеленоглазый, рассыпаны крошками кокаина. он бесцельно бродит меж полок, сжимая в карманах серых спортивок последние деньги, ничтожные центы, если быть точнее, и замечает нечто интересное. какой-то парень плавно перехватывает бутылки с соком и журналами с яркими возгласами и фотографиями селебрити со счастливыми глазами и широкими улыбками к себе под ветровку, суёт вишнёвые жвачки и конфеты себе в карман. Луна сцепляет чужое тонкое запястье в своих пальцах и прищуривается. — воровать плохо, — он давит едкий смешок, а на того удивлённо поворачиваются. — да? и что же ты сделаешь? — парень поднимает вверх брови и прикрывает светлые ресницы, — отведёшь меня за ручку к продавцу или в полицию позвонишь? а может мамочке потом пожалуешься? Луна отчего-то смеётся, перед ним слегка всё плывёт, будь он трезвым, то на все сто, нет, сто пятьдесят процентов уверен, что никогда бы не подошёл к какому-то незнакомцу и не строил из себя хуй пойми что. — ничего из перечисленного. может я хочу нечто другое. — неужто на свидание пригласить меня хочешь? — парень вскидывает одну бровь, смотрит на того голубыми глазами и блондинистые волосы падают на лицо. что? // «а может, блять, и хотел» думает Луна, цепляет взглядом одинокую фигуру, что стоит на середине пирса и ни черта не понимает, как жизнь его сюда угораздила. он фыркает, набирает целые лёгкие воздуха и идёт как-то неуверенно, а на него оборачивается какой-то очаровательный парень, убирая за ухо пшеничные пряди, а глаза у него как то чистое-чистое озеро, с рыбками живыми, разноцветными такими. он напоминает Солнце — это последняя мысль, что ударом врезается в голову Луны и ему уже начинает казаться, что этот город не так уж и плох. — я похоже влюбился, — смотрит парень в потолок, лёжа на испачканном матрасе. он покусывает свои губы и тарабанит подушечками пальцев по опустошённому пакетику. — ага, а ещё что, — Монти словно подавился услышанным, чуть ли не задохнулся, а потом вспоминает Роксану. — нет-нет, ты не понимаешь. он такой классный, он.. он.. он типа.. его зовут Солнце и волосы у него такие мягкие, и пахнет от него вкусно, абрикосом, нет, магазином. пиздец, он кароче, — его язык заплетается, а кончик неприятно пощипывает. он всё пялится на этот несчастный потолок, будто смотрит в детскую подзорную трубу с чудными узорами, — он такой, типа, пригласишь меня на свидание, а я такой: чё? может позвоню продавцу и поплачусь об фартучек полиции? а потом мы ели мороженое, а потом, представляешь, нет, блять, ты меня не слушаешь! его глаза. боже. его г л а з а. они напоминают мне о счастливом детстве. последнюю фразу он сказал как-то странно, по-особенному, вложил в неё какой-то смысл и улыбается даже по-другому. Монти делает последнюю затяжку и сплёвывает, он всё ещё вспоминает Рокси. ту красивую девушку с цветной неоновой прядкой, она ходила во всём красном и красила губы в фиолетовый. ей было слегка за двадцать, чуть выше кареглазого, всего лишь на несколько сантиметров и до чёртиков уверенной в себе. Луна был в неё влюблён. по-настоящему, до трепета в груди и трещинах в рёбрах, он дарил ей мелкие, увы, уже успевшие завять цветочки, что срывал у клумб дома престарелых и в тайне посвящал ей свои стихи. она талантливо играла на какой-то там электрогитаре, и также очень громко смеялась. она с Монти и с другими ребятами состояла в юношеской рок-группе, совсем такой малоизвестной, которой, знаете, в сериале и в фильмах подростки сами создают, а потом резко становятся всемирными звёздами и их узнают на каждом углу, ну или они распадаются всего спустя несколько месяцев и каждый, если считать по пальцам — сторчался. (хотя, они скорее всего второе). Луна приходил на каждый их концерт и губы поджимал, когда Рокси дарила ему свою улыбку. она была какой-то всё-таки странной. нет, загадочной, если можно и так сказать, но парень продолжал испытывать к ней тёплые чувства. был влюблён даже тогда, когда отворил липкую дверь, ведущую в её номер, неуверенно переминаясь с ноги на ногу, держа в потных ладонях всё тот же маленький полевой цветок, и увидел девушку застреленной в гостинице. — но он такой классный-классный-классный, — Луна закрывает своё лицо руками. и Монти, кажется, выдыхает излишки дури.