Травник герцогини

Ирисы вянут, едва коснется их голос мой, обрызганный кровью заката. Ф. Г. Лорка

На следующий день Ирэна, против обыкновения, встала поздно — долгая поездка ко двору и переживания её измотали. В Олларию они вернулись уже после заката, но ради кареты маршала запертые ворота открыли. Путь по спящим улицам Ирэна не запомнила — её нестерпимо клонило в сон. После завтрака пришёл юный паж и сообщил, что герцог просит Ирэну спуститься во двор. Заинтригованная приглашением, она набросила на голову мантилью и последовала за мальчиком. Алва в наброшенном на плече колете разговаривал со старшим конюхом, поглаживая шею серой кобылки-мориски. Лошадь стояла смирно, расправив уши, и любопытно косила глазом из-под тёмной чёлки. Ирэна раньше её не видела, но и в конюшню при особняке она заходила лишь раз, навестить гнедого линарца, и к обитателям прочих денников не приглядывалась. — Идите сюда, моя дора, — сегодня Алва был явно в духе. — Эту особу в детстве прозвали Золой, и я не стал с этим спорить, а вы, если захотите, можете выбрать ей другую кличку. Ирэна подошла ближе, осторожно погладила шелковистую кожу, жалея, что не прихватила с собой яблока. Волнистая густая грива цветом действительно напоминала золу. — Она прекрасна. — И не без характера, но строптивым нравом не отличается, а вы умеете ладить с лошадьми и быстро договоритесь. Она поняла наконец смысл его слов и растерялась — не принять подарок было невозможно, но и принять вот так просто было неловко. Зола, словно слыша её чувства, ткнулась тёплым носом в ладонь, требуя ещё ласки. — Зачем вы это делаете? — Делаю что? — Алва усмехнулся. — Золе нужна хозяйка, вам нужна лошадь. Разве что вы собираетесь оставлять без внимания все приглашения, которыми вас неизбежно будут одолевать местные дамы. Все эти охоты, прогулки и Леворукий знает, что ещё. Ирэна об этом не думала — будущее герцогини Алва представлялось ей смутно и всегда подобно её прежней жизни дома или в Алвасете. В Васспарде, окружённая многочисленной роднёй, Ирэна не чувствовала одиночества, а в замке на скале она попробовала вкус свободы. Но здесь, в Олларии, всё было иначе. Матушка посещала приёмы и устраивала их сама. Ирэна помнила, как её привозили сюда зимой для представления в свете, помнила блеск бесчисленных свечей в хрустальных люстрах, шумные залы, музыку и фанты. И ещё помнила, что одного глупого разговора оказалось достаточно, чтобы отравить всё веселье. Она снова погладила Золу, прильнула к лошадиной шее, вдыхая тот особый, всегда успокаивавший её запах здорового животного, сена и дерева. Мантилья соскользнула с волос на плечи. — Разве я не вернусь в Кэналлоа? — А вы хотите? Столичная жизнь пугает сельскую птичку? Воля ваша, сударыня, вы мне казались смелее. Одно испытание вас всё же ожидает — через три дня маркиза Эр-При устраивает приём по случаю своего приезда, и приглашение принято. Ирэна выпрямилась и поправила мантилью. Это просто случайность, напомнила она себе, Алва не может знать ничего о Робере Эпинэ и не знает, в противном случае уколол бы иначе. — Не нужна особая смелость, чтобы посетить званый вечер, всего лишь хорошие манеры, — сказала она холодно. — Благодарю вас за чудесный подарок. — Не утруждайтесь, — Алва передал повод Золы конюху. — Я увидел довольно — временами вы всё же забываете о своих ледяных доспехах, а я забываю, что взял в жёны тростниковую деву. В вашем роду наверняка такие были. — На найери не женятся и детей у них не бывает, — поправила его Ирэна, несколько изумлённая резкой сменой темы и снова утратившая невозмутимость, — или в кэналлийских сказках иначе? — Говорят, они умеют принимать любое обличье, — Алва протянул ей руку, и Ирэна привычным движением вложила в его ладонь свои пальцы. Без перчаток соприкосновение рук чувствовалось иначе — ладонь Алвы была узкой и горячей, с плотными мозолями, и совершенно некстати вспомнился вдруг вчерашний поцелуй, а ещё — как эта ладонь гладила её тело. Непривычное ощущение охватило низ живота, корсаж любимого платья показался отчего-то слишком тесным, а тончайший батист сорочки — грубым. Голова слегка кружилась, словно перед обмороком, а дыхание сбилось. «Не может быть, чтоб я заболела». — Так вот в чём разгадка, — сказала она бездумно, пытаясь совладать со своим телом. — Мой отец, кардинал, все остальные думают, что дело в политике, а вы из тех, кто пойдёт к источнику искать любви у поющих в тростниках. — Любви, сударыня, я не не ищу вовсе, — он улыбнулся криво и зло. — Это удел юнцов и трепетных дам. И кстати, раз уж вы о нём вспомнили, ваш отец намерен осчастливить нас визитом сегодня после обеда. — И вы молчали? — от негодования Ирэна тотчас же пришла в себя, забыв о головокружении. — К слову не пришлось, — Алва подвёл её к самому крыльцу и плавно склонился было к её руке, но Ирэна её торопливо отобрала и удалилась в дом, вскинув подбородок. Ей как никогда требовались спокойствие и ясный разум, а в присутствии Алвы сохранять и то, и другое было решительно невозможно. Лучше всего было бы сесть за инструмент, чтобы излить все чувства, кипевшие внутри и туманившие рассудок. Но клавесина в особняке она не видела, а домовая церковь была заперта, да и имелся ли в ней орган? Ирэна прошлась по своим комнатам, почти решилась спуститься в сад, но увидела в окно знакомую чёрную рубашку и синий платок — по какой-то одному ему ведомой причине герцог упражнялся со шпагой на одной из лужаек, а не на отведённой для фехтования площадке. Она отошла от окна и велела Рамоне задёрнуть шторы. Та усмотрела в метаниях госпожи обычное женское недомогание, кинула на Ирэну сочувственный взгляд и принесла из кухни травяной отвар. Ирэна пригубила из эмалированного кубка — ромашка, мята, шиповник, ещё что-то горьковатое, смутно-знакомое. — Сегодня придёт герцог Придд, — сказала она Рамоне. — Я хочу узнать о его появлении сразу же, как только он переступит порог. — Я обо всём позабочусь, моя дора, — пообещала та. Ирэна медленно допила отвар, сосредоточившись на вкусе. Рамона не подвела — Вальтер Придд только заходил в гостиную, а Ирэна уже спускалась по лестнице, предупреждённая быстроногим пажом. Она так и не смогла успокоиться в полной мере, но совладала с чувствами достаточно, чтобы вести себя подобающим образом в присутствии отца. Створка двери была приоткрыта, и голоса доносились вполне отчётливо — вкрадчивый, почти мурлыкающий баритон Алвы и ровный бесстрастный голос герцога Придда. — …подвергаю опасности? Не вы ли требовали от меня предоставить доказательства, что ваша дочь… как вы там написали? Находится в добром здравии и не испытывает ни в чём нужды? — У вас была возможность выбрать для встречи любое иное место, более укромное. Подслушивать было недостойно, но Ирэна не решалась обозначить свое присутствие и прервать разговор, который мужчины бы не затеяли, будь она рядом. — Алва не прячутся по углам и в состоянии защитить то, что им принадлежит. Впрочем, вы на это и рассчитывали, не так ли? Молчите. Некоторые документы появились у меня удивительно кстати, стоило бы задуматься сразу, как это вы, с вашей-то скрупулёзностью, и вдруг допустили само их существование. — Оправданий вы не дождётесь. — Меня ваши оправдания не интересуют. Люди Чести полагают, что вас вынудили, остальные считают, что вынудили меня, но ошибаются и те, и другие. Превосходно разыграно, господин тесть! Ирэна ухватилась рукой за дверь. То, что говорил Алва, не могло быть правдой, не должно было ей быть, но отец не возражал — сохраняя гордость или оттого, что возражать было нечего? На его лице, она знала точно, не единый мускул не дрогнул, в чём бы его ни обвиняли. — А ведь мне предлагали иной выход, — со смешком сказал Алва. — Сожалеете, что не согласились? — Сожалеть о своём выборе не в моих привычках. Разве что вы неожиданно состряпаете ещё одно покушение, это было бы весьма некстати. «Покушение?» Алва произнёс это небрежно и весело, но Ирэна видела шрамы на его спине. Невозможно, невероятно, чтобы в этом была замешана её семья, её отец, всегда приравнивавший насилие к политическому провалу. Она слышала, что отец отвечает что-то Алве, но не поняла ни единого слова. Кто-то тронул осторожно её за плечо: — …дора Ирэна? — это Хуан остановился рядом с кувшином вина на подносе. — Вам дурно? Вы побледнели. Ирэна подняла глаза на управляющего, пытаясь усмирить стыд и волну паники: давно ли он подошёл, расскажет ли Алве, что застал её за подслушиванием? — Должно быть, я слишком быстро спустилась вниз, — улыбка вышла, пожалуй, слишком учтивой, но и кэналлиец не обычная прислуга. — Вы принесли вино? — Соберано распорядился открыть белое для гостя. — Всё верно, мой отец предпочитает «Слёзы», — Ирэна позволила руке разжаться и соскользнуть с дверной створки, оправила юбку. В висках всё ещё шумело, хотелось вернуться в свои покои и обдумать то, что она услышала, но прямо сейчас надлежало войти в гостиную и вести себя как полагается почтительной дочери и примерной жене. «Правила хорошего тона должны не сковывать нас цепями, но быть оружием и кирасой, даже в непредвиденной ситуации», — матушка не уставала это повторять каждый раз, когда менторы жаловались ей на неподобающие поведение Юстиниана или Ирэны. «А любым оружием вы должны стремиться овладеть в совершенстве». Ирэна знала, что должно говорить и делать, а всё остальное дождётся часа, когда она окажется одна за задёрнутым пологом кровати. Хуан распахнул дверь, пропуская госпожу вперёд. Колет герцога Придда выделялся лиловым пятном на фоне синих драпировок и дубовых панелей с резными воронами. — Приветствую господина герцога, — было непривычно ограничиться наклоном головы вместо привычного приседания в реверансе. — Герцогиня Алва, — на бесстрастном лице не дрогнул ни один мускул. — Благополучно ли вы добрались? Как здоровье герцогини? Алва и не подумал оставить их наедине. Он подвёл Ирэну к креслу, налил вина и устроился рядом — словом, сделал всё, что полагается делать супругу, улыбаясь так язвительно, что сомнений в его мотивах не оставалось. Алва дразнил отца так же, как дразнил накануне кардинала и весь двор. Ирэне оставалось лишь надеяться, что на этот раз он он не зайдёт слишком далеко в своей мистерии. — Её Светлость проводит лето в Васспарде, но я привёз вам письмо. К концу Летних Волн мы ожидаем появления на свет вашего младшего брата или сестры. — Это радостная весть. Вот почему матушки не было при дворе — она в тягости, а Ирэна даже не знала. Сестра или брат, ещё один маленький Придд в большом холодном замке, для которого Ирэна будет не сестрой, а незнакомкой. Она и для Валентина с Клаусом станет такой, если вернётся в Алвасете. Алва молчал и не вмешивался, позволяя им обмениваться учтивыми и пустыми репликами о погоде и дорогах — отец сдержанно интересовался путешествием, Ирэна вежливо отвечала, и это напоминало бы все их прежние домашние разговоры за столом в Васспарде, если бы не синие портьеры и гранатовый привкус вина в её кубке. Ей Алва налил кэналлийского — словно в напоминание о той самой ночи. Затягивать визит сверх подобающего времени герцог Придд не намеревался. Он оставил Ирэне плотный незапечатанный конверт, слабо пахнущий ирисами, и скупое прохладное напутствие: — Берегите своё здоровье, сударыня, и следуйте своему долгу, как поступали всегда. Она смотрела в окно, как отец садится на коня и уезжает не оглядываясь — так уезжают из места, куда не собираются возвращаться, и от человека, по которому не будут скучать, — и в центре груди у неё что-то сжималось и сжималось, пока не затвердело. Не то камень, не то кусок льда — как в старой сказке о мальчике, окаменевшем от горя. Алва подошёл бесшумно со спины, осторожно положил руки ей на плечи и молча притянул к себе. Он был живым и горячим, и Ирэна позволила себе прислониться на миг к его груди. Руки Алвы скользнули вниз, на талию, обнимая её, он прижался щекой к её виску. Мгновение тянулось и тянулось, пока камень в её груди не превратился в жгучую расплавленную лаву и сдерживать подступающие слёзы дальше стало решительно невозможно. Ирэна отстранилась, а Алва не стал её удерживать. — Я хотела бы прочитать письмо, — сказала она, не поднимая глаз. — Как вам будет угодно, моя дора, — он вернулся к своему бокалу совершенно невозмутимо, словно она его больше не интересовала. Но у самой двери её догнал вопрос: — Составите мне компанию за ужином, Ирэна? Она сглотнула подступивший к горлу комок и обернулась: — Только если вы обещаете не сидеть на подоконнике. Алва расхохотался, и Ирэна, против воли заражаясь этим весельем, улыбнулась ему сквозь влажную пелену в глазах. Эта улыбка придала ей сил подняться по лестнице с достоинством и отослать Рамону ровным голосом, придумав какое-то поручение. Слёзы отступили сами собой, и Ирэна развернула наконец письмо. Духи дамам из дома Придд делали в Васспарде — придворным аптекарям герцоги не доверяли со времен королевы Алисы не без веских оснований. Тонкий, еле слышный аромат ирисов сопровождал герцогиню Ангелику, сколько Ирэна себя помнила. Ей всегда хотелось пахнуть так же нежно и прохладно, и она прятала матушкины платки под подушку, чтобы засыпая, чувствовать её присутствие. На шестнадцатый день рождения, перед её первым выходом в свет, Ирэне тоже преподнесли гранёный флакон из голубого стекла. Её собственные духи пахли фиалками и лавандой, изысканно и нежно, но Ирэна всё же почувствовала смутное разочарование. Матушка уезжала надолго, но письма писала часто, и бумага сохраняла не только запах чернил, но и аромат пудры и ирисов. Привезённое отцом письмо пахло так же, но теперь они с матушкой словно поменялись местами — это Ирэна была в Олларии, гуляла по дорожкам Тарники и разговаривала с королём, а матушка писала о Васспарде, об успехах Валентина, шалостях Клауса и новом садовнике. Большое ожидание — время, отведённое для размышлений о прожитом и содеянном. Каждый день я молюсь о благоприятном разрешении, но на все воля Создателя, и может так статься, что нам не доведётся более встретиться. Вы далеко, дочь моя, и моё сердце полно тревоги. Помните о долге перед семьёй и не пренебрегайте своими обязанностями перед мужем. Эти слова так разительно отличались от наставлений перед свадьбой, но письмо было подлинным без всяких сомнений — уверенная рука герцогини Ангелики узнавалась в каждой букве, в каждом завитке. Те цветы, что вы вырастили в Алвасете из присланных мною семян, просты на вид и быстро прискучивают, разводите их в саду, но не под окнами спальни. Что же изменилось, гадала Ирэна, появились ли новые обстоятельства, о которых ей не сочли нужным сообщить, или с самого начала именно так всё и было задумано? «Люди Чести полагают, что вас вынудили, остальные считают, что вынудили меня, но ошибаются и те, и другие», — сказал Алва, и Ирэна запомнила, а теперь ей хотелось получить объяснение. Мужчины не имеют обыкновения рассказывать дамам о некоторых вещах, но как поступит Алва, спроси Ирэна прямо, она угадать не бралась. Она спрятала послание матушки в шкатулку со спрутом на крышке, к другим письмам из дома, защелкнула хитроумный замочек. Духи с запахом фиалок были подарком матушки, шкатулка — подарком отца. И то, и другое было не просто предметами роскоши, не просто знаком внимания, но тем, что должно было Ирэне пригодиться, так же, как безукоризненное воспитание. А невозможный, непредсказуемый Алва только что подарил ей чудесного скакуна — и прежде чем решаться на что-то, Ирэна хотела знать, что стоит за этим подарком. Герцог сдержал обещание и за ужином сидел на стуле. Колких двусмысленностей не говорил, был весел, расспрашивал Ирэну о братьях и даже рассказал смешную и почти неприличную историю из бытности своей в Лаик, когда речь зашла о Джастине. — Вы по ним скучаете, — заявил он между пулярками и бараньим жарким. — Так позвольте себе скучать, как это делают люди. Говорите, плачьте, пойте… скажите Хуану, пусть отыщет вам клавесин. — Вы знаете? — Про клавесин? — Нет. Про то, как скучают, — Ирэна отложила вилку, расправила салфетку на коленях. Вопрос, который вертелся у неё в голове, задавать прямо было нельзя, и разговор превращался в прогулку по тонкому весеннему льду — один неверный шаг, и под ногами разверзнется бездна. — Мне пришлось научиться, — неожиданно серьёзно ответил Алва, глядя на неё сумрачными потемневшими глазами, — вот этот длинный стол… к кошкам всё. Хотите знать, как я скучаю? Ирэна кивнула, а он усмехнулся весело и зло: — Я живу — назло всему и всем. Со смертью я в особых отношениях, учите это, сударыня, если решитесь стать вдовой. — Ваши шрамы, — лёд трещал, но не ломался, и Ирэна решилась на ещё один шаг. — И это тоже. Не берите, впрочем, в голову, мужчинам полагаются шрамы, как женщинам — легкомыслие. Не позволяйте прошлому испортить вам аппетит, сударыня, а то я могу и пожалеть, что покинул подоконник ради ваших прекрасных глаз. — Вам часто говорят, что вы невыносимы? — она поймала себя на том, что силится сдержать улыбку, и взяла вилку. — Большинство не осмеливается. Могу вас утешить — следующие несколько дней вам меня выносить не придётся, я уезжаю из города и вернусь к приёму у Эпинэ.