Наброски

Седоволосый мужчина что-то упрямо твердил, периодически супясь и шмыгая от возмущения. Ему казалось, что дочь должна с неприкрытым любопытством вкушать информацию, а в идеале заглядывать в рот человеку, который пятнадцать лет в её жизни попросту отсутствовал. Отец? Конечно! Вот, ФИО в свидетельстве, а в реалиях лишь прочерк.  — Я больше не буду вытаскивать тебя оттуда. Ты меня услышала? — рычит Казанцев, ненароком осматривая проходящих мимо людей. — Ты позоришь меня, Василиса. Если информация дойдет до ректората, то по головке нас не погладят. — Верни меня в столицу. Просьба была невыполнима и Вася, конечно же, это понимала, но вновь завуалировано съязвить отцу о неприятной части их общей биографии хотелось так сильно, что аж язык чесался.  — Беспокоишься, что информация всплывет, как я сыночку наркотики подкинула, а ты со счета его отца деньги списал?  Вадим Юрьевич не выдерживает и даже замахивается для пущей убедительности. Он был виноват, чертовски виноват, но говорить об этом в стенах политеха непросто не хотелось, а было невообразимо глупо. Вразумить двадцатилетнюю дочь рукоприкладством точно не получится и , совладав с остатками адекватности, мужчина прячет кисть в классических брюках и шумно выдыхает.  — Доучишься этот год и вали на все четыре стороны, но без моего финансирования. — строго Казанцев заявляет и неосознанно понимает, что напугать девушку отсутствием финансов явно не получится. — Но прошу тебя, Василиса, давай без самодеятельности! Будешь употреблять — поедешь в лечебницу. Зазубри как аксиому, дочь.  — Ага, поняла. Говорить о том, что она уже более четырехсот пятидесяти дней не употребляет, не хотелось. Всё, чем занималась Василиса на отцовском попечении: старательно избивала его нервную систему, наслаждаясь, как от нее отлетают нейроны. Примерно то же самое он делал с её матерью, когда бросал её трижды в поиске высшей наживы. И то, что отец сейчас изменился, не меняет факта, что самая чудесная женщина уже более двух лет упокоена в сырой земле.  — Стоять! — вскрикивает Вадим Юрьевич, когда девушка совершает несколько шагов в обратную сторону. — И флюиды свои прибереги, а то в команде шороха вновь наведешь, а мне разгребать потом. Ах, и если узнаю, что у тебя что-то с Егоровым было—оставлю в обезьяннике. Сурово.  —Печешься о моей личной жизни, папочка? — с напускной миловидной улыбочкой интересуется Лиса и стряхивает пыль с его пиджака. — Не переживай, я уже давно с ним сплю.  — Да я не сомневался, — поддерживает безрассудство дочери и одаривает ее язвительной усмешкой. — Предохраняйся только, а то мне такие родственнички не по вкусу. — Странно, раньше ты предпочитал выбирать людей по номиналу… Её переезд в небольшой город состоялся около семи месяцев назад, когда бабушка вновь не смогла справиться с безрассудными гуляньями Василисы, что не напивалась, а просто прожигала свою жизни в ночных заведениях в поисках адреналина. Под руки шло всё: возможность обокрасть уснувшего в клубе; развести на коктейли и деньги, а после слить фотографии жене; подставить тех, кто употребляет.  Последнее - отдельная каста, что по мнению Лисы заслуживала место в аду. Все привыкли вещать о распространителях и о том, как люди плохо поступают, что подсаживают других на эту дрянь, а она знала другую сторону медали. Грязную, неопрятную и дурно пахнущую. Они сами жаждали, чтобы белый порошок проник в их тело и заполонил разум. Они сами шли к игле и вонзали себе в тело. Это была их спасательная погибель. Это был их выбор. — Угадай кто!  Теплые ладони закрывают половину лица девушки, и она отображает задумчивость на миловидном лице. На том самом, что сводило с ума большинства мужчин, что предпочитали видеть с собой молчаливую куклу для утех. Поэтому Василиса и молчала. Пронзительно и со звенящей тишиной в ушах. Ведь только так можно получить желаемое, не прилагая усилий. — Самовлюбленный нарцисс?… — Эй, я и обидеться могу! — отыгрывает хоккеист и закидывает ладонь на плечо девушки, от которой пахло россыпью свежих цветов и неподдельной сексуальностью. — Я никогда не привыкну к твоему парфюму… — стонет Егоров и чуть поддается вниз к оголенной шее. — На нас все пялятся! — сквозь зубы возмущается Казанцева, плетясь к новенькому кабриолету. — Мда, Кирилл Егоров, подобное безрассудство вашего отца способно довести вас до распутной жизни… А, так уже. — Ха-ха! Как смешно.  Василиса знала, что единственное, что может вывести её друга из себя - это имя собственного отца. И если можно было провести параллель с ее папенькой, то прямые бы явно разошлись. Родственник Кира пытался откупиться за упущенное время, что не проводил с сыном, пока взращивал строительную компанию, а её старался лишь нравоучениями добиться разрушения личности, которая уже сформировалась. Да, порой безрассудной и неадекватной, но всё же способной и невероятно талантливой. — Отец думает, что мы спим. — Так может не будем его расстраивать, а, Лис? — усмехается Кир и с ярким ревом трогает с места иномарку. — Ты если че всегда обращайся, я готов!  За шутливостью и клоунскими замашками талантливого хоккеиста скрывалось ничто иное, как истинное желание. Он таскался за ней с первых дней её переезда, упрямо добавлялся в друзья и сотни раз лайкал фотографии, а после убирал закрашенные сердечки и вновь их ставил. Главное развлечение Егорова в первый месяц появления Лисы: найти хоть единственную девушку, что схожа с ней, а после выебать и сильно-сильно зажмурить глаза, лишь бы представить ее копну рыжих волос, раскинутых под ним.  — Ты—изменщик, Егоров. Если я и свяжусь с кем-то из вашей команды, то не с тобой. — Так наша маленькая Лиса верности захотела? — изумляется Кир и вскидывает брови так сильно, что его светлые глаза наполняются весенними солнечными лучами. — Ну, я верно дрочу на твои фото уже два месяца, после нашего поцелуя. И спойлер! Никого за этот период у меня не было.  — Боже! — стонет Вася и скатывается по сиденью.  Вспоминать пьяный и изрядно извращенный поцелуй, что был схож с поеданием друг друга, ей не хотелось.  Казалось, что на той вечеринке не могло бы быть ничего хуже, но ребята перевыполнили эту миссию и не отлипали друг от друга на протяжении нескольких часов. Пьяные, одурманенные и счастливые.  — Ну, а что? Тебе не кажется вообще, что пора поговорить об этом, а?  Егоров ощущал, как недовольство растекается по его жилам и насыщает сердце. Да, он не могу назвать себя пай-мальчиком, способным только шевелить клюшку, а после заниматься плетением макраме. Но вместо всего этого он мог дать легкость, празднество и дурачество. И, честно говоря, верность. Ту самую, о которой не принято просить и требовать, ибо она идет как неосознанный комплект к здоровым отношениям. — Лиса, я честно расшибусь в лепешку, но буду хорошим парнем…  — Ага, потому что человек ты и так дерьмо… — шепчет Василиса, а после медленно выдыхает. — Но я еще хуже, Кир, поэтому это я не могу тебе обещать верности и покоя.  — Нет-нет! Если Кирилл Егоров берется за секс, то делает это качественно, а значит верность обеспечена! Молодые люди весело смеются, толи от услышанного, толи от реальности, что была слишком сурова и не совпадала с ожиданиями. — Я наслышана, как пару лет назад ты  отправлял девушку на аборт. Верность и качество, да? — Было, каюсь. — спокойно отвечает Кирилл и выглядит вполне разумно. — Но прошу заметить, что ребенка не было, а моя любовь закончилась также быстро, как и началась. Это скорее влюбленность.  — Ты уверен, что ко мне испытываешь что-то более возвышенное?  А Егоров действительно искренние чувства к ней питал. Те самые, про которых легенды слагают, да небылицы написывают. К слову, Кирилл уже и в них поверил. То, что было прочтено лишь на бумаге, а нападками отца гласило, как: «Вот полюбишь, тогда изменишься»; вклинилось в реальность.  Но говорить Василисе о подобной глупости не хотелось. Она ведь не обыкновенная прекрасная девица из сказки, а вполне осязаемая и реальная девушка, у которой проблем больше, чем Кир мог представить. А тут бац и он, у которого еще плюс сотка. Вася явно не об этом мечтала, она жаждала резвости и экстрима, а Егоров только недавно понял, что он возжелал спокойствия. Главное с ней.  — Долго думаешь, Егоров! Долго! — задорно произносит Василиса, а после скидывает руки, наслаждаясь потоками ветра, щекочущими нежный эпителий оголенных кистей.  — А я и не думал. — сдержанно Кир отвечает и плечами пожимает. — У меня отец сваливает на выходные, что насчет тусы?  Искреннее изумление взбирается на лицо Лисы, и она прикладывает усилия, лишь бы стереть с мимики эмоцию неожиданности и непонятливости.  — Эм, я не могу… Думаю, что не могу. — отрывисто отвечает Василиса, а после часто-часто моргает. — Я чет не понимаю… Ты никогда не попадаешь на тусовки в доме моей семьи. Почему? Так боишься резкого возвращения батька и прилюдной порки? А Василиса если и боялась, то себя.  То, что она вытворяла было схоже с нескончаемым снежным клубком, что захватил её и обрек на погибель.  — Эм, нет, просто я должна провести время с Казанцевым… Он обещал, что если я приду на семейный ужин, то выпросит финансирование на открытие художественной галереи в вузе. — наотмашь выпаливает Василиса, прикрывая ложь сладостным ликером желаемого. — Оу, это здорово. Тогда ладно, отмазалась! — весело отвечает Кир, сворачивая на проселочную дорогу. — Так, что будешь рисовать сегодня? Хм, дай угадаю! Пейзаж? Натюрморт?  — Человеческое нутро — ложь. Вибрация смартфона в заднем кармане джинс побуждает девушку отпрячь от диалога и обратить внимание на электронное чудо передовой технологии. Новенький. Подарок.

Егоров старший: Я соскучился. На выходных сможешь?

Казалось, что человеческое нутро неисправимо, а все пути неисповедимы.  Как жаль, что Казанцев был прав с фамилией любовника, но ошибся с возрастной категорией.