Волшебная сказка

Город Сторибрук был похож на пчелиный улей. Дома, крыши которых блестели сусальным золотом, имели форму вписанных в правильные шестиугольники окружностей и прижимались друг к другу наподобие медовых сот. Геометрически выверенные улицы ровными линиями рассекали город, создавая что-то вроде лабиринта, и как солнечные лучи – соединялись в центре, где стоял золотой круглый храм с высоким обелиском на крыше и заметно возвышался над всеми зданиями. Его, как маяк, можно было увидеть со всех сторон. Именно туда и направлялась на своей желтой машине Эмма Свон, нью-йоркская художница, которую пригласил на рождественский фестиваль Самаэль Голд, лидер местной общины культа Солнца. В этой религии считалось, что Иисус Христос был воплощением Бога Солнца на земле. Впрочем, Эмма не особенно вникала в это, и, если честно, вовсе не хотела вникать. Ей просто было приятно, что мистер Голд высоко оценил ее творчество и даже организовал для нее персональную благотворительную выставку под названием «Рождество духа». Мистер Голд ждал ее на пороге храма. Стоял весь светящийся в золотой накидке, подвязанной тонкой золотой тесьмой и сиял золотистым гримом на узком лице, будто и сам был Солнцем. Он приветливо улыбнулся и протянул Эмме букет. Длинный оранжевый подсолнух она узнала сразу. Но там были еще цветы, которых она раньше никогда не видела. У них был широкий стебель, резные темно-зеленые листья и маленькие перевернутые чашечки розово-белых цветков. – Что это за цветы? – спросила Эмма, осторожно трогая нежные лепестки. Пыльца оседала на кончиках пальцев. – Аканты, – по-отечески мягко пояснил Голд. – Они означают, что я восхищаюсь вашим талантом и желаю вам творческих успехов. – Это мило, – Эмма смущенно разулыбалась, разрумянилась. – Спасибо. Голд подарил ей маленькую крафтовую коробочку, в которой лежал кулон в виде солнца с восемью лучами на золотой цепочке. Эмма тут же с радостью надела его на шею. Кроме того, Белль Френч, спутница мистера Голда, дала Эмме красивое золотое платье, блестящими волнами разлетающееся чуть ниже колен. Нарядившись, Эмма выглядела потрясающе, словно ослепительная звезда. Она и была звездой. Выставка прошла успешно. Эмма даже не ожидала, что ее так тепло примут местные жители. К ней вереницей подходили посетители храма, тоже одетые в золотые наряды. Они восторженно говорили, что рождественские картины Эммы дарят ощущение вечного праздника и радости. Привычные библейские мотивы Эмма оформляла яркими пятнами краски и светотени, она не прорисовывала детали, а создавала многоцветную мозаику, смысл которой можно было легко разгадать – стоило лишь немного отойти от картины и расфокусировать взгляд. Эмма старалась уйти от традиционной живописи, которую считала откровенно скучной и нафталиновой, ей хотелось вдохнуть новую жизнь в знакомые сюжеты и, судя по реакции зрителей – ей это удалось. Она была преисполнена счастьем и гордостью за саму себя. Она верила, что благодаря этой выставке ее жизнь наконец-то изменится к лучшему. Уже изменилась. Эмме было всего восемнадцать лет, но она уже была полна амбициозных проектов и творческих замыслов, а мистер Голд своим горячим одобрением поддерживал огонь вдохновения в ее сердце. Это было здорово. Выставка длилась несколько дней, и на это время Эмма остановилась в доме милой пары. Дэвид был галантным и молчаливым, а с Мэри Маргарет Эмма успела даже подружиться и с удовольствием рассказывала ей о своих дальнейших планах. Эмма мечтала бросить рутинную офисную работу в Нью-Йорке и переехать в Сторибрук насовсем, чтобы жить в гармонии с природой и радоваться Солнцу вместе со всеми. Это был восхитительный город – все жители были крепко связаны друг с другом, как части единого сознания, и выполняли свои задачи ради блага и процветания всех и каждого. Все были одной большой, дружной семьей, исправно работающим живым механизмом, и каждый элемент этого механизма был уникальным, особенным, что все время подчеркивал мистер Голд, находя для каждого члена общины свои неповторимые слова и пожелания. Эмме очень хотелось влиться в эту семью, стать трудолюбивой пчелкой в этом золотом улье, чтобы почувствовать наконец собственную значимость, чтобы осознать себя частью чего-то целого, важного, прекрасного – она все время была каким-то сорняком-одиночкой, выросшим на обочине жизни. Все пинали и топтали ее, но она все равно упрямо росла и развивалась, ее душа стремилась подняться над мелочной суетой, как маленький ярко-желтый цветок одуванчика изо всех сил стремится к солнцу, пробивая асфальт и камни. Рисованием Эмма увлекалась с детства. Денег на то, чтобы поступить куда-нибудь учиться у нее, сироты из детского приюта, конечно, не было, так что она училась рисовать самостоятельно – по роликам на YouTube и всяким учебным книгам, взятым в местной библиотеке. Наконец-то она смогла убедиться, что ее труд был не напрасным. Она просто выложила свое творчество в социальных сетях, где ее и нашел Самаэль Голд. Он оставил самые приятные комментарии под ее работами и предложил приехать с этими картинами в Сторибрук. Кажется, ей наконец-то повезло, и, хоть Эмма раньше никогда даже не слышала об этом городе Солнца, она с радостью согласилась и ничуть не пожалела об этом. После выставки Голд предложил ей остаться жить в Сторибруке. Заняться оформлением домов – создавать солнечные и цветочные картины на торцах зданий. Эмма, временами рисовавшая граффити на городских стенах, была рада такому предложению. Хотя она немного боялась, что эйфория пройдет, и она не справится с грандиозными планами и возложенными на нее надеждами, она решила не думать об этом. В конце концов – дорогу осилит идущий. Она повторяла себе как мантру – “все получится”. Все обязательно получится. Ведь все всегда складывалось ровно так, как и должно сложиться. Она подписала контракт с Голдом и, переполненная радостным воодушевлением, поехала в Нью-Йорк, чтобы уволиться и закончить там другие дела вроде расчета с хозяйкой съемной квартиры. Хозяйка будет, конечно, не очень довольна тем, что Эмма договорилась с ней об аренде на длительный срок, но съезжала, не прожив и пары месяцев. Что поделать, разве Эмма могла знать, что это Рождество так круто перевернет ее жизнь? Эмма ехала по нарядно украшенным улицам Сторибрука, разглядывая гирлянды и прочее праздничное убранство. Ночью город выглядел особенно волшебно и напоминал стеклянный новогодний шар, который надо лишь слегка потрясти, чтобы свершилось снежное искрящееся чудо. Впрочем, чудо уже произошло. Прямо здесь, в сердце Эммы. Она напевала рождественские песенки, барабаня пальцами по рулю, когда на дорогу из ниоткуда выскочил маленький пушистый щенок. Эмма резко свернула в сторону и затормозила. Выскочив из машины, подбежала к щенку, схватила его, беспокойно оглядывая. Ему было около двух месяцев, цвет и породу трудно было определить, скорее всего какая-то помесь. На вид он вроде был цел и здоров, разве что дрожал немного от испуга, но все равно Эмма решила отвезти его в ветклинику. Ветеринар Арчибальд Хоппер, как и все жители Сторибрука, был очень доброжелательным и чувствительным человеком. – Как зовут этого славного пса? – спросил он, внимательно осматривая щенка. – Не знаю, – пожала плечами Эмма. – Еще не придумала. Мальчик? – С вашим Мальчиком все в порядке, – улыбнулся доктор Хоппер. – Я пропишу ему витамины, и все будет хорошо. Вместе с Эммой они искупали, высушили и вычесали щенка, доктор Хоппер выписал на листочке рецепт. Эмма пошла в зоомагазин, где купила нужные лекарства, а также корм, ошейник и пару пищащих игрушек. Что делать с Мальчиком дальше, она не представляла, но, в конце концов, решила оставить его себе, надеясь, что Мэри Маргарет, у которой Эмма собиралась пожить первое время, пока не построит свою собственную «соту», будет не против лохматого жителя. И все же сначала надо было доехать до Нью-Йорка и забрать оттуда свои вещи. Усадив щенка на пассажирское сидение и пристегнув его ремнем, Эмма поехала к границе города, но рядом с дорожным знаком «Добро пожаловать в Сторибрук» у нее вдруг отказал двигатель, машина заглохла по какой-то неведомой причине. Мальчик ерзал на месте и нетерпеливо скулил и лаял, царапая двери, как бы говоря, что ему вот прямо сейчас просто необходимо погулять. Эмма выпустила его и нависла над открытым капотом, пытаясь понять, в чем дело. На вид двигатель был полностью исправен. Странно. Однако, пока она копалась, Мальчик убежал в лес за невесть откуда взявшимся рыжим котом в красном свитере и исчез. Наверное, можно было забыть об этом, но Эмма уже успела привыкнуть к мысли, что у нее появилась собака, так что она, бросив машину, побежала ловить Мальчика, все дальше уходя в мрачный густой лес. Заливистый лай Мальчика разрывал гнетущую тишину этого странного и страшного места, резко контрастирующего с ярким, праздничным городом. Эмме было жутко находиться здесь в темноте, подсвеченной лишь фонариком мобильного телефона. Мальчик убегал все дальше, лай становился все тише, а Эмма уже выдыхалась, несмотря на довольно спортивный образ жизни. После праздничного фуршета и общей усталой расслабленности как-то не очень хотелось бегать по пересеченной местности, особенно в такой собачий холод. Одежда Эммы, рассчитанная скорее на комфортную езду в машине, была явно не предназначена для долгих зимних прогулок по ночному лесу. Снег скрипел под ногами, морозный воздух щипал лицо и как будто взрывал легкие изнутри. Ноги деревенели в тонких сапогах, а голова даже в вязаной шапке звенела и пухла от холода. К тому же у Эммы не было нормальных перчаток, а только модные шерстяные митенки без пальцев. В общем, Эмма очень сильно замерзла, уже тысячу раз пожалев, что побежала за этим непоседливым псом, но ей было так жалко его и не хотелось бросать найденыша в Рождество. Теперь же отступать было некуда. Из чистого упрямства она бежала по лесу, звала Мальчика. Она и не заметила, как от бега расстегнулась цепочка на шее, и солнечный кулон упал в снег. Эмма случайно наступила на него и раздавила. Постепенно растворился шум шоссе и пропали городские огни. Бестолково прошатавшись так минут двадцать, Эмма с ужасом поняла, что окончательно замерзла и заблудилась. Она хотела позвонить или поискать дорогу на карте – но связи не было, да и замерзшие пальцы не слушались, сенсорный экран телефона не реагировал, а зарядки оставалось на одно деление. Паршиво. Ветер поднимал с земли снежные вихри и бросал их в Эмму, сбивая с ног, пробирался под одежду, царапая и обжигая чувствительную кожу. Завывала вьюга, запутавшись белым саваном между черными кривыми деревьями, что, казалось, медленно надвигались друг на друга и зловеще тянули к лицу Эммы крючковато-узловатые ветки, прогибающиеся под тяжелыми насыпями снега и мелкого льда. Вот так бесславно могла бы закончиться, едва начавшись, полная бессмысленных надежд жизнь Эммы, которая осталась совсем одна посреди кромешной тьмы и невыносимого холода. Она готова была заплакать, но слезы замерзали прямо в глазах. Отчаявшись, Эмма стала просто носиться кругами, зная, что так запутает себя еще больше, но ей нужно было что-то делать, нужно было двигаться, только бы не застыть на месте, осознавая неизбежность приближающейся ледяной смерти. Только не останавливаться. Не задумываться. Когда силы окончательно иссякли, когда Эмма была готова свалиться в ближайший сугроб – она заметила невдалеке странное голубоватое свечение. Решив, что терять все равно больше нечего, Эмма вышла на свет и увидела разливающееся в ночном небе прекрасное северное сияние. Зеленоватые и бирюзовые искрящиеся волны раскрашивали темноту, заполняя ее вибрирующим колдовством. Эмма слабо улыбнулась, любуясь сказочной красотой, даже понимая, что, скорее всего, это последнее, чему она радуется я в жизни. В центре мерцающего северного сияния Эмма вдруг заметила небольшой домик, похожий на волшебный цветок, выложенный точно из ярких самоцветов, переливающихся разными цветами и оттенками. Дом тонул в зареве карминово-алого и оранжево-желтого света, будто был увешан гирляндами, но только свет был не электрический, а биолюминесцентный, словно дом был живым грибом и светился изнутри. Он был огорожен волнообразным кованым забором, украшенным растительными узорами. Эмма подбежала к железной калитке и постучала, чуть не приморозив пальцы к холодному металлу. Никто ей не открыл. Она постучала сильнее, потом стала уже откровенно лупить дверь ногами и громко кричать, пока наконец не вышла хозяйка дома, окутанная морозным запахом хвои и чего-то горько-сладкого, похожего на апельсин. Эмма обомлела. Женщина в наброшенной на плечи черной меховой шубе была так невероятно красива, что от нее невозможно было отвести восхищенного взгляда. Ее чистая, без изъянов, кожа цвета лепестков чайной розы как будто сияла внутренним светом, черные блестящие волосы вьющимся каскадом спадали до середины лопаток. Идеальные черты ее прекрасного бледного лица были словно выточены непревзойденным скульптором по мрамору. У Эммы перехватило дыхание и сердце горячо забилось в груди, предчувствуя трепет внезапно вспыхнувшей влюбленности. Правда, взгляд темных глаз женщины был пронзительно холодным и каким-то колюче-злым, отчужденным. Она изучающе посмотрела на Эмму, и ей явно не очень понравилось то, что она увидела. Как будто она ждала какой-то волшебный подарок, а получила совсем не то, что хотела, и не могла скрыть своей досады. – Зачем вы долбитесь, если есть звонок? – раздраженно выпалила она, указывая на небольшую, едва заметную кнопочку на двери. – Ой, я не увидела, – простодушно улыбнулась Эмма и затараторила, будто слова обжигали ей язык. – Простите меня за вторжение. У меня сломалась машина, я тут потеряла собаку, заблудилась и очень-очень замерзла. Эмма перетаптывалась на месте, хлопая себя по плечам. Щеки жгло морозным румянцем. – А я думала – злая мачеха отправила вас в лес за подснежниками, – пробормотала женщина и сказала громче: – Ваша собака перевернула весь мой сад, испортила теплицы, все там погрызла, и я теперь даже не знаю, как мне все это восстанавливать… – Я возмещу, – упавшим голосом сказала Эмма, печально вздохнув. С одной стороны, она, конечно, была рада, что Мальчик нашелся, но платить за его проказы ей совсем не хотелось – точнее – было попросту нечем. – Что-то я сомневаюсь, что вы сможете компенсировать мне все, что натворила ваша собака, – недоверчиво смотрела на нее женщина и зябко повела плечами. – Проходите. Обсудим это дома. Холодно. – Меня, кстати, Эмма зовут, – неловко представилась Эмма, следуя за женщиной. – Не то чтобы мне было приятно или интересно, – проворчала женщина. – Но если вам это важно – меня зовут Регина. Войдя в дом, Эмма поразилась еще больше. В который раз за эту странную ночь. Внутри дом был гораздо больше, чем выглядел снаружи: разноцветный теремок оказался чуть ли не дворцом, заполненным чистым серебристо-радужным светом. Дом утопал в зелени и сладковатом запахе влажной земли и растений, высаженных в цветочных горшках и причудливых кашпо, развешанных по стенам. На полу стояли изысканные вазы с гербариями. Сколько же здесь было серебряных зеркал разных форм и размеров! Мягкий свет, у которого, казалось, не было источника, преломлялся, отражался в стеклах, играл в светлых волосах Эммы, в ее зеленых, сияющих чистым восторгом глазах. Она с любопытством трогала стены дома, выложенные синей керамической мозаикой в технике тренкадис. Эмма видела такое в иллюстрированных справочниках по искусству, но вживую это впечатляло гораздо сильнее, чем на самых ярких картинках. Эмма боялась, что просто умрет на месте от синдрома Стендаля, а тут еще Регина сбросила с плеч и повесила на вешалку свою черную шубу. Эмма внутренне взвыла. Под шубой оказалось роскошное платье, сшитое словно из жидкого шелка, растопленных драгоценных камней и металлов. Оно переливалось, было текучим и меняло цвет при каждом движении: то блестело, словно разноцветный витраж, то сверкало алмазной крошкой. С губ Эммы невольно сорвался восторженный вздох, она приоткрыла рот, разглядывая платье Регины, ей хотелось прикоснуться к нему, почувствовать пальцами текстуру ткани. Ей даже как-то стало стыдно за свою собственную повседневную одежду: красная кожаная куртка, которую она торопливо сняла и повесила на предложенную вешалку, дурацкий пестрый, облегающий до середины бедра свитер, связанный из разноцветных лоскутков, и узкие джинсы. Нарядное золотое платье, которое Эмма надевала на выставку, осталось дома у Мэри Маргарет. Показав, где можно вымыть руки, Регина пригласила Эмму в столовую. Там на широком столе из темного дерева был накрыт ужин на двоих. На большой тарелке были разложены разные фрукты: яблоки, апельсины и какие-то еще слишком экзотические для Эммы. Стояла бутылка красного вина и два серебристых бокала. – Вы кого-то ждали? – невпопад спросила Эмма. – Уж точно не вас, – буркнула Регина. – Но раз вы пришли, проходите, пожалуйста. Она улыбнулась, и Эмме стало не по себе от этой будто наклеенной улыбки. Регина подавала какие-то противоречивые сигналы, и трудно было понять – что же с ней не так. Недружелюбная, негостеприимная, она, тем не менее, усадила Эмму за стол и накормила вкуснейшим запеченным кроликом с овощным рагу. Регина подняла бокал - на пальце сверкнуло кольцо с темно-лиловым камнем. Они выпили. Прохладная терпкость вина приятно обожгла губы и язык Эммы, растворяя сознание в теплой неге легкого опьянения. Она заметила, как красиво играет свет в серебристом в кулоне на шее Регины. Этот кулон изображал разные фазы луны: растущая, полная, убывающая. В центре полной луны был вставлен лунный камень. Эмма завороженно смотрела на его голубовато-перламутровые переливы, создающие ощущение, будто камень создан из лунного света, наверное, поэтому он так и назывался. Под столом материализовались разномастные кошки, они терлись о ноги Эммы и мяукали, выпрашивая угощение. Эмма хотела дать им кусочек кроличьей лапки. К ней потянулся, отталкивая остальных, узкомордый, морщинистый рыжевато-золотистый кот породы сфинкс. Тот самый кот в красном свитере, который вольно или невольно привел Эмму в дом Регины. «Румпельштильцхен» – было обозначено на его серебряном ошейнике. Эмма дала ему немного мяса, и тот в порыве зверской прожорливости едва не отгрыз ей пальцы. – Не надо, – резко сказала Регина. – Он сытый. Просто требует внимания. – Понятно, – Эмма отложила тарелку и по дурной привычке вытерла руки о джинсы. – Спасибо, было очень вкусно. Но… Где же Мальчик? – Мальчик? – переспросила Регина, с некоторой брезгливостью протягивая Эмме широкую тканевую салфетку. – Мой щенок, – Эмма смущенно взяла салфетку, вытерла руки и рот. – Вы назвали пса Мальчиком? Что за идиотское имя! – закатила глаза Регина. – А что-нибудь нормальное нельзя было придумать? – Ну, я просто только сегодня нашла его на дороге, еще не успела придумать что-то более... – начала оправдываться Эмма, чувствуя себя крайне неловко. – Неважно. Где он? Регина вышла из столовой и вскоре вернулась, держа Мальчика за шкирку. – Это ваш? – Да, мой! – Эмма вскочила с места. Мальчик тоже обрадовался ей, завилял хвостом и визгливо затявкал. Регина прошипела на него «А ну замолчи!», и пес резко затих и сник, поджав лапки. Регина передала его в руки Эммы, которая взяла его нежно и бережно, как маленького ребенка, уложила ушастую голову на свое плечо. И села обратно на стул. – Ну так что мы будем делать, Эмма? – строго спросила Регина. – Мои редкие и дорогие цветы уничтожены, как вы сможете мне это возместить? – Я могу продать свои картины, – с несколько надуманным энтузиазмом предложила Эмма. – О! Так вы художник? – заинтересовалась Регина. – Могу я взглянуть на ваши работы? – Конечно, – осторожно, чтобы не потревожить Мальчика, Эмма достала из кармана штанов телефон и открыла галерею. – Фото, правда, не очень… – извиняющимся тоном добавила она, передавая телефон Регине. – Да и сами картины не очень… – критически заметила Регина, разглядывая фотографии. На ее лице застыла маска высокомерного отвращения. – Я бы к этой кислотной, невнятной мазне, к этому шизофреническому убожеству и близко не подошла. – А вот тем, кто побывал на моей персональной выставке в Сторибруке, понравилось, – с уязвленной гордостью проговорила Эмма, особенно подчеркивая тот факт, что у нее была Своя Персональная Выставка, а не что-то там. – Значит, у них совершенно нет понимания искусства и его ценности, – сухо отчеканила Регина. – Ну это не новость, конечно. – Понятно теперь, почему вы живете одна в такой глуши, – пробормотала про себя Эмма, но Регина, разумеется, ее услышала. – Да много вы понимаете… Между прочим, я живу одна, потому что я вижу и знаю гораздо больше, чем другие люди могут вообразить и готовы воспринять. Они избегают и презирают меня, потому что я решаюсь заглянуть туда, куда они не смеют, я все свои силы трачу на то, чтобы узнать ответы на вопросы, которые они боятся даже задать. Но я не жалуюсь – мне и самой не слишком приятно их общество, и я не стремлюсь завоевать их любовь, – она говорила так, будто давно приготовила свою программную речь и лишь ждала своего слушателя. – Поэтому рассказываете все это мне, едва знакомому человеку, – иронично заметила Эмма. – Думайте, что хотите, – устало хмыкнула Регина. – Я не собираюсь перед вами оправдываться. – Вы все-таки странная, – Эмма вскинула брови, отпуская Мальчика на пол. – Уж какая есть, – Регина пожала плечами и резко переключилась на деловой тон. – В общем так, Эмма. Я решила. Мне нужна помощница по хозяйству, а вам нужно как-то возместить ущерб. И хоть я сильно сомневаюсь в вашей компетентности, я предлагаю вам работу. – А я могу отказаться? – зачем-то спросила Эмма, отлично понимая, что вопрос не имеет смысла. – Можете, конечно, – кивнула Регина. – Но тогда я подам на вас в суд за порчу имущества. Поверьте – так вы потеряете гораздо больше денег, а что хуже того – времени и сил. – Вообще-то, я заключила договор с мистером Голдом в Сторибруке, и там меня ждут… – начала объяснять Эмма. – Это не мои проблемы, – перебила ее Регина. – Я предлагаю вам поработать со мной некоторое время, а потом, когда я посчитаю, что вы достаточно отработали свой кармический долг, вы сможете вернуться в Сторибрук. Или остаться со мной, если вам вдруг понравится здесь. – Что-то я не уверена в этом, – с сильным сомнением отозвалась Эмма. – Я тоже. Но сейчас выбора у вас особого нет. – Видимо, нет, – как-то обреченно вздохнула Эмма.– А что я должна буду делать? – Для начала убрать всю грязь за вашей собакой, потом ухаживать за растениями и животными, и, если все сложится хорошо – я научу вас еще чему-нибудь необычному… – загадочно улыбнулась Регина. И Эмме как-то стало неуютно от этой загадочности. – Если честно, я про растения ничего не знаю, разве что – я рисовала натюрморты с цветами в вазах, а ухаживать за живыми… Ну, у меня даже кактус засох, – призналась Эмма, теребя пальцами край свитера. – Почему я не удивлена? – Регина поджала губы. – Ну, может, это и к лучшему. Знаете, научить кого-то чему-то заново бывает проще, чем переучить того, кто привык делать все неправильно. Пойдемте со мной. Эмма поплелась за Региной, по дороге хотела позвонить мистеру Голду, «обрадовать» его новостью, что она задержится на неопределенный срок, но связи по-прежнему не было, и именно в этот момент телефон, тихонько пискнув, выключился. Эмма спросила у Регины про зарядку и розетки, на что та лишь отрицательно качнула головой. Они пришли в просторную библиотеку, ярко освещенную неизвестно каким образом, возникало ощущение, что волшебством. В углах стояли напольные вазы с длинными засушенными колосьями пшеницы, цветами лаванды и другими сухоцветами. Все стены были заставлены книжными шкафами, забитыми от пола до потолка явно дорогими и немного старомодными изданиями. На некоторых полках, свободных от книг, стояли маленькие горшочки с разноцветными стеклянными шариками и суккулентами. Еще на одной из полок на мягкой подушке возлежала пушистая трехцветная кошка и громко урчала. Проходя мимо, Регина машинально погладила ее кончиками пальцев. Кошка довольно муркнула, подставив пушистый живот под поглаживания. Эмма тоже хотела погладить кошечку и увидела серебряный ошейник на ее шее. «Красавица» было выгравировано на жетоне. – Да, ты настоящая красавица, это правда, – умилилась Эмма, ласково погладив кошку и поцеловав ее в макушку. – Мяу, – ответила ей Красавица. В углу стоял письменный стол. Регина подошла к нему и вытащила из ящика две пары атласных белых перчаток, одну надела сама, а вторую протянула Эмме. Взяла с полки увесистую книгу, всю переложенную бумажными цветными закладками. Было даже как-то боязно брать такое сокровище в руки, но Эмма натянула перчатки и стала разглядывать книгу. Полистав ее, Эмма заметила, что каждая страница была кропотливо исписана убористым почерком, каждый ботанический рисунок снабжался дополнительными пояснениями тонким карандашом. Несмотря на то, что книгу явно часто брали в руки, выглядела она почти новой. На обложке было выполнено серебряное тиснение – «Кора Миллс. Основы магической гербологии». – Ух ты! Магическая гербология, прямо как в Гарри Поттере, – не сдержалась Эмма и по-детски засмеялась. – Гарри Поттер – примитивная сказочка для умственно отсталых детей, – презрительно фыркнула Регина. – Но если вам так понятнее, то да, как в Гарри Поттере. – Вовсе не обязательно оскорблять чужие вкусы, – вспыхнула Эмма. – О, я оскорбила ваш вкус? – Регина сморщила переносицу. – Извините, не думала, что он у вас есть. – Вот опять. Вы просто невыносимы, – Эмма насупилась, чуть не выронив книгу. – Эту книгу написала моя мать. Проявите хоть каплю уважения! – с негодованием воскликнула Регина, испепеляя Эмму взглядом. – Я проявлю, – Эмма погладила драгоценную книгу по корешку. Сев на резное кресло перед столом, Эмма прочитала пару абзацев, но почти ничего не поняла, и ее неудержимо стало клонить в сон. Регина заметила это и отобрала книгу. Вместо нее дала Эмме блокнот в кожаной обложке цвета индиго и ручку с декоративным перышком какой-то экзотической птицы на кончике. – Это ваш гримуар, сюда вы будете записывать все, чему я буду вас учить, а также свои мысли и сны, в общем, то, что посчитаете важным и нужным. Начнем завтра утром. А сейчас идите спать. Регина выделила для Эммы просторную комнату на втором этаже. Кровать была уже застелена свежим постельным бельем, рядом с подушкой лежала холщовая сумка, в которой оказались хлопковая сорочка, халат, два полотенца, шампунь, мыло, мочалка, зубная щетка и паста. Как предусмотрительно. Прямо как в отеле. В углу комнаты валялась большая кошачья лежанка, куда тут же запрыгнул Мальчик и уютно в ней расположился, немного сонно поворчал, покрутился, пытаясь поймать свой маленький непослушный хвостик. От стен и потолка, украшенных светящимися в темноте луной и звездами, исходило тусклое голубовато-зеленое свечение, создавая таинственную атмосферу волшебной, хоть и немного пугающей сказки, в которую, на свою радость или беду, все глубже погружалась Эмма. Она ворочалась в кровати с боку на бок, пытаясь совладать с беспорядочными, беспокойными мыслями, роящимися в голове. Регина откровенно заинтриговала ее. Почему она все-таки живет в этом странном доме совсем одна? Откуда у нее столько цветов и кошек? Почему все выглядит так, будто она знала, что Эмма придет к ней, и ждала ее появления, хотя и не сильно обрадовалась ему? Пока что все это казалось очень туманным и непонятным, но если уж Эмма задавала какой-то вопрос, она привыкла непременно получать на него ответ. Уж таким она была человеком. Регина тем временем отправилась в дальнюю комнату. Дверь была спрятана за громоздким гобеленом, расшитым темно-красными махровыми розами. Половину комнаты занимала огромная кровать, усыпанная свежими цветами, в которых лежала, утопая, женщина в тугом красном платье с сердцеобразным вырезом на груди. Рядом с кроватью стояло трюмо с тремя темными зеркалами в тяжелой оправе с растительным орнаментом. Перед ним были расставлены свечи, разложены гадальные карты цветочного оракула. Регина села напротив зеркала, взяла со стола гребень из черного дерева в форме медвежьей лапы и стала расчесывать свои длинные волосы. Вдруг сама по себе загорелась красная свеча, и в одном из зеркал отразилось покрытое морщинами лицо приподнявшейся с постели женщины. – Хочешь сказать, что эта девчонка – наше спасение? – недоверчиво спросила она. – Да, мама, получается так, – ответила Регина. Отложив расческу, она достала из ящика трюмо гримуар в черной обложке и ручку. Стала записывать свои впечатления и одновременно озвучивала их: – Карты сказали мне, что сегодня придет человек, который поможет нам вернуться в Сторибрук. Но Эмма совершенно не такая, каким я представляла себе этого человека. Ее душа полна слепящего света и наивности. Я думала, придет темная ведьма, которая четко знает, чего хочет и как этого достичь, а эта бестолковая девочка явно витает где-то в облаках и сама не понимает, в какую историю попала. Она совсем еще ребенок. Совершенно пуста и неинтересна. В ней нет никакой мистической тайны. Ее прошлое, настоящее и будущее написаны на ее простоватом лице, и не надо быть прорицателем, чтобы понять, что она такой же обыватель, как и все, с такими же, как и у всех, мелкими проблемами, которые она раздувает до вселенских масштабов, чтобы подчеркнуть иллюзию своей значимости. Мне бы совсем не хотелось связываться с тем, чьим духом так сильно владеет мирская суета. Я не понимаю – что в ней такого, что она смогла найти наш дом, и ей хватило наглости – постучаться. Не понимаю… – Надо понять, как можно быстрее, мы слишком долго этого ждали, – с нажимом проговорила Кора. Регина медленно кивнула, перебирая лунные кулоны на шее, долго собиралась с мыслями и наконец решилась сказать: – Знаешь, в ночь Йоля мне снились розовые листья куркумы, предвещая великую страсть и нежную любовь, и я никак не могу выкинуть из головы этот сон… – Регина запнулась. – Брось ты эти свои фантазии о любви, – с явным недовольством перебила ее Кора. – Ты же знаешь, что они приводят только к еще большим страданиям. Любовь – это… – Слабость, – закончила Регина ее мысль. – Я помню, мама. Но… – Просто сделай то, что должна сделать, проведи обряд и исполни свое предназначение, – жестко оборвала ее Кора. – Я все исполню, мама, – покорно вздохнула Регина. – Можешь не сомневаться. Регина сняла с себя все украшения и платье. Переоделась в длинную черную сорочку и подошла к матери. Поцеловала ее руку и лоб, желая спокойной ночи, и легла рядом, все думая и думая о том, как теперь изменится ее жизнь. Уже изменилась. Был разорван круг ее тщательно оберегаемого одиночества, в котором она жила, как в броне, защищая себя от внешнего мира. Ей было не по себе. Она привыкла всегда быть одна. Только так она могла позволить себе быть собой, такой, какая она есть, а не такой, какой ее хотели или боялись видеть. Ей не нужны были другие, чтобы через их взгляды и мнения доказывать свою ценность. Не нужны были другие, чтобы восполнить недостаток общения, который она с легкостью компенсировала разговорами с растениями и животными, слушателями куда более благодарными, чем люди, ведь они не пытались строить из себя не пойми кого и всегда говорили прямо. Без намеков и недосказанностей. Надо было только уметь понимать их язык. Регина понимала, и ей этого было достаточно. Она не искала чужого одобрения и ласки. Тем более – любви. И все же – увидев в раскладе обещание встречи – Регина неожиданно для себя разволновалась. Уже очень давно она не испытывала ничего подобного: карты изо дня в день предсказывали ей повседневные хлопоты и привычное одиночество, но тут вдруг в цветочном оракуле выпала карта с цветком остролиста, которая говорила следующее: «Вы были ранены и разгневаны. Теперь ненависть, горечь и гнев прошли. Любовь может вновь зацвести». В сердце Регины вспыхнула давно утраченная надежда. Встретив же Эмму, Регина сразу потеряла к ней всякий интерес, поняв, что не стоит ждать от предсказаний слишком много. Она была так разочарована, что слезы невольно брызнули из глаз. Ради этого она изменила привычный ход своей законсервированной жизни? Через несколько часов, когда небо за окном все еще чернело новолунием, Регина проснулась, умывшись, разделась до нижнего белья, вышла в сад, где под уханье совы, вернувшейся с охоты, выполнила несколько кругов асан приветствия Луне: чадра-намаскар. Начинался новый день.