All the Things They Said

Taylor Swift — Don’t Blame Me

      Когда мои ноги касаются пола, я уже знаю, что у меня есть ровно пять минут до того момента, как Регулус появится здесь. Я смотрю на устройство в моей ладони, что тысячи дней назад запустило эту неразрывную петлю. Не знаю, сколько недель прошло с того момента, как я впервые взяла в руки Уроборос, найденный на чердаке дома на площади Гриммо. Это не важно. Я перестала считать.       Уродливые глаза змеи, пожирающей собственный хвост, сверкают в темноте. Новый цикл запущен. И я точно знаю, что этот раз будет последним, потому что подобралась к разгадке слишком близко.       Я оглядываюсь, отходя подальше от двери. В ушах шумит, всё тело ломит. Переносить новый цикл с каждым разом становится всё тяжелее. Но я вновь повторяю себе, что этот раз станет последним, ведь мне больше не за что держаться, кроме как за эту призрачную надежду. Я почти уверена, что скоро сойду с ума, если не от действия артефакта, то от разъедающей рёбра тоски.       Прошлая жизнь кажется такой далёкой, словно это было не со мной. Я стала забывать, какого оттенка были глаза Гарри, когда он щурился, глядя на солнечный свет. Я не помню, чем пах Рон, когда я обнимала его за плечи. Старый дом моих родителей кажется теперь отрывком забытого сна, который иногда всплывает в голове, когда ты смотришь на что-то, что выглядит, как напоминание.       Всё моё существование концентрируется на мае тысяча девятьсот семьдесят девятого года, из которого я не могу вырваться. Если бы я верила в бога, то подумала бы, что так выглядит мой личный ад.       В первый раз он был незнакомцем, услышавшим шум на чердаке своего дома. Во второй раз я встретила его как человека, при виде которого ты облегчённо вздыхаешь, когда тебя оставляют друзья на вечеринке в незнакомой компании. В пятый — как приятеля, а в десятый — как старого друга. Когда счёт перевалил за пятнадцать, нестерпимая боль в груди от неизбежности будущего и радость от того, что он пока жив, стали привычным делом.       Я достаю палочку из заднего кармана брюк и готовлюсь к его появлению. Слышу осторожные шаги, что приближаются с каждым ударом моего сердца. Когда дверь открывается, я обезоруживаю Регулуса Блэка и ловлю его палочку свободной рукой. Уроборос в кармане моей куртки, так не подходящей этому времени, кажется, прожигает ткань.       Я встречаю его серые глаза. Вместе с грозовым морем в них бушует изумление и смятение. На меня накатывают волны спокойствия, ведь всё так, как и всегда. Он пока не ушёл.       — Привет, Реджи, — с трудом выдавливаю я, опуская волшебную палочку. — Нам нужно поговорить.

***

      Дни летят, падая пожелтевшими от времени листками с потрёпанного отрывного календаря.       Это больно — каждый раз приходить к пониманию, что он меня не знает. Мне всегда кажется, что я готова, а потом он вздрагивает, когда я касаюсь его локтя, и всё снова становится чёрно-белым.       Он не удивлён, когда я говорю ему, что миссия отправиться в чёртову пещеру — самоубийственная. Я знаю, что он почувствовал, как смерть дышит ему в затылок, с того самого момента, когда Кикимер вернулся на Гриммо и рассказал обо всём, что там произошло.       — Так значит, это всё же принесёт какой-то результат в будущем? — спрашивает он, отрываясь от тяжёлого тома, исписанного темномагическими ритуалами.       Я проговариваю этот вопрос про себя чуть раньше, чем он успевает закончить фразу, потому что слышала его уже неисчислимое количество раз.       — Да. — Отворачиваюсь, чтобы его не напугали мои слёзы. Он не должен знать, что воспоминания о том, как он каждый раз уходит, дробят меня на кусочки. — Я не могу рассказать подробности, но да, принесёт.       — Тогда зачем ты пытаешься меня отговорить? Я всё равно это сделаю. С твоей помощью или без неё.       Конечно, он это сделает. Всегда делал. Я пыталась оглушить его, но это всегда возвращало меня к началу. Я предпринимала попытку подговорить Кикимера, но эльф был не в силах ослушаться приказа хозяина. Я поджигала единственные экземпляры его книг, содержащих сведения о крестражах. Я стирала ему память. Я пыталась пойти туда с ним. Я бездействовала, наблюдая со стороны. Я делала всё. Это. Всегда. Возвращало. К началу.       Сначала я думала, что ключ к этой петле — я сама, но потом поняла, что всё дело в нём. Затем я решила, что обязана спасти его, чтобы разорвать этот круг бессмысленных путешествий, но это не давало никакого результата. Что бы я ни делала, раз за разом повторялся один и тот же сценарий: он уходил, а я возвращалась к началу. Как в глупой магловской видеоигре, в которой ты либо побеждаешь, либо начинаешь заново.       В последний раз, когда я, захлёбываясь слезами, умоляла его остаться, то поняла, что от меня не требуется спасения.       — Потому что застряла с тобой из-за этой штуковины, — вру я и кладу Уроборос на стол. Он берёт его в руки, на его лице отражается любопытство. Если бы он только знал, как сильно мне хочется убрать прядь волос с его щеки, мешающую как следует рассмотреть его лицо и запомнить каждое мгновение этой минуты. — Я думаю, что твоё спасение — это ключ к моему возвращению домой. Не зря ведь я оказалась именно здесь и именно сейчас.       — Гермиона… — Регулус отрывает свой взгляд от арефакта и смотрит на меня. — Это невозможно. Прошлое нельзя изменить, как ни пытайся. Даже если бы и существовал способ, это всё равно опасно. Мы не знаем, как перемены могут повлиять на будущее. — Я молчу, потому что мне страшно признаться даже себе в том, что я собираюсь сделать. — Я уверен, что как только я закончу исследование крестражей и отправлюсь в пещеру, ты тут же вернёшься и всё станет как прежде.       Я усилием воли сдерживаюсь, чтобы не фыркнуть.       — Возможно, ты прав.       Он склоняет голову вбок и улыбается. Я вижу ямочку на его правой щеке, и мне хочется прикоснуться к ней губами, но сжимаю руки в кулаки, потому что ещё слишком рано. Я не должна всё испортить.       — Тебе пора привыкнуть к этой фразе. Со временем ты станешь произносить её чаще.       Как, во имя Мерлина, он может улыбаться и нести всякие глупости после того, как понял, что его ждёт? Я вспоминаю слова, которые он говорил мне в прошлые разы, когда я спрашивала о том, зачем ему это всё.       «Я делаю это ради семьи и будущего».       А я сделаю это ради него.       — Лучше помоги мне с исследованием. Чем быстрее я с этим покончу, тем быстрее всё вернётся на круги своя, — говорит он, кивая на пустой стул рядом.       Я подхожу ближе и сажусь, притягивая к себе книгу, которую несколько раз прочитала от корки до корки. Регулус знает, что я в курсе о крестраже, но всё равно не спрашивает о нём, чтобы ненароком не нарушить ход течения времени. Я хочу сказать ему, что это уже не имеет значения, но молчу, проживая каждый момент нашей — теперь уже — общей истории, потому что не знаю, увижу ли его снова, если у меня всё получится.

***

      — Почему Реджи? — спрашивает он, обращая ко мне свой взгляд.       Волны под нашими свешенными с обрыва ногами шумят так же громко, как и кровь в моих ушах, когда я слышу его вопрос.       — Что? — делаю вид, что не расслышала.       — Когда ты появилась, то сказала: «Привет, Реджи». Почему ты назвала меня именно так?       «Потому что, увидев твои глаза, на мгновение забыла, что для тебя это первая встреча».       — Не знаю… Может, мне показалось, что так я смогу тебя к себе расположить?       Он усмехается.       — Знаешь, обезоруживание от незнакомки не очень-то способствует тому, чтобы расположить при первой встрече. Спасибо, что хотя бы не оглушила.       — Не за что, — отвечаю я и улыбаюсь.       Это первый диалог, который не отпечатан клеймом в моей памяти. Раньше я не позволяла себе таких вольностей и всегда следовала своим собственным правилам.       — Просто… это странно. — Он крутит волшебную палочку в руке. На горизонте догорает лиловый закат, который я обычно видела примерно в середине моего путешествия. — Меня так называют только двое — Сириус и Нарцисса.       «Знаю», — хочу сказать я, но вслух говорю:       — Забавное совпадение.

***

      Я вновь и вновь перечитываю слова на латыни, нацарапанные чернилами на полях старой книги. Если бы меня разбудили посреди ночи, я бы без запинки проговорила их вслух, но мне всё равно кажется недостаточно. Уроборос, свернувшийся на страницах фолианта, неизменно кусает свой хвост, а заклинание, способное его разрушить, горчит на кончике моего языка.       Я вздрагиваю, когда Регулус рядом дёргается. Вижу, как он закатывает рукав рубашки и смотрит на извивающуюся на бледной коже змею. Я знаю, что будет дальше.       — Мне нужно отлучиться.       — Ты можешь не приходить на его зов, — отвечаю я.       Это так чертовски несправедливо. Почему я должна озвучивать то, что не имеет смысла? Он всё равно уйдёт.       — Я не должен привлекать к себе внимание. Пока крестраж всё ещё в пещере, я обязан подчиняться его воле.       Я поднимаюсь на ноги и смотрю, как он накидывает на плечи тёмную мантию, берёт палочку и касается ручки двери. Сейчас.       Регулус оборачивается и подходит ко мне. Этот момент никогда не меняется, но всё ещё остаётся самым любимым, бережно хранимым в особом отсеке моей памяти.       — Никуда не уходи, — тихо говорит он и легко оттягивает выбившуюся из моей причёски прядь. Она пружинится, а я прижимаю ладони к плечам сильнее, чтобы предотвратить порыв коснуться его. — Если что-то случится, я дам тебе знать. Мы обязаны завершить начатое правильно, чтобы ты смогла вернуться.       Я киваю, сглатывая колючий ком в горле. Через четыре часа он вернётся в эту снятую за копейки в Дырявом котле комнату. Вернётся — это сильно сказано. Он аппарирует и рухнет на пол, истекая кровью после неудачно завершившегося задания.       Я уже купила в Косой аллее бадьян, который будет залечивать глубокие рубцы на его коже. Я готова к тому, чтобы греть его холодные ладони в своих. Я буду перебинтовывать его рану и закатывать глаза, когда он будет ворчать, что может сделать это сам. Буду проводить дни у его постели и слушать горячечный бред. Стану молчаливым слушателем его рассказов о брате и семье. Но пока…       — Я буду ждать тебя тут, — отвечаю я и вижу, как уголок его рта приподнимается в полуулыбке.

***

      — Ты ничего не можешь сделать, — цедит он, тыча пальцем мне в грудь.       — Я всё исправлю. Мы что-нибудь придумаем. Мы обставим всё так, будто ты погиб в пещере.       Порыв ветра бьёт по лицу, словно пощёчина.       — Гермиона, если ты попытаешься переписать прошлое, ты создашь новую временную линию, в которой может не быть тебя! — он повышает голос. Я знаю, что ему страшно. Регулус уже успел свыкнуться с мыслью о своей скорой смерти, и эта маленькая надежда способна его разрушить. Он отвергает её с такой решительностью, что я чувствую, будто холм, на котором мы стоим, дрожит под моими ногами. — Или твоих Гарри и Рона! С артефактами шутки плохи. Просто оставь эту бессмысленную затею.       — Но…       Он подходит ближе и обхватывает ладонями моё лицо. Наклоняется и шепчет так, чтобы я услышала:       — Время может не выдержать.       — Зачем мне время, если в нём не будет тебя?       Я вижу, как в его глазах сомнение борется с обречённостью. И обречённость, как всегда, побеждает. Поэтому он делает то, что запустит обратный отсчёт до конца всего. Сокращает расстояние между нами и обрушивает на мои губы всю свою горечь. И она ощущается как наркотик, который я готова употреблять до конца своей жизни.       Я знаю, о чём он думает, когда зарывается пальцами в мои волосы. Он думает о том, что его судьба предопределена, что этот поцелуй — меньшее, что он может урвать от оставшихся до его смерти дней. И мне больно, потому что у меня их были тысячи, а для него этот — единственный. Я чувствую, как слёзы скапливаются в уголках моих глаз.       Он немного отстраняется и проговаривает в мои губы:       — Это всё, что я могу тебе дать. Смею надеяться, что, когда всё кончится, то обо мне напомнит не только записка в медальоне, но и это воспоминание.

***

      — Похож? — спрашивает он, держа за цепочку поддельный медальон.       — Идеально, — отвечаю я и опускаю взгляд.       Завтра последний день.       Я вздыхаю и двигаю лежащие на столешнице книги, садясь на край стола. Смотрю на свои сложенные в замок руки. Мои пальцы подрагивают от волнения. Чем ближе этот день, тем более потерянной я себя чувствую. Меня одолевают сомнения.       Что, если оставить всё как есть? Пусть я буду каждый раз умирать от невозможности остановить его, но так хотя бы страх перед туманным будущим не будет хватать моё горло. Но насколько меня хватит?       Я мотаю головой, сбрасывая с себя дурман. Я уже всё решила.       — Эй… — Регулус подходит ко мне, кладёт медальон на раскрытую сбоку книгу. Упирается двумя руками в столешницу. Я чувствую, как его ладони близко к моим бёдрам. Он близко. — Не вешай нос. Всё пройдёт так, как надо.       Я так хочу ему рассказать о том, что всё проходило «как надо» много-много раз. Но не могу.       Я поднимаю взгляд и вижу, как в его глазах теплится светлая грусть. Мы никогда не говорим о том, что произошло тогда на холме.       — Знаю, — отвечаю я. — Ты выполнишь свой великий долг, а я вернусь домой и буду жить обычной жизнью.       — Как ты думаешь… — начинает он, но делает паузу и закусывает губу. — Ты будешь помнить об этом?       — Хочется верить, что да.       Я снова лгу.       Когда он отходит от меня и садится за стол, я ощущаю, как по позвоночнику проходит холодок.       — Регулус…       — Ты можешь звать меня Реджи, — бормочет он, доставая клочок пергамента из-под книг. — Даю тебе официальное разрешение.       Ногти впиваются в ладони оттого, как я сильно сжимаю кулаки. Мерлин, ну почему? Почему наши жизни разделяет столько лет и неверно принятых решений? Я тяжело сглатываю и пытаюсь придать своему голосу беззаботности.       — Реджи, а что, если уничтожить Уроборос?       Он замирает над чернильницей, держа перо в руке. Хмурится, поднимая глаза.       — Я бы не стал этого делать.       — Почему?       Я складываю руки на груди и начинаю ходить кругами по комнате. Мне важно знать, что он об этом думает. Или я просто хочу услышать очередное подтверждение тому, что я сошла с ума. Окончательно и бесповоротно.       — Существует вероятность создать параллельную реальность. Это ещё хуже, чем переписать время. Последствия могут быть катастрофическими.       Я хмыкаю и встречаю его сосредоточенный взгляд. Ищущий, вопрошающий, вскрывающий мою черепную коробку. Я не дам ему этого сделать, поэтому киваю и говорю:       — Это было бы глупо и безрассудно.       — Умница, — отвечает он, приподнимая бровь. — А теперь помоги мне составить послание для этого ублюдка. Хотел бы я видеть его лицо, когда он прочитает записку.       Я подхожу ближе и заглядываю ему через плечо, скользя глазами по строкам, которые знаю наизусть.       «Тёмному Лорду.       Я знаю, что умру задолго до того, как ты прочитаешь это, но хочу, чтобы ты знал: это я раскрыл твою тайну…»       — Побольше пафоса, Блэк, — ухмыляюсь я.       — Если не нравится, пиши сама. — Он протягивает мне перо и листок, но я отмахиваюсь и присаживаюсь на стул рядом с ним.       — Мы должны завершить начатое правильно — ты сам сказал. — Я пожимаю плечами и подпираю подбородок кулаком.       Регулус возвращает своё внимание записке и сосредоточенно кусает кончик пера. А я чувствую, как впервые за этот месяц не хочу говорить о том, что ждёт нас завтра. Сегодня — это всё, что у меня есть, поэтому я запоминаю каждый миг. Я хочу помнить.

***

      Регулус защёлкивает медальон, и это срывает предохранитель. Последний листок календаря сорван.       — Нет, — вырывается у меня. Мой голос дрожит.       Он смотрит на меня. И чувствует столько всего — я вижу это по его лицу. Склоняет голову вбок и слабо улыбается. Кладёт медальон в карман мантии.       — Что ж, Гермиона. Я так понимаю, теперь всё?       — Нет, — повторяю я. Мои дрожащие мокрые пальцы сжимают Уроборос в кармане.       Блэк достаёт палочку, надевает перчатки и тоскливо оглядывает комнату, что становилась местом наших встреч в прошлом, о котором он не знает. Меня трясёт так сильно, что зубы едва не отбивают такт стремительного стука сердца.       — Я должен вернуться домой и дать инструкции Кикимеру…       Он опускает взгляд, и этого достаточно. Я снова обезоруживаю Регулуса. Его палочка падает у моих ног, и я толкаю её носком ботинка под старую кровать.       — Что ты задумала? — Он делает шаг ко мне, но я держу его на прицеле и достаю Уроборос. Он останавливается и вытягивает руку вперёд в успокаивающем жесте, как будто я дикий зверь, которого требуется успокоить. Возможно, он прав.       — Ты же не…       — Да, — киваю я, ощущая, как по щекам бегут слёзы.       Он морщится. Облизывает сухие губы и возвращает свой взгляд мне.       — Ты не можешь.       — Могу и сделаю.       — Ты всё сломаешь, Гермиона, ты даже не представляешь…       — Представляю. — Мой голос срывается, и я всхлипываю от страха.       Я лгу, потому что понятия не имею, что именно произойдёт дальше. Вернусь ли я в своё время? Какой будет моя жизнь? Буду ли вообще я? Какой станет жизнь волшебного мира?       Эти вопросы донимали меня все последние циклы путешествий, и в конечном итоге привели сюда. Я устала лгать ему. Я устала видеть, как он уходит. Я устала быть запертой в пасмурном мае. Я устала. И если уничтожение Уробороса создаст параллельную реальность, в которой он будет жив, я готова рискнуть и пожертвовать всем.       — Я обязан…       — Знаю-знаю, — выдавливаю я, облизывая солёные губы. Моргаю, чтобы пелена перед глазами исчезла, чтобы не портила последний миг, когда я вижу его лицо. — Ты обязан туда отправиться, иначе всё пойдёт прахом. Регулус, я слышала это уже сотню раз!       — Что?       — Но теперь я знаю, что нужно сделать. Я всё продумала.       — Гермиона…       Я направляю волшебную палочку на артефакт в своей руке и вспоминаю слова на латыни, что, должно быть, давно уже отпечатались на подкорке моего мозга.       — Не вини меня, — шепчу, ощущая, как слёзы душат меня.       — Стой!       — Любовь делает из меня сумасшедшую.       Взмах, слова срываются с моих губ, пока ещё не поздно. Я вижу, как красные искры кружат над Уроборосом. По медному змею, кусающему свой собственный хвост, идёт трещина.       — Ты больше не сможешь вернуться домой! — Он в ужасе, его глаза в страхе смотрят на то, как устройство в моей руке рассыпается в прах.       Я чувствую, как пол под ногами начинает дрожать. Моя палочка падает вниз, но мне она больше не понадобится. Я подхожу к нему, обхватываю его лицо ладонями. Мне так страшно. В нём я вижу то же самое. Что-то грохочет за спиной. Наверняка, с таким звуком и рушится время.       — Увидимся в новом мире, — говорю я. Из моего горла вырывается очередной всхлип. Он хватает воздух ртом, не в силах сказать и слова. Ничего страшного, я скажу всё за него. — Надеюсь, там мы найдём друг друга. А если нет, то ты хотя бы будешь жить.       Вместе с грозовым морем в его глазах бушует то, что обычно принято называть любовью. Я смотрю в них, пока яркий свет вокруг не начинает резать сетчатку.       Я проваливаюсь в темноту. И мне кажется, что я слышу, как где-то далеко раздаётся шум прибоя...