All the Things They Said

Harry Styles — Golden

      — Грейнджер, — тянет он, сжимая древко метлы рукой. Тео склоняется к ней и подцепляет пальцем её упругий локон. — Ты обещала.       Её щёки вспыхивают, и она поднимает взгляд на Нотта.       — Обещала, но не сказала когда.       — Да брось, сегодня идеальная погода. — Он склоняет голову вбок, его выражение лица принимает жалобный вид. — Отложи уже свои руны.       Гермиона захлопывает тяжёлый учебник и кладёт его на скамейку. Лёгкий весенний ветер приподнимает её пушистые волосы, а солнце, вышедшее из-за плотных облаков, заставляет веснушки на её носу становиться ярче. Тео кажется, что она вся соткана из солнечного света. И иногда, когда он не ведёт себя как идиот, этот свет перепадает и ему.       Впервые он ощутил его слабое тепло холодным сентябрьским вечером, когда поделился с Гермионой учебником по зельеварению. Тогда она подошла к его столу, заваленному пергаментами, и холодно спросила, может ли взять «Расширенный курс зельеварения» буквально на минуту, чтобы сделать копию и вернуть обратно.       Теодор удивлённо поднял глаза и посмотрел по сторонам, чтобы убедиться, что просьба была обращена по адресу. Он даже и не ожидал, что кто-то в библиотеке заметил его присутствие, ведь за последние пару недель после возвращения в Хогвартс он буквально слился с тенями, путешествующими по углам замка.       Грейнджер терпеливо ждала, поджав губы. Она выглядела напряжённой, будто готовилась к атаке.       Он взял учебник в руки и собирался молча протянуть его ей, когда внезапная мысль начала зудеть в висках. Всё произошло так быстро, что Тео даже не понял, в какой момент его голосовые связки выдали фразу, ставшую началом их непонятной дружбы: «Мы можем позаниматься вместе. Если ты не против».       Перемена в её лице была такой разительной, что Теодор, каждый раз возвращаясь назад к этому моменту, жалел, что не прихватил в Хогвартс колдокамеру. Грейнджер приоткрыла рот, её тёмные брови нахмурились в замешательстве, а взгляд стал растерянным. Она так быстро выпалила: «Нет-спасибо-я-только-сделаю-копию», что смысл сказанных слов дошёл до него окончательно только тогда, когда Гермиона вернула книгу на стол и снова уткнулась в свои пергаменты.       В следующий раз он почувствовал её тепло, когда подошёл к ней сам, чтобы уточнить количество слов, что требовала Макгонагалл для сочинения по Трансфигурации. Как будто он не записал домашнее задание в своём блокноте.       Грейнджер слабо улыбнулась и озвучила число, а после продолжала сверлить взглядом его щёку, пока Тео не отложил перо и не закончил эссе. Он был уверен, что оно вышло неважным, потому что под её взглядом невозможно было сосредоточиться как надо.       Она практически везде находилась одна, что было дико для героини войны. Остальные сторонились её, будто она могла случайно заразить их послевоенной меланхолией, в то время как они пытались жить дальше.       Тео не боялся. Он уже успел понять, что в Гермионе теплился свет, который ей не с кем было разделить. Другие были слишком слепы, слишком заняты собой, чтобы его заметить. Поэтому Нотт вырвался из теней, налипших на его тело, и потянулся к ней, подавив саднящий внутри страх обжечься.       И она не оттолкнула его.       — Тео, я не думаю, что… — в её голосе чувствуется неуверенность и нотки страха. Его это веселит.       — Грейнджер, это уже не смешно. — Теодор спрыгивает с метлы и садится на скамейку рядом с ней, подпирая подбородок кулаком. — Это была твоя идея — поспорить на то, что в Дурманящей настойке три лепестка чихотника, а не два, как говорил я. Так?       — Так… — бормочет она.       — Ты проиграла, так?       — Так.       — Лезь на метлу.       Она сжимает зубы и рывком поднимается на ноги, делая глубокий вдох. Берёт в руку метлу Тео, и он улыбается, потому что она даже выглядит с ней неестественно.       — Если хочешь, я могу полетать с тобой.       — Я справлюсь, — отвечает она, перекидывая ногу через древко.       Гермиона стискивает двумя руками метлу, и та дёргается вперёд. Грейнджер жмурится от страха, подлетая на метр над землёй. Она приоткрывает один глаз и смотрит на тихо посмеивающегося Нотта.       — Так не пойдет. — Он тянет её за рукав вниз. — Двигайся, я сяду сзади и буду направлять, иначе меня посадят в Азкабан за доведение тебя до самоубийства, если ты расшибёшься.       Её щёки снова вспыхивают. Она протестующе мотает головой.       — Нет, давай я… Давай в другой день? Я потренируюсь…       — Поздно, — говорит Нотт над её ухом, пристраиваясь сзади. Он просовывает одну руку под её локоть и обхватывает за талию. Второй рукой Тео уверенно перехватывает управление над метлой и слегка отталкивается ногами от земли. — Всё будет хорошо, ты не упадёшь, потому что я не позволю этому случиться.       Он чувствует, как её дрожащие пальцы впиваются в его запястье так, будто ей некуда деть свои руки, а держаться за что-то жизненно необходимо.       Теодор совершенно не против такого тесного контакта. Если за возможность быть настолько близко к ней он должен спорить до посинения и каждый раз выигрывать, то Нотт мог посвятить этому всю свою жизнь.       Метла медленно поднимает их над землёй, и Тео ощущает, как Гермиона начинает подрагивать всем телом. Он подсознательно ждёт, когда она остановит его, когда попросит спуститься, но Грейнджер не делает этого. Боится и молчит, не смея показывать свой страх. Упрямая.       Он ускоряется, и холодные пальцы сильнее впиваются в его ладонь, крепко сжимающую её талию. Ему становится интересно, насколько высоко она позволит подняться в воздух. Когда её гордость прогнётся под чувством страха?       Тео осторожно кладёт подбородок на её плечо, вдыхая травяной запах, исходящий от её волос. Он настолько спокоен, что это даже пугает. Вокруг на мили — никого. Когда Гермиона пришла на поле, тренировка команды Слизерина давно кончилась и Нотт уже был один. Это подстёгивает его сделать кое-что, о чём он, возможно, потом пожалеет.       Наклонив древко к себе, он прижимает Грейнджер ближе и вырывается вверх, сквозь облака. Туда, где чистое, лазурное небо и золотистый свет, так похожий на тот, что украшает её, когда она улыбается.       Когда он выпрямляет метлу и останавливается, то чувствует, как Гермиону бьёт крупная дрожь. Она часто хватает ртом воздух, её глаза зажмурены.       — Открой глаза, — просит он.       — Нет. — Она мотает головой. — Я боюсь.       — Чего ты боишься? Ты ведь удирала из Гринготтса верхом на драконе. После такого никакие полёты не страшны.       Гермиона молчит. И ему не нравится это молчание.       — Грейнджер…       — После войны я… У меня появились необъяснимые страхи. Например, когда я иду по тёмному коридору замка, мне кажется, что стены начинают на меня давить, как тогда… в Гринготтсе. — Она поворачивает голову к Тео, её глаза всё ещё закрыты. — Когда я вхожу в Большой зал и слышу громкие голоса, мне кажется, что где-то раздаётся горький плач. А сейчас… Сейчас мне страшно, как перед битвой за Хогвартс, когда нам нужно было прыгать в море прямо со спины дракона.       Он чувствует себя настоящим идиотом. Заставил её сесть на метлу, да ещё и вновь окунул своими руками в тот день, когда жизнь всего магического мира бесповоротно стала совсем другой.       — Почему ты не сказала? — спрашивает он. — Я бы придумал другое желание. Если бы я знал, никогда не заставил бы тебя это сделать.       — Потому что я должна встретиться с одним из своих страхов лицом к лицу, — отвечает она.       Нотт ощущает столько всего, что кажется, будто его тело не в состоянии вынести так много. Он заправляет её волосы за ухо и склоняется ближе, шепча в шею:       — Тогда открой глаза. Я буду рядом, когда тебе будет страшно. Открой глаза, и ты увидишь облака под своими ногами, солнце и шпили башен замка. Я хотел показать тебе этот вид, потому что подумал, что ты наверняка не видела, как красиво это место с моей точки зрения. И ты — его главное украшение, Гермиона. — Он прячет лицо в её волнистых локонах. Сердце так быстро бьётся о рёбра, что он уверен — ещё немного, и оно проломит грудную клетку. Она наверняка должна чувствовать ритмичный стук своей собственной спиной, потому что он прижимается к ней слишком близко. Нотт делает глубокий вдох, чтобы лёгкие наполнились воздухом, потому что его так катастрофически мало. — Я не хочу, чтобы ты оставалась в одиночестве со своими страхами, потому что ты была той, кто вытащил меня из моих собственных. Ты была первым человеком, кто протянул мне руку. Теперь я хочу сделать то же самое для тебя.       Он отнимает ладонь от её талии, переплетая их пальцы. Сжимает, чтобы подтолкнуть её к действию. И смотрит на то, как Гермиона осторожно раскрывает глаза, щурясь от солнечного света. Лёгкий, ласковый ветер скользит по её коже. Золото путается в её волосах, отчего они принимают карамельный оттенок.       — Красиво, — шепчет она.       Тео смотрит на неё и думает о том же самом.       Её ресницы подрагивают, в уголках глаз собираются слёзы. Губы Грейнджер растягиваются в полуулыбке, и ему кажется, что ради этого он мог бы снести все коридоры, что давили на её плечи и заставляли задыхаться от тревоги.       — Ну что, готова сразиться со следующим страхом?       Она оборачивается через плечо и смотрит в его глаза. Её тёплый взгляд в очередной раз разгоняет тьму, тянущую свои лапы к его горлу.       — Если ты пойдёшь со мной.