scream

      

***

       — А говорила, что бесстрашная — сказала Юджин и усмехнулась, нервным движением поправляя рукав свитера, зацепившегося за застëжку браслета. Она выглядела непривычно слабой, словно раненой. Усталость всеми своими красками, словно солнечными зайчиками, играла на еë бледном, осунувшемся лице. Казуза сжала руки в кулаки и выдохнула через силу.        — Уходи — безразличие в её голосе Юджин, видимо, настолько поразило, что она замерла на миг, так и не разобравшись с застëжкой, потом опустила руки и, казалось, прекратила дышать на время.        Время...        Секунды прекратили свой бег и застряли между ними чем то инородным и неправильным, словно вошедшие глубоко-глубоко под кожу занозы. Было ли это больно? Казуха не была уверена. Собственная свобода в совокупности с горьким опытом были для неё важнее риска, и Юджин, если она до сих пор была столь наивна, пора было бы уже проснуться. Выйти из своих фантазий, раскрыть глаза...        Но Юджин упорно не выходила, она верила в лучшее, смеялась громко и звучно и заполняла одной лишь собой каждый свободный сантиметр комнаты. Юджин иногда было настолько много, что Казухе казалось, что Хо вот вот проберëтся в сердце, чтобы вместе с кровью разойтись по телу. Чтобы отравить, выпотрошить а после бросить. Без сомнений бросить.        И потому разорвать связь, смять и выкинуть казалось единственным вариантом.        Казуха развернулась к окну, оставляя Юджин позади. И хотя расстояние между ними по факту составляло лишь несколько метров, одиночество и усталость, словно огромная волна накрыла с головой. Это цунами разрушило окончательно то немногое, то светлое, что оставалось между. То немногое, что составляло их хрупкую, словно первые весенние цветы, связь.        В воздухе запахло разлукой, болью и ландышами. Сердце наполнилось ядом. И Казуха вдруг задумалась о том, что чувствовала сейчас Юджин, её сильная, её абсолютно бесстрашная девочка, которую слишком сложно было назвать хрупкой или слабой. Была ли она сейчас разрушена также, как сама Казуха когда-то? Была ли она сейчас в отчаянии?        Казуха задумалась вдруг о том, что отношения эти изначально были обречены на грандиозный провал. Обе они были слишком разные, слишком упрямые. Словно два полюса они тянулись друг к другу и друг от друга неизбежно отталкивались. Но Юджин никогда и ни за что не сдавалась, она боролась за свои мечты, идеалы, планы, она выгрызала себе победу зубами, даже если это казалось невозможным. Она смеялась в лицо трудностям, а Казуха... Казуха сувала замëрзшие руки в карманы куртки и безразлично пожимала плечами.        Тишина разрасталась между ними, концентрируя в себе всё самое тëмное и гнетущее, а Юджин оставалась на месте, не было больше слышно ни шагов, ни криков лишь её глубокое судорожное дыхание. И в этот момент, Казуха подумала о том, что пора заканчивать. Поставить точку, сжечь последнее, что осталось. Но сил вновь повернуться к Хо не было, слишком страшно было случайно пересечься взглядами.        Казуха вспомнила невольно, как они встретились на кавер-дэнс фестивале, как танцевали до утра под последние хиты, а Юджин, без малейшего стеснения пародировала Сыльги из red velvet. А Казуха наблюдала с улыбкой и думала, что таких как Юджин не бывает. Таких смелых. Таких обжигающих. Накамура усмехнулась беззвучно своим мыслям. Если бы она только знала тогда, что всё так выйдет, что это не случайная встреча, что не последняя. Что Юджин взойдëт на её небосвод вторым солнцем...        Она бы оттолкнула уже тогда, уничтожила бы любые поводы, любые пути к сближению, потому что любовь — это слишком больно. И сейчас, собирая все остатки воли в кулак, Казуха произносит. Громко, чëтко, почти по слогам. Чтобы голос не дрожал, чтобы не растерять остатки уверенности        — Уходи        "Убирайся" — пульсирует в висках. "К чëрту катись" — жжëт кончик языка. "Ненавижу тебя" — распространяется по дрожащему от напряжения телу.        Вон, вон отсюда, уходи        И хочется скинуть с себя этот груз ответственности, вырвать сердце из груди, закрыть глаза, забыть эти полгода, наполненные бесконечным теплом и яркими, словно само лето, красками.        Юджин за её спиной всхлипывает отчаянно, а после срывается с места. И Казуха слышит, как захлопывается за ней входная дверь. Это финиш. Но у Казухи больше нет ни сил, ни причин оборачиваться. Она смотрит в окно, словно загипнотизированная, запрещает себе думать. Запрещает осознавать.        Она до ужаса боится привязаться к Юджин слишком сильно, но сильнее, она боится, что опомнилась поздно. Что вселенная её уже выбрала себе новое солнце. И что дороги назад уже давно нет. Она боится дышать вместо воздуха другим человеком. Боится потерять себя в этой глупой-глупой любви. И всë же... Всё же от одиночества не становиться лучше.        Там, за окном, осень играет оттенками золота. Там шуршит пожелтевшая листва и какая-то унылая серость начинает пробиваться сквозь всю эту яркость.        Если пытаться быть честной, Казуха чувствует себя до основания уничтоженной. Если быть ещё честнее, она надеялась увидеть Юджин в окне... Но Хо, видимо, пошла другой дорогой. И от этого больно. Неоправданно больно. Казуха хмурится, упираясь лбом в ледяное стекло и прикрывая глаза. На душе у неё шторм и собственноручно поставленное клеймо: "не-про-щëн-на-я"        Во всяком случае саму себя она уже никогда не простит.