Я сгораю

Белый шум, похожий на завывание, обволакивал уши. Постепенно, то набирая силу, то ослабевая, он вторгался в моё полусонное сознание и грозился вытянуть меня из мира дрёмы гораздо раньше, чем мне бы хотелось. Веки ощущали лишь слабое, почти предрассветное зарево. Промозглый ветер бесперебойно касался моих лица и рук, словно в настойчивой попытке разбудить. И это странно, потому что я была готова поспорить, что в этот раз засыпала не на улице. Впрочем, очутиться на лавочке в жарком Коста-Дель-Соль всяко лучше, чем в выцветшем лете Мидгара... Глазные яблоки укрыли утренние слёзы, а судя по раздражению мясца, ресницы снова попытались сбежать от меня целым скопом. Но потолок лазарета ясно расстилался передо мной, чем усилил мои подозрения относительно того, что стало причиной озноба. Вялый поворот головы вправо — окно без стекла, блестящая крошка, коей усеян весь пол, и ни-ко-го. Лишь вдали виднелись сирены полицейских и пожарных машин, столпище грязного дыма и чёрные жужжащие точки-вертолёты. Вялый поворот головы влево — белая стена обзавелась гигантским деревом трещин. Я опять проспала всё веселье?.. Прямо как девять — девять? — лет тому назад. Телефон на моей груди завибрировал. Я лениво выудила его из-под одеяла, рассеянно глянула на экран, примечая, что циферблат показывал около четырёх утра, и... тотчас проснулась окончательно. Фухито! Сам! Звонил! Не для того, чтобы пригласить на свидание, разумеется. Но я никогда не теряла надежды сблизиться с недосягаемым, даже если это означало работать, работать и ещё раз работать. И общаться только о работе, и звонить только по вопросам экстренной рабочей важности. В конце концов, упорством и терпением я всегда получала то, чего хотела. И мне казалось, что Фухито также не станет исключением. Просто для этого надо было немного поиграть в марионетку, думающую не о кукловоде, но о сцене и других фигурах на ниточках. А потом... Я приняла звонок. — С добрым утром, Асфодель! — на заднем фоне раздался чей-то истошный вопль. А мурлыкающий голос Фухито, сочащийся чем-то энерготворным, то, что с какого-то перепугу четыре часа утра стали «добрыми» и просто сам факт, что Фухито, блин, мурлыкал — в совокупности это всё вселяло в меня непередаваемый настрой. — Впрочем, для «Шинры» оно уже не доброе. Глупое хихиканье. Глупое, злодейское и заразительное. Как болезнь, осевшая в лёгких. И хотя в лазарете было по-прежнему холодно, сердце, прикинувшись саламандрой, заметалось в синем огне. Но вдруг он серьёзно сказал: — Ты всё ещё в здании «Шинры»? — Да?.. — Уходи оттуда немедленно и как можно дальше. По дороге всё разъясню. Мне дважды повторять не надо, знаете? Того глядишь, и такой надёжный небоскрёб треснет, как буханка чёрствого хлеба. А мне только Фухито пожелал доброго утра; я была не готова с этим так просто расстаться. Соскочив с кровати, наскоро пригладив волосы, разгладив складки на одежде, фигурально плюнув на эти чёртовы ресницы, я неуклюже пролавировала между стёклами и вылетела из лазарета уже с новой пищей для размышлений. Фухито в своей привычной лекторской манере начал вещание: — Во-первых, сегодня ночью, благодаря твоим своевременным усилиям, мы подорвали Первый Мако Реактор, — Вау! — пронеслось у меня в голове. — И теперь ты сможешь полноценно приступить к своей основной миссии. Во-вторых, всех сотрудников компании эвакуировали, — Ну да, а меня оставили. — В третьих, тебе действительно стоит поторопиться. Один из шпионов заложил бомбу на этаже департамента Общественной Безопасности, — тут он снова захихикал в глумливой манере, подчёркивая иронию, однако, как и прежде, к профессорскому настрою примкнул молниеносно. — Итак, что из этого вызывает у тебя вопросы? Или тебе и самой есть что рассказать? Кажется, вчера произошло нечто... экстраординарное? Сглотнув подкативший к горлу ком, я порывалась было открыть рот, но сию же секунду закрыла его, подобно рыбе на песчаном берегу. Паника медленно подступала к нервам, а вместе с ней и другой, не менее закономерный вопрос. Как? Или, если точнее, кто? Кто настучал? «Шинра» кишила великим множеством «кротов» помимо меня и Челси. Но пальцем в небо не ткнёшь. Нужны доказательства, тогда... Поставим вопрос так: кто из шпионов достаточно приближен либо к реакторным, либо к Туркам, чтобы узнать о вчерашнем... инциденте? Молчать слишком долго нельзя. Но Генезис смоделировал наши цепи так, что если потянешь за его — вдалеке зазвенит моя, и наоборот. Поэтому выдавать его по меньшей мере опрометчиво. —... Не произошло ничего необычного, чтобы делиться этим с вами, босс. — Действительно? Разве вчера ты не совершила прорыв в своей миссии? — Можно... и так сказать, — вспоминая то, как коряво я «мазалась», хотелось сгореть не от вины, а со стыда. — Но пока рано говорить об этом. Скажем так, не в яблочко, но близко, если вас этот ответ удовлетворит. Буду работать дальше. «Удовлетворит», ха. Вот такая вот оговорочка по Фрейду. На самом деле Фухито был из того типа людей, которого ничто и никогда не сможет удовлетворить сполна. И пускай он являлся таким же амбициозным утопистом, как и я, лелеющим своё представление об идеальном мире, любой более-менее осведомлённый человек из «Лавины» сознавал, что даже если каким-то чудом его сад станет явью, этого всё равно окажется недостаточно. Как потом выяснится, вечный «голод» — это земное проклятие не одного лишь Фухито. — Так и быть, — он вздохнул особенно далеко от трубки, как если бы рядом с ним был кто-то ещё. — Что-то ещё? — В остальное вникну сама. — Замечательно. Впрочем, это ещё не все новости, о которых ты должна знать, — его голос снова сделался до ужаса многообещающим и довольным, как если бы лектор раскрошил маску прямо на своём лице и обратился котом, чья лапа игриво нависла над мышью. — Я и Сирс, — Фухито принципиально не говорил «мы» в отношении Сирса. — Прямо сейчас направляемся в Джунон. Источники известили меня, что президент Шинра приехал туда для военной инспекции. — О, правда? — Да. Если всё пойдёт по плану, то уже сегодня я очищу твою малую родину от самого главного вредителя. О-Он... он... он... ононононон запомнил, откуда я родом!! Ах, это так романтично. Раз он помнил об этом всё это время, значит, это имело для него значение, значит, я ему не безразлична! А-А-А-А!!! Я уже не безликая шпионка для него, понимаете? Понимаете? Я — нечто большее, пускай его истинные чувства ко мне по-прежнему скрыты. Малейшего полунамёка с его стороны хватило бы с лихвой, чтобы я зарделась спелым помидором, истерично засмеялась и уже представляла нашу с в а д ь б у. Словом, вышла из здания я в настроении наиприятнейшем: возбуждённом, светлом и радостном. И даже тот факт, что у сотрудников компании, распростёршихся поблизости, вроде как горе, совершенно меня не волновал. Я бесстыдно давила лыбу, безмолвно насмехалась над чужим несчастьем и была самым стереотипным, но от того и самым счастливым проявлением своего альтер-эго. Наверно, если бы не тот разъярённый человек, подбежавший ко мне, я бы приложила все усилия, чтобы продлить момент этого всепоглощающего блаженства. Ненароком выдала бы Генезиса, рассказала в подробностях о похищении, возможно, даже задалась вопросом: «а зачем мне, собственно, знать информацию о дальнейших шагах «Лавины», если я даже с Челси должна держаться молчком?». Сделала бы всё-всё на свете, лишь бы не возвращаться в реальность. Но по своему обыкновению, всё хорошее имело охальную привычку завершаться. Я пролепетала в трубку что-то в духе: «всё мам, пока, не могу говорить». И уставилась на вторженца в идиллию, как на вутайца в Мидгаре. Но клокочущее возмущение человека это не умалило: — Я, конечно, тысячекратно извиняюсь, Госпожа Инспектор, но что там с моим переводом? Что с Ривом Туэсти? Я принят или как? — Ходила я к твоему Риву Туэсти! Нет его — кошка есть. А братьям нашим меньшим я документы под нос не сую, они ручку держать не умеют. — Да стойте вы! — я уже собралась было уходить, как нервный человек схватил меня под локоть. — Где он тогда, если не на своём этаже?! — В депрессии, в запое или где там ещё Директора чаще всего бывают! — огрызнулась я. — Вы вообще хорошо подумайте: а может оно вам на... Так, ладно. Я не ожидала, что меня прервут таким клишированным образом и это будет именно она. Я такая же жертва обстоятельств, как этот работяга, повалившийся кубарем вместе со мной, и эта леди, которая, конечно же, всего лишь упала на коленки, да так филигранно, что любая киношная героиня бы обзавидовалась. Челси. Рвущаяся напролом Челси. Вот уж кто действительно лёгок на помине, ничего не скажешь. А только вспомнишь, как однажды эта никому не известная женщина, «женщина из ниоткуда», как о ней ещё иногда шептались, просто взяла и появилась в Мидгаре, встав в механизм столицы, словно влитая. Словно и была здесь всегда. И, как ни странно, тенденцию сего она пронесла с собой вплоть до двадцать четвёртого декабря — последнего дня наших сроков... — О-ой!! Мне та-ак жаль, я та-акая неуклюжая, простите! — растягивая гласные в жалостливой опере и купаясь в столь излюбленном ею образе дамы в беде, Челси отклеивала болотные пряди с лица и не смела даже взглянуть на тех, кого так нещадно потревожила. Почти. Лишь одним кро-охотным глазком. И этого было достаточно, чтобы в один момент этот доселе мягкий и невинный взгляд заострился сотней калёных игл. — О, Госпожа Инспектор... — как-то особенно холодно выдохнула она. — Как ваше... самочувствие после вчерашнего? О, Челси, только не говори, что это ты... — Впрочем, возможно, это немного бестактно, — вдруг добавила она, поворачивая голову в профиль и с ещё большим усердием принимаясь за бессмысленное копошение в своих волосах. — Полагаю, вам трудно, — она сделала нажим на этом слове, не отрывая глаз от престранного затемнённого закутка между соседними к «Шинре» зданиями, — говорить об этом. И едва ли вы сможете рассказать нам всю эту запутанную историю в ближайшее время, не так ли? Изящный поворот головы в нашу сторону не задался с самого начала. Какая-то инородная ломанность жестов, странные слова, вконец взъерошенные из-за нервной привычки волосы и совсем уж искусственно светлая улыбка... Ответное напряжение разлилось и по моим венам тоже. И, кажется, передалось даже этому парню, но скорее как нечто интуитивное, нежели то, что он действительно понял вербально. Однако я не знала, чего нам опасаться, и, что более важно, не знала, что нам делать, когда или если эта опасность нагрянет. Мы знали одно: Челси напугало то, что скрывалось в закоулке. И, исходя из того, как она засобиралась и физически, задирая длинное платье для того, чтобы скорее подняться, и ментально, потому как её уже не беспокоили волосы и слишком уж она настырно не смотрела во тьму, это оттуда никуда не делось. Но я не успела произвести никаких подсчётов в своей голове. Наверное, оно и к лучшему, ведь эта самая «опасность» самостоятельно шагнула с полотна тени и сизого дыма, обнажая хищную, акулью улыбку: — Вот люблю себя за то, — хмыкнув, сбросив рыжий хвост с плеча и повертев сигаретой меж пальцев, — что я всегда оказываюсь в нужном месте в нужное время. Лучи блёклого солнца постепенно открывали правду: чёрно-белый костюм, долговязый силуэт, невыгодно выпяченная напоказ дистрофичная грудная клетка. Рено. Чёртов Рено. Наверно, единственный человек, которого не брали никакие проклятия, порчи и сглазы (я проверяла; но, может быть, упования на затвердевший воск с фитилём на верхушке и легковоспламеняющуюся палочку были слишком наивны). Хотя по тем временам мне нравилось думать, что он даже не человек. Он — парка. И только потому мои магические чары не сработали. Впоследствии у вас будет ещё много потенциальных возможностей разглядеть его истинное нутро. Но начнём с малого. С трёх, так сказать, основных тезисов, с которыми Рено эффектно влетел в наш погорелый театр: двух актёров и одного статиста. Первое: — Инспекторша остаётся, остальные шуруют по своим делам и лишний раз не возникают. Второе: — Всё-таки есть у меня такое предчувствие, — сделав акцент и намеренно повернув голову в сторону Челси, процедил он, — что инспекторша может рассказать мне что-то интересное прямо сейчас. И третье: — Валите уже, — раздражённо прошипел он, стоило дневному свету в полную силу пролиться на его покрасневшие склеры. Наконец, закончив дирижировать сигаретой, как баттутой, он заприметил, что мы уставились на него, словно на привидение, и он уставился на нас в ответном: «чё?». Ох, понаберут гопников с Рынка у Стены... Но быдла я не боялась, и на том судьбе «merci». В оценочном, таком же намеренном, акте мой взгляд заскользил по нему сверху-вниз будто сканер, способный определить, по какой причине пожаловал именно он, а не Дробовик: — Что-то ты не сильно похож на смазливую блондиночку. На что язык его цокнул, спина приосанилась, голос стончился, а рука вернула рыжий хвост на плечо, вплетая в него палец на манер влюблённой девушки. — Ой, ну я просто покрасилась вчера... Не тупи!!! Разменяли нас с новенькой. Её — на эту тухлую спасательную операцию с реактором, меня — на похищение с последующим возвратом. И тут я поняла, что инициатива и вправду бывает наказуема... А маленького человека уже и след простыл. Одна лишь ласточка-Челси сиротливо поглядывала не то на меня, не то на вход в здание «Шинра», не то на этого винторогого барана, воспрепятствовавшего ей. Но я слишком хорошо знала Челси. И Челси слишком хорошо знала, как замечания Сирса о самодостаточности задевали меня. Посему, потихоньку пятясь назад, она сложила указательный, средний и безымянный пальцы и, приставив ладонь к уху, выразительно посмотрела на меня. А когда Рено обернулся по траектории моего взгляда, даже шагов её уже не было слышно. Да... пришла пора взрослеть. Нельзя вечно прятаться за чьей-то спиной. Необходимо доказать, что я и сама по себе чего-то да стою. И доказать не Сирсу. Не Элфи и не Челси. Себе. А остальное приложится. — Тебе норм на земле сидеть? — туша сигарету о подошву, безразлично поинтересовался он. — Абсолютно, — упёрто отозвалась я. — Ла-адно. Удивительно, но его с виду пережёванный пиджак с невпопад застёгнутыми пуговицами служил не только хилым доказательством того, что он завязал с подпольным криминалом и вышел на тот, что с белой зарплатой. В нём даже что-то было! И не просто что-то — свёрнутая в три погибели кремовая папка с изломанными уголками, которую он выудил оттуда и с которой присел на корточки прямо напротив меня. — Итак, бэйб, — сунув другую руку ещё глубже в пиджак и, скорее всего, даже во внутрь мятой рубашки, он достал авторучку. — Рассказывай всё, что помнишь. Ответ «я ничего не помню» не принимается. Медички доложили нам, что ни сотрясения, ни отравления у тебя не нашли, следовательно, провалов в памяти быть не должно. И хотя кто-то пытался проломить тебе затылок, как яйцо, на амнезию это тоже не тянет. Вот она, выдрессированная Турками шпана. На самом деле я действительно думала так. Ведь сравнивать Рено с каким-нибудь... не знаю... Вельдом — это всё равно что сравнивать чихуахуа на моноколесе и высококлассного циркового артиста. У одного, прости Господи, талант, призвание и предназначение, у другого — забавная одежда, гадкий запах трущобных папирос и «тяу-тяу». — Ну а если соврёшь, — вызывающе нахальная ухмылка сверкнула, как лезвие. — Пеняй на себя. Твоя ложь скажет мне больше, чем правда. А как же иначе? Всё время на волоске, всё время на бедном краешке отведённой мне земли, на котором я должна если не прыгать выше головы, то вести поразительно тонкие игры разума, чтобы банально остаться на месте. Не шагнуть назад. Не шагнуть вперёд. Удержать то, что есть, и работать с тем, что есть. Оправдать ожидания Фухито, возложенные на меня с первого дня, и приблизиться к утопии. К своей утопии. Однако сказать чистейшую правду я не могла. От этого я отталкивалась, сочиняя новый виток полуправд специально для этого Турка. — Я и не собиралась лгать тебе, — какое отвратительное враньё. Но меня готовили к допросу в логове врага, а это лишь неполная её версия. — Мистер Морковка. Записывай, как всё было... ××× Найдя временное убежище в многолюдном кафе, переполненном в столь ранний час из-за теракта, я спокойно вздохнула и отделалась от параноидального ощущения, что меня преследуют. Пожалуй, трудно было не согласиться с тем, что у страха глаза велики. Но страх — он абстрактен. Неосязаем. А то, что со мной сделают, если вскроется вся правда — вполне реально. И даже фантазии отдавались этим металлическим привкусом во рту после многочисленных побоев, перебоями со зрением из-за скверного подвального освещения, затёкшими и обледеневшими конечностями после связывания и пыток ледяной водой. И это уже не говоря о свежих цветках гематом, синяков и кровоподтёков, с которыми я обязательно увидела бы свет многим позже. Когда сдала бы управленцев «Лавины» и Челси. Так или иначе, на тот момент я с истовым рвением барабанила по кнопкам телефона, не обращая внимания на всеобщую суматоху и это зацикленное: «а если!.. а если!..». Я жила собственной драмой и, изобилуя восклицательными знаками, всецело старалась донести это до Фухито. Мимоходом в голову закралась мысль: «а может... позвонить Челси?» Она ведь хотела... Но хотела ли этого я? Вероятно, благодаря ней до ушей Фухито и дошла информация о моём похищении. И хотя опираясь на устав она всё сделала верно, конкретно в моей ситуации... ох, Челси... Думы прибрали меня к рукам без остатка, вынуждая тупо пялиться в экран телефона и брести куда подальше от шумного кафе. Фухито, Челси, Рено, чёртов кошка-кот в красном плаще и моя цель, ошивающаяся не пойми где. И что мне делать с этим балаганом?.. Как и, что самое главное, куда выплывать, чтобы не отчаяться до некоторого рода радикальных мер, о которых меня предупреждали «лавиньщики»? Не кривя душой, скажу, что именно в тот момент это был очень правильный вопрос. Я бы даже сказала, провидческий. Потому что сейчас же после того, как он отгремел в моём сознании, я ощутила, что споткнулась — споткнулась? — и уже приготовилась к тому, что сейчас протру асфальт лицом, но... нет. «Подушка» из стрелиций спасла мою не особо презентабельную утреннюю физиономию. Можно ли в таком случае считать жертву этих цветов бессмысленной? Щёки резало острое нечто. Поднявшись на разодранных локтях, я вперилась взглядом в кусок белого картона, на котором было бегло набросано: «Со временем гончая поймёт, что её обвели вокруг пальца. Выражаю глубочайшие надежды на сотрудничество и скорое свидание. P.S. цветы — тебе». О, эти трогательные попытки Генезиса делать вид, будто он умеет быть скромным. Но я-то ни на секунду не забывала, из-за кого на меня обратили внимание Турки, из-за кого я оказалась там, где оказалась, и из-за кого я теперь должна была тащиться через границу Восьмого Сектора со лживыми стрелициями на перевес, потому что оставить их здесь не позволяла совесть. Уважение... на такое уважение хотелось заехать ножичком под рёбра. И чем тогда я лучше этого бандита Рено?.. Объявиться в Седьмом Секторе было необходимо уже с чётким планом действий. В штаб-квартиру «Лавины» в Мидгаре нельзя — могут сцапать. В штаб-квартиру в Вутае?.. С тяжёлым вздохом пришлось отмести: неизвестно, как далеко зашёл бы предполагаемый «хвост». Но неужели признать своё поражение и сдаться Генезису — единственный вариант? 1) Получается... да? Загнанная в угол, выкину остатки гордости в мусорный бак и капитулирую, но взамен получу мало-мальскую надежду исполнить последний приказ. И, быть может, даже шанс искупить вину перед преданной мною «Лавиной». 2) Нет-нет. Выход есть! Я не настолько сильно пала, чтобы соглашаться на союз с «шинровским» когда ещё есть альтернативы. А они есть. Я знаю. Они буквально вертятся на языке. Надо только ясно сформулировать...